***
– Если он не прекратит это, я… я… Я не знаю, что я с ним сделаю! – звонкий голос Марс доносится словно через слой ваты. – Каждый раз одно и то же! – Не перестаю тебе поражаться, Мел, – тише и уверенней проговаривает мужской голос, находясь явно поближе к Микеланджело. – Вот именно, что одно и то же, а ты удивляешься и злишься, будто впервые. – Да если бы он не был моим другом, я бы его давным–давно сама убила бы! – рассерженно визжит она, притопывая ножкой. – Я не понимаю, он ведь вроде слушает, но совершенно не слышит! – Распространенный человеческий недостаток, – философски отмечает Франсуа, если, конечно, слух не подводит блондина, а затем добавляет: – Тебе нужно успокоиться. Даже я уже смирился с тем, что у него масса недостатков. Возможно, его достоинства и не перекрывают их, но, согласись, моменты просветления стоят того, чтобы их ждать. Сколько раз он нам, да и не только, доказывал, что заслужил называться артистом? Он креативный, умеет удивлять… – Кстати, ты знал, что он пишет любовные баллады? – уже чуть тише произносит Мелисса. – Нет. А он пишет? – Угу, он вчера этим меня поверг просто в ступор. Сегодня Карл должен прислать акустический вариант песни. Я, конечно, не знаю, что его сподвигло написать такие текст и музыку, но должна признать, что это разительно отличается от всего, что мы делали до. И отличия только в лучшую сторону. Голоса по–прежнему раздаются немного гулко, и почему–то кажется, что это остатки сна – того вчера, что наконец–то завершилось, но он отчетливо чувствует, как гудит именно голова. Значит, ни что не было сном… Локонте осторожно ею качает, чтобы убедиться, что она все еще на плечах, а вот где она была вечером – отдельный вопрос, требующий разбирательств. И, кажется, он сейчас их получит. – Микеле! – немного испуганно шепчет Марс, подскакивая к мужчине и касаясь его руки. – Ты как? – Я напился и спал под асфальтоукладочным катком? – он стонет, разлепляя глаза, щурясь от белого света. – Или умер и попал в рай? Только почему ты не похожа на ангела? – слабо усмехается, ожидая реакции на язвительную подколку. – Я тебе задницу надеру, – девушка пытается грозно прошипеть, чтобы показать всю серьезность своих намерений, но голос не слушается и получается только тихий лепет. – Значит, все не так плачевно, раз ты уже и шутить можешь, – облегченно кивает месье Ферже, тоже склоняясь над ним. – Не дергайся сильно, минут через пятнадцать заберут капельницу, и тогда я с тебя три шкуры спущу, чтобы узнать правду. Хотя, подозреваю, что это был стандартный сценарий, и ты снова не устоял перед Клэр. Что было на этот раз: порошок, таблетки, спайсы? – Кажется, таблетки, – честно отвечает Локонте, снова закрывая глаза, пытаясь вызвать в памяти воспоминания о вчерашнем вечере. Но их почему–то непростительно мало. Помнит коридоры со слепящими лампами, громкую музыку и заливистый смех спутницы, еще нутро своего лимузина и пару бутылок шампанского, выброшенных через люк в потолке. На этом нить событий обрывается. – Такое ощущение, что она тебя виагрой накачивает при каждой вашей встрече, – фыркает Мелисса, присаживаясь на край койки. – Почему? – недоумевает Микеле, не имея вообще никакого желания ни думать, ни шевелиться. – Сам не догадаешься? Франсуа укоризненно смотрит на свою помощницу. – Мел, перестать, от тебя ревностью разит просто за милю. – Какой еще ревностью?! – она возмущенно вскакивает на ноги, начиная махать руками. – Да чтоб я!.. Да чтоб его?.. Никогда, никогда, никогда такому не бывать! – и прежде, чем хоть один из мужчин успевает вставить хоть слово, она выбегает из палаты, скрываясь за дверью. – Я так ничего и не понял, – мямлит итальянец спустя минуты полторы. – Мы с Клэр вчера… того? Немного увлеклись? – Ты, правда, не помнишь? – хмыкает месье Ферже. – Правда. – Кхм, – мужчина откашливается, подбирая правильные слова. – Я не знаю, что вы вытворяли в квартире, но судя по тому, что слышал и случайно видел Рене, вы с Перо очень… продуктивно провели прошедшую ночь. Ох, че–е–ерт… Микеланджело страдальчески жмурится, отворачивая голову. – И подозреваю, что мы очень вовремя тебя нашли, потому что промывание и уже третья по счету капельница о чем–то, да и говорят. Но жить будешь. Так что приходи в чувства, а я пока найду эту истеричку, – Франсуа вздыхает, направляясь к выходу. – Знаешь, она ведь зачастую дельные вещи говорит, советы хорошие дает. Ты бы прислушался к ней, – он улыбается уголками губ, открывая дверь. – Я скоро вернусь.***
