***
Герберт всегда относился к принятым решениям очень серьёзно. Либо доводить всё начатое до конца – либо не начинать вовсе. Если уж он решался, ничто не могло его остановить! Только немного задержать. И только Альфред. Едва закрылась дверь и они остались наедине, как Герберт ощутил в себе яростную потребность расцеловать его немедленно. То есть хотелось, конечно, больше… Но целовать – да. Альфред пискнул, прижатый к двери, но сообразил сразу – поддался, всхлипнул в объятьях, стал отвечать, торопясь прильнуть к его губам. – О-о, Герберт! – прошептал он, когда виконт ненадолго отпрянул от него. – В ванную, – велел Герберт, чувственно понизив голос, и стиснул напоследок его прелестные округлые ягодицы. Альфред вздохнул – и нехотя поплёлся выполнять: – Ладно! Но я же познакомлюсь со старейшим вампирологом в мире, да? – И с его любовником! Не сомневаюсь, он до сих пор обожает знакомства, – Герберт вздохнул и пошёл к туалетному столику причесаться. Что творится у него на голове, он представлял, но в зеркало смог взглянуть без содрогания и остался очень горд собой. Из ванной донёсся тарарам и голос Альфреда: – Всё в порядке! Это просто мыльница! Герберт вздохнул. Ой, да что уж там! Как будто его самого в минуты задумчивости можно было без страха оставить среди бьющихся предметов. Почему-то когда речь шла о спасении фарфоровых вазочек, его дар не работал. Зато стоило Генриху устроить семейную сцену – и вот… Прямо с кровати швырнуло! А мог бы ведь прообниматься здесь с Альфредом и ничего не знать… Но теперь – он знал. И не собирался оставлять всё как есть. О трагической гибели дедушки он сокрушался не слишком – в конце концов, он никогда его не видел, – но через что пришлось пройти отцу по вине тётушки Лоренцы… Фредерику Герберт не винил: она за себя объяснилась. И слушая её, он понимал: у неё и впрямь был не такой уж большой выбор. Штефан фон Кролок должен был умереть – его участь была решена так или иначе. О себе Фредерика не думала – сколько там раз она пыталась покончить с собой? А кого ещё спасать на кладбище? Невелик выбор. Генрих получил от неё пощёчину. Справедливо. И маловато даже: Герберт ещё бы влепил. Надо же быть таким упрямым и бестолковым, просто ужас! Но это Генрих… у него иногда просто принцип: хуже, но по-моему! Всех сведу с ума, но своего добьюсь. Он даже отца выбешивает. И чем больше выбешивает, тем настойчивее отец ищет его взглядом среди гостей, каждый Бал. А как найдёт, где-нибудь рядом с Гербертом, так чуть не молнии мечет… не в адрес Генриха – просто ежегодная речь выходит чуть напыщеннее. Чуть яростнее. Гостям нравится… А как ведёт себя Генрих? Герберт подумал вдруг, что никогда в такие моменты на него и внимания-то не обращал. Да никто не обращал. Пророческие речи отца, полные неясных обещаний, полные превосходства над смертными – всем же это нравилось! Герберту не очень, правда. Он-то знал, что его papa – совсем не такой. Какой из него завоеватель мира? Кто? Он? Оставьте ему его кабинет, его книги, его прогулки под луной – ничего больше ему и не надо! И самое главное – не бросайте его одного, потому что долгое одиночество делает его несчастным и просто сводит с ума. Жестоко они втроём с ним поступили, неправильно! Конечно, в замке есть и Куколь, и профессор, а ещё есть Оди, и у них с отцом установилась самая глубокая взаимная симпатия, но… то, что они сделали, то, как они ушли… Впрочем, это ведь отец помог им уйти. Герберт не сомневался. Он пришёл проводить их, он заставил Лоренцу отцепиться от Генриха. Сама она ни за что его бы не отпустила. Но всё равно! Закончив с волосами, Герберт отложил расчёску на столик и загрустил. Так его и застал Альфред, когда вернулся из ванной. – Я всё! – объявил он. И заволновался: – Герберт? Что с тобой? – Хочу наподдать Генриху, – буркнул виконт. Альфред подошёл поближе. У него в руках всё ещё было полотенце. – За что? – спросил он. – За всё хорошее! – Герберт нахмурился: он не хотел вдаваться в подробности. – Зачем тебе полотенце? – Э… не знаю, – Альфред пожал плечами и бросил полотенце на сундук. – Так что ты хотел со мной сделать? – А?! – Герберт