333 seconds to you

Иногда боль является частью нашей жизни. И мы думаем, что она будет всегда, ведь мы не помним жизни без боли. Но в один день вдруг что-то изменяется, возникает какое-то странное, непривычное ощущение. И в такой момент мы понимаем, что счастливы. Не могу сказать, что это был один из моих лучших дней. Я даже признаюсь честно — все его начало, включая ранний подъем, было самым настоящим дерьмом. Дерьмо состояло в будильнике, в холодном завтраке и слишком сладком кофе. Сколько раз я упомянул слово «дерьмо» в своих мыслях, пока мой отец вез меня к моей любвеобильной бабушке. Достаточно дерьмовое количество раз. Сиэтл, в котором я бываю достаточно редко, хоть и живу не так уж и далеко, никогда не мог удивить меня своей погодой. Несмотря на то, что утро начиналось с солнца, последние пару часов нас с отцом сопровождал моросящий дождь. Я могу еще раз назвать этот день дерьмом? Думаю, да. — Убери ноги с сиденья, — проговорил отец, даже не оборачиваясь ко мне. — Убери ноги с сиденья, — перекривлял я его, но так и не сделал, ни одного движения. Отец фыркает, но больше ничего не говорит. Правильно, молчи, мудак. Хочу закурить сигарету, но вспоминаю, что пачка в рюкзаке, который на данный момент находится в багажнике. Дерьмо. Еще одно дерьмо. Машина резко останавливается, и я успеваю упереться рукой в переднее сиденье, при этом громко цокнув. Нужно было соображать, что желтый означает «пора остановиться», папочка. Пока мы стоим на светофоре, я перевожу взгляд на противоположную сторону улицы. Не может быть! Её еще не сожгли? Досадно. Ballard High school, которая пару лет назад уже несколько раз возгоралась в моих мечтах, все еще стоит на месте и даже к удивлению выглядит лучше, чем два года назад. Хотя кого я обманываю? Даже её цвет все еще соответствует моему на сегодняшний день любимому слову. Машина вновь трогается, и я выравниваюсь на сиденье, потому что понимаю, до Магнолии осталось немного. Шарюсь по карманам, забыв о пачке сигарет, которая все еще находится у меня в рюкзаке, и машинально ударяю себя ладонью по лбу. — Не смей грубить своей бабушке, — указывает отец, а мне плевать, потому что все мое внимание нацелено на разрядившийся телефон. — Ты меня слышал? — Ты опоздал с воспитанием ровно на лет пять, — отвечаю я и провожу рукой по влажным и все еще не высохшим волосам от утреннего дождя. Отец ничего не отвечает, и правильно, лучше пусть закроется и не злит меня. — Ты будешь вспоминать это всегда? Зря понадеялся, видимо, сегодня он туго соображает. — Всегда, — холодно и ядовито отвечаю я, перелистывая страницы своих воспоминаний. Машина заворачивает влево, и я хватаюсь за ручку дверцы. Бесит меня его езда. Накидываю черный капюшон от толстовки на голову и засовываю наушники в уши. Меньше всего сейчас хочу слушать радостные вопли хоть одной из своих дальних сестёр или даже собственной родной тётки, которая воспитывала меня все мое детство. Радует мысль о том, что никто из них не задержится дольше завтрашнего вечера. Отец останавливает машину, и я вижу все еще тот старый и почти неухоженный дом. Маленький по размерам и уложенный коричневым кирпичом. Здесь всего два этажа, состоявшие из ванной комнаты, столовой, и трех спальных комнат, включая мою. Даже интересно было взглянуть на комнату, в которой я был порядком около двух лет назад. Через запотевшее окно я уже вижу свою тетку, и желание хоть на минуту ради интереса ступить за порог этого дома отпадает. Её любимым делом всегда было потрепаться, и могу сказать честно, это бесило