Система Фантом

— Саске не было в аудитории? Итачи смотрит на одногруппника, но в голове вертится дурная мысль: он его не помнит. Абзац. Пять лет вместе проучились в одной группе, но сейчас он смотрит на этого человека и понимает, но не помнит его в упор. — На сколько я успел заметить — нет. — Парень усмехается беззлобно и пожимает плечами. Итачи смотрит в его зеленые, необычно светлые, глаза, наблюдает как топорщатся в разные стороны седовато-белые волосы с прожилками, опять же, зеленых прядей. Скользит взглядом по множественным серьгам в левом ухе. Едва ли одаривает вниманием яркую одежду сокурсника, болтающуюся на довольно тощем теле мешком. И думает, что должен бы запомнить эту личность за пять лет-то. Но не судьба. — Волнуешься за младшего братишку, хм? — все так же весело интересуется знакомый незнакомец, опираясь на стену светлого коридора, закидывая руки себе за голову в беззаботном жесте. Широкие рукава его светлой футболки съезжают до предплечья. — Он уже взрослый парень… — Учиха не заканчивает фразу, ибо в мыслях уже перебрал все методы расправы над непослушным младшим братом. — Ну-ну. — Хмыкает одногруппник и замолкает. Наверняка заметил кровожадный блеск в черных, как ночная мгла, глазах. Итачи стоит напротив него, точно так же прислонившись к другой стене все того же коридора, вот только руки его заняты удерживанием трех учебников, прижатых к груди. Стоит и почему-то радуется этому странному диалогу. В их группе совсем мало людей, которые могут вот так беззаботно разговаривать с самим великим и ужасным Учихой Итачи. С тощим парнем, вечно облаченным в черную водолазку и узкие строгие брюки, сравнявшимся цветом лица с печатными листами в типографии. Лучшим студентом во всем университете. И самым младшим в группе. Ему только девятнадцать, и это приносит ужасный дискомфорт во всю его жизнь. В группе на него смотрят, как на сопляка, толком ничего не понимающего в жизни, младшие курсы смотрят на него с ужасом и трепетом, как на ошибку природы. Даже преподаватели по началу посмеивались над странным возрастом, но быстро перестали это делать, поняв, что тягаться в умственном плане с Учихой сложно. А дома… дома на него смотрят как на идиота. Злосчастный Фугаку никогда не спустит сыну даже мельчайший промах, оправдывая это «честью семьи» и прочей чушью. Мать с ним никогда не спорит и, кажется, вообще не замечает старшего брата, с упоением щебеча вездесущее «Саске, Саске, Саске…» А Саске его ненавидит. Маленький глупый брат завидует старшему до черной злобы, приходя в дикое бешенство от осознания того, что не может подражать брату в идеальности. Глупый маленький брат только поступил на первый курс, как и все подростки его возраста, и только-только начинает вникать во все прелести студенческой жизни. Итачи ненавидит свою гениальность. Жалеет, что не родился обычным и где-нибудь вдали от своего фанатичного отца, задавшегося сделать из него идеальную многофункциональную машину. Поэтому, наверное, завязавшийся диалог с парнем, которого давно пора бы уже запомнить, так неожиданно всколыхнул приятное чувство приобщенности к обычным людям. На память Учиха обычно не жаловался, в его голове хранились тонны информации из учебной программы и простых житейских знаний. Может, это просто из-за того, что они не виделись два месяца лета? — Шин. — Ммм? — Учиха вынырнул из своих мыслей, пару раз моргнув. — Шин. Мое имя. Я просто заметил, что ты задумался, и решил, что это из-за имени. Я перевелся к вам в конце прошлого учебного года. — Парень кажется серьезным, но вся его расслабленная и небрежная поза так и намекает на вполне мирное расположение духа, и Учиха успевает порадоваться, что разговор не испорчен безвозвратно. — Прости. — В его голосе нет тех жалостных ноток, нет и сожаления, он просто