***
Микеле переворачивается на спину, нехотя открывая глаза. Еще одно утро без Флорана… Вздернуться можно. Сонно потягивается, зевая, ложась на бок. – Доброе утро, Диа… – а где, собственно? – …ан, – непонимающе растирает лицо, избавляясь от пелены сна, тихо вздохнув: – Вот тебе и «доброе утро». Интересно, это чем–то обусловлено, что каждое утро он просыпается сам? В первый день без Мота, второй – без Клэр, хотя, может, они и не засыпали вообще, и вот сегодня – без Ди, которая бережно обнимала его целую ночь. Ну, вот ради интереса, может как–нибудь он проснется в постели Марс без нее? Тихо прыснув от смеха, мужчина выкарабкивается из одеяла, плетясь в сторону кухни. Хорошая квартира, но самому в ней пусто, да и кажется, что в ней вообще заблудиться – как нефиг делать. На высокой столешнице в обрамлении кружевных салфеток стоит большая чашка с ароматным кофе, блюдечко с парой глазированных пончиков, а рядом – сложенная птичкой записка. Пальцы ловко подцепляют послание. – «Доброе утро, мой любимый. Прости, не стала тебя будить, ты так сладко спал, что мне не хотелось тебя тревожить. Завтра иду на УЗИ. Страшно, если честно, но я верю, что все будет хорошо, потому что знаю теперь, что этого мы хотим оба. Спасибо, что изменил свое решение. Я тебя безумно люблю и чувствую себя самым счастливым человеком на свете. P.S. Не забудь подкрепиться. Нежно целую. Твоя леди Ди <3», – негромко произносит он, разглядывая разрисованный незатейливыми сердечками листок. Неторопливо усаживается за стойку, подтягивая к себе тарелочку со снедью и довольно улыбаясь. Диан хорошая. Микеланджело таких не встречал. От нее буквально веет теплом и уютом, будто она солнце – не обжигающее и всегда готовое прийти на помощь. Интересно, почему в их первую встречу она так встревожено и немного напугано смотрела на него? Наскоро позавтракав и ополоснув посуду, итальянец направляется обратно в спальню, выискивая мобильный. Все это, конечно, замечательно, но, черт подери, с этим надо что–то делать. Он уже три дня здесь просто прохлаждается и ничего не делает для того, чтобы постараться как–то наладить отношения с Мотом. Хотя, что уж тут налаживать, если нечего? Но мириться с этим мужчина не намерен. Телефон находится под кроватью, Микеле садится прямо на пол, складывая ноги по–турецки, и быстро набирает номер Стефана. – Да, сеньор, – бойко отзывается парнишка, мгновенно отвечая на звонок. – Доброе утро, Стеф. – Д–доброе. – У меня для тебя есть одно задание, только его нужно выполнить как можно быстрее. Справишься? – на всякий случай спрашивает блондин, усмехаясь, когда в трубке звучит чуть ли не военный клич согласия. – Хорошо. Разузнай, пожалуйста, все, что можно про… Минут пять Локонте в общих чертах вводит помощника в курс дела, указывая, на что хотелось бы сделать акцент, а затем откладывает мобильный, опираясь затылком о постель. Да, это логичнее, чем идти к французу «не подготовившись». Он должен иметь какие–то веские аргументы в свою пользу, иначе ведь никто даже слушать не станет, Флорану хватит ума, чтобы вытолкать незваного гостя взашей. А уж шанса на третью встречу может и вовсе не представиться.***
Итальянец резво откладывает гитару на постель, как только слышит раздавшийся стук в дверь, чуть ли не бегом направляясь в коридор. – Наконец–то! – восклицает он, впуская Стефана. – Простите за задержку, я первый раз собираю на кого–то досье, – скромно улыбается парень, быстро стягивая черное короткое пальто, в то же время пытаясь не выронить из рук свой извечный пухленький блокнот. – Не копошись, пойдем за мной, – командует мужчина, закрыв дверь и, чуть ли не подпрыгивая, убегает вглубь квартиры. Наскоро разместившись в небольшой гостиной, которая даже визуально кажется более уютной и жилой, чем спальня, – вообще не понятно, чем руководствовался Микеланджело, обустраивая самую, предположительно, посещаемую комнату в доме, – блондин, не терпя отлагательств, приступает к самому главному. – Не изводи меня, – мельком облизывает губы, начиная заметно нервничать. Кивок. – Флоран Мот, – начинает свой «рапорт» секретарь, – родился тринадцатого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года, в Аржантёй, Валь–д’Уаз, в семье военного и… – Нет–нет, – Микеле машет руками, перебивая. – Дальше, это я и так знаю. Стефан округляет глаза, но все так же согласно кивает, перескакивая кое–какую информацию. – В музыкальной школе обучался с семи лет, освоил… – Нет–нет, – снова громкий возглас. – Давай где–то с двадцати – двадцати трех лет. Стефан переворачивает пару исписанных мелким почерком блокнотных листов, с сожалением понимая, что информация, которую он с таким трудом добывал, и на половину не такая полезная, как ему казалось. – В двадцать два поступил в юридическую академию, выучился на адвокатуре, в прошлом году выпустился, на данный момент работает муниципальным защитником, крупных дел не выигрывал, но и не проваливал. В двадцать три он женился на Маэве Мелин, сейчас у них есть дочь Сандрин, ей три года. Мадам Мот не работает, в декрете. Перед глазами четко возникает картинка той первой их встречи, много лет назад, но тут же моментально сменяется другой – когда Фло его не узнал. И девчушка с грустными глазенками, обнимающая француза за шею. Значит, все же дочь… Как–то даже энтузиазма сразу поубавилось. – Вы просили еще уточнить об их финансовом положении, – неторопливо, будто осторожно, продолжает парень, замечая перемены на лице своего шефа. – Сейчас на имя Флорана Мота оформлен кредит на автомобиль. В прошлом году его машина сильно пострадала во время взрыва на парковке торгового центра, была выплачена страховка, но почти сразу Сандрин попала в больницу с переломом ноги, там, м… какой–то не страховой случай, и все деньги ушли на лечение. Поэтому на покупку новой машины был взят кредит. – Много? – хотя это почти и не интересует. – Не важно. Узнай, пожалуйста, счет и оплати, – он не сомневается, что такие деньги для него сущая мелочь. Сейчас Локонте вдумчиво смотрит в окно и не видит, слава богу, как от удивления, глаза помощника просто лезут на лоб. Но перечить, конечно же, никто не решается. – Х… хорошо, – шатен ставит себе пометочку «оплатить». – Зарплата месье Мота – средняя, общий уровень доходов не многим больше… – Меня не интересуют цифры, – перебивает его Микеланджело, оборачиваясь. – Своими словами, ты же писал все это. В общих чертах, так сказать. – Ну, – парень снова смотрит на записи, сверяясь, – живут не богато, но не бедствуют. – Хорошо. Хотя ничего хорошего! Нет, то, что