D-moll

В ту ночь Антео ещё долго сидел возле Моцарта, внимательно вслушиваясь и наблюдая за процессом создания шедевра. Его присутствие, казалось, почти сразу перестало смущать музыканта, который полностью погрузился в работу и лишь иногда обращал внимание на сидевшего за его плечом демона. Утром уже порядком вымотанный и уставший композитор воспроизвёл на фортепиано всё поспешно записанное на нотных листах и, обернувшись к Антео, с самодовольной улыбкой спросил: — Ну, что вы думаете? Прищурившись, Сальери внимательно оглядел испещрённые символами страницы и спустя долю секунды указал острым когтем на несколько последних тактов: — Вот это откровенная халтура, Вольфганг. Я полагаю, вы просто устали, потому что этот фрагмент никуда не годится. Вам нужно прерваться и отдохнуть. В остальном... — Антео помолчал, подбирая слова, — пожалуй, неплохо. Местами, конечно, нужно доработать, но этот концерт, безусловно, обещает быть удачным. Амадей побледнел, услышав такую оценку. Не то чтобы он ожидал от демона дифирамб и восхвалений, подобных тем, которыми его одаривала любящая супруга и многочисленные поклонники... но и к критике Моцарт не был готов. Впрочем, он довольно быстро пришёл в себя и с лёгкой улыбкой ответил: — Да, вероятно, вы правы, я могу намного лучше. Хотя я всё же считаю, что вы излишне строги. Композитор торжествующе усмехнулся, ощутив лёгкое недовольство исчадия ада: наличие у потустороннего существа простых человеческих эмоций, пусть и глубоко запрятанных, делало его намного менее пугающим и несколько более понятным. Демон лишь раздосадованно махнул чудовищной лапой и, встав, направился к выходу. — Уже уходите? Демон недоумённо взглянул на окончательно растерявшего весь страх музыкантишку. — Очевидно, — сухо пробормолтал он. — А вам пора отдохнуть. — Приходите завтра, — не отставал Моцарт, которому, казалось, доставляло удовольствие подзуживать нечистого. — Ваш критический взгляд мне очень пригодится. Антео, ничего не ответив, поспешно выскользнул в приоткрытую дверь. Такая внезапная напористость со стороны Вольфганга привела его в замешательство: что этому человечку нужно? В подобных размышлениях демон провёл весь путь от квартиры Амадея до своего дома и лишь там, сидя перед камином со стаканом бренди (выпивка ему, конечно, была ни к чему, но порой она доставляла порождению тьмы некое подобие удовольствия), наконец понял причину странного поведения композитора. Разумеется, всё было проще простого: человек, устрашённый последствиями заключённого договора, беспокоился о своей судьбе и по своей наивности предположил, что, наладив с демоном приятельские отношения, сможет если не избежать, то хотя бы смягчить свой приговор. Антео глухо рассмеялся: созерцая редкий дар гения, он уже несколько подзабыл, насколько глупы бывают люди. — Нет, дорогой месье Моцарт, так просто вы у меня не отделаетесь, — в пустоту бросил он, продолжая с ехидцей улыбаться. — А впрочем... Демон задумался, прикидывая, как можно получить максимум выгоды из отчаянного положения музыканта. Напуганным до такой степени человеком можно вертеть как угодно. Он может заставить Амадея делать всё, что только пожелает... Антео буквально упивался ощущением власти, которую ему давал страх композитора. От осознания, что это бесконечно талантливое создание, этот исключительный представитель жалкого человеческого рода всецело и полностью находится в его цепких когтистых лапах, демона вдруг накрыло непонятное, странное и зачаровывающее чувство, которое он, конечно же, моментально со стыдом отогнал от себя. Но необъяснимое ощущение отказывалось уходить надолго, возвращаясь вновь и вновь, опьяняя бесстрастно-холодный рассудок обитателя преисподней. Словно саднящей раной отзывалась в сознании демона мысль, что скоро всё существо великого творца: талант Вольфганга, душа и даже тело — всё будет принадлежать ему одному. На секунду Антео смутился от одного из дополнений, которым он невольно завершил перечисление своих новоприобретённых владений. В отличие от множества других демонов, Сальери никогда не стремился к физической связи с человеком. Презирая и ненавидя весь людской род, он всегда считал это чем-то если не унизительным, то уж точно недостойным самого Антео. Однако, внезапно поймав себя на шальной мысли, он не мог перестать думать об этом. Действительно, это было бы этаким логическим завершением, окончательно делающим Моцарта собственностью Сальери. Это не просто льстило его самолюбию, но и придавало полноту безусловной победе демона. Да и, будучи откровенным перед собой до конца, он не мог отрицать привлекательность этого человеческого существа. Вольфганг был молод, красив, страстен. И последнее, казалось, привлекало Антео в первую очередь. Горячность, пылкость музыканта как в музыке, так и в любви (что не переминул заметить нечистый) невольно притягивала холодного и бесстрастного демона. Да, безусловно, идея безграничного обладания этим одарённым (хотя и жалким, как все люди) созданием очаровывала Сальери до какой-то непонятной дрожи, пульсирующей под толстой чешуйчатой кожей. А он всегда получал то, чего желал.

