После Бала

      Ну, где же ты?       Сара подошла к окну, встала в самый дальний угол и приподнялась на цыпочки, стараясь половчее извернуться. Если смотреть вот так – можно увидеть самый край кладбища... можно увидеть дымку, поднимающуюся от могилы...       Нет. Ничего похожего.       Что же, и здесь её тоже предали и бросили? Сара поджала губы. Неужели на неё обратили внимание лишь потому, что от неё требовалось совершить нечто определённое? А как же она сама?       Как-нибудь. Сама по себе. О любви ей ничего не говорили и обещать тоже ничего не обещали. Началось ведь не с любви – началось неожиданно и непонятно с чего. Странно ли, что и закончилось так же?       Той ночью она принимала ванну... а что ещё ей оставалось делать? Не-жизнь в замке, как оказалось, почти ничем не отличается от жизни в отцовском трактире – кроме того, что комната чуть роскошнее и никакой надежды покинуть её вовсе нет. Даже призрачной. Граф не отпустил бы её в неведомые края: она была связана с Альфредом. Да и что ей делать в тех краях? Мир за пределами родного дома для неё оказался негостеприимен. Как предполагаемую любовницу графа её принимали, но что сама по себе значила Сара Шагал?       Ничего. Рыжая девушка в ванне с пеной. Может быть, даже и не очень красивая. Бледная и худая на фоне деревенских девиц. Да у неё даже грудь однозначно имелась только в корсете! А так... Недоразумение. Она сама вся была недоразумение – неприкаянное, неупокоенное, не любимое никем и не нужное никому. Ей казалось, что она упёрлась в стену, мир вокруг неё замкнулся, причём раз и навсегда. Что дальше? Скука сведёт её с ума?       Отложив губку, Сара закрыла глаза... и вдруг ощутила что-то. Что-то очень странное, как будто в окружающую её реальность вплелось то, чего там никак не должно было быть. Ей было знакомо это ощущение...       Так граф появлялся возле неё – неожиданно, словно из ниоткуда. Первый раз это случилось именно тогда, когда она была в ванной...       Что-то приблизилось к ней; запахло тленом и духами. Зашелестела ткань... Сара тревожно сжалась. Она всегда боялась незнакомцев: те не приносили ничего хорошего... так папа говорил. Но одновременно – волнение распространяло по телу странную слабость... девушке хотелось целиком окунуться в неизведанное и отдаться ему, что бы оно ни влекло за собой.       Лёгкая рука, прохладная, как мраморная, приподняла за подбородок её лицо. Пальцы другой руки, тонкие, с острыми ногтями, очертили шею... невесомо погладили грудь. Часто дыша, Сара открыла глаза.       Женщина, которая смотрела на неё, пристально, не мигая, была очень похожа на графа. Её лицо… Сара точно видела его во время Бала. Она запомнила... Но когда незнакомка поцеловала её – властно, напористо, как мужчина, – эта мысль выскочила у Сары из головы, как и все другие мысли. Её сопротивление было отметено в сторону; осталось только желание, чтобы её целовали, ещё и ещё. Да, это была женщина. Но ведь Сара уже столько раз согрешила?       Мысль об этом вызвала томление у неё внизу живота. В пансионе она играла в поцелуи со своей подругой; но ведь... это могло быть больше, чем игрой? Правда? Этот противный виконт что-то делал с глупым Альфредом – она это просто знала. Альфред всё ещё был её созданием, но принадлежал словно не ей. Лишь когда она попыталась заставить его замолчать, как будто схватила за горло, тогда да – Сара почувствовала, что всё ещё имеет власть над ним.       – Ты ведь была с мужчиной? – спросила её незнакомка волнующим сочным полушёпотом. То, что у неё был акцент, очень сильный, делало её ещё более необыкновенной... Сара захотела, чтобы она поцеловала её ещё раз. Но что ей ответить?       – Да, – она опустила глаза, – да, но только...       – Что только?       – Один раз... госпожа.       – Синьора. Все называют меня так. Но ты, – она улыбнулась, своей ужасающе прекрасной улыбкой, – можешь звать меня Лоренца. Поднимись.       