– Я понял, пока сам не притащу тебя на репетицию, этого не сделает никто, да? – усмехается месье Ферже, подавая итальянцу картонный стакан с зеленым чаем. – Давай, ты нужен нам живым. – А ребята молодцы, – Микеле кривится, беря чай в руки, и кивает в сторону группы танцоров, которые перестали разминаться и теперь начинали выстраиваться «лесенкой» напротив зеркала. – Иначе и быть не могло. Но было бы здорово, если бы ты с ними прогнал хотя бы пару номеров, потому что они свое дело знают, уж поверь. А вот… Локонте фыркает, решительно отставляя стакан и поднимаясь на ноги, чувствуя, как закружилась голова от такого опрометчивого поступка. – Не нужно считать меня слабаком! – Тише–тише, доктор посоветовал ограничить нагрузки, да и к тому же, Микеланджело, ты знаешь, я так не… «Да откуда же мне знать, за кого вы меня тут вообще все принимаете?!» – возмущенно фыркает внутренний голос, и он еле удерживает вертикальное положение. Так, пора завязывать со всякой дрянью. И с девушками желательно тоже. А то как–то… – Что я должен делать? – Микеле гордо вскидывает подбородок, глядя на свое непосредственное начальство. Франсуа только устало прикрывает глаза, сдавливая пальцами переносицу, второй рукой подзывает к себе высокого темнокожего парня с дредами. – Ноэль, передаю его в твои руки, в дальнейшем я, увы, бессилен. Ноэль понимающе улыбается, жестом призывая итальянца пойти за собой. – Вы главное не переживайте, ребята, если потребуется, станцуют импровизацию, коллектив давно сплотился, поэтому понимают друг друга едва ли не с полу движения, – парень несколько раз хлопает в ладоши. – Давайте еще по разу, – обращается он к танцорам, – а потом перерыв на обед. Давайте–давайте, – преободряюще усмехается он, глядя на не шибкое оживление. – А Вам, – он почти невесомо прикасается к плечу Локонте, – я покажу, Вам нужно будет просто повторить за мной. Согласны? Ну вот почему бы, собственно, и нет? Интересно ведь. Нужно просто собраться и влиться в общий поток танца, а там уже видно будет. Микеле складывает руки в замок, вытягивая перед собой и согласно кивая. В конце концов, он всегда любил авантюры. – Поехали. На весь зал заиграла музыка, вновь беспощадно ударяя по ушам. Ох уж этот современный «рок». – Раз–два, раз–два, раз–два–три–четыре, – в полголоса считает Ноэль, начиная движение в сторону.***
– Ну что, танцор диско? Как успехи? – хихикает Мелисса, не отрываясь от своего телефона. – Будешь прикалываться, я скажу Франсуа, что хочу видеть тебя в своем балете, пеняй на себя, – язвительно фыркает Микеланджело. – Ой–ой, больно надо, – пожимает она плечиками, на которые небрежно наброшена короткая кожаная курточка. – Стефан, мы еще успеваем? – Да–да, – кивает молчащий до этого момента молодой человек, сверяясь с блокнотом. Да что он там, мантры читает, что ли?! Почему–то выбешивает каждая мелочь. Хотя, казалось бы, с чего? Репетиция, ну или ее приближенное подобие, прошла весело и почти даже легко. Коллектив действительно очень приятный и доброжелательный, а милая, но слегка эпатажная девушка с ярко–фиолетовыми волосами, кажется, даже пыталась строить ему глазки… – Чтобы не стеснять Ваше Высочество, к Элли ты пойдешь сам. Не маленький, не заблудишься? – Иди к черту, – четко и ровно выговаривает мужчина, решая игнорировать все выпады в свою сторону. Не драться же с ней. Хотя… – Ну вот. Элли тебя оденет, Кира нарисует па–афосные стрелки и замажет мешки под глазами, – будто специально дерзит Марс. – А Рене доставит тебя в этот рассадник содома. Только не нужно тащить первую попавшуюся в машину, хорошо? Боюсь, его психика не выдержит, если ты решишь еще кого–то трахнуть прямо здесь, – в голосе столько яда, что любая бы кобра позавидовала. Неужели она никогда не заткнется? – Знаешь, дорогуша, – не менее ядовито мурлычет Локонте, склоняясь немного вперед, ближе к ней. – Следующей, кого я трахну в этом лимузине, будешь ты, если сейчас же не прикусишь свой язычок. Усекла? Брюнетка обиженно поджимает губы, явно не ожидая, что на ее слова последует такая реакция, прячет телефон в карман курточки и отворачивается, всем своим видом показывая, что не намерена развивать эту тему. Вот. И. Славно. Наконец–то, тишина. Итальянец вновь откидывается на спинку сидения, ехидно ухмыляясь. И на самых бесстрашных найдется управа, было бы желание. Через пару минут машина останавливается возле уже знакомого здания. – Поднимайтесь, Ваше Величество, подданные ждут Вас, – скалится Мел, открывая ему дверцу. Снова полностью проигнорировав все излияния в свою сторону, итальянец выходит из авто, бросая через плечо язвительное «чтобы я больше тебя не видел», направляясь прямиком в костюмерную. Ну, а что? Вдруг это сработает так же, как в прошлый раз, и ему больше не придется терпеть эту фурию? Сегодня Элли встречает его прямо у порога и, чуть ли не кланяясь, просит пройти с ней. В большой ярко освещенной комнате их ожидают еще несколько девушек и парней весьма говорящей наружности – хотя вот по внешности судить лучше не надо, не то и его самого можно принять за незнамо кого, – костюмер подводит Микеле к зеркалу, обращаясь к взволнованно дергающейся коллеге: – Кира, – короткий кивок. Кира учтиво указывает на стул, взглядом прося его присесть, боясь проронить даже слово, и трясущимися руками принимается перебирать баночки с тональным кремом. Но итальянец ее останавливает, перехватывая за запястье. – Что–то случилось? – участливо интересуется он, немного удивленно поглядывая на мастера. Хотя мастером назвать этого почти ребенка даже как–то и не получается, если честно. Невысокого роста, тщедушная, с короткими волосами – больше похожа на взъерошенного мальчишку, которому утром просыпаться в школу. – Н–нет, п–простите, я просто… эт–то… – Неужели я так ужасно выгляжу? – губы растягиваются в добродушной усмешке. – Н–нет–н–нет, что В–вы! – она восклицает, моментально поднимая на него перепуганный взгляд. – Так–то лучше. Скажи, м–м… неужели ты меня боишься? Ну, просто это немного переходит всякие рамки. Самую малость. Ладно, уважение, но это же уже где–то