Названия нет

6:30 Часы на прикроватном столике противно запищали, торопливо разрезая тишину напополам. Нестройный ход спутавшихся во сне мыслей тотчас же приостановился, и Франкенштейн, вздрогнув, резким движением заставил настойчивый прибор умолкнуть, после чего с протяжным стоном вновь уткнулся в подушку. Он лег только час назад, но не для того, чтобы спать; так, вздремнуть. Впрочем, обыкновенно этого было более чем достаточно: его потребность во сне была гораздо ниже, чем у обыкновенного человека. Но это вовсе не означало, что можно было беспрестанно злоупотреблять своими ночными посиделками в лаборатории, наивно полагая, что последствий опасаться не стоит. Мужчина критически оглядел свой всклокоченный лик, отраженный настенным зеркалом. Что ж… возможно ему стоит как-нибудь попробовать высыпаться. Хотя бы изредка. Франкенштейн опустил ноги на холодный пол. Время будить Мастера. *** Осторожно прикрыв за собой дверь, мужчина вкатил сервировочный столик в темную, измазанную мрачными красками комнату, и подкатил его к тумбочке. Поставил на нее блюдце, на него чашку, налил чай. Мастер не жаловал кофе. Причиной тому была кофеварка… Закончив приготовления, Франкенштейн быстрым взглядом скользнул по растерзанной Мастером постели. Черные волосы разметались на подушке, простыни нещадно скомканы, руки, ноги запутались в складках одеяла... Тот Мастер, которого он наблюдал сейчас, был совсем не похож на того, другого, невозмутимого, быть может даже чересчур чопорного. Каким непостижимым образом Мастеру удавалось каждый раз так затейливо обернуть вокруг себя одеяло - этого Франкенштейн не разгадал и по сей день. Он подошел ближе, легонько коснулся плеча. - Мастер, просыпайтесь. Я приготовил вам чай. Ответа не последовало. Франкенштейн чуть нахмурился. Он торопливо подошел к окну и, отдернув тяжелые занавески в стороны, впустил в комнату малость нового дня. Рейзел мгновенно скривил красивое лицо, совсем чуть-чуть; сонно приоткрыл глаза, но тут же сомкнул, хмурясь от яркого света, отчего меж тонких бровей пролегла маленькая складочка, и отвернулся. По лицу Франкенштейна пробежала короткая улыбка. Мастер совсем не изменился - просыпается так же тяжело, как и сотни лет назад. Улыбка стерлась, когда Франкенштейн волей случая обратил внимание на завтрак. Он забыл добавить сахар. «Это становится привычкой…» - уныло заключил Франкенштейн. - Просыпайтесь, - повторил он, поспешно исправляя свою оплошность. Краем глаза Франкенштейн подметил, что на его слова не обратили ни малейшего внимания, - Не то опоздаете. Как ни странно, это замечание всегда действовало безотказно. Мастер был так трогательно пунктуален… Только не сегодня. - Франкенштейн. - Да, Мастер? - … я не хочу сегодня никуда идти. Франкенштейн в изумлении обернулся. Тотчас же насторожился. - Могу я… поинтересоваться, по какой причине? Мастер молчал. Можно было бы предположить, что он заснул посреди разговора, но внимательный Франкенштейн знал, что это не так. Присев на самый край кровати Франкенштейн наклонился, осторожно коснулся губами его лба. Так и есть. - Мастер… - Франкенштейн тяжело вздохнул, - О таких вещах нужно говорить сразу. Вам ведь еще вчера вечером нездоровилось. - Ты наблюдательный, Франкенштейн, - уголками губ усмехнулся Рейзел, по-прежнему не открывая глаз. Некоторое время они молчали. Франкенштейн потому, что практически живьем ощущал, как язык во рту шевелится, порываясь затронуть неприятный обоим разговор, а Рейзел потому, что знал, что делается в голове у Франкенштейна. Ему понадобились некоторые усилия, чтобы заставить себя сохранить невозмутимый вид. - Я приготовил чай, - вдруг спохватился Франкенштейн. - Вам нужно поесть… - Нет. Не хочу. Франкенштейн мысленно возблагодарил небеса за то, что взору Мастера в этот момент недоступна его физиономия. У него сейчас было крайне глупое выражение лица с примесью настороженности и неверия. Возможно, кто-то и нашел бы подобную реакцию смешной, только Франкенштейну было не смешно. Чай для Мастера значил ровно столько же, сколько для самого Франкенштейна его же эксперименты. Временами Франкенштейну даже казалось, что по венам его Мастера вместо крови течет горячий чай, но он всячески пытался отогнать эти глупые мысли. Кровать тихонько скрипнула. - Тогда… я схожу за жаропонижающим. *** Франкенштейн практически никогда не болел, можно даже сказать, совсем не болел, по крайней мере после того, как сделался… не совсем обычным человеком. Потому поиски несколько затянулись. Кроме того, нужно было позвонить на работу, предупредить. А также наругать генномодифицированных, так, для