Заказ

Он действительно привез меня домой. К себе. На ферму километров за двадцать от города. Просто украл меня, как вещь, которой в его глазах клон только и мог быть. Но ведь спас от того омеги? Так кем же считать Хаве — спасителем или похитителем? Пока я решал эту дилемму, Карху вышел и, обойдя джип, открыл мне дверь. — Хаве… Пожалуйста, — мне пришлось проморгаться, чтобы туман слез перед глазами пропал. — Отвези меня к Микке. — Я знаю, что ты активирован на него, но чем быстрее станешь слушать меня, тем меньше будет больно, — альфа протянул мне руку властным движением. — Теперь ты будешь делать то, что хочу я. Вот и что я должен был ответить ему в подобной ситуации? Задумался, глядя на его лицо, непроницаемое, грубо вырезанное, словно высеченное из камня. Если бы я оставался с чипом, то меня можно было бы найти по его сигналу… Но чип лежал на дне озера. Значит, мне предстояло решать проблему самому. Со всеми можно договориться, человеческие чувства доброты и жалости есть в каждом, стоит лишь найти к ним тропинку, надо лишь подобрать нужные слова, но вот их-то я найти и не мог, сидел и кусал губу, пока не решил, что если Хаве узнает всю правду — он поймет. — Я не активирован больше на Микке, я свободен. Не принимая протянутой ладони, остался сидеть в машине, но не успел сказать эти слова, как понял, что ошибся. Ужасно ошибся! Такой огонь сверкнул в черных глазах Карху, когда он взглянул на меня, что захотелось превратиться во что-то маленькое и незаметное, в кого-то вроде муравья. Но, видимо, от Микке я перенял не только часть аромата, но и упрямство, потому что продолжил: — Я такой же человек теперь, как все, и не буду тебе подчиняться, понимаешь? — Захлопни рот, пока не получил! Это всё, что он мог мне ответить? Он не понял, что я ему сказал? Ведь вроде каждому ясно, что свободного человека нельзя ни к чему принуждать? Да, официально я не имел человеческого статуса, но раз мог выражать свои желания, значит, имел и право на то, чтобы с ними считались — разве не логично? — Но… И тут же широкая и жесткая, словно деревянная ладонь, которую он держал передо мной, ударила меня по щеке. Меня ни разу не били, если не считать того единственного случая, когда я был отключен контроллером, и Микке рассердился на меня перед отъездом за инструкциями, но тогда нервные окончания не работали, и боли не чувствовалось. А сейчас… Сейчас вся правая часть лица словно загорелась, я прижал руку к щеке и замолчал, испуганно глядя на альфу и думая, что не зря сравнивал его с медведем. Это только в детских сказках лесной гигант добродушный, медлительный и забавный, в жизни — хитрый, жестокий и очень быстрый зверь. Не хотел плакать, но слезы сами потекли из глаз. — Слезы тебе не помогут, ягодка. — Меня зовут Мерли! — Да мне похуй. Еще раз откроешь рот без моего разрешения, получишь сильнее? Уяснил? — он вновь протянул мне руку. Я кивнул, похоже, пока мне придется играть по его правилам, и вложил в его ладонь свою, тут же рывком он поставил меня рядом с собой на землю. Я помнил Хаве Карху — мощный облик и поведение произвели на меня тогда достаточно впечатляющий эффект, чтобы легко выбросить из головы воспоминания о нем на той вечеринке, но, оказалось, успел подзабыть, какой же он большой: выше меня сантиметров на тридцать и раза в два шире в плечах. И забыл какой он сильный — подхватив меня словно пушинку, альфа потащил меня, но не в дом, а в большой сарай, оказавшейся конюшней. Впервые увидел лошадей вблизи и на секунду даже забыл о своем положении, восхищенно уставясь на большие красивые морды с необычайно умными блестящими глазами. Пронеся меня мимо всех стойл, так же вроде назывались эти загончики, Хаве не слишком аккуратно сгрузил меня на охапку соломы или сена (так и не уяснил для себя разницы), и, порывшись в углу, принес длинную толстую цепь. С… ошейником? Это он собирался надеть на меня?! Металлическую штуковину с загнутыми внутрь звеньями?! Да он с ума сошел! — Раздевайся, — я отчаянно замотал головой, во-первых, в конюшне было не так уж и тепло, а во-вторых, в кармане пальто лежал тест, да и вообще не