просто на грани фобии. Того и глядишь, люди при его виде скоро вообще заикаться начнут. Смешно же, черт побери. – Н–немного, – едва различимый шепот, и она отводит в сторону по–детски наивные глаза. – Просто с–с Вами всегда Диан работает, а я очень переживаю, что Вам может не понравиться моя работа. Что ж… по крайней мере, честно. И, да, к слову о Диан. – А почему сегодня ее нет? – Ей стало нехорошо, и она отпросилась, – Кира отвечает так нерешительно, будто за это ее сейчас будут бить. «Да они меня, что тут, за какого–то монстра держат, что ли?» – Надеюсь, что ничего серьезного, и ей станет лучше, – искренне произносит Микеланджело, напоминая себе наконец–то просмотреть список мобильных контактов и все же созвониться с Ди. Кажется, какой–то важный вопрос, касающийся их обоих, так и остался пока без ответа – это нужно решить. – Ну а пока, давай так, если мне что–то не понравится, я сразу скажу. Только не нужно принимать все близко к сердцу, береги нервы, хорошо? – он садится на обтянутый кожей стул, отклоняя голову назад. – И не бойся делать крупные мазки, – подмигивает, глядя на то, как глаза девушки растерянно распахиваются. Все у всех когда–то с чего–то начинается, ведь правда? И ведь девчонка совсем не виновата, что так случилось. Хотя, возможно, если бы один итальянец умел держать язык за зубами и не выплескивал злость на своего самого близкого человека, всего этого, может, и не было бы. Кира осторожно, но все же более–менее уверенно колдует над мужчиной минут двадцать, не меньше. Ее руки не такие мягкие и теплые, как у Диан, но она тоже недурно справляется с поставленной целью. За спиной то и дело появляется Элли, проверяя «готовность» Локонте к переодеваниям. – Я надеюсь, она не заставит меня снова позировать голышом посреди зала, – заговорчески усмехается Микеле, когда костюмер в очередной раз исчезает с поля зрения. Кира улыбается в ответ. Он ненадолго закрывает глаза, пока девчонка растушевывает тени, невольно вспоминая, как однажды учил Флорана его красить. О, это было очень и очень нелегко, но все же вполне выполнимо. Француз даже немного преуспел в этом, хотя профессионализмом там и не пахло. Да и в тот раз они так и не закончили макияж, «чудом» оказавшись в скомканных простынях. Интересно… чем он сейчас занимается? Когда–то в прошлой жизни – и въелось же это словосочетание под корку! – они вместе ходили на кастинги, поддерживали друг друга, ведь по–разному бывало. И пусть удача ни разу к ним не повернулась своим загадочным лицом, Мот всегда верил в то, что его «солнце» сможет осуществить свою мечту. «Кажется, я осуществил, – сейчас с грустью думает блондин, криво усмехаясь, рассматривая отражение в зеркале. – Но какой ценой?» – Вам не нравится? – чуть ли не обморочным голосом бормочет Кира, роняя на пол пару кисточек. – Глупости говоришь, – снова подмигивает ей, поднимая и отдавая инвентарь. Так, нужно срочно научится скрывать свои истинные эмоции, а то еще одна кривая усмешка и кому–то точно потребуется врач. – Доводи до автоматизма и не бойся делать ошибки – и тебя ждет успех, – мимолетно сжимает тонкую ладошку, направляясь в сторону вешалок с кучей тряпья. – И, да, – вполоборота, – ты умница, мне нравится. И вот, спрашивается, когда это флирт с малознакомыми, пусть и симпатичными девушками стал входить в привычку?.. Элли принимает его в оборот чуть ли не с полушага. Профессионал, что еще сказать. На это раз ему даже «разрешают» выбрать цветовую гамму костюма. Но все предложенное такое яркое и вызывающее, что, очевидно, никак не избежать выхода в свет в очередном павлиньем наряде. Ну и ладно, он порядком подустал бороться с системой устоявшихся нравов, касательно его, и пусть одевают хоть в водолазный костюм, лишь бы не в паетки. В чем–то Микеланджело, все–таки, оказывается прав: его облачают в узкие, липнущие ко всем нужным и ненужным местам кожаные брюки. Эффект немного скрашивается парой поясов со звездами – хоть что–то неизменно. А затем, когда поверх футболки, натягивают идеально отглаженную черную рубашку, а потом еще и позвякивающий цепочками «байкерский» жилет, так он и вовсе забывает дуться, радуясь возможностям, которых не имел раньше. О, нужно будет еще домашний гардероб перебрать! Мало ли, чего там интересного хранится. Довольный жизнью и благоухающий дорогим, просто сногсшибательным парфюмом Локонте, выплывает на улицу, неся себя, словно раритетную драгоценность, ощущая всю свою независимость – хотя тут можно ой как поспорить – и выросшее просто в разы чувство собственного величия. А что плохого–то? За тобой ухаживают, одежду подбирают, лимузин в распоряжение отдают, люди относятся с уважением, никто и взгляда косого да слова кривого в твою сторону не скажет… Ну разве что Марс. Но и с ней можно справиться в два счета, если так посудить. Ох, хороша жизнь… Рене поджидает его у машины, открывает перед ним дверцу, ожидая, пока «Его Величество» – а сейчас это почти где–то так и есть, только короны не хватает – умостится на мягком сидении, захлопывает ее и возвращается за руль. На одном из мест в салоне стоит большая коробка, аккуратно упакованная в ярко–розовую подарочную бумагу, на которой лежит записка. Он тянется к листку, разворачивая, почти догадываясь, кто мог ее оставить. «Так вот, Ваше Высочество, пока