абсолютно всех в нашей семье, но все молчали. Открыв дверь, я ступаю на мокрый асфальт и направляюсь к багажнику, чтобы забрать свой рюкзак. Отец старательно пытается мне помочь, но я не нуждаюсь в его подачках. Пусть проваливает туда, где находился около пяти лет. — Джастин, милый, — расплывается в улыбке тётка и раскрывает для меня свои объятия. — Здравствуй, Наоми, — более вежливо отвечаю я и прохожу мимо неё. Кажется, она в недоумении смотрит мне в спину и получает все объясняющий взгляд отца. Если они думали, что я приеду сюда цветочки сажать и посылать всем улыбки, то они глубоко ошибались. Особенно Наоми. Я слышу громкий и недовольный крик Алексы и пытаюсь как можно скорее подняться на второй этаж, чтобы не попасть на глаза шестнадцатилетней девочке, у которой в последнее время играют гормоны. В особенности у её сестры — Эви. Да вся эта чертова семейка чокнутая. — Ты бы мог поздороваться со своей бабушкой, — проговорил сзади отец. — У тебя не спросил, — фыркнул я, разглядывая свою комнату. Кидаю сумку с вещами на кровать и оборачиваюсь в его сторону в надежде, что дверь уже закрылась с той стороны. — Я знаю, что ты ближе к окончанию семестра перестал посещать колледж, — начал он. — И? — не придав этому никакого значения, произнес я. — Хотелось бы знать твои дальнейшие планы, — начал он. — Они ведь грандиозные, если ты решил наплевать на то, что учишься в колледже? У этого есть достойное оправдание? — Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — фыркаю я. — Оставь меня в покое со своей чертовой опекой. Но он все еще стоит в проходе. Туго доходит что ли? — Я надеюсь, ты знаешь что делаешь. — Я надеюсь, что до тебя быстро дойдет слово «проваливай», прямо сейчас. Но нет, он все еще здесь и все еще смотрит на меня своими чертовыми серыми глазами. Хочется схватить его за рубашку и хорошенько впечатать в стену, дабы напомнить, что такое боль. Чтобы он мать его понял, как ей было плохо. — Мне не нравится, что она простила тебя. Спустя столько лет впустила обратно в свою жизнь, — сквозь зубы проговариваю я. — Тебе придется смириться с этим, — с легкостью произносит он. Мечтай, ублюдка кусок. — Никогда,— зло кидаю я ему. — Я превращу твою жизнь в ад, если ты снова сделаешь ей больно, — мои слова звучат холодно и уверенно. Обещаю, я вытрясу из тебя все дерьмо, если что-то пойдет не так. Он отводит взгляд в сторону и хочет что-то сказать. Ну, давай же. Открой свой рот, и ты получишь тысячу слов в ответ. Но он молчит и, кивнув, уходит из комнаты. Разумно. Повернувшись к окну, я скидываю капюшон с головы и вижу, как к дому подъезжает еще одна машина. В принципе, нечему было удивляться. Все чертовы родственнички хотели повидаться со мной. Хотели увидеть прежнего Джастина. Вот только его уже давно нет. Направляюсь к двери и запираю ее на замок. Наушники в уши и немного спокойствия после разговора с человеком, которого на данный момент я ненавижу больше всего. Закинув рюкзак в шкаф, я нахожу там свою доску для скейтборда и уже придумываю планы на вечер. Это лучше, чем выслушивать писклявый голос Наоми или терпеть жалкие взгляды бабушки. Еще только около двух часов дня, и я решаю вздремнуть, дабы убить время до вечера с надеждой, что никакая полоумная, включая двух сестер, не начнет тарабанить в дверь моей комнаты. Но этого и не происходит, или я просто не слышу потому, что на протяжении всего сна в моих наушниках играет музыка. Проснувшись ближе к семи вечера, сначала не понимаю, где нахожусь, и уже готов позвать мать, но гул где-то внизу