Избавитель

На первом снимке, сделанном с какой-то высокой точки в углу комнаты, словно с камеры видеонаблюдения, Ангелу на вид было лет 12, не больше. Он сидел на кровати в общем спальном помещении, позади виднелось несколько одинаковых коек, над каждой из которых красовалось по деревянному распятию, а поодаль, на противоположной стене, располагался внушительный флаг Великобритании. Вероятно, всё происходило в том самом католическом летнем лагере, который организовывал Хейг. На фото Сехун выглядел немного заспанным. Видимо, недавно проснулся или планировал ложиться спать. На нем была светло-серая пижама с принтом в виде логотипа христианского учреждения, но в деталях узор было не разглядеть. Рядом, только уже на полу, устроившись на коленях, сидел темноволосый подросток лет 16-17. Он с восторгом таращился на Сэхуна, а тот улыбался, отпихивая его ногами. Правую ногу Ангел поставил темноволосому подростку на плечо, а левую ногу мальчишки старшеклассник держал обеими руками за щиколотку, силясь поцеловать куда-то в ступню. Вторая фотокарточка была сделана годами позже: на полароид и уже на территории пансионата имени Святого Франциска. На ней Сехун был запечатлен на фоне осеннего пейзажа рядом с белоснежной статуей ангела недалеко от часовни в школьном саду. О смотрел с фотоснимка слегка презрительно, словно уже утомился от внимания священника, преследовавшего его с камерой. Пастор же напротив - прибывал в чудесном расположении духа, раз даже поймал в объектив собственную руку, показывающую знак V, из-за чего тень от его пальцев упала прямо аккурат над головой Сехуна в виде рожек, как у дьяволенка. С одной стороны забавно, с другой - какое-то неуместное баловство для возрастного священнослужителя с чином Монсеньера. Однако шокировало именно последнее, потрепанное черно-белое фото - будто из старинного архива фетишиста-психопата, хотя Сехун на нем был подростком лет 16-17, как и сейчас. Что конкретно происходило во время создания фотографии, было толком не понять, так как яркая вспышка осветила в темном помещении только Ангела, запечатленного со слишком близкого расстояния и вверх тормашками, будто тот висел на турнике. Сехун был облачен в белую рубашку с кружевными воротником и манжетами. Пуговицы на ней были выдраны, словно кому-то не терпелось скорее раздеть мальчишку, обнажая бледную кожу. Шевелюра Се была растрепана, глаза закрыты, а свисающие над головой руки почему-то стянуты ремнем. - Это какая-то постанова или что это? Почему он завязал ему руки... что вообще происходит? - тихо затараторил Лу, резко всучивая снимки обратно Виви, будто те были чем-то обжигающим. В ушах на мгновение закололо и звуки стали слышаться будто через вату. Хань сильно зажмурился. - Ты чего? - разволновалась Ынха, но после того как глянула на последнее фото, сама поменялась в лице. - Может, хотите воды? - махнув на чайник, с дежурной тактичностью поинтересовалась Вивиан. Директорская дочка была явно менее восприимчива. - Лучше дай мне одну из тех бутылок с причастным вином, которое этот уродец хранит в шкафу, - бросил Хань, вновь открывая глаза. - Плохая идея. Не хватало еще напиться и уснуть здесь в кресле, а после обнаружить свое БДСМ фото в прогулочном пиджаке престарелого священника, - приструнила Ынха, коснувшись холодными ладошками спины Лу, интуитивно норовя подтолкнуть того к выходу из сакристии. Из-за чего у мальчишки в голове, как в калейдоскопе, тут же промелькнули неуместные эротические картинки вперемешку с библейскими образами. Вероятно, очередной прилив симптомов всё того же помешательства вновь давал о себе знать. Как некстати. - На примерке платья я слышала, как здешняя прачка давала наказ персоналу перепроверять карманы брюк Хейга перед стиркой, чтобы случайно не кинуть в машинку с фотокарточками, как это случалось ранее. Мне кажется, монахини уже находили что-то, но в застиранном