сейчас французу живется немного лучше, чем с ним, это действительно просто замечательно. А вот все остальное… Они ведь тоже мечтали о семье. Мечтали усыновить ребенка из детдома. Мечтали… о многом. Так разве может быть так, что для человека «написано» две абсолютно разные судьбы? – А хобби у него и у Маэвы есть? Или увлечения какие–то? Не сидят же они целыми днями в четырех стенах, правда? Понемногу в голову начинают прокрадываться кое–какие мыслишки. Пока, конечно, подступиться неоткуда, разве что нанять Мота в качестве «штатного» адвоката, но у Ферже наверняка эта должность уже кем–то занята. Да и, собственно, даже при таком везучем раскладе, они вряд ли будут часто сталкиваться. Стефан снова роется в своем блокноте, перелистывая пару–тройку страниц. – Раньше мадмуазель Мелин профессионально занималась вокалом, но после замужества и беременности оставила это занятие, предпочтя более семейное хобби – кулинарию. Коллекционирует редкие рецепты. Но сейчас почти все можно найти в интернете, так что с этим минимум проблем и затрат. А вот месье Мот «собирает» гираты, – закрывает записную книжку, глядя на мужчину. – Он называет их женскими именами: Тейлор, Кристин, Сэсиль… – Да, я знаю, – итальянец машет рукой, мол, дальше. – Эм… да. Последняя гитара была куплена пару лет назад. М… что еще?.. – тихо бормочет секретарь, переводя взгляд в стену. – На этом, наверное, все. Блондин все так же задумчиво смотрит в пол. Кое–что все–таки прояснилось. Хотя после встречи в парке Фло вряд ли захочет с ним даже говорить. Хорошо, если бы он его хотя бы не выгонит взашей, это уже было бы хоть каким–то плюсом. А вот тут можно поступить хитрее. – Стефан, я хочу попросить тебя еще об одной услуге, – словно взвешивая верность каждого слова, произносит Микеле, поднимая взгляд на помощника и беря себя в руки. В конце концов, хотя бы попытаться точно стоит, пусть как бы страшно не было. – Да, шеф. Пусть это и может показаться немного подло, да и не правильно, но все же… сейчас пока другого варианта нет, от слова «совсем», поэтому итальянец очень надеется, что удастся с одного раза сгладить первое впечатление о себе и предстать в более выгодном свете. Если на то пошло, они не единственные, с кем ему приходится по–новой знакомиться. – Я напишу тебе адреса, – оглянулся в поисках листочка, но парень тут же подает ему свой блокнот. Блондин кивает в знак благодарности. – Заедь туда и выбери все самое лучшее, слышишь меня? – Да, конечно, шеф. – А через два часа я буду ждать тебя у подъезда. Только не опаздывай. – Будет сделано, – в руки Стефану кочует записная книжка со списком требуемого, и помощник тут же поднимается на ноги. – Я могу идти? – Да, спасибо. Эм, подожди, – резко тормозит его Локонте. – А где Мелисса? Со вчерашнего вечера от нее ни слуху, ни духу – Мадмуазель Марс в студии, у нее сегодня съемочный день. Но если она Вам нужна, я сообщу месье Ферже… – Нет–нет, – спешит мотнуть головой мужчина. – И не надо, без нее как–то спокойнее, – слабая улыбка. – И, да, Стеф, я буду тебе очень благодарен, если это, – он указывает взглядом на блокнот, – останется между нами. Сдержанный кивок в ответ. Ну что ж, пора и себя в порядок привести.***
Хорошо, когда в твоем окружении есть ответственные, серьезные люди, которые выполняют данные обещания. В отличие от тебя. Локонте, кажется, в тысячный раз что–то рассерженно шипит на итальянском, разбрасывая по гардеробной шмотки. Такое обилие одежды – это, несомненно, круто, но, черт–черт–черт, во что одеться – непонятно. Перемеряно десятка два костюмов, еще штук пятнадцать по всякому–разному порванных джинсов и футболок, больше похожих на провокационные биг–борды: «open your mouth and suck», «balls of steel», «capre diem» и, конечно же – из любимого – «king of drugs». Мда… Не понятно, как Мот, а сам бы Микеле ни за что не впустил бы в свою квартиру человека в такой «одежде». Но не может же так случиться, что он все время в таком ходит? Позорище какое–то, честное слово. Руки уже на автомате перебирают вешалки, выискивая хоть что–то, что не бросалось бы в глаза и не кричало на пол–Парижа о том, кто идет. Хоть свитерочек, хоть… ладони нашаривают что–то мягкое в самом дальнем углу огромного шкафа. Так–с, посмотрим–посмотрим. Мужчина вытаскивает из недр гардероба темный пуловер с несколькими, будто нашитыми, звездами–заплатками. Ну, выбирать не приходится, а это вполне себе милое и, что не мало важно, безобидное одеяние, а то все–таки ребенок, все такое. Хотя главное, чтобы Стефан справился с порученным ему заданием, а там хоть голышом, хоть в костюме банана. Грядущая встреча воодушевляет, несомненно! Ведь нужно преподнести себя так, чтобы повода выставить за двери не было, и вообще желания такого не возникало. Чтоб даже мыслей. Микеланджело встряхивает головой, нашаривая еще менее рваные джинсы и пару ботинок. Как же хочется увидеть Флорана! Такое чувство, что один лишь его взгляд что–то сможет изменить. Право слово, наивно на это вообще полагаться, но иногда так хочется ошибаться в своей правоте. А даже если ничего и не вспыхнет, даже если ничего не изменится, Микеле все равно не опустит рук. У него есть цель, и он верит, что сможет снова влюбить в себя француза. О том, что это немного подло – немного ли? – думать не хочется, поэтому все грустные мысли отправляются в изгнание. Он имеет право на Мота, имеет, возможно, даже большее, чем кто–либо другой! И уж чему–чему случиться, но потерять Флорана во второй раз он себе не позволит. Но сначала душ. Никто бы и подумать не мог, что грозный Микеланджело, при взгляде на которого хочется сжаться в комочек и просить прощения за то, что отравляешь воздух своим присутствием, такой ребенок. И это вовсе не выражается в его поведении на публике или поступках вне ее взора. Но сейчас, когда перенюханы все бутылочки с гелями и шампунями, перепробованы наощупь все мыла чудоковатых форм – вау, интересно, чем пахнет вот это, в виде динозавра? – сейчас, когда на всю ванную играет зажигательная «Fuck them all», он действительно больше похож на ребенка. На подростка, если быть точнее, который готовится к своему воображаемому первому рок–концерту в спальне под музыку любимых исполнителей. Смешно, ей–богу, но почему–то так воздушно и возвышенно он давно себя не чувствовал – случай с Перо в учет вообще брать нельзя, это ж надо было какой–то дряни наглотаться, чтоб нихрена не помнить. Но да ладно, пока нет никаких Перо и Марс можно вообще расслабиться и немного насладиться. Локонте встряхивает гривой, мотая головой, заставляя