возвращает меня в дерьмовую реальность. Я у своей престарелой бабули, и в гостиной, скорее всего, кишит толпой людей, которых я хотел бы видеть в самую последнюю очередь. Желательно лишь на своих похоронах. Роюсь в своей сумке и, достав оттуда полотенце с ванными принадлежностями, открываю дверь комнаты, пытаясь сообразить, где находится ванная. Взглядом встречаю маленького Грэга, которого я видел лишь в пеленках, но узнаю его по большим голубым глазам. Он смотрит на меня из-за угла и, заметив мой взгляд, тут же исчезает. Приятный прохладный душ возвращает меня к трезвым мыслям и острой реальности, и я невольно вижу то, что не хотел бы видеть всю свою оставшуюся жизнь. Не хотел бы слышать все, что слышал на протяжении тех месяцев. Выйдя из душа, возвращаюсь в комнату, вывернув все свои вещи на кровать. Нахожу любимую белую футболку и тут же надеваю её, чувствуя, как начинаю замерзать, несмотря на то, что за окном плюсовая летняя температура. Поверх футболки надеваю серую байку и нахожу любимые темные джинсы. Впервые за весь вечер слышу, как выкрикивают мое имя, и тут же оборачиваюсь на звук. Кто-то поспешно направляется к моей двери, и на пороге я вижу Алексу. Зря дверь не закрыл, теперь будут неприятности. Хотя они появились ровно в тот момент, когда я переступил порог этого дома, зная, кто здесь находится. — Так и не спустишься вниз? — интересуется светловолосая и длинноногая девица, умело демонстрируя свои прелести. Вся в мамочку. — Иду, — кидаю я и хочу, чтобы она быстрее провалила с моего пути. Но нет, Алекса не упустит, ни единого шанса продемонстрировать мне, что она уже подросла и «не та сопливая девочка», как как-то раз она написала мне в интернете. Серьезно, почему же тогда я вижу иное? — Убери руки, Алекса, — хрипло проговариваю я, ощущая её горячие ладони на своем животе. Я замечаю, как она кривится, когда оборачиваюсь к ней лицом и присаживаюсь, чтобы надеть кроссы. Несколько секунд она стоит, молча, а потом, хмыкнув, выходит из комнаты. И кто сказал, что она повзрослела? Капюшон на голову и наушники в уши. Внизу проскальзываю мимо собравшейся толпы своих братьев и сестер, как сталкиваюсь с дедушкой. Он стоит на крыльце, оперившись руками на перила. В его тонких пальцах сигарета, а на голове любимая шляпа. Это был единственный человек, которого я хотел видеть. — Решил уйти, даже не поздоровавшись со мной? — оборачивается Луи, и я вижу на его лице ту родную улыбку из моего детства. — Посмел бы? — Никогда в жизни, — улыбаюсь я ему и протягиваю руку, ощущая его холодную, но сильную ладонь, которая сжимает мою. — Мне нужно было всыпать тебе по первое число сразу, как ты вошел в дом, — с угрозой произнес он. — Но для начала всыпал твоему отцу. При упоминании этого человека я сжимаю челюсть. Луи смотрит на меня так, будто может прочитать мои мысли и поэтому, отпустив руку, возвращается в прежнее положение. — Иди и постарайся не притащить с собой полицию, — проговаривает дед, сделав затяжку. — Хорошо, — усмехаюсь я и, спустившись по лестнице, становлюсь на доску. Я уже и забыл, как выглядели эти улицы. Мокрый асфальт, усыпанный белыми лепестками с деревьев, и тишина, которая на удивление стала чем-то родным, и свежий вечерний воздух. — Габриэль? — я слышу чей-то голос, несмотря на наушники в ушах, и останавливаюсь, оглядываясь по сторонам. Показалось? Скидываю капюшон с головы, проводя рукой по волосам, и вновь слышу, как выкрикивают имя. Пытаюсь найти источник, откуда исходит звук, и останавливаю свой взгляд на одном из окон дома