Она не отвернулась, когда Сара поднялась из воды и, неловко переступив бортик, закуталась в простыню. Более того, она сама вытерла её – всё тело, сзади, спереди и особенно между ног. Её рука задержалась там надолго, а пальцы сквозь ткань двигались так, что Сара, дрожа, почувствовала, как ей становится горячо... Наверное, она упала бы; но Лоренца удержала её и, мягко похлопав напоследок там, где ласкала, словно для острастки, увела с собой в спальню. Там они целовались... простыня скользнула к ногам Сары, а за ней соскользнула и Лоренца. И, прижатая к стене, ошеломлённая фройляйн Шагал впервые узнала, что можно сделать с женщиной губами, языком, пальцами, проникая так глубоко... это разительно отличалось от всего, что она знала о любви. Расставив ноги, запрокинув голову, она всхлипывала, жадно глотая воздух, пока низ живота не отозвался жаркой волной, пока она вся не затрепетала и колени у неё не подогнулись.       – С мужчиной – было так же? – спросила Лоренца, выпрямившись и обняв её.       – Нет, – выдохнула Сара. – Нет, синьора...       – Конечно нет, – усмехнулась Лоренца, заводя ей руку сзади. – Что они могут, а? – и девушка застонала, оказавшись верхом на её ладони, снова ощутив в себе её настойчивые, жёсткие пальцы. Лоренца прижала её к стене лицом – и всё повторилось ещё раз. В этом она оказалась жестока – и не останавливалась до тех пор, пока Сара не задёргалась в сладких муках, не в силах даже умолять её. Она поранилась клыками до крови, у неё всё лицо было в слезах – но плакала она от восторга. Лоренца медленно провела по её нижним губкам, наслаждаясь отголосками последних содроганий.       – Горячая, как огонь, – прошептала она, прежде чем облизать пальцы. – Попробуй, – и поцеловала Сару. Та не ощутила ничего особенного – кроме того, что поцелуй свёл её с ума. Сама не помня, как, она позволила уложить себя на кровать; Лоренца, улыбаясь, уже склонилась над ней... как вдруг вскинула голову и зашипела. Миг – и она обратилась в туманное облачко; Сара даже не успела сообразить, что спугнуло её и куда именно она умчалась. Что произошло? Придёт ли она ещё? Сумеет ли погасить страсть, бушующую в ней? Девушка не желала ничего больше: похоть терзала её сильнее, чем голод. Так же было, когда она обратила Альфреда. Они, пьяные от крови, напуганные едва не застигшим их рассветом, ввалились в какой-то подвал... и долго, задыхаясь, никак не могли перестать то целовать, то кусать друг друга. Но когда дело дошло до близости, он, жалкий неумеха, причинил ей только боль – ничего приятного! Разъярившись, Сара ударила его по лицу – так, что он умылся кровью. Что было потом, она не помнила, но вряд ли что-то хорошее. Альфреда было за что ненавидеть, Сара не сомневалась. В конце концов, разве не он сейчас был окружён всеобщим вниманием? А за что ему такие заслуги? За то, что он бросился спасать её, когда она не нуждалась в спасении? Или за то, что он струсил и вернулся, даже не попытавшись найти себе другого пристанища? Надо же! Как можно быть таким жалким, таким слабым?       Лоренца вернулась на следующую ночь – но далеко не сразу. Прежде всего Саре пришлось побывать на несостоявшемся ужине, поговорить с профессором, понаблюдать за тем, как виконт носится со своим драгоценным Альфредом... услышать мучительный вопль графа, огласивший коридоры замка. Она как раз задумалась, не может ли это означать, что его сиятельства больше нет, когда зашелестела штора. Сара испуганно обернулась...       Лоренца выглядела очень рассерженной, но глядела при этом вовсе не на неё. Что-то разозлило её ещё раньше.       – Мужчины! – наконец громко произнесла она. – Подумать только! Это ничтожество даже не может исполнить один-единственный приказ! Видела его, да? – она взглянула на Сару. – Не может быть, чтобы он даже не посмотрел на тебя за столом! Его матушка была самой настоящей потаскухой, и он такой же. Все мужчины таковы, но он... он даже не в силах подчинить себе твоего графа, – с издевкой усмехнулась она. – Придётся тебе, bella mia, сделать это самой.       – Синьора, вы говорите о том... господине, который сидел с нами за столом? – уточнила Сара.       Лоренца круто изогнула бровь:       – Гляди-ка! Не такая уж ты и дурочка. Да, он обратил твоего графа... справился с ним, жалкое ничтожество! Привык действовать за спиной, – она усмехнулась. – Трус! Привык стоять на коленях и подставлять свою дырявую задницу всем, кто ни попади... Но твой граф не такой дурак: этого товара ему не надобно. Грязь... он в его глазах – грязь! – она засмеялась. – А вот ты не такая. Ты всё ещё можешь вернуть себе его – если захочешь. Будь ты всё ещё такая, какой сюда пришла, он и был бы твой.       – Но он не любит меня! – с живостью возразила Сара. – Он даже Альфреда любит больше...       Лоренца усмехнулась:       – Любит? Вот уж нет! Он любить не может. Он его хочет – сильно хочет; но любит – нет! Не говори о нём таких слов.       – Хочет? – переспросила Сара. Это для неё было ново. – Но разве... разве...       – Что, мальчишка с его сыном? Тебе странно? О, ничему не удивляйся, что есть между ними. Этот бастард всегда получает всё, что только пожелает – иначе они навсегда рассорятся, понимаешь меня?       – Бастард? – удивление Сары росло. – Так виконт ему не сын?       – Сын. Ему и служанке его жены, – Лоренца засмеялась. – У него ни за что не должно было быть детей! Но он всегда добивается своего – конечно, когда в дело не вмешивается его сын. Не пожелай он мальчишку себе, твой граф, пожалуй, швырнул бы тебя нам той ночью. Думаешь, почему он так переменился с тобой?       – Неужели из-за Альфреда?       – Конечно из-за Альфреда! Что он предложил ему прямо перед замком... он тебе не сказал, а? Конечно нет, и не скажет! Послушай, а может, он и приказал тебе обратить его? Где он был, когда ты укусила мальчишку?       – Я не знаю, – Сара покачала головой. – Я совсем ничего не помню... Мне хотелось оказаться где-то очень далеко, вот и всё.       Она не лгала: перемена, которую она обнаружила в графе, его жестокость, его ошеломительный холод... Сара не думала, что он может быть таким. Но если вампиры любить не могут, если с самого начала он только и делал, что лгал, тогда всё объяснимо. «Значит, всё, что я видела, совсем не любовь, – подумала она. – Значит, так и есть. И я тоже должна быть такой. Только такой».       – А что, если я уничтожу Альфреда? – спросила она. О разговоре с профессором она решила не говорить. В конце концов, можно ли доверять и Лоренце?       – Ты не можешь.       – Могу! Я ведь совсем не собираюсь вредить ему. Он будет несчастным, если останется вампиром, и я хочу, чтобы он не страдал больше. Только я не знаю, как заставить его...       – Я помогу тебе, – улыбнулась Лоренца. – Чем только смогу. Но ты будешь слушаться меня и делать всё, что я буду говорить. Поняла?       – Да, синьора! – Сара шагнула к ней. – Пожалуйста, научите меня. Никто не может это сделать – только вы.       «И никто не сможет защитить меня от графа», – добавила она мысленно. Почему-то в тот момент ей казалось, что Лоренца защитит её. Как же может быть иначе? Когда итальянка, не говоря ни слова, притянула её к себе, Сара ни в чём не сомневалась. Она была опьянена и оттого безрассуднее, чем когда бы то ни было. Лоренца опрокинула её на постель, задрала ей юбки и снова прильнула губами к её нижним губкам, настойчиво скользя между ними своим проворным, юрким языком. Плохо понимая, что делает, Сара прижала её голову к себе. Ей хотелось, чтобы граф оказался у дверей. Он должен был и видеть, и слышать... «Но да, – подумалось ей, – он же спит беспробудным сном».       Может быть, поэтому их ночь оказалось такой насыщенной? Лоренца сняла с неё платье, разделась сама – и Сара убедилась: да, она очень красива. У неё были округлые полные груди, стройная талия и бёдра, а кожа белая, как снег; невозможно было не любоваться этим телом, на котором даже роды не оставили заметного отпечатка. Лоренца легла с ней, и Сара, сгорая от смущения, желания и любопытства, смогла изучить её всю – руками, пальцами, даже губами... Да, она пала. Безвозвратно пала.       Но падать было приятно. А ещё – слова Лоренцы очень будоражили ей кровь.       – Ты сможешь делать всё, что хочешь, и долго... Унизь его и растопчи, замучай до смерти! Твои враги должны захлёбываться слезами и кровью, bella mia, – Лоренца придвинулась к ней ближе, её глаза горели огнём. – Думай о том, как он будет гореть на солнце, – она безошибочно нащупала самое чувствительное местечко между ног Сары, уже порядком ноющее от бесконечных ласк, но разве ей было достаточно? – Ты тоже будешь гореть. Ты горишь?       – Да, синьора... – всхлипнула Сара, всё быстрее лаская её в ответ, содрогаясь от ощущения под пальцами чужой плоти, разгорячённой, жаждущей и влажной, как её собственная. Лоренца ущипнула её сосок, шлёпнула сбоку по груди – Сара заохала и вскрикнула, судорожно сжимаясь вокруг пальцев, терзавших её лоно. «Убью Альфреда, – подумала она. – Непременно его убью...»       