***

На следующий вечер Антео вновь появился в гостиной Моцартов. На столике возле фортепиано стояла початая бутылка вина и два бокала, что несказанно удивило демона. Чтобы его, исчадие преисподней, ждали, как желанного гостя... Ему это было в новинку. Амадей радостно и немного пьяно улыбнулся и встал навстречу: — Я уже начал бояться, что вы не придёте. — Какая нелепость, — ворчливо прокряхтел Сальери. — Вам следовало бы бояться прямо противоположного. Вольфганг, невозмутимо игнорируя комментарий своего посетителя, потянулся за бутылью и, разлив содержимое по стеклянным бокалам, подал один из них Антео. — Присаживайтесь, прошу вас. Я хотел продемонстрировать вам то, что написал сегодня: на непредвзятость вашего мнения я могу полагаться полностью... Едва ли вы будете меня щадить. — Вот уж точно, — едва слышно буркнул демон, принимая предложенную выпивку. Моцарт сел за инструмент, и, лишь стоило ему опустить руки на бело-чёрные клавиши, пространство заполнила музыка потрясающей красоты. Совершенство звуков вновь отозвалось болью в сознании нечистого, доводя мрачное создание до исступления. Он смотрел на человечка, полностью отдававшегося игре, и понимал: Вольфганг должен принадлежать ему. Полностью. Этот талант должен быть всецело в его власти. Очарованный безумной идеей, демон вдруг поддался безудержному порыву и, рывком отдёрнув музыканта от фортепиано, прижал его к стене. Когтистые лапы с силой сжали тонкие запястья. — Антео, что вы... — поражённый композитор не нашёл в себе сил закончить фразу. Его глаза ошарашенно распахнулись, дыхание участилось, сердце заколотилось, будто пытаясь вырваться из удерживающей его оболочки, — Сальери не без наслаждения ощутил страх Моцарта. — Что я делаю? — наигранно переспросил демон. — То, чего вы, очевидно, и сами хотели, Амадей. Вольфганг смущенно потупился: — Право, я никогда не... — Ох, да бросьте! — Отказ Моцарта признаться в своих сокрытых даже от него самого желаниях внезапно взбесил Антео. — Я понял это в ту же секунду, как зашёл сюда! Здесь всё предельно ясно: вы не любите свою жену, не испытываете к ней страсти, а единственное, что вызывает в вас накал эмоций, — это ваша музыка. И это вас опустошает. Вы хотите ощутить что-то сильное, непонятное, запретное, рискнуть всем, заглянуть за край бездны — вот для чего вы позвали меня сегодня. Вы можете отрицать это сколько угодно, но вы сами раздували огонь, с которым играете. Амадей невольно затих, со смесью ужаса и желания глядя в красные глаза демона. — Это неправильно... — смущённо пробормотал он. — Неправильно? — Сальери ехидно улыбнулся, уже понимая, что победил. — Вольфганг, вы уже одной ногой в преисподней, вам нечего терять. И, к тому же, — он перешёл на шёпот, склонившись жуткой пастью к уху музыканта, — настоящие наслаждения заключаются в мучениях. Вы просто этого ещё не знаете. — Но вы мне это покажете? — едва слышно отозвался Моцарт, ощущая, как скатывается на самое дно пропасти. Антео довольно усмехнулся, видя, что человечек сдался. Резким движением когтистые лапы разорвали тонкую ткань, обнажая тело композитора.