Пятьдесят лет тому вперёд

      Однажды ранней осенью, замечательно тихим утром, в Петербурге на Лебяжьей Канавке появились две дамы. Одна из них, одетая в безупречный бледно-голубой деловой костюм и такого же цвета короткое кашемировое пальто, была довольно высокого роста, очень стройная, даже спортивная, с аккуратной причёской «каре». Очки в почти невидимой дорогой оправе придавали её строгому красивому лицу несколько надменный вид. Свою изящную сумочку она непринуждённо вертела в руках, весьма воодушевлённая разговором. Вторая — невысокого роста девица лет двадцати пяти, коренастая, с непослушными кудрями, безуспешно заткнутыми под бейсболку, огромными непонятного цвета удивлёнными глазами, в потёртых джинсах, клетчатой ковбойке и наброшенной сверху джинсовой куртке.       Первая была Варвара Серафимовна Аникеева, — сопредседатель правления Петербургского общества любителей фэнтези и редактор толстого художественного журнала «Лунатик», а молодая спутница её — выпускница Литературного института, начинающая писательница Маргарита Бережкова, упорно не желающая признавать благозвучность своей фамилии и постоянно вылавливающая из интернета какие-то жуткие псевдонимы вроде «Кошка в шлеме» или «УлетелаНеВернусь».       Увлекшись беседой, очевидно, начатой довольно давно, женщины вошли в Летний сад и направились к скамейкам. Надо сказать, что в Саду в этот час они были совершенно одни, что, наверно, не удивительно в такое раннее время. Впрочем, туристы круглые сутки бродят питерскими маршрутами, и тем не менее, здесь было пронзительно тихо, и солнце неотвратимо поднималось над Михайловским замком.       Дамы подошли к первой попавшейся скамье, и Варвара Серафимовна наклонилась протереть её салфеткой. Разогнувшись, она невольно вздрогнула, так как ей показалось, что свет слегка померк перед глазами, и из воздуха образовалась прозрачная фигура непонятно кого — высокая и непропорционально тонкая, с длинными прямыми волосами, серебристым потоком ниспадающими на плечи, со странным рогатым головным убором и в причудливых нездешних одеждах. Выражение лица неизвестного было холодным и презрительным, прозрачные глаза смотрели в упор и с насмешкой. Рука красноречиво сжимала слегка изогнутый меч.       Варвара Серафимовна почувствовала непонятную тоску, сердце угрожающе сжалось, и она машинально провела по лицу той же салфеткой, которой только что вытирала скамью.       — Вам нехорошо? — спутница участливо заглядывала ей в глаза.       — Нет, нет... Всё в порядке… — Дама наконец выпрямилась, досадливо тряхнула головой и решительно села спиной к Канавке, приглашая девушку присесть рядом. А про себя подумала: «Переутомилась. Бросить всё к чёртовой бабушке и уехать на неделю во Францию. В Савойе, наверно, лыжный сезон совсем скоро начнётся…»       Аникеева была женщина рациональная и к необыкновенным явлениям в реальной жизни не привыкшая. Она напряжённо всматривалась в пространство, твердя про себя: «Этого не может быть!..» Но это, увы, было, и невероятной красоты незнакомец с надменным лицом продолжал висеть в воздухе перед глазами.       Тут Варваре стало по-настоящему не по себе, и она на миг поднесла руки к лицу. А когда отняла, увидала, что всё кончилось, марево растворилось, неизвестный с мечом исчез, а заодно и дышать стало намного легче.       Постепенно она успокоилась, и спустя пару минут они продолжали странным образом прерванный разговор.       Как впоследствии стало известно, говорили они о профессоре Толкиене. Дело в том, что Варвара Серафимовна решила поддержать начинающуюся творческую карьеру Бережковой, с матерью которой они когда-то были очень дружны, и предложила написать аналитическую статью о сказочной повести «Хоббит» для очередного номера журнала. Эту статью Маргарита довольно шустро написала, но, к сожалению, её содержание было совершенно неудовлетворительным. Главные сказочные персонажи были представлены весьма критически, в лучших традициях отечественной сатиры, и всё же материал, по мнению Аникеевой, нужно было писать заново. Об этом и шёл разговор.       