констатирует свою ошибку. Ему действительно неловко, но только самую малость. Да и собеседник, вроде, не настаивает на слезливых мольбах о прощении. — Ты всегда такой… — Да. Это еще одна причина, по которой общество его отрицает. Слишком холодный, слишком правильный, слишком замкнутый. Итачи всегда придерживался и придерживается правил поведения, всегда ведет себя подчеркнуто-вежливо, и почти никогда и никого не осуждает. Толерантность и вежливость, а так же чувство собственного достоинства и рациональная оценка собственных сил — залог успеха в светском обществе. Вот только студенты — общество далеко не светское. — Что ты делал в кабинете? — Брюнет снова заводит разговор, закидывая одной рукой черные волосы, собранные в хвост, себе на плечо, дабы не елозили по стене. — Да так, конспекты заносил. Я пропустил первые две недели обучения, вот и бегаю теперь… Пятый курс — шутка ли. — Шин хмыкает и меняет позу, опуская руки вниз и засовывая ладони в задние карманы синих легких джинс. Шутка ли — на улице стоит такая жара. И хоть уже последняя декада сентября, ничто не напоминает о приходе осени. Даже трава под ногами по-прежнему сочного зеленого цвета. — Ясно… — Итачи не знает, о чем еще спросить. Спрашивать о личной жизни, о проведенных каникулах, о самочувствии кажется ему не правильным — они чужие люди и он не имеет права лезть в чужую жизнь. Год еще толком не начался, чтобы разговаривать о учебе. А больше тем у него нет. — Ох, и шумные эти первокурсники… — Ворчит блондин, с усмешкой посматривая на дверь кабинета, из которого вышел пять минут назад. Оттуда доносятся дерзкие возгласы парней и возмущенное щебетание девушек, пытающихся их усмирить, но без толку. И приглушенный, едва слышный, почти отчаянный голос преподавателя. Итачи молчаливо соглашается с ним, кивнув головой, и почти сочувствует несчастному. Почти. Их пара должна проходить в соседнем кабинете, и начнется она ровно через десять минут. Сам Учиха явился сюда на пять минут раньше одногруппника, просто потому, что заняться особо нечем. И уже опасался, что просидит пару в одиночестве. Глупо, конечно, ведь обычно основной народ подходит не раньше, чем за пять минут до условленного времени, а иногда и опаздывает, но все же… Вернее, чаще всего основной народ, как раз, не приходит. У многих уже есть работа, у кого-то даже семья, а кто-то просто любитель отдохнуть. В общем, чем старше курс — тем меньше студентов на паре. Ровно через пять минут молчаливого ожидания появляется и их преподаватель, открывая двери в кабинет, дружелюбно здороваясь с парнями, которых по-прежнему двое. Как раз вовремя, ведь из соседнего кабинета хлынула толпа младшекурсников, невнимательных и шумных. Завидев старших, они благоговейно притихли и постарались дружной кучкой как можно быстрее ретироваться из-под насмешливых взглядов. Кто-то даже стыдливо краснел, опасаясь поднять взгляд на «парочку», не спешившую уйти из коридора. Все верно, до первой сессии — не студент. А раз не студент, значит на чужой территории. — Вот ведь… — весело хмыкает Шин, дождавшись, когда основная толпа схлынет и даст пройти. Хмыкает еще раз, когда замечает как цепко осматривает Учиха каждого первокура, явно выискивая среди них своего братца, дабы убедиться в словах одногруппника лично. — Идем уже. — Тормошит его блондин, взглядом указывая на открытую дверь их аудитории. Учиха кивает и молча следует за ним, крепче прижимая к себе злосчастные учебники, словно они — опора мироздания, которая позволит ему не сорваться на глазах у чужих людей из-за одного зловредного ребенка. — Всего двое? — Страдальчески выдыхает загорелый преподаватель, досадливо кивая головой. — Ну что ж, начнем! ~*~*~*~ Итачи вежливо улыбается, остановившись на пороге собственного дома. Итачи одет скромно и выглядит очень