Вы наводили марафет, я забрала из мастерской твой подарок для Дениз. Точнее, для Текилы, что, в принципе, сути почти не меняет. Пожалуйста, не веди себя, как кретин, привлекая внимание прессы, улыбайся, говори девушкам комплименты – тебе ли не знать. Только не шути снова о своих коллегах, имей уважение. И да, Дениз снова перекрасилась, теперь у нее волосы под цвет упаковки. Заценишь, расскажешь. P.S. Веди себя прилично, хотя бы до двенадцати, а там хоть по потолку прыгай. Удачи. И поменьше алкоголя. Я предупредила». – Как позитивно, – хмыкает Микеланджело, откладывая записку, невольно поправляя огромный бант на подарке. – Вообще беспомощным меня считает… вот же ж… Ругательство так и не срывается с губ, но все время, что машина мчится по загородной трассе, он думает о том, что, как бы там ни было, а Мелисса все же заботится о его благополучии. Ну, конечно… как там говорил Франсуа: тонешь ты – тону и я? А никому не хочется на дно, верно?***
– Микела–а–анджело! – громко… очень–очень громко, растягивая гласные, визжит красивая молодая особа, довольно быстро, дробно вышагивая по красной ковровой дорожке на высоченных каблуках. – Я так рада тебя видеть! Офигенно выглядишь, сердцеед, – она «по–светски» целует его, щека к щеке, отставляя руки чуть назад, будто танцуя, чтобы удержать равновесие. Значит, стало быть, это и есть Дениз. Эм… ярко, ничего не сказать. Цвет ее волос действительно один в один с подарком – насыщенный ярко–розовый. – А ты, как всегда, неотразима, – самый–самый заезженный комплимент в его арсенале, но придумать что–то более оригинальное у него нет возможности. – Нравится? – довольно тянет девушка, поправляя копну взбитых, завитых волос. Такое чувство, что у нее на голове сладкая вата, так и хочется протянуть руку и оторвать кусочек. Локонте едва удается спрятать усмешку за псевдо–восторженной улыбкой. – Просто великолепно! – он наигранно вздыхает, оглядывая ее с головы до ног. Слишком много розового. Слишком. Много. Мало того, что на виновнице торжества нежно–розовое платье–мини, так за ней тянется еще и полутораметровый, не меньше, шлейф на пару оттенков темнее, в тон ему болеро, надетое поверх платья. И туфли тоже такого цвета. И все вокруг, итальянец замечает это только сейчас, в точно таких же «поросячьих» тонах. Да и сама Дениз похожа на куклу Барби: огромные голубые глаза, будто прилепленная на губы улыбка, тонкая шея, украшенная явно дорогим ожерельем, на руках поблескивают браслетики с камешками, да и фигура вполне подходит под кукольные стандарты. И дом у нее под стать. Они проходят из прихожей в огромный зал – дворецкий учтиво предлагает забрать верхнюю одежду, но мужчина отмахивается от него. Глаза разбегаются от обилия блеска и света. С потолков свешены длинные пологи, все украшено живыми цветами: розы, лилии, орхидеи, ирисы. От шума и музыки, которая звучит вроде как ненавязчиво, но каждый норовит ее перекричать, быстро начинает болеть голова. – Проходи, мой милый, располагайся, сейчас тебе принесут шампанского, – мурлычет девушка, повисая на его руке. – Ой, а это мне? – будто ребенок, она подпрыгивает на своих каблуках, смотря с какой–то хитринкой в глазах. – Да–да, милая, это тебе, – спохватывается Микеле, передавая ей коробку, которую держит за пышный бант. – Точнее… – блин, как там говорила Марс? Бейлиз? Нет, не бейлиз… черт, там было что–то алкогольное… что–то… – Текиле, – кажется, правильно вспомнил, судя по тому, каким счастьем зажглись глаза Дениз. Да и вообще, что оно такое? – Ты не забыл! – радостно восклицает она, опуская подарок на пол. – Ты не забыл про мою детку! – «Барби» уже даже в ладоши хлопает. – Сейчас я ее позову, – подмигивает, оборачиваясь. – Кели? Детка моя, ты где? Хьюго, ты ее не видел? – какой–то мальчик, похожий на пажа, пожимает плечами, кивая, мол, сейчас найду. – Я уверена, – снова оборачивается девушка, толкая блондина в плечо, – ей понравится твой подарок! Микеланджело стоит, вообще не соображая, что происходит, но пока всем все нравится, а значит можно не париться. Вокруг них собирается все больше и больше толпы, кто–то здоровается с итальянцем пожатием рук, кто–то нагло лезет целоваться, кто–то немного боязливо бросает в его сторону взгляды. Он пытается не слишком эмоционально реагировать на все выпады в свою сторону, сдержанно улыбаясь. Кошмар, снова столько внимания, что хочется провалиться под землю просто. Хотя бы даже потому, что не все на него смотрят одобрительно. Кто–то осуждающе качает головой, перешептываясь, кто–то демонстративно отворачивается. Да, в принципе, все равно, главное, побыстрее здесь отметиться перед прессой – и можно валить домой, где, как ни крути, а все же уютнее, чем в этом кукольном царстве. – А вот и она, моя девочка, – улюлюкает Дениз, отходя на пару шагов в сторону, куда–то к зевакам. – Малышка моя, ну чего ты спряталась где–то? Кажется, это дочка. И судя по внешнему виду певички – Мел заикалась там что–то о коллегах – совсем маленькая, потому что на вид «Барби» не больше двадцати пяти. «Порой косметика творит чудеса–а» – проснувшийся внутренний голос заставляет Локонте усмехнуться. Да, не так давно его, тридцатипятилетнего, приняли за студента, а один из «спонсоров» кастинга даже пошутил насчет того, разрешает ли ему мама петь