и нечитаемом виде, раз не подняли тревогу, хотя... В любом случае, думаю, если поискать получше, к примеру, в шкафу личной комнаты вашего пастора, компромата будет в разы больше, - предложила Вивиан. Лу поежился, потирая лицо руками и стараясь дышать ровнее. Сердце стало биться размереннее, но от каждого удара так болезненно тянуло в груди, что становилось дурно. - Предлагаешь идти прямо сейчас? - неуверенно вымолвил он. - Если пастор заподозрит, что под него роют, то быстро уничтожит улики, начнет шантажировать и еще Бог знает что, - не без смущения глянув на директорскую дочку, возразила Ынха и, обратившись к ней, заговорщическим тоном добавила: - Лучше отдать эти снимки твоей маме. Она поднимет шумиху до Министерства, а те подключат полицию. Бертран слегка нахмурилась. Слухи о любви к доносам со стороны ее матери, вероятно, были девчонке уже поперек горла. - Вначале я покажу фотографии Сехуну и поговорю с ним, - спохватился Хань, пугаясь от одной только мысли, насколько сильно вся эта ситуация могла бы всполошить припудренную размеренность школьников и Ангела в частности. - Так будет лучше всего, - поддержала Бертран, - В конце концов, если ваш О Сехун, будучи вовлеченным в какую-то скользкую ситуацию, до сих пор не предпринял никаких попыток разоблачить обидчика, на то должны быть веские причины. Хань утвердительно кивнул, нехотя забирая снимки из рук девчонки. Разглядывать их вновь он не решился, а прытко скрутил в трубочку. Обычно все секреты о Се ему приходилось хранить в одиночестве. Даже лучшие друзья - Чанель и Бэкхен не знали подробностей. Сейчас же, волей-неволей посвятив в тайну сразу двух случайных свидетельниц, Лу чувствовал как угрызение совести, так и такое долгожданное содействие. - Все это останется между нами, - додумывая возможные варианты развития дальнейших событий, предупредил Хань. Девчонки выразили согласие без промедления. - Но ровно до тех пор, пока будем уверенны, что ситуация не выходит из-под контроля, - размыто уточнила Ынха. Контролем над ситуацией Лу как раз и не мог похвастаться. Совсем не так он себе представлял долгожданный бал и события предшествующие ему. Казалось, все пошло наперекосяк. На душе кошки скребли. И желание найти ее успокоение любым возможным способом, причем до начала святочных танцев, стало главной целью вечера. Так что после того, как все трое учеников покинули сакристию и направились из парадного зала в трапезную, Хань, ссылаясь на необходимость спрятать фотографии, ринулся в противоположную сторону - искать священника, которому можно было излить душу и получить заветное отпущение грехов, как мальчишка и планировал. Далеко ходить не пришлось. Пастор Чжан Су околачивался близ елки в центральном холле, проверяя целостность дорогостоящего убранства праздничного дерева. Мальчишка направился прямиком к нему, нервно поправляя платье. Красочные маски с застывшими эмоциями замелькали перед глазами, их обладатели бегали туда-сюда, стараясь успеть к началу святочного бала. Монахини подгоняли, призывая быстрее собираться в трапезном зале. - Мисс Бертран, Вивиан! - послышался вдогонку настойчивый голос сестры Элизабет. Хань опасливо оглянулся. И монахиня, ожидающая возле входа в трапезную среди столпотворения разодетых школьников в масках, тут же принялась отчаянно махать ему рукой, призывая немедля подойти. Она что-то еще выкрикивала про время, указывая пальцем на собственное запястье, на котором, к слову, даже не было часов. Но Лу изобразил подобие реверанса в качестве нелепых извинений и еще активнее ринулся в сторону пастора. Однако тот вдруг ни с того ни с сего направился в старую уборную близ центрального холла. "Что же, так даже лучше..." - решил Хань. Раз все школьники устремились к трапезной, готовясь с минуты на минуту закружиться в вальсе, значит, в уборной кроме него и пастора, вероятно, никого не должно было