Рассвет
— Не оставляй, — тихим шелестом прозвучал голос Кёнсу, — мне больно без тебя. В глазах дрожавшего омеги было столько боли, страха и отчаянной мольбы, что альфа сильнее сжал худые плечи и закусил внутреннюю сторону щеки. Внутри него проходила беспощадная свирепая война. Мысли и чувства вновь разделились на разные лагеря, противостоящие друг другу. «Каков дальнейший план?», — спросил у самого себя Чонин. И, действительно, что он предпримет теперь? Отталкивать нуждающегося в нем сына он больше не смеет, так как поклялся тому быть рядом (да и он соврет, если скажет, что сам не нуждается в омеге столь же сильно). Однако их отношениям уже никогда не стать прежними. Кёнсу растет, его организм развивается, а впоследствии начнут появляться и новые потребности, желания, чувства. Уже сейчас Чонин видит, что его мальчик смотрит на него совершенно другим взглядом. Пусть он пока еще не понимает, что именно с ним происходит, и списывает неутолимую потребность в близости с Чонином на затянувшуюся между ними отстраненность, но все-таки… Как долго он сможет пребывать в неведении, прежде чем инстинкты заявят о себе? И главное — как долго протянет сам Чонин? Ведь даже сейчас, прижимая к груди дрожащего, нуждающегося именно в его, Чонина, тепле и заботе омегу, альфа с горечью понимает, что руки его вспотели, а сердце в груди слишком быстро и громко стучит. — Мне тоже… — прошептал Чонин. Кто знает, сколько еще они бы так простояли, не в силах оторваться друг от друга, если бы не зазвонивший в кармане альфы телефон. Жадно вдохнув уже ставшим жизненно необходимым аромат малины, Чонин нехотя отстранился, чтобы ответить на вызов. — Дружище, — послышался слегка напряженный голос Криса, — у вас все в порядке? Вы долго… — Да, все нормально, — ровным голосом ответил альфа, вмиг переменившись в лице. Кёнсу, испугавшись, что по окончании разговора отец вновь станет таким же серьезным в отношении к нему, нервно закусил губу и опустил голову, чтобы скрыть подступившие слезы. Чонин, видимо, заметив перемены в поведении сына, аккуратно взял его за руку, переплетая их пальцы и тем самым как бы уверяя в том, что теперь все будет по-другому. Кёнсу тихо шмыгнул носом и придвинулся ближе, — Да, сейчас выйдем… Что? — Говорю, поторопитесь, иначе Хань будет… — Я понял, — жестко оборвал друга Чонин. От мыслей о муже в груди начинал завязываться тугой узел вины, поэтому в данный момент альфа предпочел бы об этом не думать. — Иду. — Поторопись, — повторил Крис и сбросил вызов. Раздраженный Чонин запихнул телефон обратно в карман, а затем взглянул на поникшего омегу. — Кёнсу-а, — ласково позвал он сына. Пусть внутри него и случился ядерный взрыв, однако Чонин твердо решил, что вымещать свой гнев на омеге он определенно не будет. Он в принципе никоим образом не должен заставить Кёнсу что-либо заподозрить, — нам пора домой. Твой друг… — Он сказал, чтобы мы просто захлопнули дверь. — Хорошо, — альфа мягко улыбнулся, отчего омега на мгновение растерялся, поняв, как же сильно он скучал по этой теплой улыбке. Чонин, все так же крепко держа Кёнсу за руку, развернулся, чтобы открыть дверь. Уже на улице Кёнсу обхватил второй рукой руку альфы, и они направились к машине. Исин, стоявший у окна и наблюдавший за тем, как пара села на заднее сидение машины, после чего та стремительно отъехала от его дома, скрываясь в утреннем тумане, тяжело вздохнул.~~~