странно на фоне богатого дома. На нем простая светлая рубашка строгого покроя и темные брюки, как если бы он собирался на работу в офис. Итачи коротко склоняется в неглубоком поклоне, выражая свое почтение открывшей дверь матери. Тихо отвечает на ее приветствия. И заходит в дом, тут же холодея и отвешивая уже более широкий поклон отцу, застывшему в паре метров от входной двери. Семейный ужин проходит раз в две недели, по предварительной договоренности между братьями и родителями. Подобные «посиделки» не должны мешать делу, так решил отец, поэтому всегда выбирается то время, когда у братьев нет пар, а у отца нет работы. Мать, будучи домохозяйкой, всегда шутливо сетует на то, как редко проходят такие встречи и как ей грустно без них. — Ты один? — Вместо приветствия спрашивает Фугаку, сверля глазами своего старшего сына, покорно опустившего взгляд в пол. — Да, отец. — Итачи отвечает холодно и отрешенно, не желая поддаваться на раздражающий тон и взгляд. Он здесь ради очередного ярлыка «хорошего сына», не желая расстраивать мать и конфликтовать с отцом. Он здесь просто потому, что должен. Будь его воля — он был бы где-нибудь далеко, с отключенным к чертям телефоном. — А где Саске? — Озвучивает немой вопрос мужа Микото, миролюбиво, но как-то блекло улыбаясь. Конечно, ведь здесь нет ее любимого маленького Сасу-куна, есть только суровый и холодный Итачи, который никогда ее особо не интересовал. Старший из братьев подавляет в себе усталый вздох и вновь надевает на лицо вежливую улыбку. Другой у него просто нет. — Думаю, он скоро появится. Женщина, обрадованная этой мыслью, что-то щебечет про кухню и ужин, про то, что Саске надо обязательно дождаться, и про то, как она скучала по нему. Мать уходит, оставляя сына наедине с отцом, так и не высказавшего свое мнение, молча развернувшегося и направившегося в гостиную, туда, где уже накрыт стол на четверых. Итачи идет следом, стараясь ступать как можно более бесшумно и обращать на себя как можно меньше внимания. В широкой светлой комнате с обоями, изображающими свежий растущий бамбук на фоне желтого пергамента, стоит квадратный небольшой столик. Такой, чтобы за каждой из его сторон мог без стеснения уместиться человек. Возле — четыре стула. Четыре. Японцы не любят эту цифру, потому что оно созвучно со словом «смерть», но ставить еще один стул для призрака или идти за другим столом — будет крайне глупо. В отдалении, у стены, мягкий темный диван, выделяющийся мрачным пятном на фоне светлой обстановки. Техника, прижатая к стене так, чтобы как можно меньше отделяться от нее. И огромное окно-дверь, ведущее в садик. Итачи всегда нравилась эта прозрачная дверь, он мог смотреть в нее часами, изучая веточки деревьев, разглядывая листву, отвлекаясь от бесконечных «должен» и «обязан», мечтая о волшебном мире, где у него была бы свобода. Отец присаживается именно на темный кожаный диван, не смея прикасаться к «праздничному» столу раньше времени. Сын вынужден последовать его примеру. Итачи присаживается на неком отдалении, но не смеет отсесть слишком далеко, дабы не показаться грубым и пренебрегающим. Оба мужчины молчат, и молчание это отнюдь не радостное. Изредка в комнату вбегает мать с чашами и тарелками, наполненными аппетитной едой. Итачи и рад бы помочь, но знает — отец не позволит. Женская работа должна оставаться женской, даже если это значит умереть за плитой. Как глупо. Так проходит несколько тягучих минут, Микото все чаще смотрит на часы, Фугаку сверлит тяжелым взглядом стену, кажется, сам не замечая как все крепче и крепче сжимает в раздражении пальцы на руках. Итачи не выдерживает первым. — Я позвоню ему. Никто не выражает несогласия, и он поднимается с чертового дивана, ощущая странную радость от того, что сможет побыть вдали от отца лишние пару минут. Он