оказаться. - Святой Отец! - нагнав мужчину уже за дверьми комнаты, окликнул Лу. - Мне надо с Вами поговорить. - Ох, Господь милостивый, дорогая моя, только не сейчас, - не без смущения мельком глянув на Ханя, отмахнулся пастор Су и спешно скрылся в одной из туалетных кабинок. - Но Вы ведь там ненадолго? - бестактно уточнил мальчишка, подходя к дверце. Только в ответ услышал лишь шлепок крышки от унитаза, на которую, вероятно, сел священник, а за ним характерный хлопок, с которым пастор откупорил старую винную фляжку. - Отец Чжан, сэр, мне и вправду нужно поговорит с Вами. Это срочно, я не шучу, - настоял Хань, входя в соседнюю кабинку. Также усевшись поверх закрытой крышки унитаза, как на стул, он развернул скрученные трубочкой фотоснимки и с замиранием сердца сунул тот, на котором Се был изображен вверх тормашками, в самый низ стопки. Фотография, на которой Ангел был запечатлен с каким-то приставучим старшеклассником тоже особой радости не вызывала. Лу ловил себя на мысли, что безумно ревнует. Внутри все клокотало от злости и безысходности. А в голове продолжали всплывать яркие эротические сцены вперемешку с каким-то неистовым богохульством. Да, природа таких помутнений рассудка была явно не божественного толку. Хань все больше убеждался, что не контролирует как эмоции, так и собственное поведение. Погнаться за пастором в туалет и требовать исповеди при трезвом сознании он бы и не подумал, даже несмотря на достаточно своевольный характер. - Юная леди, Вас не учили манерам? - таки отозвался Отец Чжан, красноречиво прокашлявшись. - Я просто неважно себя чувствую, знаете ли, душа не на месте. Но, думаю, быстрая исповедь решила бы проблему, - объяснился Хань, отковыривая одну из отбитых плиток на стенке за сливным бочком, за которой скрывался небольшой тайничок. В него он легко вместил все три фотокарточки, аккурат рядом с сигаретами из ромашки, припрятанными Нейтаном. Раз летние запасы кучерявого прилипалы доселе никто не рассекретил, значит, в надежности тайника сомневаться не стоило. - Исповедь? Господь всемогущий, но не в уборной же! - опешил священник. - Мне надо сделать это до того, как начнутся танцы, - объяснился Лу. - Тогда обратитесь к Отцу Уильяму. Он как раз планировал прочитать пару молитв в зале для богослужений перед началом торжества, - умилительно-плаксиво запричитал пастор, что-то там попивая из фляги. И, судя по сладковатому алкогольному запашку, поплывшему по помещению, этим что-то был то ли вермут, то ли ром. Но Лу не особо удивился тому, что пастор Су, будучи священнослужителем, искал лекарство от нервов на дне бутылки. Ведь даже здешний директор школы предпочитал аналогичное врачевание, вероятно, давно потеряв душевный покой в своеобразной шкатулочной атмосфере пансионата. - Я его терпеть не могу, если честно. Пастор Хейг мутный, совсем не тот человек, который может быть посредником между верующим и Богом, - без прикрас отчеканил Хань. Внезапная честность не в пользу Хейга, видимо, обескуражила пастора Чжана, и в то же время здорово польстила ему. Отец Су даже перестал прикладываться к фляге, пытаясь включить трезвость для переработки услышанной информации. Стало быть, с тех пор, как пастор Уильям приехал в эту школу, Отец Чжан впервые испытал столь желанное чувство превосходства над всеми горячо любимым улыбчивым английским священником. Посему ожидаемо растаял почти мгновенно. - Негоже так говорить, но... - туманно промямлил пастор. - В любом случае, я не смею отказать, если у Вас столь искреннее желание выразить свое покаяние. Сейчас только выйдем в холл и... - Нет, я быстро, буквально в двух словах. Тем более, что во всех грехах мне уже довелось сознаваться еще поутру, - спешно затараторил Лу, чтобы пастор не успел возразить. - Просто... в общем вся соль в недозволительных взаимоотношениях. Это были поцелуи, обычно ночью, и не единожды, что, конечно, греховно, особенно