брызги потеками оседать на зеркальной глади. Как хорошо, как хорошо–то! Он усердно орудует зубной щеткой и, когда улыбается своему довольному отражению, на ум приходят какие–то странные сравнения – улыбаемся и машем! – он игриво трясет конечностями над головой, несколько раз поворачиваясь вокруг своей оси, подтанцовывая припеву следующей песни; затем, откладывая бритвенный станок, наливает на ладони лосьон после бритья – и как в фильме – по квартире разносится вопль ненаигранного восторга. Господи, дурака кусок. Но чем бы дитя не тешилось, как говорится. И это просто несказанно добавляет в себе уверенности. Вот пусть хоть небо на землю рухнет, а он сможет, сможет снова завоевать симпатию своего Фло–Фло, сможет – и все тут! Стол с косметикой пестрит баночками с кремом, тюбиками с разного рода маскирующими средствами, «таблетками» с пудрами, тенями, блестками. На первый взгляд запросто можно подумать, что здесь живут девушки–визажисты, человек так двадцать, настолько много косметики. Но Микеланджело лишь усмехается, рассматривая каждую надпись и вертя в руках очередной флакон. Как же сложно выбрать! Детские комплексы заставляют бросаться на все – и это, и вот это, и во–о–он то, обязательно! Но внутреннему ребенку обещают заказать пять килограмм мороженого, и он благополучно затыкается. Все же не стоит так радикально и так необдуманно что–то решать. Хорошее впечатление – все помнят? Хотя да, теперь итальянец понимает себя этого, который столь вычурно и столь броско выглядит – хочется всего и сразу, и побольше. Что ж, может, тогда не стоит судить его по «обложке»? Любое впечатление может быть обманчивым. Когда же Микеле снова возвращается в реальность, часы неумолимо приближают час «х». Но он уже при полном параде: надеты джинсы и пуловер – да, под ним еще футболка, рубашка и тонкая кольчужка, да, от старых привычек не так легко избавиться, а новыми «своими» здесь он еще не обзавелся, – затянуты шнурки на до блеска натертых ботинках, а лицо – авэ его выдержке! – не извазюкано разноцветными тенями, а лишь немного припудрено – натуральная красота никогда не была его коньком, но на это обязательно сделает акцент Маэва – он уверен, – да и вообще, она должна оценить его обаятельность. Иначе придется придумывать какой–то другой способ втереться в доверие, но это, откровенно, не с руки. Лимузин подъезжает к подъезду, как только блондин спускается со ступенек. Рене учтиво распахивает перед ним двери, приветствуя мужчину искренней улыбкой. – Здравствуй, Рене, – Микеле похлопывает его по плечу. – Как дела? – Отлично, сеньор, – и почему он не ожидал другого ответа? В салоне автомобиля сидит немного помятый Стефан, что–то сосредоточенно черкающий в блокноте. Хотя «сидит» – это с большой натяжкой. – Шеф, здравствуйте! Отлично выглядите! – сразу же радостно произносит помощник, про себя отмечая, что в этих словах нет ни капли лукавства. Парень ерзает на месте, пытаясь подвинуться, но Микеланджело опережает его, садясь напротив. – Я сделал все, как вы просили. – Великолепно, – довольно усмехается Локонте, поправляя лапу огромного белоснежного плюшевого медведя, которую Стеф с таким усердием пытается не зацепить обувью, извиваясь на сидении. – С магазином игрушек вообще не возникло никаких проблем – почаще бы выбирать такие подарки, – на секунду образ парня будто слетает с него, и он снисходительно скользит взглядом по плюшевому чудовищу, но быстро берет себя в руки, привычно поправляя очки, и снова оборачивается к блондину. – В итальянском квартале я еле нашел, но нашел все–таки, лучший рецептурник, который вы указали, – в руки мужчины кочует большой плоский сверток, украшенный традиционным итальянским орнаментом. – Хотя мы с продавцом очень долго не могли найти общий язык, кто же знал, что в Париже еще есть человек, не знающий ни слова по–французски, – он неловко отводит взгляд, думая, что сказал лишнего. Кто знал, кто знал. Конечно же, Микеле знал! Фернандо раньше частенько снабжал его всякими раритетными книгами, не навсегда, конечно, купить ведь подобный экземпляр стоило невероятных – по меркам Локонте – денег, а вот что–нибудь переписать, поболтать о родной Италии, узнать последние новости – всегда пожалуйста. У него даже глаза как–то лихорадочно начинают светиться, при воспоминании о милом старичке – хоть что–то не изменилось, и это как–то даже греет душу. – А вот насчет гитары, – с заминкой произносит парень, неуверенно начиная заламывать руки. – Месье Ферже просил, чтобы вы сегодня вечером заехали в офис. Я пытался объяснить, но он не стал меня слушать. К сожалению, забрать ее у меня не получилось, и, боюсь, совсем скоро у вас будет новый помощник, – он опускает глаза в пол, сжимая пухлый блокнот в пальцах так, будто это, как минимум, спасательный круг. Ну что ж, может так оно и правильно. Флоран бы не принял такой подарок от незнакомца, француз всегда слишком трепетно относился к своим инструментам, как–то Микеле погорячился с выбором подарка для него, не подумав. В любом случае, фирменная упаковка одной из лучших винных компаний, выглядывающая из–под плюшевого гиганта, все же говорит о том, что без внимания Мот таки не останется. Микеланджело преувеличенно спокойно фыркает: – Не бойся, Стеф, я не позволю никому тебя забрать, даже если это будет Франсуа, – он приободряюще похлопывает парня по руке, улыбаясь так по–доброму и так обезоруживающе, что не поверить просто невозможно. – Тем более, – добавляет он чуть тише, с хитринкой в голосе, – ты слишком много обо мне знаешь. «Пожалуй, к этому можно привыкнуть, – думает Локонте, ощущая так внезапно пришедшее душевное равновесие. – Ко всему этому. Признайся, Микеле, не этого ли ты безрезультатно добивался на протяжении многих лет?» Автомобиль везет их по оживленным улицам, и никто не знает, что за тонированными стеклами негромко посмеиваются два человека, которые искренне благодарны друг другу.***