перед взрослыми дядями. Так бы и вмазал тому идиоту, чтобы юшкой захлебнулся, сукин сын. А когда он начал распускать руки, так ничьим разрешением и не интересовался, мразь. Фу, даже вспоминать противно… – Смотри–смотри, что тебе подарили. Мотнув головой, Микеланджело возвращается в реальность, с удивлением замечая на руках девушки малышку. И, вопреки его ожиданиям, это – собака. Ну… как собака? Мини, таких обычно называют «карманными». И сейчас можно было убедиться в правдивости этого суждения. Дениз осторожно присаживается на корточки, опуская свою любимицу на пол и принимаясь беспощадно, как, наверное, и любая другая девушка, разрывать блестящую упаковку. В этом ей помогает все тот же Хьюго, зорко следящий за передвижениями Текилы. Итальянцу приходится немного отклониться, чтобы увидеть это чудо природы. Маленький, действительно очень маленький йорк испуганно крутится на месте, фыркая, умиляя нависшие вокруг него разукрашенные лица. «Я б тоже испугался», – думает мужчина, сочувственно качая головой. Господи, как в таком скопище его еще не раздавили? Он же не больше шпилек, в которых красуется его «мамочка». – О, Микеланджело! – снова этот восторженный вопль, а дальше череда вздохов. – Кели, милая, это все для тебя. В принципе, можно было от всего этого отморозиться и свалить под шумок, но интерес – дело страшное, да–да. Блондин переводит взгляд на свой подарок, который шустрый Хьюго быстро достал из коробки. Ну… эм, наверное, этого и стоило ожидать. Собачий домик… и смех, и грех, честное слово. Хотя, чего еще можно было ожидать от Марс? Бабы… то есть, девушки, что сказать. – Нам так нравится! – продолжает восхищаться хозяйка дома так, словно он ей этот особняк подарил, а не какую–то игрушку. Подхватывает на руки свою малышку, тиская, а затем протягивает ее к Микеле, да так резко, будто пистолет на него наставила. Приходится немного отшатнуться. – Мы с Текилой говорим тебе спаси–и–ибо! – собака смотрит на него не менее офигевшими глазами, чем он на нее, а потом начинает скулить так жалобно, как будто прося «забери меня отсюда, спаси», даже лапки к нему тянет. Знала бы Кели, как он сейчас ее понимает. Локонте неловко улыбается, беря йорка на руки, за что тот благодарно облизывает ему нос. А следом за питомцем его точно также, только щеку, облизывает Дениз, превращая все происходящее в смешной фарс. Гости начинают смеяться, в руках, помимо животного, оказывается бокал шампанского, кто–то предлагает тост, все радостно поднимают бокалы вверх, музыка звучит немного громче, а «Барби» снова уносится в неизвестном направлении. – Ты таки переплюнул даже трехпалубную яхту, которую ей подарил продюсер, – на плечо ложится мужская рука, заставляя его чуть дернуться и резко обернуться. – Я думал, что это все бабские сплетни, ну, знаешь, типа, что, ради того, чтобы затащить ее в постель, нужно угодить этому лохматышу, – чужой указательный палец тычется в нос собаке, отчего та начинает вертеться в руках, прячась. – Вот так и не верь потом в женские байки, – усмехается незнакомец, допивая напиток из своего бокала и беря новый у незаметно снующих по залу официантов. – Знал бы, вместо брюлликов подарил бы ей, – снова пытается ткнуть в Кели, но Микеле становится вполоборота, и рука промахивается, – ошейник с камушками, тогда бы наша куколка мне точно дала. Фу–фу–фу, и разве вот так выражаются о девушках? – Финес, что ты такое несешь? – почти перебивает изрядно подвыпившего коллегу женщина средних лет, появляясь, словно из–под земли, и приобнимая обоих мужчин за плечи. – Да юристы нашей куколки, как ты выразился, засудят тебя даже за то, что ты на нее косо посмотрел, никаких связей не хватит оправдаться, – ухмыляется, кивая головой, указывая куда–то на дверь. – Смотри. Неужели такая, как она, и вправду ляжет в постель с таким, как ты? Микеланджело невольно устремляет взгляд на Дениз, которая обнимается с очередным гостем. Что–то ему подсказывает, что она только кажется такой наивной и глупенькой. Как однажды сказал один мудрый человек, имени которого, конечно же, Микеле не помнит: «не наебешь – не проживешь». Грубо, да, по суть–то остается верна. Вот, если предположить, вся такая красивая и умная, кому бы она была нужна, даже если бы выиграла конкурс «Мисс Вселенная»? Никому, правильно. Потому что мужчины покружились бы вокруг, поняли, что это не легкомысленная «стрекоза», а далекоглядный «муравей» из сказки, и пошли бы дальше. А так, весь вот этот блеск и вычурность просто кричат о том, что мозгов в этой, без спору, красивой головушке нет, вот и слетаются всякие мудаки, как пчелы на мед. И вновь что–то подсказывает – хотя, это уже, наверное, внутренний голос, – что он – один из этих трутней. – Что ж ты меня лишаешь всяких надежд, Эмма? – хмыкает мужчина, неопределенно взмахнув рукой в воздухе и отчаливая куда–то вглубь толпы. – А я что? Я – ничего, – пожимает плечами собеседница, склоняясь к Микеле. – Ты смотри, поосторожней с куколкой, а то ведь Перо ей и глаза выцарапать может, – чуть ли не шепотом на самое ухо, по секрету, так сказать, лепечет Эмма, отпивая свое шампанское. – Хотя это было бы отличной пиар–акцией в преддверии твоего тура. Итальянец бросает на нее неодобрительный взгляд. Кому какое вообще дело, с кем он спит или не спит? Что