уставился на него. – В каком смысле? А, подожди, тебя тоже нужно одеть… послушай, ты же в состоянии сам надеть бельё и костюм? – Ну… да, – Альфред покраснел. – Думаю, да. Но если я запутаюсь, я тебя позову, ладно? В чём там можно запутаться? Но Герберт кивнул. Он поднялся с места, прошёл через всю комнату, выдал Альфреду из платяного шкафа костюм, забрал оттуда же свой и ушёл одеваться за ширму – прелестный образец псевдокитайской безвкусицы, расписанный снегирями, которые расселись на тоненьких веточках. Если кто и будет за кем подглядывать, то он за Альфредом, а не Альфред за ним, вот уж нет! И хотя за прошедшие ночи Герберт успел налюбоваться решительно всем, чем хотел, крохотные зазорчики между створками ширмы так и манили понаблюдать за ничего не подозревающим chéri в пикантной обстановке. Он же такой смешной в подштанниках! Хотя ноги у него красивые и ягодицы… смотреть бы и смотреть. Герберту нравилось ласкать взором изумительно вычерченные округлости, мечтая, как в следующий раз они окажутся в его ладонях, чтобы он мог ущипнуть их, сжать и как следует (с большим удовольствием) потискать. Также он очень хотел, чтобы Альфред обхватил его ногами, когда они в следующий раз будут вместе, или даже закинул ноги ему на плечи. Было бы очень приятно вести его к вершине, неотрывно наблюдая за тем, как меняется выражение его лица… но вот Альфред закончил одеваться – то есть застегнул жилет, расправил рукава и крахмальные манжеты рубашки и беспомощно взглянул в сторону ширмы. Герберт поспешил отпрянуть от зазора. – Герберт… ты не поможешь мне с запонками? – Одну минуту, mon ami! – крикнул виконт, торопливо оглядывая свой костюм на предмет беспорядка. Ещё он поправил брюки – чтобы его интерес к Альфреду не был заметен с первого же взгляда. – Ну, что там у тебя? Он вышел из-за ширмы. Альфред перевёл на него взгляд – и засмотрелся так, что чуть не выронил коробочку с запонками. Герберт её подхватил: – Что? – А… ничего, – Альфред смутился. Герберт закатил глаза. Да ну в самом деле! Они вдвоём сели на кровать. Герберт взял Альфреда за запястье… и вдруг обнаружил, что его шея, прикрытая крахмальным воротничком, выглядит по-особому привлекательной. Хотелось её укусить… ну или хотя бы уткнуться в неё. – Герберт… – слабо выдохнул Альфред, когда виконт именно это и сделал. – Не шевелись, mon chéri, – прошептал Герберт, искоса поглядывая на запонку. Он защёлкнул одну, потом взялся за другую. – Видишь? Это совсем не сложно! – Ну да, – согласился Альфред. – Я просто никогда раньше… (Герберт поцеловал его за ушком.) Ох… ты хочешь, чтобы мы никуда не пошли? – Я просто очень хочу тебя, – Герберт вздохнул. – Но нам придётся пойти. Знаешь, я хочу увидеть Анталя как можно скорее… Лоренца не должна добраться до него первой. Конечно, может быть, я тревожусь понапрасну, но откуда я знаю, что взбредёт ей в голову? В одном я не сомневаюсь: отец не просто так позволил этим голубкам оставаться здесь два года. Он давно мог бы подстроить их отъезд! Он мог бы повлиять на Бадени через меня – и Анталю ничего бы не осталось, кроме как следовать за ним. Я чувствую. – Ты бы ему приказал? – Альфред сфокусировал взгляд на нём. – Не Анталю, я имею в виду, а… ну знаешь, как создатель. Как Сара мне приказывала или как… – Да, я понимаю, – Герберт остановил его. – Ты имеешь в виду, стал бы я вообще это делать или смог бы переломить его волю, если бы возникла такая необходимость? Смог бы, я уверен. Но захотел бы? Нет. И мысль о том, что пришлось бы пойти на это, мне неприятна. Не хочу проделывать такое с тем, кому когда-то вроде как спас жизнь. Не уверен, что так уж сильно хочу его теперь видеть, но… Он задумался. Встречу с Анталем он выдержит, так уж и быть, даже если начнётся она плохо, но встречу с Бадени… Сейчас, этой ночью?! Захотелось пойти на попятный и остаться в спальне. Очень сильно. Да, но он ведь уже всё решил, не так ли? – Пойдём к зеркалу, – сказал он Альфреду и поднялся с места. – Я тебя причешу. Альфред послушался – Герберт даже отвёл его за руку. А вот что делать с его волосами… Эти мягкие, обманчиво послушные