Дочь близкой когда-то подруги Варвара знала с самого рождения, но не могла точно сказать, что же подвело любимицу — недостаток воображения или не очень хорошее знание первоисточника, потому что Король под Горой получился в её интерпретации ну совершенно как живой, хотя и однозначно негативный персонаж. Аникеева же хотела доказать молодому амбициозному дарованию, что главное-то не в том, что за характер у гномьего короля, была ли у него драконья болезнь или нет, а в том, что всё это сказка для детей, что профессор написал её от нечего делать, и никакой научной основы под собой она не несёт. И уж тем более, не имеет никакого отношения к истории Англии, как это пыталась доказать «юный автор».       Надо заметить, что Варвара Серафимовна была человеком начитанным, а в юности вместе с матерью Риты ещё и увлекалась творчеством Толкиена и даже баловалась ролевыми играми. Однако потом произошло нечто, положившее конец закадычной дружбе, о чём обе не любили вспоминать. Что-то связанное с экранизацией Толкиеновской эпопеи. Маргарита неоднократно пыталась растормошить мать на разговор, но та только отшучивалась. Девушка пыталась что-то разузнать у знакомых пуристов, но те наотрез отказались обсуждать тему кинематографических экспериментов над эпопеей.       Аникеева отнеслась к сегодняшнему разговору более чем серьёзно и излагала Рите свои аргументы, как будто делала доклад на Оксфордском конгрессе по мифологии. Та слушала, открыв рот, потому как большая часть информации была для неё совершенной новостью.       — Ты пойми, деточка, — Варвара говорила с обезоруживающей улыбкой и для убедительности положила ей руку на запястье, — сказка есть сказка, их сочинять никому не возбраняется. Но какой уважающий себя учёный станет изобретать альтернативную историю? Люди всё это уже проходили неоднократно: сначала — когда вышла профессорская эпопея, потом — когда была снята кино-эпопея, будь она неладна… Но с тех пор прошло как-никак больше полувека. Жанр фэнтези существенно изменился. Ты же молодая, современная девушка, как ты можешь всерьёз изучать язык гномов или эльфов?       Рита насупилась под пристальным осуждающим взглядом и неуверенно выдавила:       — Но ведь это составная часть творчества профессора…       — Разумеется! Составная! Нет ни одного великого учёного или писателя, который бы на досуге не занимался сомнительными вещами. Вот и покажи, чем профессор на самом деле завоевал мировой авторитет, и обоснуй, что сочинение сказок было для него чем-то вроде забавы — чтобы как-то компенсировать недостаток внимания семье. Между прочим, — Варвара доверительно подавалась вперёд, — существуют очень серьёзные исследования о том, что профессор создал свою эпопею исключительно под влиянием комплекса вины перед погибшими на войне друзьями и перед семьёй, которая так редко его видела. Напиши об этом. Поверь, это будет по-настоящему научный подход и новое слово. Я дам тебе все необходимые источники. И статью опубликуем как можно быстрее.       Голос у Варвары был негромкий, и слушать его обычно было приятно, но сейчас в нём сквозило лёгкое нетерпение. Рита неуверенно кивала в ответ, попутно уточняя какие-то детали о том, как связаны между собой сюжеты профессорской эпопеи и древнефинской «Калевалы». Со стороны казалось, что обе наслаждаются учёной беседой. И вот как раз в тот момент, когда Варвара Серафимовна рассказывала юной протеже о том, как профессор адаптировал для своих целей сюжет «Беовульфа», в аллее показался первый человек.       Надо сказать, что когда впоследствии обе пытались вспомнить, как он выглядел, получалась странная картина. По мнению Аникеевой, человек этот был очень высокий, плотного телосложения, довольно пожилой, с буйной кудрявой шевелюрой, седоватой бородой и усами, в какой-то странной хламиде, похожей на древнегреческую; в руке у него был кувшин с вином. Рита же утверждала, что мужчина был скорее низкорослый, с небольшим брюшком, в дутой куртке, объёмных бермудах и стоптанных кроссовках, а в руке держал кружку с чаем.       