собирался выполнять приказы! — Раздевайся! Я не подчинился, и альфа рванул пальто вниз, опустив ворот мне на предплечья и лишая возможности шевелить руками, а потом принялся сдирать с меня брюки. — Нет! Не прикасайся! Тут уж мне стало не до запретов на разговоры, я до последнего надеялся, что он постарается меня уговорить или как-то вызвать симпатию, что ли, чтобы получить то, что он хочет без физического принуждения. Тогда можно было бы попытаться, если уж не убедить доводами разума, то усыпить его бдительность и сбежать. Либо как-то дозвониться до Микке: номер своего альфы я помнил с первого дня, когда увидел в договоре покупки. Но Хаве выбрал путь насилия. И ему было плевать, что половой акт по принуждению давно признан одним из самых отвратительных преступлений и извращений — как можно получать удовольствие, когда тебе сопротивляются? Но, видимо, можно. Видимо, черноволосому гиганту все мои трепыхания лишь добавляли извращенное наслаждение. Действия альфы были слишком красноречивы, чтобы продолжать прятать голову в песок и рассчитывать на адекватное поведение. И как можно засунуть голову в песок — ведь задохнешься? Мелькнуло это соображение и бесследно пропало. Я принялся с удвоенной силой извиваться и кричать, умоляя его остановиться, пытаясь достучаться до его разума, но всё, чего добился — в рот мне засунули какую-то грязную омерзительно воняющую тряпку, а в живот несколько раз воткнулся кулак, выбивая вместе с воздухом из легких, мои намерения бороться до последнего. Бесполезно. Справиться с подобной тушей не представлялось возможным, не мне точно. А потом… Потом начались самые отвратительные минуты в моей короткой жизни. Вот когда я впервые пожалел, что больше ничто не контролирует моё сознание. При использовании клона без дозволения владельца, контроллер создает искусственный обморок, сопровождающийся опорожнением кишечника и мочевого пузыря — своеобразная защита. Все-таки мало кому захочется заниматься сексом с безвольным обмякшим телом, испачканном физиологическими отходами. Ну и, по крайней мере, это был единственный знак протеста, который могли искусственно созданные омеги продемонстрировать альфам. Не хотел чувствовать, не хотел понимать, но все ощущал и воспринимал действительность до малейших нюансов. Вот Хаве развел мои ноги, наверняка оставляя синяки на коленях пальцами, вот, без какой-либо подготовки или нежности грубо вторгся внутрь, почти разорвав огромным членом, и резко задвигался, ухватив меня под ягодицы одной рукой, а другой упираясь мне в грудь. Естественной смазки не было, да и быть не могло, но вскоре его член заскользил во мне легче, выступившая кровь из порванной слизистой сглаживала движения, облегчая проникновения для него, но не для меня. От его движений и от той дикой силы давления на грудную клетку, казалось, что меня разрывает напополам, еще немного и треснут ребра, нечему будет удерживать отчаянно колотящееся сердце. Может оно было бы и к лучшему? Нет! Нельзя так быстро сдаваться, я протестующе замычал и попробовал уклониться от очередного толчка, но он этого даже не заметил, продолжая вбиваться с какой-то ненормальной яростью, словно хотел меня убить своим каменно-твердым органом, проткнуть насквозь, насадить как бабочку на булавку… Физическая боль была еще как-то терпимой — спасибо повышенному болевому порогу, но душевную вытерпеть оказалось сложнее. Когда читал в интернете исторические романы, иногда натыкался на подобные сцены насилия, случавшиеся в древности, и никак не мог понять: почему изнасилованные омеги так переживали из-за повреждения организма — ведь синяки и разрывы заживут. Как телесные увечья могли повредить психику? Теперь понял. Следы оставались не внутри, не на теле — рваные раны наносились словно на изнанку души, ломая то нежное и хрупкое, что хранилось в груди: достоинство, надежду в добро, веру в чистоту человеческих помыслов. Собственная беспомощность и зависимость, ничтожность своих желаний в чужих глазах ощущались намного острее, чем под контролем чипа, тогда это воспринималось правильным, сейчас разрушительным и уничтожающим. Я