Следующей ночью, проснувшись одна, голая, посреди разворошённой постели, точно с похмелья, она уже не была так уверена. Как никогда ей нужно было хотя бы принять ванну, но Лоренца не дала ей времени: явилась и немедленно увела на кладбище. Больше того – заставила лечь с ней в могилу. Сара слушалась, но так вяло... Лоренца дала ей своей крови и медленно, шаг за шагом, объяснила всё: что сказать Альфреду, как довести его до отчаяния, как вытеснить его волю... С этим Сара справилась. Она умела быть прилежной ученицей.       Наверное, у неё как-нибудь получилось бы и всё остальное, если бы она не столкнулась даже не с сопротивлением Альфреда – с реальностью, которая окружала его. С его любовью. С чувством, которому он отдавался целиком – и которое не то что не опустошало его, а напротив, давало ему сил бороться. Это ошеломило Сару больше всего. Как же так? Не-мёртвые же не любят! Это невозможно! Однако именно это невозможное сокрушило её собственные силы, когда Альфред всё-таки обратил внимание на перстень, подаренный ему виконтом. Оказывается, они ещё и обручились! И напомнил ему об этом – надо же, профессор! Вот предатель! Мечтал, чтобы она заставила Альфреда разлюбить виконта; а сам? Сожжённые дотла уже никого не любят! Неужели не ясно? Пепел есть пепел!       Итак, её силы Альфред превозмог – но кровь Лоренцы ему было не победить. Только благодаря ей Сара продолжала удерживать его, мучить, заставлять отталкивать виконта. Против Лоренцы Альфред был как цыплёнок. Можно было выкручивать его на все лады, слушая, как он пищит. А на рассвете – довести дело до конца...       Но граф не дал этому случиться. Он появился вовремя – и исхитрился напоить Альфреда своей кровью. Необычным способом – через поцелуй; только потому Сара не заставила Альфреда увернуться. Она-то ожидала, что поцелуй будет страстным, жаждущим...       И ошиблась. Граф преследовал одну-единственную цель: напоить Альфреда своей кровью. И когда это произошло, Сара тотчас очнулась – одна, в могиле, как будто Лоренца, потерпев поражение, предпочла удалиться. Выбравшись на поверхность, Сара бросилась в замок, к себе в комнату – у неё было так мало времени! Потом, переодевшись, поторопилась к графу, надеясь, что тот хотя бы отнесётся к ней мягче, вспомнив, какой она совсем недавно была... Не сможет противостоять себе. Альфред же ему не нужен! Альфред ни при чём!        Это были очень глупые надежды, конечно. А ещё Сара узнала, что больнее всего её создатель умеет ранить словом. Обратно в спальню она вбежала в слезах: ей было жаль прошлого, жаль себя... Что теперь делать?       И Лоренца больше не появилась – ни той ночью, ни следующей. Зато пришёл граф.       У него был странный вид. То есть, нет, с одной стороны, выглядел он как и всегда, а с другой – у него был странный взгляд. Неспокойный. Как будто что-то случилось. Сару охватило любопытство, и она согласилась помочь, хотя само предложение ей было как соль на раны.       Временами ей казалось, что она всё ещё любит графа, и она едва ли не впадала в отчаяние из-за положения, в котором оказалась. Но потом понимала: нет. Он даже не мог ничего ей предложить, кроме своего общества – ну и, может быть, платьев, безделушек... Рубиновое колье ей понравилось, конечно, и граф тоже был красив, хотя и не молод, но он определённо не был тем, о ком мечтала Сара. Всесильным, несокрушимым и недоступным он ей нравился – она была влюблена в этот образ, – но теперь, когда она узнала, что у него есть и сомнения, и слабости...       И создатель. Особенно он! То, что граф не может справиться с ним в одиночку, особенно веселило Сару, а когда она поняла причину, то уже вовсе не знала, смеяться ей или плакать. Как она могла поверить, что действительно нужна графу? И как Лоренца могла подумать...       Дверь с грохотом распахнулась. Сара замерла у окна.       – Вы всегда так неожиданно появляетесь, ваше сиятельство, – с укором произнесла она. – Даже не стучите...       – Не имеет значения, – отозвался граф, обведя комнату взглядом, – по крайней мере, ты действительно одна. Позволишь мне задать тебе всего один вопрос?       «Ой, – подумала Сара, – началось». У её отца было хотя бы одно несомненное преимущество: если он сердился, то врывался и начинал шуметь сразу, без предисловий. Но граф фон Кролок, очевидно, на то и граф, чтобы этого не уметь.       – Да, – сказала она. – Почему нет?       – Хорошо, – граф закрыл дверь, прошёл в комнату и тяжело опустился в кресло. Сара посмотрела на него с подозрением: обычно он двигался так плавно, что, казалось, собственный вес для него значения не имеет, а тут вдруг...       Что это с ним такое?       – Со мной ты или против меня?       Дурацкий вопрос.       – Но если бы я была против вас, разве я бы сказала? – усомнилась Сара.       И вздрогнула: граф поднял на неё глаза.       – Отвечай. На вопрос.       Это был приказ – и тут Сара ничего не могла сделать. Ни соврать, ни промолчать. Ничего.       – Я не хочу быть с вами, ваше сиятельство, – произнесла она. – Но и против вас... тоже не хочу.       Он это хотел услышать?       Граф кивнул:       – Хорошо. Тогда скажи мне: она говорила с тобой о моём создателе? Что она тебе говорила?       – Она?..       – Лоренца. Я знаю, она была здесь. И знаю, зачем. Можешь не отпираться, дитя: в этом нет нужды. Я не осуждаю тебя и в подробности вдаваться не хочу, потому что это лишнее, но, как ты понимаешь, об определённых вещах не спросить просто не могу.       – О вашем создателе?       – Да. Не сомневаюсь, о чём-то она тебе сказала... или проговорилась. – Фон Кролок постучал ногтями по подлокотнику; его лицо на миг приобрело почти свирепое выражение – Сара даже вздрогнула. – Это очень важный вопрос, так что...       – Вам не понравится.       – Не сомневаюсь. И всё же?       «Что же с ним произошло?» – пыталась сообразить Сара. Она хотела заглянуть ему в лицо, но граф, точно угадав её намерение, устремил взгляд в сторону. Ладно! Сара уселась на сундук, который стоял в изножье постели. Отсюда графа ей было видно очень хорошо. Не будет же он перетаскивать кресло?       – Ну прежде всего, – начала она, – он ничтожество.       – Это мне известно, – теперь граф выбрал новую тактику: смотреть в пол.       – Трус. Обманщик. Привык действовать за спиной, стоять на коленях, а ещё... вы правда хотите знать?       – Да, иначе не стал бы спрашивать.       – Ну его матушка была... не очень порядочной женщиной...       – Надо же! – граф засмеялся. – И кто же судит об этом? Женщина, которая, прежде чем иметь счастье встретить моего предка, действительно торговала собой! (Сара вздрогнула.) Да, да, это правда. Не удивляйся, дитя. Не ты одна не устояла перед ней. Мой предок также пал, хотя и прекрасно знал, кто она и в чём её обвиняют. В любом случае, даже если Роза фон Кролок и впрямь не любила своего супруга, оба её сына рождены от него – иначе младший из них не находился бы здесь и твоя подруга не предлагала бы ему когда-то место, которое теперь занимаю я. Если бы в нём текла чужая кровь, она поняла бы это, когда пила её. Каждый из нас способен понять такие вещи. Мы чувствуем своих.       – Родственников? – спросила Сара.       – Да, – кивнул граф, – тех, кто так или иначе близок нам по крови. Лоренца должна хорошо знать, каково это: среди тех, кого ты видела во время Бала, большинство – её потомки, обращённые ею же. Но я спрошу тебя снова: что ещё она говорила? Должно быть не только это, я чувствую.       – Что он не в силах подчинить вас себе. Что он в ваших глазах грязь, и потому вам не нужен...       – Ага! – граф развернулся в кресле. – Значит, ей бы очень хотелось, чтобы всё было иначе?       – Не знаю, – Сара пожала плечами. – Мне так не показалось. Не думаю, что она надеется...       – Но это может случиться, – перебил её фон Кролок. – Благодарю тебя, Sternenkind. Большего мне знать и не нужно. Ещё два вопроса...       – Вы правда так в этом уверены? – спросила Сара. Ей не понравилась эта спешка, она даже рассердилась. Зачем приходить, зачем спрашивать? Чтобы просто найти подтверждение собственным догадкам? Может быть, ей ещё и достанется, если догадки окажутся ложными? Очень хорошо! Думать не желает не она, но взыщут-то с неё! Очень справедливо и очень мудро. Граф посмотрел прямо на неё; и он тоже был рассержен. Сара рассмеялась про себя. Ай, как же так, ваше сиятельство! Вас раскусили!       – Что ж, назови хоть одну причину, по которой я не должен быть уверен в очевидном, – потребовал он.       Да он просто невыносим! Сара покачала головой.       – Вы и сами всё знаете, ваше сиятельство, – сказала она. – Гораздо лучше, чем я. И поэтому продолжаете прикрываться мной. Ведь правда же? Вы просто не хотите...       – Хватит, – резко перебил её граф. – Ты забываешься, дитя.       – Я неправа? – спросила Сара.       – Ты берёшься судить о том, о чём не имеешь ни малейшего представления. Как же ты можешь быть права?       – По-вашему, я никогда не любила? – она оскорбилась. Как он смеет говорить, будто она совсем ничего не знает?       Фон Кролок усмехнулся.       – По-моему, – произнёс он, – ты слишком много воображала.       – Воображала?! – Сара вскочила с сундука. – Да как вы... (Граф смерил её холодным тяжёлым взглядом.) Как же я вас ненавижу! – воскликнула она со слезами.       – А вот это вряд ли. Тебе просто неприятна правда, которая ранит тебя – таковы уж её свойства. – Граф вздохнул. – Безусловно, стать жертвой роковой любви возвышеннее, чем споткнуться о собственные иллюзии. Таковы уж мы все! – он поднялся с кресла. – Лучше сияющая, чистая ложь, чем правда, о которую так легко запачкаться. Доброй ночи, Sternenkind.       Он ушёл. А Сара разрыдалась.       Как можно быть таким ужасным, таким бестактным, таким чудовищным? И настолько не иметь сердца?! Хуже всего, что она и правда пошла за ним... Ну она могла бы полюбить его, могла – если бы только он был другим!       Каким? Она не знала. Но явно не таким, каким оказался на самом деле.       Ну да, она его, может быть, и не любила. Так ведь он для этого не сделал ровным счётом ничего! Подарки не считаются. Обещания и красивые слова – тоже. Да он просто не мог понять, что ей нужно, потому что сам её не любил!       Да, он прав. Сара утёрла слёзы и всхлипнула. Прав, конечно. Он всегда прав, и это всегда невыносимо. Как будто сам никогда ни обо что не спотыкался!       Ей ужасно захотелось как-нибудь отплатить ему той же монетой – просто чтобы знал. Только как?       «Интересно, а что делает этот его создатель?» – задумалась она.       Вроде бы он оказывал ей внимание за столом. И вроде бы у него тоже есть повод – может быть! – немножко отомстить графу. Сара утёрла слёзы, высморкалась в платочек и задумалась.       Потом потихоньку встала с постели и выглянула за дверь.       Коридор был тёмным и тихим: шаги графа давно отзвучали где-то вдалеке. Он ушёл, конечно, и больше никого в коридоре нет. Вероятнее всего, его создатель где-то у себя... Сара очень пожалела, что не знает замка. Ну ладно! Летать-то она умела.       Притворив за собой дверь комнаты, она вышла на галерею, там обернулась рыжей вечерницей и взлетела над башнями – высоко-высоко.       Ух! Воздух был таким холодным, что ей немедленно захотелось обратно – и в тёплую ванну. Но это, конечно, потом... Она решила облететь замок по кругу – не сидит же этот графский создатель без света? Наверняка нет! Ну или она потерпит неудачу.       Первое, что она обнаружила – комнаты виконта были не освещены: всё крыло стояло тёмное. Это уже почти её расстроило – ей казалось, что искать нужно там... В кабинете графа было темно; зато в его спальне, окна которой выходили на запад, горел свет. И ещё в двух окнах, которые явно принадлежали другой комнате...       Сара затаила дыхание – зависла в воздухе, взмахнув крыльями, – и плавно опустилась на карниз. Ура! Она его нашла. Детально рассмотреть полулежащего на кровати мужчину она, конечно, не могла, потому что летучие мыши видят в принципе неважно, но и не нужно было: успеет, наглядится. Она хлопнула крыльями о стекло; Генрих вздрогнул, уставился в её сторону и, как показалось Саре, какое-то время пытался понять, кто же она такая. Наконец он произнёс:       – Постучитесь лучше в дверь, милая фройляйн!       И снова уткнулся в книгу: оказывается, он читал. Вот наглец! Но Саре ничего больше не оставалось; поэтому, пролетев чуть влево, она туманом просочилась в окошко коридора и, как было велено, постучалась в дверь комнаты, которую занимал создатель его сиятельства.       