На самом же деле, это был среднего роста мужчина на вид лет пятидесяти с небольшим, с тёмно-русыми с проседью кудрявыми волосами, густыми усами и бородкой, в серой ветровке, под которой была просторная рубаха без галстука, и старомодных помятых джинсах. Черты лица его были приятны, а внимание приковывали глаза — большие и цепкие, за толстыми стёклами очков. Словом, его можно было бы принять за обыкновенного питерца, если бы не внимательность, с которой мужчина осматривал статуи Летнего сада, и фотокамера в руках.       Поравнявшись со скамьёй наших дам, прохожий рассеянно посмотрел на них, слегка прошёл вперёд и опустился на соседнюю скамью. Варвара, как будто не обращая внимания, снисходительно продолжала:       — Ритуль, ну посуди сама: ты серьёзно рассуждаешь о том, почему гномы решили покинуть Синие Горы и вернуться в Эребор, как будто это было на самом деле. Конечно, любая сказка поучительна для нас, в особенности, если её автор — известный учёный, но нельзя же относиться к «Хоббиту» как к серьёзному научному исследованию. Ты ведь пишешь не в художественный, а строго научный журнал. А по твоему рассказу можно подумать, что гномы действительно существовали!..       Рита задумалась, но потом, видимо, что-то решив, подняла глаза:       — А как же… Поместье?       При этих словах Варвара едва ли не подпрыгнула.       — Что — Поместье?!       — Мама немного рассказывала, как вы с ней посещали Поместье, и там услышали про Эребор и Синие Горы от самого Квартиросъёмщика…       — Запомни, Ритуля… — голос Варвары обрёл стальную жёсткость. — Поместье — плод больной фантазии некоторых особо экзальтированных фанаток. Если бы не эта бредовая идея, мы с твоей мамой до сих пор были бы лучшими подругами.       На этой не очень оптимистической ноте разговор пришлось прервать, поскольку мужчина вдруг поднялся и направился к дамам.       Те поглядели на него удивленно.       — Извините меня, пожалуйста, — заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...       Пока он говорил, дамы ошарашено разглядывали его. На Риту иностранец с первых же слов произвел очень положительное впечатление своим более чем демократичным видом, а Варваре не понравился вовсе — по той же причине. При этом обеих заинтересовал до крайности.       — Я присяду, если позволите, — вежливо попросил иностранец и, не дожидаясь ответа, опустился на угол скамьи и тотчас вступил в разговор.       — Если я не ослышался, вы, кажется, говорили, что профессор написал эпопею о Средиземье исключительно ради забавы?       — Нет, вы не ослышались, — с лёгким нажимом ответила Варвара, старательно пряча удивление. — Это общепринятая точка зрения. В научных кругах, разумеется.       — Так, так… — с улыбкой пробормотал незнакомец и почему-то потёр руки. — Круто! — он посмотрел на дам смеющимися глазами и заговорщицки прошептал: — Судя по всему, вы, помимо всего прочего, ещё и не верите в реальность Поместья?       На этот раз Варвара была сама безмятежность.       — Ну почему же? Верим, как верят в реальность иллюзий, заблуждений, ложных идеалов, — чуть улыбнувшись, ответила она.       Незнакомец окинул их ещё более внимательным взглядом:       — Ясно. У вас выработался совершенно устойчивый иммунитет к произведениям профессора и английской культуре вообще.       — Смотря к какой культуре, — Варвара уже достаточно пришла в себя, чтобы воспользоваться ситуацией. — Если речь идёт о многочисленных исторических подлогах вроде Короля Артура и Мерлина, то да — это всё вызывает у нас не более чем жалость к тем, кто в это верит.       — Значит, по-вашему, и Робина Гуда не существовало? — на лице странного незнакомца блуждала блаженная улыбка.       — Разумеется, — сохраняя дипломатическую вежливость, ответила дама, — большинство нашего учёного мира сознательно и давно перестало верить сказкам о Робине Гуде.       