D-moll

Оставшись в одиночестве, Сальери крепко задумался. Он понимал, что какая-то доля истины в словах да Понте была: Моцарт действительно начал привлекать своего покровителя больше допустимого. Конечно, всё дело было лишь в музыке смертного, в его даре – тут не могло быть двух мнений. Не мог же Антео, древнее исчадие ада, заинтересоваться простым человеком?! Сальери раздражённо встряхнул головой: разумеется, нет! Он вскочил с кресла и подошёл к окну: Вену окутало спокойствие, умиротворённый город спал. Казалось, лишь демону не было покоя: даже в тишине безлунной ночи он слышал отзвуки последней сюиты Вольфганга и, глядя в пустоту сквозь холодное стекло, видел тонкие пальцы музыканта, скользящие по чёрно-белому узору клавиш. Отвернувшись и подойдя к камину, демон невольно пробудил воспоминания о горячих касаниях человеческого тела, об огне, горящем в непокорных глазах композитора-бунтаря. Среди теней в углах комнаты Антео узнавал очертания его лица. Амадей занимал слишком много места в сознании демона, и это было проблемой. – Жалкий музыкантишка! – зло прошипел Сальери. Пожалуй, Понтий был всё же прав: разумнее прекратить это; восхищение талантом Моцарта оказывало на нечистого слишком сильное влияние. Лучше уж наблюдать за своим "клиентом" издали, наслаждаясь написанной им музыкой – единственным его достоинством – и не рискуя сохранностью своего безучастного спокойствия. Да, так будет правильнее всего – демон был в этом уверен. *** Пробуждение Амадея оказалось на удивление приятным: голова гудела отзвуками вчерашней пьянки, но тёплые воспоминания о прошлом вечере одурманивали сильнее, чем выветрившийся хмель. Приподнявшись на локтях, он огляделся. Антео нигде не было видно, из-за чего Вольфганг почти не расстроился. Он даже удивился бы, если б нечистый решил остаться до утра. Моцарт усмехнулся: он разгадал Сальери ещё несколько недель назад, когда, исполняя на фортепиано одну из написанных недавно арий, обернулся и встретил взгляд дьявольских глаз. Демон смотрел на композитора с такой всепоглощающей страстью и тщательно скрываемым душевным терзанием, что тот не мог не понять: на самом деле Антео далеко не так холоден и безразличен, как стремится показать. Амадей знал: гордое и скрытное создание будет всё отрицать, пряча свою тонкую натуру, но был уверен, что сможет его перехитрить и вынудить приоткрыть потаённые уголки сознания. И вчерашнее замешательство демона под ласковым натиском музыканта было маленькой, но от того не менее значимой победой. Ведь хоть ненадолго, но тот остался, хоть ворча, но позволил себя обнять. Вольфганг, потянувшись и зевнув, вскочил с кровати. Констанс должна была приехать уже завтра днём, что значило окончание столь частых интимных встреч с демоном, и Моцарт намеревался сделать этот вечер особенным. Он хотел наконец дописать свой концерт в тональности «ре минор», тот самый, который их так сблизил. Антео это произведение очень нравилось, он часто высказывал своё мнение, критиковал, сдержанно хвалил… Амадей улыбнулся, бегая взглядом по нотным страницам: суховатые слова одобрения от демона были для него самой высокой оценкой и намного более значимой наградой, чем всеобщее восхищение и признание его таланта австрийской публикой. Композитор сконцентрировался на работе. Он хотел создать совершенное произведение, чтобы сыграть его для Антео и увидеть в жестоких алых глазах едва скрываемый восторг. Моцарт творил, не чувствуя усталости или голода, правил записанное и перемазанными в чернилах пальцами подбирал новые варианты. Закончив к вечеру, он облегчённо выдохнул: успел! Концерт был готов и доведён до совершенства. Амадей уже буквально слышал сбивчивое дыхание над ухом, когда его демон будет произносить слова восхищения. Наскоро перекусив, композитор стрелой метнулся на первый этаж – там располагалась винная лавка, предлагавшая как домашнее вино за умеренную цену, так и более элитные, дорогие сорта. Сегодняшний вечер был достоин хорошего напитка, а потому после долгих размышлений Вольфганг выбрал французское красное десятилетней выдержки. Хозяин лавки скользнул удивлённым взглядом по музыканту: зная, что Моцарт небогат и не имеет склонности шиковать, он был несколько удивлён. – Готовитесь к возвращению жены? – Пожилой