Двор, где они раньше жили, непривычно ухожен: опрятно подстриженные деревья, пустующие аккуратные клумбы. Такого на его веку не было никогда. В том, чтобы жить в двух шагах от метро есть свой огромный минус – невозможно уследить за тем, кто гадит по подворотням, как в прямом, так и в переносном смысле. Но сейчас взор радуется такому родному месту, пусть оно и совсем не похоже. Ничто не может испортить Микеланджело настроение, абсолютно ничто! А потому он выбирается из машины, помогая Стефану выпихнуть наружу громадную игрушку, заворачивается в нее, как в манто, чтобы удобнее было держать, терпеливо ожидает, пока помощник достанет остальные презенты, и, едва не выронив подарок для Маэвы, направляется в подъезд. И только стоя перед до боли знакомой дверью, мужчину внезапно одолевает страх, так старательно отгоняемый все это время. Что, если он не прав? Что, если Фло не захочет слушать его оправданий, от слова «совсем»? Тогда – что? Микеле тормозит на лестничной площадке, оборачиваясь на покорно плетущегося следом Стефана. – Как думаешь, у меня получится? Стеф, конечно, хотел бы знать, что именно получится, и, собственно, зачем, но это не его ума дело, а потому он немного удивленно кивает – все же его шеф очень странно себя ведет… – Конечно! Если этот месье не оценит всего, что вы для него сделали, он просто глупец. Локонте неодобрительно качает головой: – Нет, я не хочу, чтобы он знал. То, что ты сегодня выполнил мою просьбу, должно остаться в тайне, – строго произносит блондин, мельком взглянув на дверь. – Даже… – как бы сейчас хотелось оказаться по ту сторону порога их квартиры. – Для него. Все становится еще страннее, и, видит бог, Стефан совсем не понимает происходящего: и эти подарки, и вообще сама по себе ситуация – все как–то абсурдно. Микеланджело ведь не такой. Он строгий к своим подчиненным, он непреклонный, он знает себе цену. Но сейчас мужчина, так подозрительно похож на его шефа, ведет себя, как обычный – нормальный – человек. И это немного напрягает. Самую малость. Потому что предугадать его действия и без того было невозможно, а сейчас и подавно. Может, Перо снабдила его новой дурью? Но обо всем этом совсем не обязательно думать здесь и сейчас! – Понял, шеф. – Вот и чудно, – итальянец кивает, но скорее самому себе, мол, так, все приказы отдал, ничего не забыл, пора. Но ноги не идут и поднять руку, чтобы нажать на звонок, кажется невозможным. Он медлит еще минуту, передавая игрушку в руки Стефа, оправляет куртку, дергано проверяя платки на запястьях, и это совсем немного, но успокаивает. Дальше оттягивать просто глупо. В противном случае, сюда вообще не стоило ехать. Палец нерешительно нажимает на звонок. «Давай, Микеле, соберись! Улыбнись и будь настойчив, если хочешь добиться хотя бы какой–нибудь положительной реакции». За дверью кто–то спешно копошится и створки сию же секунду распахиваются. В теплом свете люстры стоит Маэва в милом небесно–голубом домашнем спортивном костюмчике, которая всячески пытается собрать рассыпающиеся пряди в хвост. Но как только она поднимает взгляд – ох уж эта ее беспечность! – ладони мгновенно прилипают к стремительно розовеющим щекам. – Здравствуй…–те, – мягко улыбается итальянец, на миг забывая, как дышать. Господи, она ведь не может его не помнить! Они ведь были лучшими друзьями, их ведь так многое связывало! «Родная моя»… – Я прошу прощения, мы… не знакомы, – ложь режет по сердцу тупым ножом, бередя раны, и он заискивающе смотрит девушке в глаза. – Но… – Вы? – и вот если до этого момента она была удивлена, то, кажется, теперь к ней почти сразу приходит осознание. – Я, – смущенно отвечает Микеле, переминаясь с ноги на ногу, не совсем понимая, что она имела в виду, но так приятно вновь ее слышать. – Вы? – снова повторяет она, отказываясь верить не то себе, не то ему. – Я вас помню, вы тогда… Когда мы с Фло и… – она невольно начинает накручивать прядку волос на указательный палец, наконец отнимая руки от лица, глядя на мужчину во все глаза. – Вы – Микеланджело, – ошарашено, будто только вспомнив, кто он, произносит Эва, замирая. – Да, – согласие в этом случае самый ожидаемый из вариантов, ведь так? На самом деле, ее хочется обнять. Сжать до хруста ребер, и пожаловаться на этот безумный мир, рассказать обо всем, что случилось, рассказать о том, что в прошлый раз они с Флораном его, блондина, почему–то не узнали, спросить, кто подстроил этот страшный, но, конечно же, если им так угодно, веселый розыгрыш. Но он просто стоит, не представляя, что делать дальше. Локонте кажется, что во взгляде Маэвы проскальзывают воспоминания, словно она тоже не забыла, словно помнит, кем они были в прошлой жизни, и это дает призрачную надежду. Но только на что – не понятно. – Боже мой, – шепотом выдыхает француженка, прикрывая ладошкой рот и не сводя глаз с незваного гостя. «Сделай уже хоть что–нибудь, или ты пришел сюда потоптаться у двери?» – возмущается внутренний голос, и Микеле снова улыбается – еще искренней. – Простите за столь внезапный визит, – ему кажется, что кто–то стоит за его спиной и подсказывает на ухо, потому что сам он думать и говорить сейчас одновременно не в состоянии. – Я хотел извиниться за тот инцидент. Я по ошибке принял вашего м… – не хочется верить, что это так… – Мужа за другого человека, и мне очень совестно, что я напугал вас и вашу маленькую дочь. Из моей головы все не шла наша первая встреча, поэтому я решил, что должен извиниться. Простите, это был поступок, не достойный мужчины. «Как по нотам» – констатирует подсознание. Прямо как персонаж из книг – благородный и умудренный опытом. Дожился. Но не падать же Маэве в ноги и плакать о том, что он и сам всем этим был напуган не меньше их. Это уж точно никак не поможет. – Что Вы… – едва слышно выдыхает девушка, снова заливаясь краской и совсем растерявшись. – Милая, все в порядке? – со стороны кухни в коридор выглядывает темная лохматая голова, и почти мгновенно француз реализуется за спиной своей жены. – Здра…–вствуйте, – чуть запинаясь, бормочет он, разглядывая гостя. Микеле склоняет голову в знак приветствия, потому что так и не совершенный выдох застрял в глотке. Главное, не смотреть в глаза! Не смотреть, иначе… – Ой, что же мы в дверях! – Маэва, чуть отталкивая парня назад, тоже отступает. – Проходите, пожалуйста. Хорошо, что она все такая же. – Я не хотел бы мешать, – как бы издалека начинает Локонте, прекрасно зная, как к ней можно подступиться. Вежливость и участие – страшное оружие. Но в его руках – оно только во благо. – Нет–нет, что Вы, мы очень рады такому гостю! – француженка улыбается, ее глаза искрят неподдельным восторгом и радостью. – Тогда, – мужчина делает несколько шагов, переступая, наконец, порог, берет ее за ладонь, галантно целуя руку, тоже улыбаясь. – Я бы хотел начать наше знакомство сначала. Меня зовут Микеланджело, для вас просто Микеле. – М–маэва, – она вскользь оборачивается на Мота, мол, ты это видишь, мне ведь это не снится? – Очень приятно, Маэва, – Локонте выпрямляется, поднимая взгляд на парня, едва заметно прикусывая губы. Он такой… красивый. Такой домашний и уютный. Такой желанный – вдруг проскальзывает в сознании, и итальянец