в пост. И еще объятья и прикосновения, слишком близкие, мысли всякие о грешном, понимаете? Угрызение совести за содеянное теперь преследует меня и сводит с ума. Так что я каюсь, правда, и надеюсь на Ваше прощение. - Но я не имею права Вам его даровать, юная леди, - шумно вздохнув, возразил священник, делая очередной глоток из фляжки. - Вы ведь сами это понимаете. Хань весь напрягся. В голове проскользнула паническая мысль о том, что пастор Чжан, возможно, посчитал признания Лу излишне греховными, не достойными прощения. Но, к счастью, все оказалось куда прозаичней. - Прощает Бог. Я лишь посредник, - продолжил мысль Отец Су. - Хотя не скрою, заслужить Его прощение непросто. Ведь Ваше поведение было крайне безрассудным. То, что Вы рассказали... я бы счел импульсивными действиями особы, одержимой страстями. Но в таком случае раскаяние не имело бы искренности... - Хотите сказать, что не верите в мое покаяние? - жалостливо протянул Хань. - Что Вы, дитя моё, - смутился от своих же подозрений священник. - Судить не возьмусь. Я лишь сомневающийся посредник. Если Вы честны в рвении избавиться от скверны через исповедь, искренне раскаиваетесь, будучи, что важно, в ясности сознания, то Всевышний примет ее в любом случае. Просто впредь старайтесь не разочаровывать, не предавать доверие Господа, пренебрегая Его милосердием, как чем-то обыденным. Ведь оно есть ценность, ради которой мы должны бороться, в первую очередь с собой и своими дрянными помыслами, не позволяя им становиться такими же скверными деяниями. - Конечно-конечно, - бросил Лу. - Так я прощен... то есть прощена? В ответ раздался звучный кашель. Он продолжался несколько минут. В какой-то момент Хань даже решил, что пастор поперхнулся своим пойлом и сейчас отойдет к праотцам, попросту захлебнувшись, сидя на унитазе в обнимку с флягой алкоголя - какая комичная смерть. Но вскоре дверь соседней кабинки со скрипом отворилась и послышался осипший, почти неузнаваемый голос священника: - Чтобы закрепить чистоту помыслов, чаще обращайтесь к молитве. Прочитайте перед сном "Отче наш", "Святому Духу", «Богородице » и "Апостольский символ веры"... Пастор Су то ли не договорил, то ли просто так невнятно окончил свой совет, но Лу показалось будто его речь оборвалась на полуслове. В уборной повисла тишина. Только капли воды ритмично стучали по одному из медных умывальников с кружевным тиснением - раритетные краны хоть и выглядели помпезно, давно пришли в негодность. - Пастор Чжан? - окликнул Хань и глянул на потолок, будто надеялся на подсказки свыше. Лампочки позвякивали, периодически мигая, словно готовились вот-вот перегореть. На душе стало как-то совсем неуютно. Ответа от священника не последовало. Как он так тихо ушел? Или, может, действительно окочурился? Лу поспешил выйти из своей кабинки и заглянуть в соседнюю - никого, только старая фляжка красовалась в урне для мусора. Остальные кабинки тоже были пусты, в уборной не было ни души. Хань подошел к умывальнику и стянул с себя маску. Без нее даже дышать было легче, будто в помещении стало больше кислорода. Или, может, уже начала работать исповедь? Мальчишка покрутил один из краников. Тот загудел, хлынула теплая вода. Хань прытко умылся, норовя тем самым добиться желаемой трезвости ума, после чего с интересом глянул в старое зеркало в золоченой раме, поражаясь собственной феминности с этой женственной прической и в изящном, как крылья бабочки платье. Но вдруг увидел в отражении, у стены позади себя, появившегося словно неоткуда незнакомого молодого мужчину невысокого роста. Тот улыбнулся, глядя в ответ с таким неподдельным интересом и восторгом, как смотрят дети на витрину магазина игрушек в канун Рождества. Испуг не вынудил Ханя вздрогнуть, но сердце за доли секунды вытворило какие-то невероятные кульбиты, то замирая, то выдавая бешеный пульс пулеметной очередью. После чего страх медленно начал разливаться по телу: тягуче, как сироп. - Я Вас не заметил...