поднимается на второй этаж, туда, где раньше была его комната. Она и сейчас остается за ним, но так как он переехал в университетское общежитие, то больше не испытывает в ней потребности. Здесь опустело, ведь часть мебели он забрал с собой. Осталась только узкая кровать да блеклый шкаф в самом углу. Кажется, часть из вещей выкинули родители, посчитав их лишними. В любом случае, его это больше не должно волновать. Но от чего-то старший из братьев был уверен, загляни он в комнатку к младшему — и там даже пылинки на заброшенных вещах не найдется. Он только переехал. «И вообще…» — упрекает себя мысленно Итачи, усмехнувшись самому себе, вытаскивая из кармана брюк телефон-раскладушку. Ему всегда нравились раскладушки. Не из-за каких-то там преимуществ или эстетических убеждений, просто потому, что нравились. Ну, иногда особое удовольствие доставляло такое действие, как резкий хлопок крышки о корпус после неприятного разговора. Номер он набирает не глядя, и даже не смотрит в телефонную книжку, хотя и звонит брату очень редко и только в самых крайних случаях. Фотографическая память. Проходит девятнадцать гудков, почти минута, и вызов автоматически сбрасывается. Учиха набирает еще два раза, до упора. Саске отвечает только на пятый раз, вместе с его нетрезвым недовольным голосом сквозь динамик прорывается шум громкой музыки и нестройные крики толпы. — Хули? — интересуется младший из Учих, явно не удосужившись взглянуть на дисплей прежде чем ответить. — Саске, какой сегодня день? — Итачи морщится от матерных выражений, проскальзывающих в речи брата, пока тот выражает свое недовольство тем, что его отрывают от, несомненно, важной тусовки в очередном клубе. Судя по тому, что звук музыки и голоса толпы становятся тише, он выбирается из клуба или просто находит менее шумное место, соизволив все же снизойти до разговора с ненавистным старшим братом. — Я не помню… двадцатое? — Именно. — Итачи терпеливо ждет, когда до мозга подвыпившего Саске все же дойдет. — Слушай, если у тебя нет календаря под рукой, это не… блять. Старший только горько беззвучно усмехается, уже зная что ему предстоит услышать. Саске долго сопит в трубку, активно шевеля мозгами, и старший не сдерживает умиленной улыбки. Это неразумное существо всегда будет для него миленьким младшим братиком, не смотря на то, что разница в возрасте не так уж и велика. — Слушай, отмажь меня, а? — наконец выдает младший. Итачи слышит, как тяжело тому просить что-то у старшего, но не придает этому внимания. — Саске… — укоряющее произносит он, стараясь донести до брата всю фиговость ситуации. — Что? От меня алкоголем несет, к тому же у нас тут самый разгар! Не поеду я никуда. Все равно раньше, чем через час, не доберусь. Скажи там что-нибудь. — Итачи качает головой, хотя знает, что брат все равно не увидит этого. — Ладно. Любые поучительные речи сейчас будут абсолютно не к месту. Все, что Итачи остается делать — молчаливо смириться с ситуацией. Саске сбрасывает звонок прежде, чем старший успевает произнести что-нибудь на прощание. Учиха неодобрительно качает головой и убирает раскладушку в карман. Родителям это очень не понравится. Но делать нечего. До гостиной он идет очень медленно, стараясь отдалить тот миг, когда придется плести родителям очередную ложь про то, какой у них хороший младший сын, какой он работящий и занятой. Две пары глаз упираются в него, стоит ему войти в комнату, и он застывает на пару мгновений. А после натягивает на лицо всю ту же вежливую улыбку и качает головой. — Он не сможет. Весь в заботах, на первом курсе так не легко… Микото грустнеет, ее плечи опускаются и она больше не смотрит на своего сына. Зато смотрит похолодевший и, кажется, окаменевший Фугаку. Смотрит с укором и осуждением, словно всем своим видом говоря «а почему