мужчина тепло улыбнулся. – Э-э-эм… Да, она возвращается завтра. – Я сделаю вам скидку, – заговорщицки подмигнул он Амадею. – Я ведь всё ещё помню, каково это – быть юным и влюблённым! Молодой человек едва удержался, чтобы не расхохотаться: добрый хозяин и представить себе не мог, для кого предназначалось это вино. Порывисто поблагодарив владельца магазинчика, Вольфганг выскочил на залитую солнечным светом улицу. На сердце его было непривычно легко: он молод, красив, одарён талантом и знаменит; вдобавок ко всему прочему, готовый завладеть его душой демон оказался намного сложнее и глубже, чувствительнее, чем могло показаться на первый взгляд. Жизнь Моцарта однозначно удалась, и даже самые страшные опасения не могли отравить сейчас его счастья. Напротив лавки ходила девочка с корзиной кроваво-красных роз, предлагая прохожим купить их. Она кокетливо улыбалась всем подряд, бросая взгляды из-под чёрных ресниц, а в глазах, несмотря на нежный возраст, уже плясали лукавые искорки. Недолго думая, Моцарт подошёл к торговке и, вручив пару медных крейцеров, взял у неё охапку роз. Вернувшись домой, Вольфганг поставил цветы в вазу, достал пару бокалов для вина и зажёг свечи – какой бы пошлостью всё это ни казалось, ему хотелось поразить Антео, впечатлить, сделать что-то, чего тот совсем не ожидает. Занимаясь приготовлениями, композитор думал о том, как и почему его трепетный страх перед могучим исчадием ада вдруг перешёл в другие, более глубокие и почти нежные чувства. Быть может, всё дело было в поражающем спокойствии демона, которое тот терял, лишь когда отдавался мучительно-сладкой страсти? Или в той нестандартности мышления, критичности, с которой Антео относился к произведениям Амадея и даже к его персоне? А может быть, и в том неосторожно брошенном взгляде, который выдал внутреннее волнение хладнокровного демона, внимающего звукам музыки Моцарта - звукам самой души композитора?.. Изменение отношения к Антео происходило постепенно, очень медленно: музыкант сомневался и сдерживал внутренние порывы. Дамский угодник Амадей понимал, что демон жесток, опасен и может сделать с ним всё, что заблагорассудится. Но как раз это и разжигало щекочущее чувство риска, желание пройтись по самой грани над пропастью, необходимость убедиться, что никто не устоит перед обаянием честолюбивого гения. Неприязнь демона, которую тот на первых порах совсем не скрывал, подначивала Вольфганга, подталкивала его любой ценой заставить Антео признать его достойным. А это было совсем не просто; для Моцарта это был вызов самому себе, ведь демон - далеко не пустоголовая немецкая простушка или легкомысленная парижанка. Амадей день за днём осторожно прощупывал почву, пытаясь найти подход к Сальери. И спустя какое-то время всё же нашёл. Демон оказался почти беззащитен перед яркими выражениями чувств, шумными признаниями и нежными жестами – подобное поведение по отношению к нему, жестокому исчадию ада, его шокировало и лишало контроля над ситуацией. И Моцарт знал, как этим воспользоваться. Он нетерпеливо поглядел на часы: начало девятого, в это время Антео обычно уже появлялся в гостиной и беззвучно подсаживался к фортепиано. Вольфганг огляделся по сторонам. Лишь привычные стены комнаты глядели на него, нелепо разрисованные цветочками. С огоньков горящих свеч раскалёнными каплями сбегали излишки воска, неторопливо тикали стенные часы, а Амадей всё ждал. Прошёл час, два, три – в комнате не было никого, кроме самого музыканта. Он молча обхватил голову руками, сжимая виски в безмолвном крике. Неужели Антео не придёт? Всё это время демон наблюдал за Моцартом. Он видел его разочарование и боль, но даже не ощущал злорадного удовольствия – более того, ему почему-то очень хотелось оказаться рядом, сказать что-нибудь едкое, что сразу же привело бы Амадея в чувство и возвратило к реальности. Антео хотел ощутить дурманящий аромат роз, стоящих в вазе, и тепло человеческих рук. Его тянуло туда… И поэтому демон понимал, что принял единственно верное решение. Он не позволит себе думать о Вольфганге иначе как о своём "клиенте", он не посмеет скучать и не допустит жалости к смертному. Антео и так уже слишком запустил ситуацию: воспоминания отдавали каким-то непонятным режущим чувством в холодной груди.