Мелисса, что эта Эмма – на копейку пара, честное слово! – Я как–нибудь сам разберусь, – сдержанно отвечает он, крепче прижимая к себе йорка. – Ох, конечно–конечно, что ты, я и не думала тебе указывать, но, думаю, – она снова понижает голос до шепота, – на волне черного пиара это вызвало бы неподдельный интерес: «Драная кошка Клэр Перо проучила свою соперницу, подпортив милой Барби ее прическу»! – женщина указывает куда–то вверх, будто там уже висит плакат с такой надписью, улыбаясь во все тридцать два. Какие же они все мерзкие! Хочется немедленно уйти в ванную, закрыться там ото всех, и вымыть, как минимум, руки, чтобы избавиться от того дерьма, что вылилось на него – на секундочку! – за пятнадцать минут пребывания на торжестве. К ним почти незаметно «подплывает» Дениз, чуть склоняясь, подмигивая: – Дорогие гости, у нас пресса, – указывает взглядом в сторону, улыбаясь, и снова уносится в самый центр жужжащего роя из «сливок общества». Следующий час приходится из кожи лезть, чтобы не сойти с ума. Кажется, еще не так давно Локонте хотел себе славы? Вот она, пожалуйста, бери – не хочу. И сейчас он действительно не хочет. Как же он ошибался, думая, что просто создан для «высшего общества»! Ха–ха! Это самое общество на проверку оказалось гнилым содержанием навозной кучи, в котором так и норовят его измазать. Но разве он такой? Разве это он себе представлял, грезя о популярности, о крутых вечеринках и прочем? Текила кочует в руки своей хозяйки, а у Микеле такое чувство, будто его бросили одного посреди пустыни с целой стаей коршунов. И это не далеко от истины. Журналисты вокруг него просто коршунами вьются, так и норовя задать очередной каверзный вопрос. – Скажите, говорят, что новый альбом Вы писали в наркотическом бреду. Это правда? – В Вашем последнем клипе снялось две дюжины почти обнаженных девушек, это не связано с тем, что Ваши отношения с Клэр Перо достигли своего пика? – Впереди сольный концерт. Как Вы оцениваете собственное шоу? Да он бы и рад ответить! Рад бы, но только что? Говорить что–то, в чем мужчина не уверен даже на один процент – глупо, никто ведь не поверит. А пытаться отвечать в манере «Микеланджело»… Хотя, он уже не далек от того, чтобы всю эту свору борзых послать куда подальше, вот честно. Арр, пусть все это скорее кончится! Слава богу, что в следующий момент, словно кто–то услышал его просьбу, каких–то две не особо трезвых девушки сиганули в бассейн, который прекрасно видно из гостиной, и писаки моментом понеслись туда. Воспользовавшись минутной заминкой, Микеле, не теряя времени, направляется к парадному входу и, удачно миновав охрану и лакеев, быстро и уверенно зашагал по красной дорожке. Хорошо, что сегодня только он прибыл на празднество на лимузине, искать долго не пришлось, а то намучится бы, блуждая по не маленьких размеров парковке. Рене мгновенно выскакивает навстречу, послушно открывая перед ним дверцу. Вот и славно, никто не задает вопросов, никому ничего не нужно объяснять. А то, что он не досидел до полуночи… хм, с него вполне достаточно, на сегодня, по крайней мере, того, что он увидел и услышал, больше не хочется, спасибо.***
Кабина лифта замирает, открывая створки, и итальянец, наконец, может спокойно выдохнуть: никто за ним не гонится, никто не хочет взять автограф или опять спросить какую–то гадость. Не два дня, а просто туристическое приключение на выживание, вот честное слово. Но и тут его ожидает сюрприз. Под дверью его квартиры, прижавшись спиной к стене и склонив голову к косяку, сидит… Диан? Что она здесь делает? Ей ведь было плохо днем – Кира говорила. Так почему?.. Локонте тихо подкрадывается ближе, присаживаясь на корточки рядом с ней, с беспокойством и интересом смотрит на девушку, осторожно отводит спавшую на лицо прядку светлых волос, только сейчас заметив, что нежданная гостья, кажется, спит. И что делать? Ведь нельзя ее здесь оставлять, простудится еще или чего похлеще. Какое безрассудство, усесться в тоненьком плащике на холодный бетон! Ох уж эти девушки. Сначала Мел выводит из себя, потом Дениз поражает своей непосредственностью, теперь вот Ди. А ведь все разные, но у всех внутри сидит маленький злобный монстр. Как там поговаривают: разгон от милой зайти до истеричной стервы за две десятых секунды? Мда… по истине удивительные существа. И это еще далеко не все их таланты и особенности. Так, а как же быть с этой «зайкой»? Вздохнув, он придвигается чуть ближе, пытается одной рукой как можно аккуратней обхватить ее за плечи, второй – под коленками, а затем, так же медлительно и осторожно привставая, поднимает ее с полу. – Ми… Микеле? – блондинка встревоженно открывает глаза, вертя головой и ежась. – Все хорошо, – он улыбается, впервые искренне за сегодняшний вечер, чувствуя, как ее озябшие ладошки обнимают за шею. – Прости, я ждала тебя, но, наверное, уснула, – виновато бормочет, еще крепче прижимаясь к его груди. Микеланджело внимательно смотрит на нее, вглядывается в добрые голубые глаза, неосознанно гадая, что же на самом деле связывает ее с таким, как он. Ведь они совсем разные. – Ты говорил, что не против поговорить, вот я и… – девушка отводит взгляд, моментально грустнея. Так, а вот это ему уже не нравится. Совсем. Ни секунды. – Давай мы сначала тебя согреем, а потом