Ещё немного.

«Доброго времени суток, Джон. Пишет вам Джаред Падалеки, партнёр вашего сына. Сразу прошу прощения за то, что так долго держали вас в неведении, это моя вина. У нас всё хорошо и надеюсь, будет ещё лучше…» Они летели по трассе, на всей скорости, которую мог позволить себе альфа с новорождённым сыном в привязанной к сидению четырьмя ремнями детской, ярко синей переноске. Дженсен подкалывает его и торопит. Но Джа не спешил. Ему нравилось это – дорога, небо, запах детского питания, улыбка Дженса. Они едут из клиники доктора Райли, как и тогда, кажется целую вечность назад – без остановок, сменяя друг друга за рулём. С той разницей, что омега знает дорогу, добравшись до баранки, выжимает полный газ. И, как тогда, минуя каждый отель, нервно на него косится. Альфа, как тогда, делает вид, что не замечает. Нет у него никаких проблем! Всё в порядке и работает… в штатном режиме. Просто он… не готов. Ему нужно домой. « …Операция прошла успешно. Не без небольших осложнений, но, в любом случае, всё уже позади. Дженсен весел и рвётся в бой, он в норме. Так вышло, что пишу я через 2 недели после родов, ещё через две мы закончим восстановительный курс и отправимся домой…» Они едут домой. Наконец-то. НАКОНЕЦ-ТО! Это странное, новое чувство, и Джа иногда с полной серьёзностью думает о том, что ему нужна помощь психолога. Или, по крайней мере, напиться и выговориться, чтобы освободиться, ослабить гнёт воспоминаний и впечатления, которые слишком свежи в памяти. Дженсен, на остановках, ходит вокруг него, как тигр, и если бы у него был хвост, он бы колотил им себя по бокам от нетерпения. Он словно родился заново и жаждет жизни – настойчиво и требовательно, как освобождённый по амнистии осуждённый на пожизненное заключение. У него, Джареда, всё немного сложнее. Операция проходила под общим наркозом, и никто даже не спросил альфу, хочет ли он при этом присутствовать. Всё было решено давно, словно тысячу лет назад. Он помнил, как глаза Дженсена, над дыхательной маской стали тусклыми и бессмысленными, пара мгновений и он смежил веки. Помнил свой ужас. «Сейчас? Это начнётся прямо сейчас? Они возьмут и …» И РАЗРЕЖУТ его омегу, а он будет просто стоять рядом, с силой проталкивая стерильный воздух операционной сперва сквозь повязку – респиратор, потом в лёгкие, и ничего не сделает? Ещё никогда прежде он не ощущал настолько глубоко и остро собственную беспомощность. А потом был скачок давления и море крови. Без преувеличения – море, Джа представить себе не мог, что из человека может столько вытечь… крови… Люди вокруг стола перебрасывались непонятными ему словами, санитары утирали хирургам и акушерам пот ватными тампонами. Кто-то сунул ему под нос нашатырь. А он, как оглохший, держал Дженса за руку и смотрел на бледное, родное лицо. Смотрел так, будто от этого, а не от действий врачебной бригады, сейчас зависела его жизнь. Жизнь их обоих. Сколько это длилось? Потом кто-то, голосом Райли отдал распоряжение готовить реанимацию и Джареду в руки сунули синий свёрток казённой пелёнки. Альфа сфокусировал взгляд на крохотном личике. Что-то слабо шевельнулось на дне онемевшей от страха души, и, когда ребёнка у него отняли, а Дженсена начали вывозить из операционной он подумал: «Это что? Это… это был мой …сын?» Потом было два дня ожидания. На второй, Райли приказал персоналу не пускать его к Дженсену. Падалеки запротестовал и тогда доктор отвёл его туда, где в боксе под прозрачным куполом спал их с Эклзом ребёнок. Говорил что-то, долго, торжественным голосом и высокопарным слогом. И умолк, только когда Джа поднял на него глаза и прорычал: - Марк, заткнись. Завали хлебало, или я тебя ударю. Я тебе очень благодарен, но всё это сейчас… не вовремя. У меня сын – под каким-то колпаком, а двумя этажами ниже – омега в коме. Я тебя умоляю – заткнись. Марк Райли, годящийся ему в отцы, отвёл его к себе в кабинет и напоил до полного бесчувствия. Но даже тогда Джаред не смог начать говорить сам. Он пил и слушал. Ночью его проводили в палату и он отключился. А на утро Дженсен пришёл в себя. Легко и вольно ему сейчас прикалываться над своим альфой, ведь всё веселье он проспал. «Примерно через месяц мы сможем принять вас у себя. Нам нужно время, чтобы привести в порядок дела. Мои родители согласились на первое время взять малыша к себе. У нас есть обязательства перед кредиторами и первое время после приезда мы оба будем очень плотно заняты. Не знаю, писал ли вам Дженс, но мы организовали небольшой семейный бизнес. Организация требует внимания, чем раньше мы приступим тем лучше. Но через месяц – обещаю, мы ждём вас у себя.» Падалеки притормозил у заправки, вышел из автомобиля. Пока наполнялся бак, Дженсен взял сына на руки и подошёл к нему