Тот открыл чуть погодя. Сначала Сара уткнулась взглядом в его шею, наглухо замотанную шёлковым платком цвета слоновой кости и оттенённую тёмно-зелёным воротом халата; потом подняла глаза.       – Чем же я обязан вашему визиту в такой час, моя очаровательная фройляйн?       – Не ваша пока ещё, – отозвалась Сара, разглядывая его. У неё вызвал противоречивые ощущения его голос – мягкий, манящий. Это разве по-мужски? Или такие соблазнители были в моде... когда там это было? Генрих рассмеялся:       – Пока ещё! – повторил он. – Не стоит беспокойства, фройляйн: здесь вы в безопасности, даже если бы хотели обратного.       – Из-за графа? – спросила Сара.       – Не стойте в дверях, – Генрих подал ей руку, помогая переступить порог. – Разумеется – из-за него.       – Вы так боитесь его? Или, может быть, так ему верны?       – Нет. Я так его люблю.       Это было произнесено так просто, что Сара растерялась.       – И потому, – продолжал Генрих, – простите мне ту выходку за столом. Она была бестактной, глупой и жестокой, – но кто-то же должен был прекратить это безумие! Мне больно видеть, как Отти выставляет себя на посмешище; так пусть уж мы оба будем смешны! Вдвоём не так страшно... Он вас прислал ко мне?       – Нет, – покачала головой Сара.       – Жаль... Если бы он вздумал испытывать мою верность, я был бы весьма польщён.       – А если бы он говорил о вас со мной? Если бы пришёл ко мне за этим?       Генрих поправил платок на шее.       – Я был бы безумно удивлён... и, скорее всего, не поверил бы.       – А вы поверьте! – Сара подошла ближе. – Он просто позарез хотел знать, что говорила ваша создательница о вас. Точнее, надеялся услышать то, что ему было нужно.       – И что же, услышал?       «Ну вот, теперь и этот в сторону смотрит! – подумала Сара, чувствуя глухое раздражение. – Семейное это у них, что ли?»       – Скорее, сам придумал, – сказала она. – Что ваша создательница так хочет, чтобы вы подчинили его себе...       – Я? Что за чушь? – Генрих рассмеялся. – Как можно хотя бы в чём-нибудь подчинить себе того, кому – простите меня, фройляйн! – сам готов принадлежать, даже если это не в твоих привычках? Что должно произойти, чтобы...       Он запнулся – не договорил, и ему вдруг сделалось не до смеха. Он взглянул на Сару – и та увидела в его глазах страх: мгновенный, но глубокий ужас. Ей и самой стало жутко: что она только что сделала?       – Невозможно! – поддержала она. Вдруг слова будут иметь последствия? Нет-нет, она же окажется виноватой! Не надо! Генрих понял её, наверное, потому что улыбнулся.       – Конечно невозможно, – произнёс он. – Ах, Отти, с его привычкой цепляться за соломинку... Не худшая черта, конечно, но вот сейчас – это меня бесит.       Он перевёл дыхание. «И вправду трус», – подумала Сара. Вот что бы он сейчас нашёлся сказать, если бы не она?       – А что вы читаете? – спросила она, вспомнив про книгу, оставшуюся на кровати. Надо же как-то поддержать разговор! И разве не предупреждал её граф, что слова опасны? Она рассердилась на себя. Дура!       – Уже дочитал, – Генрих взял книгу и подал ей. – Возьмите, вам понравится. Она моя, не из библиотеки замка, так что берите хоть насовсем.       – Спасибо, – поблагодарила Сара и, как школьница, прижала книгу к груди, успев рассмотреть только название – «Опасные связи». – Знаете, я подумала: уже так поздно, а мне не терпится почитать...       Генрих кивнул.       – Доброй ночи, фройляйн, – произнёс он.       – Доброй ночи, господин фон...       Он покачал головой:       – Генрих.       – Хорошо, Генрих. Доброй ночи!       Он открыл ей дверь. Сара вышла из его комнаты, уже раздумывая, как будет искать свою собственную в этом хитросплетении коридоров, как вдруг услышала:       – Если я провожу вас отсюда к библиотеке, найдёте дорогу?       – Думаю, что найду, – отозвалась удивлённая девушка. Как он догадался? Хотя, наверное, это было не так уж трудно: к нему ведь она прилетела, а не пришла. Генрих вышел в коридор и предложил ей следовать за ним. Сара последовала, конечно же. А что ей ещё оставалось?       – Вам совсем не повредит, если вы изучите замок лучше, милая фройляйн, – сказал Генрих. Коротать путь он явно предпочитал за разговором. Сара смотрела, как ложится длинный, до пола, подол тёмно-зелёного халата вокруг его ног. Без каблуков, в обычных комнатных туфлях, создатель графа был едва ли выше Альфреда, и походка у него была совершенно бесшумной. В слабо освещённом коридоре он казался тенью среди теней – незаметный, если бы не растрёпанные светлые волосы. С Магды, что ли, решил взять пример? Девушка смотрела по сторонам, старалась думать хоть о чём-нибудь – чувствуя, как нарастает волнение, – и…       Граф возник словно из воздуха – точнее, вышел из-за поворота, задумчивый, уже в чёрном, как всегда, будто и не приходил к Саре меньше часа назад. Потом, очевидно, он почувствовал, что не один, и поднял глаза… Сара чуть не прыснула, закрывшись книжкой, но спряталась за Генрихом. На всякий случай.       Граф выпрямился. У него был вид оскорблённой невинности. Сара так и ждала, что он сейчас спросит: “Как прикажете это понимать?!” – но он не спросил ничего. Генрих посмотрел на него недолго, склонив голову, затем поправил платок на шее, развернулся, чтобы поцеловать Саре руку, сказал:       – Доброй ночи, милая фройляйн!       И пошёл обратно к себе. Сара готова была поклясться, что он смеётся.       – Что это значит? – спросил граф чуть погодя, когда вдали его уже не услышали бы. Ах, теперь спросил! Сара лениво пожала плечами:       – Я заблудилась… А вас не было. Доброй ночи, ваше сиятельство.       – Сара! – он остановил её. И по имени назвал, подумать только! Девушка обернулась.       – Я не могу говорить с кем захочу? – спросила она. – Я всё ещё ваша союзница? Или пленница, ваше сиятельство?       Граф не ответил на этот вопрос.       – Ты должна сознавать… – начал он.       – Что? Он не на вашей стороне?       Граф не ответил снова.       – Иди, – коротко бросил он. – Руководствуйся своим благоразумием… и не обольщайся, дитя, думая, что он лучше неё.       Сара рассердилась.       – А вы? – спросила она. – Вы лучше? Вы так думаете? Вы никогда никого не использовали и никому не лгали? Да все вы друг друга стоите – и вы, и она, и он! Пустите меня.       Она обогнула его, задев подолом платья, и ушла. Пусть думает, что хочет! А она правда устала и от него, и от всех этих игр, которые отказывалась понимать. Как только она могла думать, что в этом замке действительно найдёт своё счастье?       С ним!       – Кхе-кхе… ваше сиятельство! – к графу приблизился профессор. – Вы не меня ищете?       – Будь это месяц назад и будь у вас в руках осиновый кол… – граф взглянул на него. – Но теперь, пожалуй, уже слишком поздно.       – Неприятности с фройляйн Шагал? – сочувствуя, спросил профессор. – Понимаю вас, охотно понимаю…       – Не понимаете, – перебил его граф. – И, прошу вас, не делайте вид, профессор. Никаких неприятностей нет – всё просто кончено. И не нужно об этом.       – Но как же…       – Что, сегодня за ужином? Да бросьте, в самом деле! В этом было не больше искренности, чем ума у всех ваших коллег. Мне казалось, вы тоже это поняли... Скажите, профессор, пока вы занимались изысканиями, не попадалось ли вам опровержения того факта, что все обращённые вампиры погибают вслед за своим создателем?       – Подтверждения встречались, ваше сиятельство, но опровержения…       Граф слабо улыбнулся:       – Да… я так и думал, – вздохнул он. – Какая жалость! И никаких сведений о том, как можно ослабить связь либо, напротив, усилить её, не существует?       – Достоверных, вы имеете в виду? Не думаю, ваше сиятельство, – профессор покачал головой. – Есть только разного рода догадки… Но разве вы не изучили все книги, которые находятся в вашем распоряжении? Мне казалось, за годы…       – По-вашему, я не мог что-то упустить? Почему нет? – граф принуждённо рассмеялся. – Впрочем, конечно… Что ж, не буду вам мешать. Кажется, мне не до чтения сегодня… Простите.       Он повернулся и ушёл в ту же сторону, откуда и появился – к себе. Или – куда глаза глядят.       В замке было необыкновенно тихо – в коридорах, среди теней, копились безмолвие и пустота. Скоро… Граф провёл рукой по деревянной обшивке стены, всеми силами пытаясь отогнать ощущение грядущей тоски и одиночества.       Временами он ненавидел свой дар – даже не столько его, сколько глубокое понимание: вот сейчас открываются перед ним уже почти свершившиеся факты, которые он, как ни старайся, никак не в силах отменить. Потому что уже сделал всё, что мог.