поговорим, хорошо? – Хорошо, – кивает она, ослабляя свою хватку, и становится ногами на пол. Быстро справившись с замком, Микеле пропускает ее в прихожую, зажигая свет, притворяя за собой створки. Сейчас больше всего хочется лечь и не просто спать, а провалиться, к чертям собачим, в черную бездну бездумия и пофигизма. Но нельзя, потому что Ди совсем не заслуживает к себе такого наплевательского отношения, да и, как хороший хозяин дома, он попросту не может так поступить. – Идем на кухню? – он приобнимает ее за плечи, стягивая совсем легкую и неподобающую для ноября верхнюю одежду, оставляя плащ в гардеробной, чуть улыбается, делая приглашающий жест. Девушка просто кивает, заправляя волосы за ухо, все еще не поднимая на него взгляда. Нет, это совсем не похоже на ту милую, улыбающуюся Диан, которая вчера была такой вдохновленной и открытой. Да, возможно, он ее совсем не знает. Да, возможно, сейчас в нем говорит горячая южная кровь, пусть так. Но он нутром чувствует, что она хорошая, поэтому, о чем бы она ни хотела сейчас поговорить, ему нужно отнестись к этому очень серьезно. И понимания, желательно, проявить по максимуму, не то, кто знает, как оно обернется, верно? Да и как бы там ни было, а портить жизнь самому себе совсем не хочется. Но сначала ужин. Хотя, это сложно назвать конкретно этим словом, потому что чай и кексы – если их принесла Марс, то она молодец, – не совсем то, кажется. Но Ди отказывается от чего–то более существенного, ссылаясь на свое недомогание, а Локонте в глотку вообще ни куска не лезет. Перерыв несколько шкафчиков в поисках нужной баночки – о боже, сколько там охренительно–непонятной фигни! – он наконец заливает крупные засушенные листочки кипятком. Пока девушка утыкается носом в чашку, грея пальчики о покатые фарфоровые бока, Микеланджело на пару минут уходит в спальню, мысленно упрекая свою гостью в беспечности, достает из шкафа теплый плед, из комода – пару теплых гольф, и сразу возвращается. Даже невооруженным глазом видно, что ей холодно, вон как чашка в ладонях дрожит. Первым делом, он накидывает на плечи Диан плед, заворачивая так, чтобы он не сползал, затем, присев у ее стула на одно колено, предельно осторожно касается лодыжек, поочередно натягивая объемные махровые гольфы поверх ее тонких колготок. – С–спасибо, – голос едва заметно дрожит, а чашка со звоном опускается на стол. – Диан, – мужчина поднимается, возвращаясь на свое место, садится напротив, протягивая к ней руки, крепко сжимая ее ладони в своих, почти не дыша. – Что случилось? Это не праздный интерес. Он помнит, как вчера лишь краткое упоминание о чем–то, что ему самому пока не известно, испортило ей настроение. И это что–то связано с ним. Сейчас почему–то кажется, что он ее обидел или… повел себя, как кретин. Кто знает, каким был с ней тот Микеланджело, которого она полюбила? Но сейчас он – это Микеле, и еще неизвестно, когда все вернется на круги своя, и вернется ли вообще – а это уже немного страшно. Но проблемы стоит решать по мере их поступления, чтобы в конце концов не увязнуть в бездонной яме неурядиц. Так что… – Пожалуйста, расскажи мне. – Микеле… пообещай, что ты не будешь ругаться, – она несмело смотрит на итальянца взглядом побитой собаки, почти сразу же опуская глаза вниз, и почему–то внутри у него все сжимается от непонимания и страха. Да ну нет, не может такого быть! Он бы в жизни не посмел поднять руку на такую прекрасную девушку! Да и просто на девушку – один черт. – Обещаю. – Сегодня я ходила в клинику, – судорожный вздох и пальчики только сильнее впиваются в ладони. – Мне сказали, что даже, если я решусь на этот шаг, все равно до того времени должна наблюдаться у специалиста. Долгая пауза. Очень долгая, изнуряющая пауза, когда каждый из них наверняка думает, что проще было бы провалиться сквозь землю, чем продолжить этот разговор. Диан знает причину, но не знает последствий, у Микеле дела обстоят вовсе наоборот: то, что он окажется в очередной раз мудаком – практически очевидно по тому, как девушка отводит взгляд, а вот почему она это делает – другой вопрос. И он боится, что блондинка не решится на него ответить, во всяком случае, предельно честно. «Ничего не понимаю», – проносится в мыслях, пока Ди борется с подступающей тревогой. – Мне назначили на послезавтра… процедуру, – выдыхает, упрямо гипнотизируя свою чашку. – Я понимаю, что глупо в моем возрасте бояться врачей, – грустно кривит губы, прикусывая их изнутри, изо всех сил стараясь сдерживать эмоции. – И я помню, что ты сказал свое веское слово… – она обрывается на полувздохе, резко отдергивая руки, закрывая ими бледное лицо, и тихо всхлипывает. Да что ж этот «Микеланджело» за зверь–то такой, что сначала доводит подчиненных до нервной икоты, а теперь вот… Ну и как его назвать после такого? Локонте быстро вскакивает со стула, огибая столешницу, хватает за плечи, но не с силой, а скорее в порыве сочувствия, прижимает к себе так близко, насколько уже вряд ли позволяют общепринятые правила приличия, чувствует, как она невольно склоняется к плечу, словно ища защиты, но почему–то не перестает дрожать. Это, наверное, парадокс – искать защиты в том, кто может причинить больше всего вреда. И откуда только эта странная уверенность, что негатив – именно то, что он привносит в