Иностранец вдруг подхватил у Варвары руку и быстро пожал её, так что она даже не успела отдёрнуть.       — Но, позвольте вас спросить, — на его лице появилось тревожное раздумье, — как же быть с двумя полноценными эльфийскими и одним гномьим языками? Как быть с многочисленными хрониками утраченных сказаний?       — Увы! — снисходительно ответила Варвара, — всё это лишь плод воображения одного-единственного человека. Вряд ли стоит рассматривать это как самостоятельную научную проблему.       — Замечательно, — обезоруживающе улыбнулся иностранец, — вы полностью повторили мысль так уважаемого мною Кристофера. Но вот курьез: он совершенно не верил в возможность визуализации Средиземья, а когда это всё же случилось, как бы в насмешку над самим собою, воспринял кино-проект как реальное издевательство над первоисточником и едва не затеял судебную тяжбу.       — Кристофера Толкиена можно понять, — в глазах Варвары вспыхнул интерес, — он не мог рассуждать непредвзято, всё-таки профессор его отец, а детям того времени свойственно было идеализировать родителей, — при этих словах она бросила быстрый взгляд на Риту.       — А знаете что? — Рита неожиданно отмерла, восприняв взгляд патронессы как поощрение, — может, этот ваш Кристофер и сын своего отца, но совершенно ни черта не смыслил в киноискусстве!       — Именно, именно, — рассмеялся незнакомец, прежде чем Варвара успела одёрнуть Риту. — Ведь говорил я ему тогда перед первой читкой сценария: «Вы, сэр, даже не представляете себе масштабов современного кинематографа! Вас не поймут, ей богу, не поймут».       Варвара Серафимовна онемела. «Перед первой читкой? Какого сценария?? Что он несёт?»       — Но вот какой вопрос меня беспокоит, — продолжал мужчина, совершенно не обращая внимания на состояние сидящей рядом с ним дамы, — если всё это было лишь плодом чьего-то воображения, как же тогда объяснить, что огромное количество людей за небольшой срок сумело воссоздать целый пласт культуры? Кто же направлял их действия, чтобы они были слаженными и не противоречили друг другу, да ещё и казались правдоподобными?       Он посмотрел на Риту, и она смешалась.       — Сами люди и направляли, своей собственной фантазией и воображением, — неуверенно ответила она, хотя уже призналась себе, что вопрос этот не столь уж прозрачен.       Мужчина кивнул, вроде бы соглашаясь, но продолжил:       — Но разве для пробуждения фантазии не требуется хоть какая-то аналогия? Как вы станете воплощать свой замысел, если совершенно не представляете его себе? Подумайте сами, как же человек способен сочинить что-либо, если бы каким-то образом не имел об этом некоторое представление? Ведь, согласитесь, при всей силе ума человек очень часто становится жертвой эмоциональных потрясений, начинает принимать желаемое за действительное, призрачное за реальное… Что же делать, чтобы не свихнуться и в то же время убедить окружающих в правдоподобии своего замысла? Ну, в самом деле, — неизвестный как-то особенно внимательно заглянул в глаза Варваре, — вот Вы, например, чувствуете настоящее счастье в момент понимания того, что читаете или смотрите, только-только входите во вкус, налаживаете контакт с героями, спорите с ними, помогаете им, и вдруг… — он внезапно остановился и хитро прищурился, — кто-то очень близкий и важный для вас тихонько похлопывает по плечу и участливо так говорит: «Да Вам, барышня, лечиться надо... Какое такое Поместье? Заигрались вы, господа и дамы!» И вот ваше счастье закончилось. Осталось горькое чувство неловкости перед окружающими и глубокой вины перед собой неизвестно за что — то ли за то, что не смогли отстоять свою точку зрения, то ли за то, что поддались искушению иллюзий… Отныне ничто другое, кроме собственной репутации, вас уже не волнует. Но как бы вы ни старались походить на других и быть трезво и рационально мыслящими, вас будут подозревать до конца жизни, а вы до конца жизни будете тщетно подтверждать свою душевную благонадёжность… И хотя находятся такие, кто сам пережил подобное, для вас всё заканчивается