Крис многообещающе молчал почти всю дорогу и лишь изредка бросал взгляды через зеркало на такую же молчаливую пару. Чонин и Кёнсу по-прежнему держались за руки, однако каждый смотрел в противоположную сторону. От Исина добираться было значительно дольше, чем от семьи Ву, поэтому каждый хотел использовать это время, чтобы привести мысли в порядок. Крису крайне не хотелось нарушать сложившуюся атмосферу и лезть с расспросами к и без того загруженному другу, но времени оставалось не так уж много, а некоторые волнующие вопросы по-прежнему без ответов. — Чонин, что вы собираетесь говорить Ханю? — однако Ким настолько погрузился в себя, что не услышал друга, поэтому Крису пришлось позвать его во второй раз: — Эй, Чонин! — А? — дернулся тот. — Ты что-то говорил? — Что вы скажете Ханю? — повторил Крис. Чонин было открыл рот для ответа, но снова закрыл, и лицо его приняло озадаченный вид. Неотрывно смотревший в окно Кёнсу заинтересованно повернулся к ним. Чонин продолжал напряженно молчать, поэтому Крис обратился к омеге: — Кёнсу, скажи, почему ты убежал? — Н-ну, я… — омега густо покраснел и в растерянности взглянул на отца. — Характер решил показать, — вмешался Чонин. В его голосе вновь присутствовали ледяные нотки, отчего омега слегка поежился. — Кёнсу у меня, оказывается, непредсказуемый омега, — щеки того снова вспыхнули алым, — и не такой послушный, как казалось. А насчет Ханя, — альфа пожал плечами, — это уже Кёнсу должен думать, что будет ему говорить. — Хм, — Крис неодобрительно хмыкнул и вновь устремил свое внимание на дорогу. Он вовсе не это имел в виду, и Чонин его прекрасно понял, однако специально повел себя так. Видимо, даже после этого инцидента он все равно будет продолжать отмалчиваться как перед Кёнсу, так и перед Ханем. Что ж, Крис не вправе решать за него. Уже возле дома зевающий Чонин, прижимая к себе такого же сонного Кёнсу, пообещал другу, что вместе со своей семьей заглянет в гости, как они давно планировали, а сегодня вечером обязательно позвонит. Еще раз поблагодарив Криса, Чонин разрешил взять свою машину и, пожав протянутую руку, направился к дому, буквально тащив за собой уставшего омегу. Хань выбежал навстречу почти сразу, как только захлопнулась входная дверь. Чонин успел заметить немного посиневшие губы и до ужаса красные глаза, прежде чем омега с громким всхлипом бросился к сыну, заключая того в крепкие объятия. Хань надрывно плакал, зарываясь носом в темную макушку сына и плотнее прижимая его к себе. Вместо долгожданного облегчения Чонин вдруг ощутил острое чувство вины. Он смотрел, как омеги рыдали, прося друг у друга прощения, и ощущал себя неким предателем. Хань так отчаянно прижимал к себе Кёнсу, лихорадочно покрывал его лицо поцелуями, а Чонину хотелось провалиться сквозь землю и желательно так, чтобы никто не вспомнил о его существовании. Ведь, по сути, именно он — причина этих слез. Именно он виноват в том, что его сын, не в силах терпеть причиняемую им боль, сбежал из дома. А его муж изводил себя от страха, не спал всю ночь и винил в случившемся себя. Когда омеги наконец перестали плакать, все переместились на кухню, чтобы выпить успокаивающий чай с мятой и отправиться спать. Хань никак не мог отпустить от себя Кёнсу, а тот в свою очередь не соглашался размыкать объятия, поэтому заваривать чай пришлось Чонину, который снова погрузился глубоко в себя и обжегся, громко при этом выругавшись. Омеги лишь слегка посмеялись над неуклюжим альфой, и атмосфера постепенно стала налаживаться. — Однако это не значит, — нарушил сонное молчание Хань, — что твое наказание