жизнь себя окружающих. Хотя… что уж тут. Если задуматься, то чего хорошего он принес Флорану? Абсолютно и точно ничего. Или беспочвенные обвинения, а они были именно такими, и хождение по тонкой грани нервного срыва можно назвать этим самым «чем–то хорошим»? Как бы ни хотелось себя оправдать, но от истины ведь никуда не денешься. «Второй раз так тебе точно не повезет», – усмехается внутренний голос. Микеле шикает сам на себя: почему все эти мысли приходят так не вовремя? – Диан… – нужно что–то сказать, как–то успокоить, нужно понять ее. Но как? – Я, правда, не хотела, – бормочет девушка, пряча нос в складках его рубашки. – Я знаю, ты сказал, что не изменишь решения. Знаю, тебе этого не нужно, что… – слова снова сливаются в однообразный поток звуков, и она вновь закрывает лицо руками. – Но это наш ребенок, Микеле… Вот это поворот. Так, нет, это точно какой–то бред. Или он спит. Или вообще… в коме, допустим. Точно. В тот вечер, как они поссорились с Фло, он наверняка напился и… и упал со ступенек. Да, это более вероятно, чем поверить в то, что происходящее сейчас – реальность. Было бы даже что–то правильное в том, что всегда безалаберный итальянец свернул себе шею, пусть каким бы жестоким это сейчас ни казалось. – Я не м–могу смириться с мыслью, что его н… не б–будет, – всхлипывает она, отстраняясь, пытаясь отвернуться, будто уверена, что он сейчас начнет кричать и упрекать. Стойте, стойте, так дело не пойдет. Эй, кучер, останови повозку, дальше я пойду пешком! Звездец… – Диан, милая, – черт, а ведь неоткуда даже подступиться к этой теме. Ни разу в его жизни не вставал подобный вопрос, да и не просто ребром, а, можно сказать, почти поперек горла. Сюрприз на сюрпризе, ей–богу. Не сказать, что Локонте особо верит в бога и иже с ним. Но как–то события последних дней невольно наталкивают сейчас на мысли о том, что это – расплата за все, что он натворил в той жизни. Только когда же он успел так накосячить?.. – Микеле, я очень хочу этого ребенка, – бормочет девушка не совсем внятно, вытирая рукавом тонкой блузки покрасневшие глаза, все еще не поднимая головы, неловко перебирает тонкими пальчиками бахрому пледа, пытаясь найти доводы в свою пользу, но их как–то не шибко много. – Если ты… не хочешь признавать его, я сама поставлю его на ноги, обеспечу всем… Дальше итальянец просто не слушает. Что вообще, черт побери, происходит? Почему сейчас на душе так тяжело? В конце концов, кто он такой, чтобы решать судьбу еще не родившегося человека? «Вот именно, что еще не родившегося», – напоминает о себе внутренний голос, и так тошно становится, что впору пойти проблеваться. «А может и не имеющего на это вовсе никаких шансов, правда?» Мужчина крепко сжимает зубы, чтобы ничем не выказать внутреннего состояния. «Если эта змея – мой внутренний голос, тогда на мне можно ставить крест», – зло скользит в мыслях, и он отходит от Диан, медленно пересекая кухню до начищенной до блеска раковины, останавливаясь, замирая на несколько секунд, упираясь на отчего–то дрожащие руки. Все же стоит подумать, нельзя опрометчиво принимать решения. Готов ли он собственноручно лишить своего сына или дочку шанса на жизнь? В памяти всплывает та милая малютка, которую Мот нес на руках, и как–то… обидно становится. Чем он хуже–то? На самом деле, ему очень хочется ощутить тот трепет, когда впервые видишь это маленькое существо и осознаешь, что это именно то – самое важное, что может быть. Микеланджело почему–то уверен, что это событие обязательно изменит его в лучшую сторону. Наитие? Возможно. Но… но… Почему все так несправедливо? Он оборачивается на тихие всхлипы вновь плачущей девушки. Она судорожно перехватывает себя одной рукой поперек живота, сильнее укутываясь в плед, другой – продолжает размазывать косметику по лицу. В груди что–то ёкает. Он быстро преодолевает разделяющее их расстояние, снова присаживаясь перед ней на корточки, обнимая за талию. – Ты ошибаешься, – Локонте чуть беспокойно облизывает губы, и только слепой, наверное, не заметил бы в его глазах лихорадочный отблеск. – Я знаю, что, возможно, был не самым лучшим претендентом на роль «примерного мужа», – понимающе кивает, лишь на одно мгновение отводя взгляд куда–то в сторону, будто соглашаясь с самим собой, и снова поднимая на нее. – Но я бы хотел быть отцом, – медленно произносит, следя за реакцией. Диан, не веря собственным ушам, смотрит на него обезоруживающе доверчиво, желая убедиться, что блондин не шутит. И он–таки не шутит. Первое, что ее пугает – уверенность в голосе; первое, что ее радует – серьезность. А дальше сердце просто падает в пятки и слезы продолжают катиться по бледным щекам. Она притягивает Микеле к себе, обнимая не по–девичьи крепко, прижимаясь к губам, перемежая поцелуи и шепот, повторяя сотню раз одно–единственное слово – «спасибо». И когда мужчина все же решается ответить взаимностью, целуя ее по–настоящему, Ди внезапно резко отстраняется, сползая со стула, и сломя голову несется в сторону уборной. Микеланджело неловко топчется на месте, сразу даже и не сообразив, что произошло, растерянно глядя вслед беглянке. А затем, усмехаясь, приближается к шкафчикам, беря чашку и наполняя ее водой, и тоже выходит из кухни, тихо радуясь, что это не реакция на его поцелуи, а всего лишь токсикоз.