профилактики. Да, Франкенштейн помнил о столкновении с агентами КСА, о разрушительном столкновении с агентами КСА. Он вообще был злопамятный. Дать указание Регису не подпускать детей к дому, Сейре наказать следить за Регисом. А Шинву не пускать, не подпускать ни в коем случае, ни через дверь, ни через забор… Особенно через забор. В определенный момент Франкенштейн понимает, что набирает знакомый номер уж в третий раз и все неправильно. «Я нервничаю. Нельзя. Нужно успокоиться. Я не позволю случиться ничему плохому…» Франкенштейн мысленно одернул себя, чуть не поперхнувшись воздухом от нахлынувшего чувства дежавю. Губы скривились, так, как если бы он затолкал в себя одним большим глотком стакан лимонного сока. Когда-то, очень давно он торжественно сказал самому себе точно такие же слова. Вот только теперь, в свете недавних событий, они казались ему невыносимо жалкими… *** Франкенштейн нервно, в непонятном возбуждении мерил шагами комнату, сбиваясь со счета. Занятие бессмысленное, но ему жизненно необходимо было чем-то себя занять. Пыль он уже протер, дважды протер, с должным старанием. Полы вымыл. Книги аккуратно разложил. А был меж тем второй час ночи. Ни стыда, ни совести, Мастер уж должен быть в постели. Франкенштейн замедлил шаг, сухо рассмеявшись. Подумать только, несколько десятилетий назад ему бы и в голову не могли прийти подобные волнения, но теперь они были частью его самого. С некоторых пор Франкенштейн трепетно относится ко всему, что связано с хозяином этого особняка, в частности к его здоровью и расписанию, но в последнее время следит за его распорядком с особой тщательностью. Виной тому произошедший недавно «инцидент». Именно так, безликим словом предпочитали благородные называть очередную свою междоусобицу, в которую умудрились вовлечь даже отгородившегося от их дел Ноблесс. Франкенштейн впервые был тому свидетелем, но не нашел в случившемся ничего примечательного. Его Мастер словно и не утруждал себя вовсе, с непринужденной легкостью покарал виновников. На нем не было ни царапинки, когда он вернулся, и, вполне возможно, Франкенштейн даже и не заметил бы ничего сверхъестественного, если б не вереница Каджу, принявшихся с остервенением обивать порог старого поместья. К удивлению Франкенштейна, каждый посчитал своим долгом долго и с участием выспрашивать о здоровье Ноблесс, но поскольку Мастер ни жестом, ни словом не обнаруживал своего состояния, то все эти расспросы казались ему нелепыми и наигранными. Однако стоило Франкенштейну немного приглядеться, и он смог рассмотреть то, что ранее ускользало от его внимания - чуть-чуть усталости в уголках глаз, незаметно прикрытые ресницы, когда предполагается, что никто этого не видит - проявления слабости настолько незначительные и тщательно скрываемые, что Франкенштейн только подивился. И призадумался. И начал задавать себе вопросы, которые нельзя было задавать. «Мастер слаб?» Размышления такого рода разъедали. Они подрывали его убеждения. Монолит его безграничной веры в мастера дал маленькую, крохотную трещинку, но за этот мизерный изъян Франкенштейн после бесчисленное множество раз мысленно расчленил себя и скормил собакам. Как оказалось, Ноблесс вовсе не всесилен, но разве было у него право роптать на то, что выдуманный им идеал на деле состоит из плоти и крови? Нет, Франкенштейн не имел права разочаровываться ни на секунду. Ноблесс - не Господь Бог, а живое существо. Такое же, как сам Франкенштейн, такой же, как и благородные павлины, смысл существования которых он оберегает. Сильнейший среди богоподобных существ, но его силы не безграничны. Напротив. Ежели сравнивать, то благородный отпрыск, получивший в наследство от родителей оружие духа, практически ничем не рискует, используя наследие своих предков. Ноблесс же… Коль призадуматься, так в чем-то они и были похожи, одержимый до запретных знаний ученый и молчаливый Ноблесс. Он, Франкенштейн, расплачивался за силу ночными кошмарами с привкусом липковатого страха, его Мастер платил своей жизнью. Они как никто иной подходили один к другому. Складывалось впечатление, что их и сделали-то специально, затем, чтоб подогнать друг к другу плотно, как каменные блоки великих пирамид. Порой от этой мысли Франкенштейну становилось смешно. До смерти смешно. Он в очередной раз уткнулся взглядом в настенные часы. «Спокойно, Франкенштейн, спокойно, - он глубоко втянул в себя воздух - 10 минут. Обожди еще минут 10, и…» Господи, кого он обманывает? *** Очутившись в коридорчике, ведущем непосредственно в покои Мастера, он оставил бег, сменив его на обыкновенный шаг. У двери