Мимолетное счастье

Дорога кончилась здесь, а впереди лишь туман И нас отпустит, поверь, мы обойдемся без ран (с)Луна Людвиг зашел домой, закрыл дверь и, потрепав собак по остроносым мордам, пошел в кухню, откуда доносился невероятный запах яблок и корицы - Аличе готовила. Готовила впервые с того момента, как на свет появились дети: светловолосые ангелочки Бруно и Вертер. Оба мальчика с удовольствием играли, слушали сказки и ели. Но затихали и как-то печально смотрели на Людвига, когда их мать укладывала детей спать, еле слышно что-то напевая. Все её песни были грустными и тоскливыми, как крики чаек. Женщина скучала по звонкому чужому смеху и крепким объятиям, по сожженной яичнице по утрам и бесконечной ругани в адрес ранних пташек. Аличе не хватало Гилберта. Людвиг изо всех сил делал вид, что всё когда-нибудь наладится, но знал, что так не произойдет. Его брат не распахнет дверь, которую толкнет ногой, не отвесит пару шуток про его чувство юмора и не обнимет с нежностью так и не ставшую женой Варгас. А та не обнимет его в ответ, не рассмеется звонким смехом и не позовет его - Людвига - к чаю. - Привет. - Он сел за стол и устало положил голову на скрещенные руки. Женщина отошла от плиты и только сейчас он заметил, как она изменилась: как исхудало её лицо и щеки от этого впали, делая и без того большие глаза еще больше, как истончилась и побелела кожа, сквозь которую теперь просвечивали синие нитки вен. Аличе смотрела на него и взгляд её был потухший, как головешка костра на заре. - Ты рано сегодня,- она отряхнула передник и села напротив. - Что-то случилось? Что-то с работой? - Нет.- Огромных усилий стоило ему не расплакаться сейчас, но голос все-таки дрогнул. - Я подумал, что... Что, может, ты хотела бы сходить к нему? Варгас закаменела. Ставшие острыми плечи вдруг выпрямились, а сама женщина, казалось, превратилась в натянутую тетиву, в хищника, готового к прыжку. - Зачем? - Тебе это нужно. - Он поднялся, обошел стол и заключил задрожавшую итальянку в крепкие объятия.- Тебе это больше всех нас нужно, милая.

***

Людвиг стоял у статуи плачущего ангела. Статуя сложила руки на груди и скорбно склонила голову себе на грудь, но при этом глаза словно смотрели высоко в небо, надеясь разглядеть Бога. Байльшмидт чертыхнулся: если в мире происходит такое, то Бога просто нет. У ног изваяния лежали букеты свежих цветов, несколько одиночных цветочков, старый венок из одуванчиков и фотография. Со снимка на живых смотрела молодая девчонка с задорными косичками и хитрыми, но добрыми глазами. Мир был несправедлив к тем, кто больше всех заслуживал прощения и помощи. Заслуживал долгой и счастливой жизни. Байльшмидт отвернулся и тут же нашел взглядом теперь уже свою жену: Аличе сидела на траве рядом со стилизованным под кельтский крестом и плакала. Говорила, изредка позволяла себе смешок и снова плакала. - Нам пора, Ал.- Людвиг глазами указал на часы на своей руке,- Лиз просила не задерживать её, а мальчишки скоро захотят есть. - Дай мне ещё минутку.- Девушка отвела заплаканные глаза. - Пожалуйста, всего минутку. - Я буду ждать тебя у выхода с аллеи. Перед тем, как свернуть, Людвиг обернулся. Аличе обнимала холодный камень, из которого был изготовлен крест и что-то говорила, ласково поглаживая блестящую табличку.

Гилберт Байльшмидт. Ангел мой, прости, виновата, Что не была в час смерти рядом с тобой.