трагически: однажды вы просыпаетесь и понимаете, что реальность взяла над вами верх, и вы всю свою жизнь потратили на то, чтобы опровергнуть чью-то сумасшедшую идею. И вам тошно оттого, что вы знаете: помнить будут не вас, а как раз эту сумасшедшую идею… Поэтому, — он мягко улыбнулся сильно побледневшей Варваре, — можно, конечно, взять тайм-аут, съездить развеяться куда-нибудь в горы… В Альпы, например? Только, что если вдруг накатит воспоминание и разрушит все благопристойные рациональные планы? Вдруг неудержимо потянет в Дом у пруда с маяком? Сколько поколений прошло через этот Дом, пока он не опустел? Никто уже и не помнит, как всё начиналось… Неужели и теперь думаете, что это сумасшествие? Может быть, правильнее было бы сказать, что кто-то крепко взял за душу, врос в неё и не отпускает?       Варвара Серафимовна с напряжённым вниманием слушала рассказ о Доме и об отвергнутых когда-то вместе с лучшей подругой мечтах и фантазиях, и в глубине души поднималось подозрение: «Кто же он такой?»       «Надо будет ему возразить так, — решила Варвара, — да, все мы хоть раз в жизни поддаёмся обаянию воображения…»       — Все мы хоть раз в жизни поддаёмся обаянию воображения, — неожиданно продолжил мужчина, и женщина почувствовала страх. — Но не все легко отметают его как помеху на пути осуществления жизненных целей. И лишь немногие осознают, что может быть оно одно способно сделать жизнь по-настоящему наполненной и яркой.       «Какая-то нелепая постановка вопроса...» — возмутилась про себя Варвара, а вслух добавила:       — Вот уж не думаю, что с помощью воображения человек способен сохранять душевное равновесие и уверенность в завтрашнем дне.       Незнакомец строго посмотрел на неё.       — Вы давно уже отказали себе в этом удовольствии, мадам. Вы насквозь рациональны и прагматичны, но стали ли от этого более уверенны? И, тем не менее, у Вас есть шанс.       — Что ещё за шанс? — прищурилась Варвара.       Он продолжал гипнотизировать её:       — Вы вернётесь к тому, с чего начали. К мечте.       С минуту вокруг них стояла звенящая тишина. Потом раздался нервный смешок.       — К мечте, значит? И как же это произойдёт? Кто же, по-вашему, направит меня к этой самой мечте?       — Ваша лучшая подруга. Потому что её дочь уже заставила Вас вспомнить о том, что, как Вам казалось, Вы давно похоронили в душе.       Тут Рита, всё это время сидевшая как во сне, очнулась и, слегка заикаясь, совершенно не к месту спросила:       — А-а... Вы к нам из Англии приехали?       Незнакомец на миг задумался, а потом широко улыбнулся:       — Да, пожалуй, что из Англии. В данный момент... Вы правы, деточка, мне следовало представиться для такой длинной беседы. Меня пригласили на консультацию для съёмок одной фантастической киноленты.       — Очень приятно, — смущенно и хором выдохнули обе.       Ситуация, кажется, немного разрядилась.       — А какого рода консультации Вы проводите? — Варвара всё-таки не до конца успокоилась.       — Я специалист по спецэффектам. Ну, знаете, компьютерная графика и всё такое…       — Так Вы дизайнер! — Варвара с облегчением вздохнула. — Вот почему Вы так горячо отстаиваете истину воображения.       — Совершенно верно, — кивнул мужчина и неожиданно добавил: — Сегодня на этом самом месте истина наконец-то восторжествует.       Обе женщины опять слегка напряглись, а странный собеседник придвинулся к ним и негромко сказал:       — Имейте в виду, всё, что делал профессор, было очень и очень серьёзно.       — Видите ли, — Варвара почувствовала, что опять заводится, — мы уважаем Вашу точку зрения, но сами придерживаемся несколько иной…       — А не надо иных! — безапелляционно и весело воскликнул мужчина, – просто профессор создал мир, и больше ничего.       – Но требуется же какое-нибудь обоснование... — начала Варвара.       — И оснований никаких не требуется, — ответил незнакомец и заговорил негромко, причём его акцент почему-то пропал: — Всё просто: в земле была нора, а в норе жил хоббит....