обязан признать – это правда. И он был не прав, нужно было тогда послушаться и безоговорочно приняться за уборку, не вспыхивать, словно спичка над зажженной конфоркой, а просто услышать его, услышать больше тех слов, что тогда произнес Фло, и понять, что все намного глубже, чем просто плохое настроение. Но, как известно, умные мысли посещают нас уже когда невозможно ничего изменить. И пусть так. Но сейчас у него, Микеле, есть шанс все начать заново. – А это Флоран, – Эва толкает мужа в бок локотком, выводя того из какого–то немого ступора. – Рад знакомству, – блондин пожимает протянутую руку, пытаясь скрыть волнение, и получается это крайне скверно – хотя попрекнуть в этом некому, с сожалением думает он, все еще ощущая тепло чужой ладони в своей. Мот молчит, рассматривая музыканта, не то, чтобы пристально, но достаточно настороженно. В тот раз этот человек бросал ему какие–то необоснованные обвинения, кричал что–то о… в памяти никак не желают всплывать точные формулировки, но это и не так важно, а сейчас он вдруг является на порог их квартиры и… И что? Брюнет вообще не понимает, каков повод, собственно? Он смотрит на Маэву, которая восторженно охает. Здесь все понятно, можно списать на беременность – стоит признать, из–за этого дела ее вкусы меняются так часто, что невозможно уследить тенденцию, и этого Микеланджело она сейчас с удовольствием слушает по радио. Флорану никогда не приходилось сталкиваться с его творчеством и, наверное, хорошо, хватило и того, что он набросился на них, словно псих. Что–что, а то, что это тот самый неадекватный молодой человек, Фло уверен на все сто процентов. – Надеюсь, что маленькие презенты скрасят мое внезапное появление, – снова пытается улыбнуться Микеле, хоть и под серьезным взглядом Мота это не так и легко. Он кивает Стефану, все время стоявшему за его спиной, будто преграждающему пути к бегству – хотя даже думать об этом сейчас просто кощунство. Стеф улыбается Маэве, передавая в руки Локонте красивый сверток, который сразу же оказывается у нее. – Надеюсь, вам понравится. Эва по–детски подпрыгивает, принимая дарение, принимаясь разглядывать обертку. Фло лишь скептически хмыкает, глядя на это. Эх, боже мой, она такая доверчивая. – А это вам, Флоран, – итальянец делает акцент, произнося его имя, и передает в руки брюнета высокую упаковку красивого насыщенно–бардового цвета. – Смею надеяться, что не прогадал с выбором, – улыбка снова касается его губ. Парень любит вино, и Микеле это прекрасно знает – красное полусладкое, с легким послевкусием ароматных трав. Помнится, на вторую годовщину, когда Фло пригласил его в дорогущий ресторан, они пили именно его – коллекция с ограниченным количеством – за бутылку вина они тогда отдали целое состояние, сейчас же для Микеланджело совсем не важно, сколько Стефан отдал за нее, главное, что глаза Флорана распахнуты в удивлении. И это хороший знак. – Проходите, прошу, – Маэва легонько касается руки Микеле, – И вы тоже, – зазывает Стефана. – Будем пить чай. Помощник неуверенно смотрит на босса, чего–чего, а такого он себе даже представить не мог. Да и кто эти люди, он не знает, помимо той информации, что удалось нарыть. Но зачем все это – явно не его ума дело.***
Они сидят в гостиной за маленьким журнальным столиком и действительно пьют чай с невероятно вкусными пирожками, которые мадам Мот – итальянца немного коробит от этого мысленного обращения – торопливо бежит вытаскивать из духовки, только за спинами гостей закрываются двери. Маленькая девочка, которую представляют как Сандрин, не смотря на постоянные неодобрительные взгляды и возгласы отца, все время сидит рядом с Микеланджело. Сначала рядом, потом обнимая его за талию, потом на коленях, апогей – расположившись на полу, на большом и уютном Роджере – так Санди назвала мишку, врученного ей Стефаном, – у Микеле на руках. И если поначалу мужчина не знает, как придержать ее, чтоб, не дай бог, не упала, или нужно ли обращать на нее вообще внимание – не сказать, что у него большой опыт общения с детьми, ага, – то потом все как–то само собой складывается, будто все в порядке вещей. И это странно, но от того не менее… прекрасно? Пожалуй, да, именно так. Они переходят на «ты» где–то между маэвиным «Ваш друг, вы нашли его в прошлый раз?» и микеленым «Когда–нибудь я обязательно расскажу об этой истории, но не сейчас». Флоран непривычно молчалив, Локонте знает это молчание. Они оба ощущают себя не в своей тарелке, но, тем не менее, на итальянце переживание сказывается совершенно противоположно – кажется, что вообще ничто не способно заткнуть его хоть на секунду. То он нахваливает кулинарные способности Маэвы – «Мм, Господи, как вкусно–то! Я возьму тебя к себе поваром! Нет, я устрою тебя в лучший ресторан Парижа! Нет, мы откроем твой собственный ресторан!», девушка только по–доброму посмеивается, смущаясь. То на ходу придумывает историю про Роджера – «Когда Пэр Ноэль узнал, что я иду к тебе в гости, он отпустил своего самого лучшего помощника, чтобы теперь он защищал тебя», боже, думает, какой бред, но продолжает рассказывать, боясь, что если заткнется, не сможет выдержать подозрительно прищуренного взгляда в упор. Стефан ненадолго сбрасывает с себя весь официоз, превращаясь в милого и улыбчивого «кузена» – они с Эвой шутят что–то на тему рецептов, рассматривая подаренную ей книгу, облизываясь на через чур аппетитные картинки. И их искренний смех на какой–то момент даже перекрывает заметную неприязнь Мота. А Флоран просто не может понять, что здесь происходит? И почему? Он слушает, по сути, пустой треп блондина, пережевывая очередной пирожок. Не то, чтобы он не слышит, о чем тот ведет речь, может это даже немного интересно, но почему–то какое–то внутреннее ощущение не позволяет французу расслабиться и наслаждаться компанией известной рок–звезды. «В этом, наверное, все и дело» – думает парень, улыбаясь дочурке, замечая быстрый, нервный взгляд в свою сторону. В том и дело, что этот тип – не просто человек, зашедший в гости. Он что–то скрывает, и это не ускользает от внимательного француза. Улыбается, смеется, заигрывает с Маэвой – что?! А, нет, только кажется… – но он не честен. Локонте тяжело. Малышка, прыгающая вокруг, все время норовит привлечь его внимание – «посмотри на меня, потанцуй со мной, а я тоже хочу такую звездочку!», и он отвлекается, теряет нить разговора, и снова смотрит на Флорана – Микеле делал так всегда, когда не знал, как стоит поступить дальше, но сейчас он, брюнет, наверное, последний, от кого можно ожидать помощи. «Боже, как они похожи, боже!..». Сердце бьется где–то в пятках.***