отменяется, Кёнсу. — Но, пап… — попытался возразить юный омега. — Ты хоть представляешь, насколько сильно я за тебя переживал? — повысил голос Хань, и Кёнсу, невольно вздрогнув, пристыжено опустил голову. — Мало того, что ты так дерзко нагрубил нам с отцом, так еще и сбежал посреди ночи! Хотя это мы должны обижаться за твои слова, Кёнсу! Ты повел себя отвратительно, заставил нас с твоим отцом чуть ли не умереть от страха за тебя, а сейчас смеешь… — Хань вдруг резко замолчал, осознав, что вновь перегибает палку. Тяжело вздохнув, он потер раздраженные глаза. — Так, я не хотел кричать, — устало выдохнул он, — ты поступил крайне безрассудно, Кёнсу. Неужели я в твоих глазах выгляжу таким тираном, что ты решил сбежать из дома? — молчавший до этого Чонин резко повернул голову в сторону мужа, желая возразить, однако его опередил Кёнсу. — Нет, папа, и мне очень жаль, что я заставил вас переживать, что обидел вас… — Кёнсу говорил совсем тихо, нервно заламывал пальцы и не решался поднять взгляд, — Я в самом деле не знаю, что на меня нашло, просто… просто в последнее время я чувствую себя как-то, ну… — Кёнсу замешкался, весь его вид кричал о том, что ему безумно хочется что-то сказать, но то ли он не знает, как лучше донести это до родителей, то ли не до конца уверен, стоит ли вообще это говорить. — Ну же, Су-а, — Хань коснулся руки сына, отмечая, какой та была холодной, — мы ведь в первую очередь твои друзья, помнишь? Ты знаешь, что можешь нам доверять. Разве мы когда-нибудь осуждали тебя? — Кёнсу и Чонин одновременно нервно кашлянули, однако Хань не придал этому значения. — Я странно себя чувствую, — наконец закончил омега. — Порой начинаю злиться без причины или же, наоборот, рыдаю как… Ащ! — Кёнсу густо покраснел и отвернулся. — Оу, — воскликнул Хань, — кажется, я догадываюсь, в чем дело, — Чонин до скрежета стиснул зубы, мысленно заклиная: «Нет, Хань, пожалуйста, только не произноси это вслух, ладно?». — И в чем же? — с недоверием спросил Кёнсу. — Мы поговорим с тобой об этом, но чуть позже, — Хань ободряюще улыбнулся и слегка потрепал сына по волосам. — Никто из нас не спал этой ночью, так что пора расходиться. Обняв родителей и пожелав им спокойного сна, Кёнсу торопливо направился в свою комнату и пораженно выдохнул, застряв на пороге, ведь он совсем забыл о том, какой в порыве злости устроил здесь беспорядок. Однако сейчас было совсем не до уборки, поэтому омега взял пижаму, полотенце и пошел душ. Уже стоя под горячими каплями, Кёнсу думал о том, как все теперь сложится: правда ли отец изменит свое отношение или же все сказанное им — всего лишь страх, что Кёнсу вновь что-то выкинет. На душе было как-то тревожно. Омега вдруг коснулся пальцами слегка потрескавшихся губ, и сердце его ускорило ритм. — Боже, — выдохнул Кёнсу, ткнувшись лбом в холодную кафельную стену, — он ведь почти… — перед глазами всплыл образ такого нежного взволнованного Чонина, его полные губы, которые совсем невесомо коснулись уголка губ Кёнсу. Еще бы чуть-чуть и… — Нет! — всхлипнул омега и ударился головой о стену. — О чем я только думаю! — однако его тело успело среагировать на пусть и запретную, но желанную фантазию, и Кёнсу с ужасом понял, что возбудился. — Нет, нет, нет, нет… — отчаянно зашептал он, чувствуя, как низ живота скручивается в тугой узел. Горячо и больно. Хотелось дотронуться, чтобы хоть как-то унять непривычные острые ощущения, но Кёнсу страшно, а еще до слез противно. Он испорченный омега, раз возбудился от мыслей