напротив. Твою же мать! Её не учили, перед тем, как выходишь из душа закрывать окна, или она настолько наивна, что не один парень не обратит на её полуголое тело внимания? Я вижу блондинистые длинные волосы, которые спадают на ровные плечи, и то, как она медленно опускает полотенце. Этот вечер становится не таким уж и плохим, если учитывать такое совпадение. Но все становится не так круто, когда она накидывает свой пеньюар и уходит из комнаты. Ничего цельного я из этого не увидел, но почему-то все еще стоял в надежде, что она вернется, и я увижу её лицо. Может, я её знаю? Пытаюсь вспомнить, кто жил в доме напротив, когда я учился в школе, но не могу. Я не могу вспомнить, что было неделю назад, что уж говорить о паре лет. Желание прогуляться, которое было около десяти минут назад отпадает, но и стоять посреди улицы, как кретин, я тоже не собираюсь, поэтому в надежде снова смотрю в окно, но никого не вижу. — Бибер, ты ли это? — голос, который доносится до меня не сразу, и немного опьяневшая девушка с босоножками в руках. Тебя мне еще не хватало! — Сара, — тихо произношу я и поднимаю с земли доску. — Не ожидала тебя здесь увидеть, — Эванс улыбается мне во весь рот, и в голове я вижу лишь ту девочку, которая бегала за мной с самого девятого класса. Та, с которой мне пришлось идти на выпускной. — Зато я не удивлен твоему появлению здесь, — произношу я, исследуя её глазами. Короткий белый топ, темные джинсовые шорты, белые кеды и ни одного намека на то, что этой девушке холодно. В этот раз её каштановые волосы были намного короче, а серые глаза слишком выделял черный карандаш для глаз. В кого она, черт побери, превратилась? — Я не поверила Эрику, что ты должен приехать… Чертов Эрик. Чертов язык Эрика! Я, наблюдая за тем, как она не по своему желанию входит в роль маятника, качаясь из одной стороны в другую, прихожу к выводу, что она не отвалит от меня до тех пор, пока я не закрою перед ней дверь своего дома. Выход лишь один: довести её до дома. — Идем, — я беру её за руку, и, расслабившись, она буквально валится на меня. Еще лучше. Могу ли я записать эту встречу в список случившегося дерьма за сегодня? Хочу спросить поступила ли она куда-нибудь, чтобы разбавить обычным разговором это непривычное молчание, но сомневаюсь, что она сможет мне хоть что-то ответить. Судя по тому, что она все еще здесь, а не где-то в Принстоне, жизнь Сары Эванс сложилась не лучшим путем. Наверное, все пошло наперекосяк, когда на выпускном она переспала с Остином Беркли и понадеялась на то, что он заберет её с собой в Европу к его богатым родителям, устроив ей замечательную жизнь. Жаль, наивной малышке Саре не сказали правду, как только она переступила порог номера в отеле. Несмотря на владелицу этого дома, он не изменился и остался таким же, каким я запомнил его в день выпускного бала. — Дальше сама, — отпустив её руку, произнес я и открыл входную дверь. Эванс, что-то мямля себе под нос, вошла в дом, и я закрыл дверь в надежде, что она не захочет вернуться, чтобы попрощаться. Ставлю доску на землю и поднимаю голову к небу. По лицу медленно стекают холодные капли дождя, и мне остаётся лишь одно - вернуться домой. Стараясь как можно быстрее добраться до дома, вспоминаю о наивной девице из окна и останавливаюсь, чтобы взглянуть в него снова. Темно. Возможно, она уже спит, хотя на часах всего около десяти. Задумываюсь снова, пытаясь вспомнить хоть одну блондинку на этой улице, и посылаю все к чертям, потому что чем больше пытаюсь вспомнить, тем больше я промокаю под чертовым дождем.