стоял седовласый мужчина, и Франкенштейн сразу же подобрался. Геджутель. Как это он о нем позабыл? - Что такое? Псу Его Величества не дозволено присутствовать? - не без злорадства поинтересовался Франкенштейн. - Я мог бы задать тебе подобный вопрос, - мрачно ответствовал Геджутель. Франкенштейн тут же осклабился, уже готовый вступить в привычную для него перебранку, как двери в покои Мастера открылись, и на пороге появился Лорд. За ним следовал хозяин имения, практически незаметный за ослепительной ухмылкой своего гостя. Лорд в порыве беспричинной радости раскинул руки: - Франкенштейн, ты ли это? На лице Франкенштейна встречной радости не обнаружилось, однако Лорда его гримасы никогда не смущали. - А я узнал твой противный голос! - довольно добавил он. Франкенштейн изобразил на лице маску уступчивой любезности, впрочем, чрезмерно нарочито, так, чтоб фальшь наружу. - Позвольте выразить благодарность за то, что посетили нас, - тут он склонился в почтительном жесте. - Отдельное спасибо, что уходите… - Франкенштейн, - с укоризной взглянул на него Рейзел. Пес скалился, пес злился. Лорд откровенно закатил глаза. - Как ты с ним живешь? - обратился он к Ноблесс, но тот лишь скорбно вздохнул. Лорда позабавил такой ответ, и он возложил руки на плечи своего Ноблесс, - Крепись, - а затем повернул голову. - И тебе до свидания, человече. - До свидания, до свидания, - нетерпеливо проговорил Франкенштейн, тактично убирая руки с плеч Мастера, едва только не подталкивая гостей к выходу. - Вас проводить? - Обойдусь, - усмехнулся Лорд. - И ты, Рейзел, иди отдыхать. Выглядишь уставшим. - Благодарю, мой Лорд. - А я все-таки провожу, - Франкенштейн подхватил под локоть уходящего благородного. *** - Вот значит как, - Франкенштейн стоял, опершись на перила. Ночной ветер прохладными пальцами перебирал его волосы. - Если б не тот злополучный случай, лет сто еще б не объявились. - Что тебе так не нравится, Франкенштейн? Естественно, что я беспокоюсь о его здоровье. - «Естественно». Случись с ним что-нибудь, у благородных будут большие неприятности. А, впрочем, некоторые, вполне возможно и вздохнут с облегчением, когда не придется больше подыскивать подходящей темы для разговора во время посещений раз в сто лет… - Следи за языком, человек, - глаза Геджутеля гневно сузились, но Лорд нетерпеливым жестом велел ему умолкнуть. Франкенштейн тем временем мучительно подбирал слова. - Жить… Это нужно ему. Он задыхается… неужели вы не видите? - …Франкенштейн, - после недолгого молчания мягко заговорил Лорд. - Пойми, не каждый горит желанием навещать своего потенциального палача. Кроме того, Кадис сам отгородился от… - Быть может оттого, что не каждый находит забавным досаждать своим обществом тем, в чьих глазах он лишь палач? А вот теперь Франкенштейн добился своего. Извечная, и такая различная улыбка сошла с лица его собеседника. - Чего ты хочешь? - спросил Лорд. - Приказом я не изменю их умы. Ноблесс почитали испокон веков, в той же степени побаивались. Эти чувства неразрывны, и мне не под силу их разделить и отбросить ненужный элемент. - Я сейчас говорю не о ваших подопечных. - О ком же? - О Вас. - А я предлагал ему пожить у меня. Он отказался. От моей дочурки тоже… "Святые угодники..." Франкенштейн каким-то чудом противостоял желанию прикрыть дланью чело, поскольку с упоминанием «дочурки» Лорда начало неумолимо уносить в неведомые дали. «С этим существом невозможно разговаривать серьезно», - он поднял голову, вглядываясь в окно, стекла которого, в отличие от бесчисленного множества других, точно таких же окон, отсвечивали тусклым блеском. «Он об этом никогда не скажет, но… Мастер по-настоящему счастлив, стоит вам задержаться хоть на 7 минут дольше…» Тут Франкенштейн устало отмахнулся от своих измышлений. Зря он завел этот разговор. Неприятно было осознавать это, но, в некоторой степени Лорд прав. Только отчасти, но все же… Жизнь в заточении навряд ли можно считать полностью добровольной, но, каким бы не был образ жизни Мастера, он с ним обвыкся и не находит нужным что-либо менять. А значит, Франкенштейн не вправе вмешиваться. Он отвел взгляд. «И все-таки…» Внутри головы были усталость, опущенные ресницы и бессловесная благодарность только лишь за то, он что притворился слепым на некоторое время. С гордостью Ноблесс должно было считаться. А Лорд все говорил. - … я не в силах дать ему того, о чем он мечтает, - Франкенштейн против своего желания навострил слух. - … не могу дать жизни. Это прозвучит забавно, но, на самом деле, я такой же, как он, Франкенштейн. С той лишь разницей, что в окружении верноподданных…