Они уходят, когда за окном становится совсем темно, и то только потому, что Стефан замечает два пропущенных звонка от Франсуа и его глаза наполняются таким неподдельным ужасом, что Микеланджело не рискует спорить, хотя он бы с удовольствием остался подольше, еще немного, еще чуть–чуть. С Эвой они прощаются долго, она не хочет отпускать нового знакомого, приглашает в гости – «приходи, как только появится свободная минутка, или ты захочешь отдохнуть от всей этой шоу–бизовой суеты, или просто станет скучно». И блондин с ней соглашается – он обязательно придет, не позволит им больше забыть себя. Сандрин чмокает мужчину в нос: – Микее, не уходи, мои мишки… – Я с ними обязательно познакомлюсь в следующий раз, – он мягко прикладывает к ее маленькому носику палец. – И принесу вкусняшек, как обещал. – Не–ет… – Ну, малыш, не будь врединой, дяде Микеле пора идти, – едва ли не первый раз за вечер Мот подает голос, отнимая ребенка от музыканта, беря на руки. Санди начинает хныкать. – Ну, что ты, кокетка? Вот придет дядя Микеле, – быстрый взгляд на стоящего в дверях Локонте, почти с презрением – чем только этот тип сумел заслужить ее симпатию? – и вы снова поиграете вместе с Роджером. Хорошо? – парень стирает с детских щечек слезки, крепче прижимая ее к себе. Итальянцу немного обидно, неприязнь Фло буквально искрит в воздухе. Но что можно – нужно? – сделать, чтобы это изменить, он не знает. Мужчины вновь обмениваются рукопожатием, блондину чудится, что француз с брезгливостью одергивает руку, резким хлопком закрывая дверь, как только гости ступают за порог. Еще пару секунд Микеланджело терпеливо вслушивается в тишину по ту сторону, а затем, хмыкнув себе под нос, оборачивается на Стефана. Парень переминается с ноги на ногу, словно танцуя, о чем–то увлеченно раздумывая. – Спасибо, что составил компанию, – легкая, едва заметная улыбка змеится по губам, но в глазах по–прежнему детская растерянность. – Всегда рад, шеф, – Стеф прячет руки в карманы своего пиджака и склоняет голову набок. – Тем более что мадам Мот оказалась очень приятной и гостеприимной, и говорить с ней о чем–либо – одно удовольствие! – Маэва всегда была умницей, – как–то совсем нерадостно шепчет Микеле, кивая своему помощнику и направляясь вниз по ступенькам. – Только, шеф, можно… вопрос? – запинаясь, спрашивает парень, следуя за ним. В ответ кивок. – У меня создалось впечатление, что вы давно с ними знакомы. Еще тогда, как только я зачитал вам досье. Но сегодня вы с ними только познакомились. Может, я не прав, но… с ними что–то произошло? Они потеряли память? Или… вы изменили внешность настолько кардинально, что… – предположения до банальности глупые, но как есть. Поток вопросов и второстепенной информации прерывает смешок, перерастающий в откровенный смех, когда Локонте, наконец, выходит из подъезда. «Было бы хорошо, если бы все было так просто. Но просто ли?» – думает мужчина, первым садясь в лимузин и наблюдая за тем, как к нему присоединяется паренек. Может, если бы и взаправду они просто потеряли память, Микеле не чувствовал бы себя таким брошенным и одиноким. Но все сложилось, как сложилось, хотя от этого, конечно, не шибко легче. – Знаешь, Стеф, – начинает итальянец, невольно оглядывая салон автомобиля, но потом обрывается, передумав отвечать на вопросы, и просто улыбается, решив перевести тему. – Однажды ты станешь хорошим отцом и внимательным мужем, и тогда ты поймешь, что самое тяжелое – отпустить человека, которого ты любишь, позволив оставить тебя и ваше счастье в прошлом. И тогда, возможно, ты прислушаешься к моему совету, – мужчина склоняется немного ближе, уверенно глядя в голубые глаза: – Ничему не позволяй стать между вами. Каким бы это важным и серьезным ни казалось. И тогда тебе не придется сожалеть о несделанном. По правде говоря, Стефан не совсем, то есть, совсем не понимает, к чему ведет его начальник, но утвердительно кивает. Сейчас для него главное, что руки Локонте, наконец, перестают дрожать, а тяжелая, нервная задумчивость уступает место привычной загадочности, легкий флер которой витает в воздухе.***
Разговор с Ферже в офисе проходит удивительно недосказано: Франсуа напрямую не говорит о том, что поручение забрать одну из гитар, его немного встревожило, Микеле же все время бездумно водит ручкой, вытянутой из стеклянной подставки, по листку какого–то документа, совершенно не реагируя на намеки своего продюсера. В его мыслях только эти несколько часов, которые он провел в компании дорогих ему, близких людей. И какую бы ненависть не излучал Флоран, итальянец все равно рад, что решился. Теперь дело за малым, просто доказать Моту, что он не враг, что он может стать хорошим другом. И все будет хорошо. Наверное, впервые в жизни блондин в этом уверен на все сто. – Микеле, ты меня слышишь? – Нет, – честно отвечает мужчина, поднимая взгляд на Франсуа. – Отлично, – вздыхает тот, проводя ладонью по своим волосам и опускаясь в кресло. – Зато честно. – Хоть так, – Ферже отбирает у Микеле ручку и листочек с – «Господи, он, что, разрисовал мне контракт с танцевальным агентством?» – каким–то договором, пряча документ в стол, и с укором смотрит на своего подопечного, дурья его голова. – Франсуа, – блондин поджимает одну ногу под себя, умащиваясь удобнее. – Вот кажи, если бы тебе нужно было справить о себе хорошее впечатление, что бы ты сделал? – Зачем это тебе, Микеланджело? – Просто ответь, неужели сложно сказать? – чуть возмущенно фыркает мужчина, закатывая глаза. – Хм… Знаешь, уже лет десять как, для того, чтобы предстать перед кем–то незнакомым в выгодном свете, мне достаточно просто представиться, – продюсер мягко усмехается, отклоняясь на спинку кресла, доставая из кармана жилетки мятный леденец и протягивая его Локонте. – Нет, спасибо, – сейчас ему не до угощений. Ферже пожимает плечами, и, быстро справляясь с оберткой, засовывает конфетку в рот, улыбаясь, совсем как ребенок, что сладость досталась только ему. – А если этот вариант не катит? – хмыкает Микеле. – Ну да, – в тон ему хмыкает Франсуа, – твое имя не несет в себе столько добра и позитива, как мое. – Ой, давай не будем! – снова закатывает глаза итальянец, неторопливо разворачиваясь в кресле, свешивая ноги с одного быльца, а голову – со второго, разглядывая потолок. – Просто мне нужно что–то такое… – Микеланджело, скажи честно, что ты придумал, и зачем тебе оно? – голос становится более серьезным. – Надо, понимаешь? Мне просто надо, – уверенно произносит