рыжевато-русые пружинки ни за что бы не легли волосок к волоску! Разве что с помощью целой банки помады… но вот уж нет уж. Поэтому Герберт просто расчесал их – старательно, чтобы не путались. Альфред был слишком хорош и так. Ах да, духи! Проблема заключалась в том, что их не было. Но ничего: Герберт решил, что ему вполне достаточно тонкого намёка на жасминовую эссенцию, который всё ещё витал вокруг него, а Альфред, простой и милый, может появиться без всяких духов. Нужно подобрать ему что-нибудь такое, сладкое и пряное, пока они ещё в городе, или цитрусовое… что-нибудь, что будет гармонировать с апельсиновыми цветами или с жасмином, если понадобится. – Обувайся, надевай пиджак и идём вниз, – сказал он Альфреду, любуясь им в зеркале. В новом костюме, в рубашке с крахмальным воротничком Альфред производил впечатление безупречно воспитанного юноши из хорошей семьи… красивый, скромный, послушный мальчик. Взрослый мальчик, уже мужчина – Герберт ещё как в этом убедился… ох. А что он скажет Анталю… и Бадени тоже? Он отступил и сел на диван. От волнения просто в желудке сжалось! Альфред заметил это и обернулся: – Герберт? – Мне нужно будет тебя представить! – прошептал виконт, в отчаянии сжимая ладони. – Сказать, кто ты для меня. Но как же я это сделаю? Что мне сказать, чтобы меня поняли правильно? Чтобы это было не пошло, не напыщенно, а… Он перевёл взгляд на Альфреда. Тот моргнул. И спросил: – А… а это обязательно? – Ну конечно обязательно! – Герберт возмутился. Вот недогадливый! – Нет, безусловно: то, что нам хватит одного гроба на двоих, если мы задержимся, будет понятно и так. Но я имею в виду совсем не это! От слова «спутник» меня тошнит, «любовник» – вульгарно, «возлюбленный» – просто ужас, «друг сердца» ещё хуже, а «друг» – это я даже говорить не хочу. «Компаньон» – немногим лучше, чем прислуга, и хотя это звучит официально, только Анталь может так спокойно называться этим словом! Ему не привыкать. И что мне тогда остаётся? – Герберт, – сказал Альфред, – я думаю, они правильно всё поймут. Тем более они уже знают… им твой отец рассказал, ведь так? И знаешь что? Я, честно говоря, сомневаюсь, что можно придумать что-нибудь подходящее… здесь ведь тоже плохо относятся к тому, что мужчины могут быть друг с другом, так? Вот у нас по закону… а в Трансильвании ведь всё определяет Австрия? Кажется, там тоже нет ничего хорошего. В общем, я имею в виду, вряд ли ты найдёшь слово, которое тебе понравится. Язык – душа народа, ну и всякое такое, а если народ относится к чему-то как… ты ведь понимаешь, правда? Он замолчал, словно от всего сказанного ему сделалось нехорошо, и с надеждой взглянул на Герберта. Виконт поморгал, осмысливая то, что услышал. – Нам надо поработать над твоим красноречием, mon chéri, – только и смог ответить он. Альфред попытался выдать всё так коротко и быстро, что его речь била в цель как пушечное ядро – с той же силой и теми же самыми последствиями. – Может, и так, – со вздохом согласился Альфред. – Послушай, а может быть, ты всё придумаешь по дороге? – Да тебе просто не терпится полетать над городом и увидеть других вампиров! – возмутился Герберт, – но смирился. Ему, может быть, самому не терпелось! Хотя если он ничего действительно не придумает, будет плохо. Парочка других вампиров – Генрих и Александрина – дожидалась внизу, на диванчике в гостиной, где Герберт накануне пытался прийти в себя с помощью шампанского. Им принесли кофе. Когда Герберт заглянул в гостиную, Генрих как раз поднёс к губам тоненькую фарфоровую чашечку, оттопырив мизинец. – А, вот и вы! – сказал он – и поставил чашку на столик, не сделав глотка. – Фредль! Чудесно выглядишь, тебе очень идёт, – он улыбнулся Альфреду и снова перевёл взгляд на Герберта: – Так значит, всё-таки летим? – А ты надеялся, что нет? – спросил Герберт. Генрих пожал плечами. – Я надеялся, что не придётся дважды появляться в одном доме без приглашения, – сказал он. – Да ещё и за одну ночь. Следовало бы сделать всё по правилам: записка, обмен любезностями, приглашение, ужин… – У нас нет времени на всё это, – оборвал его Герберт. – Почему? – Генрих