сзади. Прижался лбом к плечу. По-хозяйски прихватил за правую ягодицу. Прошептал: - Джей, я понимаю, у тебя стресс. Так может мы, для снятия стресса, переночуем в уже в отеле? Я не настаиваю, но… придумаем, что-нибудь. - Потерпи до дома, выдумщик. – Тихо ответил альфа, закрыл бак и направился к кассе. - Кто бы мог подумать, какая у нас тонкая душевная организация! – полу шутя, полу возмущённо воскликнул омега, и вернулся к машине. Дженсен всё понимает. Как умеет – не настаивает. Вот только умеет он не настаивать из рук вон плохо. Когда Джаред вернулся, его омега уже был за рулём и ничего не оставалось, как сесть на пассажирское сидение. Секс начал постепенно исчезать из их жизни как только они узнали о проблемах с беременностью. Просто постепенно сошёл на нет, уступив место мирным, партнёрским полумерам. Но миновали роды, и через некоторое время Райли начал намекать, что они могли бы уже и порадовать его, старика, полноценным половым актом. За их палатой велось круглосуточное видеонаблюдение – мера необходимая, мистер Эклз очень проблемный пациент. Джаред представлял себе, как они с Дженсеном долго смотрят друг другу в глаза, омега делает легкое, почти незаметное движение ресницами и только до Джа доходит, что он смотрит на его губы и к чему бы это, влетает доктор Райли с толпой ассистентов, обвешивает их датчиками и проводами, ласково приговаривая: « Не обращайте на нас внимания, молодые люди, мы уже уходим! Продолжайте! Теперь – можно!». Нет уж. Они за время пребывания в клинике этого фанатика сдали столько анализов, что хватило бы для того, чтобы собрать новое живое существо. Они держались по ночам за руки и тихо сходили с ума в туалетах и лифтах. Но это всё не то. Этот месяц, до приезда Джона, они потратят на склейку расшатавшихся своих отношений. Вспомнят, что это такое – жить без страха. Когда каждая минута, каждый вдох – очередной, а не последний. Теперь у них впереди целая жизнь. Точнее, две жизни – их собственная и их сына. Они будут гулять по ночам и целоваться в парках под фонарями. Говорить, долгие часы напролёт, высказывая наконец-то о чём помалкивали столько долгих месяцев, боясь потревожить друг друга лишними переживаниями. И Дженсен выцедит из него душу, по капле, за каждое обещание, которое Падалеки дал ему за всю их, будто общую беременность. А что Падалеки? Джа обещал, обещал не думая и не считая, потому что был на 85% уверен, что они оба умрут. Но они живы, и слово он сдержит. Да, Падалеки даже не заикнётся о том, что Эклз толстый, пока тот не сбросит до прежнего веса. Да, на первое свидание их сына они пойдут вместе с ним. И огнестрельным оружием. Ибо мир жесток и полон разочарований, а они – родители, поддержат, если что. Да, Джаред начнёт ходить в тренажёрный зал, перейдёт на усиленное питание и бросит курить. Да, он не будет спорить и вообще соваться в менеджмент и управление их газетой, потому что всё это будет только во вред делу, он ведь ни рожна не смыслит в издательском бизнесе. Да, Нэйтан к их проекту если и будет иметь отношение, то весьма и весьма косвенное. Семейный бизнес от слова «семья», и Дженс скорее будет ходить на работу с младенцем в слинге, чем подпустит Нэйти к делу на расстояние выстрела снайперской винтовки. С глушителем и оптическим прицелом. … И ещё очень много таких же «Да» - тихих и громких, весёлых и озадаченных. Разных и неизменно, одинаково счастливых. И даже то, ТО САМОЕ обещание, из-за которого Эклз не сводит с него глаз, как с добычи, кусает губы и нетерпеливо шипит – «Падалеки, прибавь уже газу. Ты передумал? Ты уже не хочешь домой?» - он сдержит. Хотя и не слишком радует его мысль о покупке двух вёдер. Одно с лубрикантом для анального секса, второе – для его, альфы, горьких слёз. Ничего, не развалится. Все вместе, или какое-то одно его обещание, не важно, они заставляли улыбаться его омегу, тогда, когда поводов для улыбки найти было сложно. Да и не осталось, после всего, что они пережили вместе ничего такого, на что бы он не пошёл ради Дженсена. «…Малыш – копия Дженс, ему повезло. Большую часть времени он спит, и, вопреки моим ожиданиям, плачет редко. Дженни очень заботлив. Похоже, он хотел этого всю жизнь. Мы будем ждать вас, Джон.» Дженсен иногда впадает в глубокую, тревожную задумчивость. Гадает, кем станет их сын, когда повзрослеет, что принесёт ему первый опыт, первая любовь. Вырастет он дерзким и непреклонным, или гибким и уступчивым. Падалеки говорит, что они будут любить его, и его братьев, не смотря ни на что. Но сам Джаред уже знает правду. Чувствует каждым нервом, нутром, которое однажды шепнуло ему: «Он - твой. Борись за него. Люби его. Храни его.» Правда в том, что Джей Джей, их первенец, будет омегой. Самым счастливым омегой в мире.