блондин, на несколько секунд замолкая. Нужно придумать для Флорана что–то грандиозное, потому что он заслуживает именно на такое. – Ну и кто она? – кажется, этот вопрос вообще лежал на поверхности. – Кто – она? – удивляется Локонте, встречаясь взглядами со своим шефом. – Девушка, которой не достаточно твоего имени, – кто она? Потому что если она морально и физически слабее Перо, то, боюсь, тебе придется скрывать эти отношения. Очень тщательно скрывать. – Франсуа–а, что за бред? – это предположение так возмущает итальянца, что он даже снова ровно садится в кресле. – Зачем мне какие–то девушки, когда… – «…когда у меня есть Фло?» – Когда у меня есть Диан? И так, для сведения, у нас с ней будет ребенок, так что не нужно думать обо мне хуже, чем я есть на самом деле! – Микеле сворачивает руки на груди, презрительно щурясь. Нет, он, конечно, не ханжа, судя по всему, что происходит вокруг, но, блин, сколько можно всех мерить стереотипами? – Знаешь, – тихо и немного устало произносит седоволосый мужчина, снова склоняясь над столом и сцепляя руки в замок. – За все эти годы я понял только одно, – какое человек все–таки удивительное создание: от прежней улыбки и непринужденности нет и следа. – Не важно, как к тебе относятся, не важно, какие грехи тебе приписывают, важно, чтобы о тебе не думали лучше, чем ты есть на самом деле. Потому что потом будет больно, когда вскроется истина, и даже если тебе до того выдуманного идеала будет не хватать одной десятой процента, поверь, это повлечет за собой более весомые последствия, чем может показаться. Локонте вздыхает. Он все это понимает, понимает, будь оно не ладно, но это никак не поможет вернуть Флорана. – Ладно, – Ферже неопределенно взмахивает рукой в воздухе. – На сегодня ты свободен. Если увидишься с Перо, прошу тебя, только не… – О не–е–ет, я совсем не в том настроении, – быстро бормочет Микеле, вставая и потягиваясь. – Тогда езжай домой и хорошо отдохни. Надеюсь, про сборный концерт на днях ты помнишь? – Какой концерт? – удивленно восклицает итальянец. – Микеланджело! – Да ладно, шучу я, – конечно, как же тут забудешь! – Ты не шути мне тут, это очень серьезное мероприятие, – Франсуа склоняется над рабочим столом, внимательно, но не зло, глядя на своего подопечного. – Ты должен выложиться на все пятьсот. Нам нужен этот концерт, понимаешь? – Я все сделаю в лучшем виде, не переживай, – мужчина протягивает руку для рукопожатия. – И, пожалуй, послушаюсь твоего совета, – легкая усмешка. – Так бы почаще, – в тон ему отвечает продюсер, пожимая ладонь.***
Дома, только переступив порог, у Микеле появляется идея. Он даже поражается, как это раньше ему в голову не пришло. Вооружившись ноутбуком и большим ведерком мороженого – надо исполнять данные самому себе обещания, – он заваливается на постель, пробегаясь взглядом по ярлыкам. Ого, оказывается, он даже не подозревал о таком наличии социальных сетей! Интересно… Локонте дважды нажимает на значок электронной почты, начиная путешествие в «свою» жизнь. Все же очень хочется узнать, чем живет рок–стар, и почему от него так фанатеют несовершеннолетние неадекватные девочки. Усмешка сама по себе растягивает губы – о да, нашествие тех сумасшедших будет сложно забыть! Так–с, посмотрим–посмотрим. В почтовом ящике висит непрочитанными больше полутора тысячи сообщений, и итальянец с чистой совестью и без особого интереса пролистывает список почти до конца – ничего гипер–интересного: реклама концертов, афиши нескольких крупных концертных залов и клубов, спам, спам и еще раз спам, письма на каких–то незнакомых языках, сообщение от Пьетро, от Мелиссы, от… Стоп. Микеланджело замирает над неотвеченным письмом с именем брата, на миг даже задерживая дыхание. Они не общались очень давно, года три – с тех пор, как они с Флораном познакомились, – точно. Пьетро весьма негативно – это очень мягко сказано! – отнесся к тому, что его старший брат решил жить с парнем, и порвал все связи. Микеле только от родителей, вскользь, отрывками знал, как складывается его жизнь. И это удручало, одно время даже слишком, а потом Фло как–то изрек «Это жизнь», и блондин забил на чужое мнение. Что уж говорить, если они с братом никогда особо не ладили, даже в детстве, то сейчас и подавно. Локонте косится на ведерко с лакомством, неторопливо зачерпывает ложкой немного и отправляет в рот, снова разворачиваясь к монитору и нажимая на «прочитать полностью». Спустя минут пять мужчина все еще пялится на короткое сообщение, перечитывая. «Мама переживает, что ты снова подсел на наркотики, она случайно увидела то ток–шоу, что транслировали на прошлой неделе. Пожалуйста, позвони ей, успокой, даже если это правда. У отца обнаружили тромб, ему нельзя нервничать, мама запретила ему смотреть телевизор и слушать радио, а он все время шутит, что она что–то от него скрывает. Шутки шутками, но он не должен знать, во что ты превратился. Анжела, после неудачи с Федерико, решила податься в монашки, но ее успела перехватить какая–то студия звукозаписи и в воскресенье она улетает в Испанию. Поговори с ней, и если ты еще помнишь, как было тяжело тебе подниматься ступеньками звездного Олимпа, помоги ей, поговори с ней, сейчас ей это нужно. Я по–прежнему опекаю родителей, не позволяя себе ничего, выходящего за рамки приличия. Папа говорит, что Бог его наградил чудесными детьми, только это я – чудесный, потому что мне хватило сил не оставить их, когда было тяжело, а не сбежать стремглав, как это всегда делали вы с Анжелой!.. Мне все равно, но мама переживает, позвони ей». Микеле думает, что, наверное, глупо было ожидать, что сейчас между ними что–то кардинально улучшилось, настолько люди не меняются. И как всегда: ни тебе «здравствуй», ни тебе «до свиданья». Он вздыхает, пробегаясь взглядом по словам про отца, и сердце невольно сжимается. Он всегда хотел вернуться, вряд ли надолго, но хотя бы проведать, воочию, а не со слов матери, увидеть, что изменилось в их доме и в их городе, обнять их обоих; поддержать отца, слушая его рассказы о рыбалке и новом неуклюжем владельце местной винодельни; снова часами торчать на кухне с мамой, наблюдая за тем, как она печет самые вкусные в мире пироги с грушами или абрикосами – не пироги, а произведение искусства, честное слово! Как часто, терпя неудачи, ему хотелось вернуться домой, снова стать маленьким мальчиком, тем самым замкнутым и постоянно чем–то занятым. Но у человека нет такой привилегии. К сожалению. Микеланджело тянется за телефоном, но вовремя замечает, что уже слишком поздно для звонка, еще, не