ла... - Ты бы и не смог, верно? - уточнил молодой мужчина. Губы в форме сердечка, яркая восторженная улыбка и чёрные глаза, как пуговицы, были явно в числе его главных украшений. При этом одет невысокий незнакомец с волосами цвета вороньего крыла был весьма скромно, словно ботаник, щупленький отличник Кембриджа: строгие брючки, рубашка, вязанная жилетка c V вырезом. - Вы из корейской делегации? Приехали посмотреть на бал-маскарад? - опасливо уточнил Хань. - На маски. Люблю, особенно те, которые изображают характер, - произнес незнакомец. - Имеете в виду маски commedia dell'arte? Сегодня будет много таких. Какая Ваша любимая? - проявляя заученную тактичность, поинтересовался Лу, всё пытаясь найти логичное объяснение тому, как же он сразу не заметил постороннего. - Та, что на мне сейчас, - не теряя улыбку, ответил мужчина. В уборной повисла тишина. Хань сконфузился, спешно перевел взгляд на умывальник, а незнакомец зашагал к нему. Время растянулось, как на пожеванной кинопленке. Каждый шаг повторялся эхом, лампочки затрещали сильнее и, мелькая, две из них полопались одна за другой. Мальчишка почувствовал озноб. Еще никогда так быстро он не вспоминал зазубренный текст молитвы "Отче наш". Но вместо него вслух лишь шепотом выругался: - Иисус, помоги мне, черт возьми... - Ничего нового под солнцем, - усмехнувшись, произнес незнакомец, чуть наклоняясь, чтобы всё с той же сияющей улыбкой рассмотреть вблизи лицо Ханя, отчего Лу тут же рефлекторно зажмурился. - Маски меняются, а под ними всё те же души и все те же страхи, - смешливо подтрунил мужчина. - Мисс Бертран! - послышался звонкий голос сестры Элизабет. Хань вздрогнул и открыл глаза. В помещении никого кроме него не было. Мальчишка нервно огляделся по сторонам, после чего, ведомый какой-то безумной паникой, быстро надел маску и молниеносно выбежал из уборной, сталкиваясь в дверях с Элизабет Льюис. - Мисс Бертран! - в очередной раз воскликнула монахиня, вначале отпрянув от испуга, а после хватая мальчишку за руку чуть ниже локтя. - Вот уж не думала, что придется по всей школе догонять столь прилежную ученицу. Бал должен был начаться еще двадцать минут назад. Все ждут лишь Вашего присутствия! - Простите... я... мне нужно было в туалет, - растеряно промямлил Лу Хан, всё еще оглядываясь по сторонам и пытаясь собраться с мыслями. Но монахиня не дала опомниться, настойчиво потянув в сторону трапезного зала. К тому времени холл уже был полностью пуст и не работало центральное освещение. Его выключили, видимо, для того, чтобы рождественская ель, усыпанная огоньками и многочисленные свечи, украшающие просторное помещение и лестницы, ведущие на этажи ученического корпуса, создавали уют и атмосферу сказочной таинственности в этот святочный вечер. Сам же праздник был сконцентрирован поодаль, за чуть приоткрытыми дверями трапезной, откуда очерчивалась по полу яркая полоса света и доносились шумные разговоры, смех, пахло корицей и ванилью вперемешку с хвоей. Сестра Элизабет зашла в зал первой, оставляя Лу Хана позади себя, но при этом не отпуская его руку, будто тот мог вновь убежать при малейшей потере контроля с ее стороны. Монахиня о чем-то прытко переговорила со стоящим близ выхода завхозом. После чего полушепотом окликнула: - Зайдите, мисс Бертран, сюда, встаньте возле меня. Жмурясь от яркого освещения, Хань зашел в приоткрытые двери, и в трапезной тут же начал постепенно гаснуть свет. Лишь восковые свечи оставались гореть, как и в холле, и продолжали стрекотать камины, обгладывая огнем дубовые и хвойные паленья, источающие приятный запах древесных смол. Полумрак делал краски приглушенными, а атмосферу, как и ожидалось, чарующе-нереальной. Шум от бесконечных разговоров быстро сошел на нет. Люди стали расходиться по обе стороны от массивных дверей, освобождая