ты не занят работой»? За стол они садятся втроем, но почти весь вечер царит неловкая тишина. ~*~*~*~ Учиха Итачи — тихий омут. Покрывшийся ледяной коркой, заполненный черной водой до предела, окутавшей мысли и чувства плотным бархатом, погружая живую душу все глубже и глубже на дно, оставляя только холодный и расчетливый ум. В тихом омуте Учихи Итачи не водятся черти. Он вообще не привык сваливать свои ошибки и решения на кого-либо, тем более на мифических существ. Поэтому, наблюдая за таймером на экране ноутбука, он четко отдает себе отчет, что именно делает и зачем. 03…02…01…00 Цифры заполняют небольшой экран, уменьшаются и растут, исчезают и появляются снова и снова. Все это похоже на хаос в программной матрице, но на самом деле все подчиненно строгому и отлаженному порядку. — Уииии! — раздается счастливый вопль за его спиной, и высокий блондин со смешным хвостиком из части волос на самой макушке перегибается через спинку дивана, на котором устроился Учиха, обнимая брюнета за шею, ни на секунду не отрываясь от экрана ноутбука. — Ты снова это сделал! — восторженно произносит он над самым ухом Итачи, не замечая как тот морщится от слишком громких звуков. Не давая ему вырваться, Дейдара крепче сжимает руки вокруг шеи брюнета и коротко целует его, прямо в приоткрытые в протесте губы. — Конечно, сделал. — Констатирует факт Учиха, с трудом выбравшись из объятий импульсивного блондина, выпрямив руку в его сторону, держа открытой ладонью к Дейдаре, выказывая свое недовольство. Блондин снова пробует близиться, но утыкается в открытую ладонь, упираясь к нее грудью. Жилистая рука брюнета прочно держит его на расстоянии. — Ну и ладно, не очень-то и хотел. — Обиженно, и даже несколько злобно фыркает Дейдара, оправляя на себе сетчатую майку. Упругие мышцы скользят под кожей, блондин намеренно напрягает торс и руки, зная, что Учиха следит за ним настороженным взглядом. Они оба одинаковой комплекции, оба кажутся излишне худыми и наигранно хрупкими, каждого из них хоть раз да путали с девушкой, но ни один из них не похож на дохляка. Жилистые упругие тела с округлыми мышцами, проступающими только в момент напряжения, ясно дают знать, что постоять за себя эта парочка сможет. Возможно, из-за подобной схожести они относятся друг к другу… сносно. С Учихой не бывает «дружбы». Чертов замкнутый псих, каким его считает Дейдара, вообще не умеет разговаривать с людьми, только по клавишам компьютеров стучать. Он может имитировать оживленный разговор, может напоминать ходячую энциклопедию, воспроизводя добытую информацию и разные факты, может даже иногда выгибать свои тонкие бледные губы в пустой улыбке, но общаться с людьми просто так — не умеет. Это злит Дейдару. И вообще злит его отрешенность. Будучи человеком вспыльчивым, активным и вообще относительно позитивным, его бросает в дикое бешенство, когда он натыкается на ледяную стену безразличия брюнета. Но спорить с Учихой — себе дороже. Остается только злобно скалиться и предпринимать все новые и новые попытки разговорить зануду. Итачи, убедившись, что в ближайшие несколько минут его оставят в покое, садится ровно на темном мягком диване, снова устремляя взгляд в монитор. Собственно, смотреть здесь больше некуда. Эта заброшенная подземка представляет из себя жалкое зрелище. Обшарпанные серые стены с темными пятнами, происхождение которых Учиха знать не хочет, лампочки без люстры, висящие из черной дыры в потолке на тоненьком шнуре, проводящем, собственно, электричество. И минимум мебели, смотрящейся в этой мрачной обстановке, напоминающей какой-нибудь фильм ужасов, совсем странно. Возможно, из-за того, что она новая, и даже частично — дорогая. Диван, стеклянный стол перед ним, пара кресел по бокам и еще один диван напротив. Тумбочка для вещей, кофейный столик