дай бог, подумают, что что–то случилось. «Случилось», – думает мужчина, прижимая мобильный к груди. Разве то, что он соскучился – не самый весомый повод? Но это подождет до утра. Он снова делает большой вдох, откладывает телефон, закрывает сообщение от брата и снова набирает в ложку мороженого. Он все исправит, все–все, просто ему нужно время, хотя бы немного. Пальцы неосторожно кликают на следующее уведомление, и перед глазами всплывает новое сообщение. Оно от девушки, оно пестрит розовыми сердечками, оно приторно–слюнявое – фраза «я буду для тебя той, которую ты не захочешь отпускать, и позволю делать с собой все, что пожелаешь» попахивает дешевым дамским романом – и вообще вызывает какое–то непонятное отвращение. Нет, ну просто у каждого фанатизма должна быть мера. «Хорошо, хоть под дверью квартиры не караулят» – проносится в голове, и Микеле в опаске оборачивается, пытаясь вспомнить, а закрыл ли он входную дверь. Но потом в памяти появляется образ Арнольда и он успокаивается – через такого бугая даже мышь не проскочит, не то, чтобы фанатка. Ну и ладненько, почему это он вдруг начал загоняться насчет непонятно чего? Хм. Так, что там дальше. Еще одно сообщение от девушки, судя по ник–нейму, все от одной и той же. Ну, нет, снова сопливые признания? Микеле листает еще ниже. Ого, а она прилично так ему накатала… «Я так рада, спасибо! Ты исполнишь мою мечту! Я никогда не думала, что смогу оказаться так близко к тебе!», «Я безумно восхищаюсь твоим талантом!» и еще –надцать точно так же начинающихся писем. Похоже, эта Камилла – нет, не так, боже, как оно правильно читается? – Камий–бонбон слишком рьяно набивалась в друзья к Микеланджело – «Вот он пусть потом с этим и разбирается, я тут вообще ни при чем», – думает Локонте, без зазрений совести закрывая всю эту розовую подростковую романтичность. «Ну, надеюсь, ей хоть восемнадцать есть». Больше в почтовом ящике ничего, привлекающего внимания, не оказалось, мониторить свой фейсбук и твиттер итальянец наотрез отказался – еще бы, наверное, даже целых суток не хватит для того, чтобы прочесть полмиллиона твиттов, уже не говоря о том, что столько времени у него в запасе определенно нет. Но зато к нему приходит идея, как быстро и подробно узнать все, что нужно. Локонте с трепетом и волнением вбивает в поисковую строку свое имя, на секунду зажмуриваясь и закусывая губу. Пора узнать, кто он и что из себя представляет. Первыми в глаза бросаются фотографии, яркие и провокационные – количество результатов по запросу превышает два миллиона. Блондин присвистывает, поглощая новую порцию сладкого, и погружается в мир рок–звезды. Спустя несколько минут глаза начинают болеть, а левая бровь – дергаться: от обилия пайеток, перьев, ужасно тесных блестящих костюмов и диких надписей на всем, чем только можно и нельзя, просто рябит, и, кажется, что еще чуть–чуть и пора будет бежать знакомиться с унитазом. Не то, чтобы слишком безвкусно и по–попугайски, но кричаще, через чур кричаще. Следующей мужчина штурмует википедию, эта всезнайка ведь наверняка что–то должна знать о нем! И он не ошибается, только… – Когда это я три года жил в интернате? – глаза удивленно распахиваются. – Эй, я никогда не обвинялся в соучастии в убийстве! – из рук выпадает ложка. – Что значит «выиграл процесс у матери–одиночки за то, что ее ребенок срыгнул на костюм за семьдесят пять тысяч евро»? Что за?.. – еще одно слово и челюсть просто отпадет! – «…будучи в наркотическом опьянении, сбил человека на перекрестке, решением суда оправдан»… О–ху–еть, – только и получается пробормотать. Руки начинают дрожать. Господи, да он ведь ужасный человек! Даже не человек! Микеланджело просто зверь! Ужасный, эгоистичный дикарь, которому насрать на всех, кроме него самого! Микеле рефлекторно хватает себя за плечи, закрываясь от всей этой информации. Нет, он не может быть таким, это слишком! Это лишком даже для него! Да для кого угодно это – слишком! На глаза наворачиваются слезы, не то от страха, не то от растерянности. Неужели то, что он не встретил Флорана, так круто повлияло на его жизнь? Неужели именно француз был всем тем самым светлым и хорошим, что было в нем? Неужели теперь ему до конца своих дней расплачиваться за чужие грехи? «Сам–то ты, конечно, безгрешный» – ехидничает внутренний голос, и Локонте даже отшатывается от внезапности. Нет, он не святой, но… Руки тянутся к мобильному. – Мел, Мел! – итальянец чуть не кричит, его всего трясет, как он вообще додумался найти имя фотографа в телефонной книге – тайна покрытая мраком. – Мел, скажи мне, что это неправда! – Если Ваше Высочество не заметило, то стрелочки на часах немного перевалили за второй час ночи и кое–кто только уснул, – сонно бормочет девушка на том конце провода. – Мел, я ведь не мог всего того!.. – Микеле нервно покусывает губу, заламывая пальцы и постоянно оборачиваясь по сторонам. – Ты можешь все, мое разрешение тебе не нужно, ты уже взрослый мальчик, – чуть улыбается в трубку Марс, судя по звукам, переворачиваясь на бок. – Так что иди и спи, шизик ты мой обдолба-а-анный, – зевает она. – Мелисса, ну, пожалуйста! Но просьба остается неотвеченной, мобильный телефон замолкает. Блондин отбрасывает его на пол, бессильно сжимая кулаки. Как он мог так раньше жить? Как все это не гложило его? Локонте захлопывает ноутбук, пряча гаджет под кровать, отставляет туда же ведерко с мороженым, и резко с головой укрывается одеялом. Его тошнит, кажется. И голова кружится. Скулы сводит от омерзения к самому себе. Он никогда не жаловался на свое воображение, но сейчас был бы рад лишиться его на неопределенный период, потому что эта сволочь в красках показывает ему все те ужасы, что он прочел в статье. Или это воспоминания? От этого предположения даже сбивается дыхание. Неужели… он превращается в Микеланджело? В того, каким они все – и Мелисса, и Франсуа, и Клэр, и эта Камий, и Стефан – его видят? Неужели это?.. Итальянец впервые за долгое время сцепляет руки в замок, притягивает их к подбородку, крепко закрывает глаза и начинает молиться. Он никогда не верил, что это действует, даже посмеивался над мальчишками, облаченными в какие–то девчачьи платья, которые помогали падре Джиованни каждую воскресную службу. Мама ругала, говорила, что это грех, и что он еще слишком мал, чтобы это понимать. Он не знает молитв, поэтому бормочет в полголоса то, что сейчас на сердце: – Мама, ты всегда знала, как поступить лучше, ты всегда верила, что я вырасту хорошим человеком. Ты всегда говорила, что я найду свой путь, мама… Я потерялся.