о родном отце. — Мерзкий! Какой же мерзкий… — шипел Кёнсу на самого себя, дрожащей рукой скользя по возбужденной плоти. Он до цветных пятен зажмурил глаза, чтобы не видеть перед собой такие манящие губы Чонина, такие сильные и бережные по отношению к нему руки Чонина, бездонные кофейные глаза Чонина; отчаянно скулил, кусая губы и ускоряя движение руки, чтобы только не слышать до болезненного покалывания в груди проникновенный голос Чонина. На пике удовольствия Кёнсу до крови закусил губу, чтобы не выкрикнуть такое родное и одновременно с тем запретное имя. Тяжело дыша, омега обессилено скатился вниз по прохладной стене и обхватил худые колени дрожащими руками. — Почему? — обреченно выдохнул Кёнсу, глотая соленые слезы.~~~
— Любимый, иди спать, — Чонин перехватил руки Ханя, — я сам помою посуду, ты слишком устал. — Ты устал не меньше меня, Чонин-а, — омега коснулся рукой щеки альфы, отчего тот слегка улыбнулся, прикрыв глаза, и вдохнул приятный аромат зеленого чая. В груди снова начал завязываться узел вины — запах Ханя не мог сравниться с одурманивающим запахом Кёнсу, — но раз ты так настаиваешь, — хитренько улыбнулся омега, — то я, пожалуй, все-таки пойду. Ты тоже не задерживайся, ладно? А то уже почти пять утра. — Хорошо, — Чонин быстро чмокнул мужа в губы и повернулся к раковине. Откровенно говоря, альфе не очень-то хотелось намывать посуду после бессонной, чересчур эмоциональной ночи, но и просто лечь спать было как-то… как-то совсем никак. Вся жизнь сейчас казалась Чонину каким-то нелепым малобюджетным фильмом. И вот начались съемки новой сцены, а Чонину забыли дать сценарий. В голове красной лампочкой мигал навязчивый вопрос: «Что делать?». Чонин снова не знал. Все казалось таким абсурдом. Быть может, Вселенная просто решила поглумиться? И, возможно, если пойти спать, то, проснувшись, Чонин вновь окажется в своей прежней размеренной жизни, где Хань — заботливый любимый муж, а Кёнсу — просто Кёнсу, просто любимый сын, а не истинный омега. — Да черт возьми! — стоило вспомнить о проклятой истинности, как что-то вновь кольнуло в груди. Закончив мыть посуду и поставив все на свои места, Чонин наконец-то решил идти спать. Однако проходя комнату сына, остановился в неуверенности возле двери. — Стоит или нет? — бормотал себе под нос альфа. — Он наверняка уже спит… — и все же, слегка приоткрыв дверь, Чонин заглянул внутрь. В комнате был все тот же беспорядок, а на кровати виднелся небольшой комочек. Словно почувствовав присутствие альфы, омега резко повернулся в его сторону. Оба некоторое время смотрели друг на друга, будто видя впервые, а затем Чонин решительно вошел, закрыв за собой дверь. Кёнсу с замиранием сердца и томительным волнением смотрел на него. Чонин не спеша подошел к кровати, приподнял одеяло и лег рядом. Омега, все еще неуверенный и взволнованный, протянул к нему руки, словно боясь, что альфа вдруг передумает и вновь оставит его. Но Чонин сам крепко обхватил Кёнсу за талию, придвигая ближе так, что тот лицом уткнулся ему в шею, и альфа тут же почувствовал, как омега начал жадно вдыхать его запах, цепляясь руками за широкую спину. Чонин зарылся носом в слегка влажную после душа макушку, и в этот момент ему показалось, что все правильно, что все на своих местах. Все так, как должно быть. И наконец-то чувство долгожданного умиротворения приятной теплотой разлилось в груди. — Останься со мной, — сквозь дремоту услышал Чонин тихий шепот. — Останусь, — прошептал он в ответ и закрыл глаза.