и два стула. И это только в «гостиной». Помимо этой «комнаты», в данном строении, уходящем нижними этажами глубоко в землю, а от того и зовущееся «подземкой», есть еще несколько спален, обставленных как тюремные камеры, только вместо решеток — двери, санузел, пара личных кабинетов и даже тренажерный зал. Штаб-квартира преступной организации «Акацуки» находится за пределами города, в одной из заброшенных построек. Почему ее не снесут и не продолжат строить? Очевидно, что чиновники получили не малую взятку и теперь добросовестно закрывают глаза это полуразвалившееся здание. Помимо мебели, эта каменная тюрьма, а именно ее напоминают помещения здания, оборудованная различной техникой, в том числе и усилителями сигналов связи — по указке Учихи, который пару лет назад имел неосторожность высказать Лидеру на матах, что он думает о здешней связи и куда пойдут Акацки, если это не исправят. Это был тот редкий случай, когда брюнет сорвался. Но его основная работа — хакерство сайтов, банков, электронных хранилищ правительства, и делать это при том ужасном оснащении, которое было тут несколько лет назад — настоящая пытка. Итачи никогда не понимал, почему Нагато тогда просто спокойно его выслушал, без нотаций, без ответных ругательств. Учиха был уверен, что его пристрелят на месте. Но этого не случилось. Более того, через пару дней связь порхала как колибри. Ему тогда было всего семнадцать. Нагато было за двадцать. После, выполнив просьбу, тот никак не упомянул инцидент, лишь пожелал, чтобы работа продвигалась быстрее. И Учиха почувствовал, что они сработаются. Поэтому, сейчас, явившись к Лидеру в кабинет, держа в руках раскрытый ноутбук, по-прежнему мелькающий числами, Итачи не испытывал той неловкости, какую обычно испытывают подчиненные к начальникам. Тогда Учиха понял, что Нагато — этот тощеватый парень, изможденный бессонными ночами, высокий и широкоплечий, имеющий странный оттенок волос и глаз — не будет распыляться на такие мелочи, как истерики и месть. Итачи отвечал на доверие преданностью, ни разу не подумав о том, что мог бы покинуть организацию или сдать ее полиции, часто помогая советами. — Банк наш? — сразу же перешел к делу Лидер, заметив ноутбук в руках своего «взломщика». Брюнет коротко кивнул. — Меньше чем через минуту они станут банкротами. Я заблокировал их систему защиты и стер все следы взлома. И все данные о вкладчиках и заемщиках — тоже у нас. — Как всегда — идеально. — Довольно усмехнулся Нагато, чуть прищурившись в добродушной гримасе, наблюдая за безразличием на лице подчиненного, уже привыкнув к нему за пять лет совместной работы. — Отправь одну десятую средств нашим чиновникам, чтобы их глаза и дальше смотрели в другую сторону. Подпиши «от Фантома». Итачи вскидывает бровь, позволяя маске треснуть на пару мгновений. Фантом управлял Акацуками, и звали его так не просто потому, что звучит загадочно. Неуловимый, несуществующий. Мертвый. Учиха Мадара уже десять лет считался мертвым. Но это не мешало ему бродить по белому свету, учреждать огромные компании и управлять преступной организацией. Он был из плоти и крови, Итачи точно знал это, встретившись с этим мужчиной лично. Всего раз. Но этого хватило. Подставная смерть, чтобы уйти с глаз правоохранительных органов и продолжать отравлять честным людям жизнь и дальше. Фантом. Итачи быстро взял себя в руки, возвращая на лицо спокойствие, молча кивнув на эту просьбу. Значит, Мадара собрался вернуться в игру, напомнить о себе, но это не его дело. Его дело — выполнять поручения. — Для меня есть еще задания? — тихо осведомился он, закрыв крышку ноутбука, как только все цифры на экране сравнялись с нулем. — Да. В этот раз — с выездом к клиенту. — Лидер подло ухмыльнулся и взгляд его ожесточился. Это могло значить только одно. Убийство.