проход, благодаря чему Хань хоть и остался скрытым от лишних глаз за спинами учителей и священнослужителей, но уже вскоре смог хорошо разглядеть убранство помещения и маски, собравшихся в нем людей - роскошные и пугающие: Венецианская дама, Джокер, Баута, Пьеро, Скарамучча, Гатто и пр. Хотя больше всего было классических Вольтос уникальной фантазийной росписью в самых разных стилях и техниках. А монахини, все как одна, были облачены в одинаковые лаконично белые маски, повторяющие силуэты мордочек животных: кроликов и мышей. В целом от гостей Венецианского фестиваля присутствующих отличали разве что наряды: конечно, аристократичные, дорогие, с лаконичным блеском, но никаких перьев, карнавальной вычурности и особых головных уборов (чепчики монахинь не в счет). Только черно-белые, серебристые и золотистые цвета и оттенки - в лучших традициях классического бала с привкусом балетного изящества и флера вампирской готики. Яркие же краски сосредоточились преимущественно на росписи по белым маскам, украшениях еловых веночков и рождественском дереве в конце зала, задекорированном бусами и игрушками в викторианском стиле. Потолок, как и днем ранее, украшала голограмма, повторяющая звёздное небо, с тем лишь отличием, что в общую картинку добавилась полная луна. В остальном трапезную было почти не узнать. Не было длинных столов и скамеек через всё помещение, вместо них появились небольшие круглые дубовые столики со стульями, которые расположились близ стен, чтобы полностью освободить центр зала. Там же кучковались и участники бала, невольно прицениваясь, где бы лучше сесть после того, как святочный вечер перейдет от танцев к трапезе. Сервировка столов была ожидаемо королевской: с серебряными приборами для еды, красивой посудой, дорогими бокалами на длинных тонких ножках. Столы ломились от постных вкусных шедевров, поэтому удержаться было неимоверно сложно. Любопытнее всего было наблюдать за попытками особо нетерпеливых учеников в Вольто подворовывать виноград со столов, с титаническими усилиями просовывая по ягодке под плотно сидящие маски, у которых из отверстий были разве что вырезы под глаза. Ожидалось, что, при желании, снять их или сменить на более открытые, скрывающие лишь верхнюю часть лица не ниже носа, ученики должны были уже после пары-тройки танцев. Поэтому изысканные маски Гатто (кот), Коломбина с легким кракле также расположили в качестве декора в крученых вазах-подсвечниках, овитых омелой в центре каждого из столов. Правда, несмотря на тонкость их выполнения, красоту росписи, в полумраке, разбавленном лишь светом от каминов и свеч, пугали они сейчас Ханя не меньше чем те, что были на школьниках и взрослых. Происходящее казалось какой-то безумной фантазией. - Мисс, приготовьтесь, - прошептала на ухо мальчишке мадам Льюис. - Всё так, как и репетировали. - Как и репетировали? Вы ведь про вальс? - растерянно уточнил Лу. - С какой там ноги начинают девочки? Кажется, я не особо помню... - Что значит не помните? Мы с Вами и господином О все хорошенько отточили в малом зале для молитв и собраний, и не единожды. Планировка трапезного зала мало чем от него отличается. Так что соберитесь, Бога ради, - стараясь сдерживаться от негодования, приструнила Элизабет Льюис, надевая белоснежную маску в виде мордочки кролика и большущий накрахмаленный корнетт, как у католичек из конгрегации Дочери милосердия Святого Винсента де Поля, в коих в этот вечер разгуливали абсолютно все монахини без исключения, что вынуждало держать от них некоторую дистанцию. Лу попятился правее, чтобы не задеть этот пышный чепец. В нос внезапно ударил убийственный запах чистоты. И чьи-то длинные пальцы в перчатках тут же поймали мальчишку за руку. - С тобой, право, не соскучишься... - послышался нежный убаюкивающий голос, от которого волнение, как электрический разряд пробежало по всему телу, вынуждая встрепенуться.