бы предпочел вытерпеть еще раз боль от извлечения контроллера, чем это. Наверное, подобная реакция клона на принуждение вызвала бы смех у людей. И почему-то… я уже не был уверен, что хочу отождествлять себя с человеком. Я убеждал себя, что надо переждать, что скоро это закончится, и тогда будет возможно подумать об освобождении, старался думать о Микке, ведь он наверняка начнет меня искать. Ох, только бы мой горячий и взрывной альфа не наделал глупостей! А ведь рядом с ним не будет Рейно, который только один, пожалуй, мог удержать своего друга от необдуманных поступков. Как же они мне были сейчас оба нужны! Ну зачем, зачем я поддался искушению узнать всё быстро, как будто не мог подождать несколько месяцев — всё само бы прояснилось. Опять совершил глупость! Нет, я действительно оказался бракованным! И сам оказался виноват в происходящем! Или это начинала действовать во мне психология жертвы? Когда подвергшийся насилию ищет причину в себе? Как я только мог еще что-то вспоминать, анализировать и думать? Впрочем, мои попытки мысленно отвлечься от насилия не особо увенчались успехом, слишком жестоко меня имел Хаве, то вытаскивая почти целиком член из ануса, то загоняя на всю длину, наслаждаясь моей беспомощностью и будто стараясь причинить как можно больше мучений своими действиями. И ему это удавалось, унижение смешалось с болью внутри, отчаяние полностью захватило мой мозг, как его пенис заполнил мой проход, так же немилосердно и неотвратимо… Карху ничего не говорил, даже не стонал, лишь хрипло выдыхал сквозь зубы. Почему-то мне вновь пришло сравнение альфы с механическими машинами, слишком мало было человеческого в автоматически жестком ритме, в застывшем, как у робота, лице. В черных обсидиановых глазах не было жизни, они казались отполированными камнями, не знающими ни жалости, ни любви. А если я был беременным? Был ли хоть один шанс, что я смогу это когда-то узнать? И могло ли грубое вторжение повредить ребенку, если он есть? От этой мысли слезы хлынули ручьем и облик насильника стал размытым, нечетким как в тумане… Я попал в руки к сумасшедшему, к безумцу… Или к среднестатическому обычному альфе? Каким было большинство людей? Один лишь Хаве внешне напоминал человека, но внутри был мертв, или именно потому, что таких как он стало много, природа мешала размножению их вида? И вряд ли он выпустит меня живым, об этом я подумал, когда насильник кончил в меня даже не со стоном, даже не со звериным диким ревом, а с каким-то глухим скрежетанием, какое могла бы издавать заклинившая шестеренка. Вместо удовольствия на его лице появилась издевательская садистская усмешка, он стянул с меня всю одежду, оставляя абсолютно обнаженным, и застегнул на шее жутко лязгающий металлический ошейник, свободно болтающийся на горле. Но через голову его снять было невозможно — это альфа проверил, дернув вверх и оцарапав мне подбородок гнутыми краями. — Посидишь здесь, научишься послушанию! Я смотрю, тебя этот слюнтяй нихуя не выдрессировал! Насильник бросил мне какое-то рваное покрывало и ушел, забрав одежду. Я вытащил кляп изо рта и заскулил от отчаяния, возникшего даже не от того, что только что произошло, даже не от пугающей перспективы умереть в этом сарае, а от того, что так и не узнал самого главного… Рыдал, пока не замерз, только, когда понял, что меня колотит не от рыданий, а от холода, закутался как мог в то рванье, что оставил мне Карху, и зарылся в кучу сена почти с головой. Сжался в комок, подтянув колени к груди. Неужели он собирался держать меня всё время здесь? Тогда я долго не протяну, хотя днями и стоял небольшой плюс, нехарактерный для начала декабря, но температура ночами доходила до минус десяти. Если он оставит меня на ночь… Даже думать про это было страшно. Но и не думать не получалось. Я так погрузился в свои невеселые мысли, что не заметил, как кто-то подошел, только услышав голос, поднял голову. — У Хаве, видимо, отказали последние мозги! В проходе стоял невысокий, но плотно сбитый пожилой омега, и в его руках была такая штука для сельскохозяйственных работ… Кажется, это называлось… вилы?