сделал удивлённые глаза. – Ты планируешь так скоро вернуться в замок? И отчего же, позволь спросить? Мне казалось, ты любишь этот дом, а Фредерика… – он вздохнул и посмотрел на Александрину, которая продолжала спокойно пить кофе в течение всего их разговора. Александрина пожала плечами. – Фредерика отойдёт, – заключил Генрих. – Все мы отойдём – но не сегодня, конечно. На самом деле, я понимаю твоё желание уйти. Я тоже не хочу здесь оставаться. Алекс, где их пальто? – Тина принесёт, – Александрина допила кофе и поднялась с диванчика. – Я ей скажу. И вышла из гостиной, по пути улыбнувшись Альфреду. Тот ответил рассеянной улыбкой. Герберт ощутил прилив ревности. – Она полетит с нами, – сказал Генрих. Ему ничего приносить не нужно было: пальто и шляпу он оставил на кресле, так что теперь, позабыв про кофе, одевался. – Составит мне компанию, чтобы чувство одиночества рядом с двумя счастливыми парочкам не свело меня с ума. Да и самой Алекс будет полезно побыть подальше отсюда. После ссоры полезно пройтись… – Считаешь, что мы должны бросить Фредерику? Как отца? – спросил Герберт. Генрих посмотрел на него странным взглядом. – Хочешь обвинить меня? – спросил он. – Хорошо! Можешь даже возненавидеть меня – я не возражаю. Может быть, даже скажу тебе спасибо. Почему нет? – Ты это о чём? – удивился Герберт, но тут вернулась Александрина и сказала, чтобы они шли за ней в переднюю. Герберт увёл Альфреда, а пока они одевались – Генрих уже успел превратиться в летучую мышь и задремать вниз головой над входной дверью. – Мы могли бы искать тебя битый час! – сказала Александрина. Генрих пискнул что-то и выпорхнул в маленькое окошечко, задев висящий рядом колокольчик. Александрина посмотрела на Герберта. – Он часто себя так ведёт? – Да, – коротко ответил виконт и тоже обернулся нетопырем. За ним последовал Альфред, ну а потом и Александрина. Генрих тотчас присоединился к ней, и так, парами, они покинули сад у дома Фредерики и полетели на юг – над спящим городом, над заснеженными крышами, расстилавшимися внизу. Снег не шёл, и погода была почти безветренной – потеряться или сбиться с пути было трудно; должно быть, именно поэтому никто не спешил переговариваться. Один только раз Альфред отстал – чихнул в воздухе и почесал нос лапой. «Я в порядке! – воскликнул он, усиленно размахивая крыльями и догоняя Герберта. – Это всё снежинка! Или шерстинка… В нос попала!» «Осмотрю тебя, когда мы останемся наедине», – Герберт задержался, чтобы подождать его, – и, пользуясь случаем, куснул за ухо! Будет знать! Альфред хотел ответить тем же – но Герберт увернулся и, ловко нырнув между Генрихом и Александриной… столкнулся со встречным порывом ветра! «Доигрался!» – донеслось со стороны Генриха, пока Герберт пытался удержаться в воздухе. А сзади налетел Альфред и куснул прямо за хвост. Ай-ай-ай! Герберт погнался за ним. «Как дети», – вздохнула Александрина. «У них медовый месяц, – ответил ей Генрих. – Эй, мальчики! – позвал он. – Снижаемся!» «Куда?!» – Герберт глянул вниз – и понял, что они прилетели. Под ними был заснеженный сад, а в саду – прелестный песочного цвета особняк, создатель которого явно вдохновлялся венским барокко. Украшенный рельефными колоннами, лепными гирляндами, корзиночками, дом напоминал пышный торт со взбитыми сливками. – Мило, – только и смог сказать виконт, стоя на дорожке уже в человеческом обличье. О Люцифер! Даже если бы он наверняка не знал, что дом тот самый, точно бы это почувствовал. Чей же ещё это мог быть дом? Странное дело, но он как будто уловил далёкий, почти забытый запах духов, который защекотал ему нервы. Кардамон и роза, ваниль и сладкий миндаль… Вспомнилось сразу всё: и ослепительный камзол, расшитый золотом, и тонкие испанские кружева, безумно роскошные по меркам трансильванской знати, и золочёный набалдашник трости, и отблеск солнца в непослушных каштановых волосах. И восторженная речь, и сильные, хваткие до всего руки, и свет в небесно-синих глазах… Герберта слегка зашатало. Хорошо, что рядом появился Альфред, а потом и Генрих, который уволок их обоих за колонну: – Стойте здесь. – А ты куда? – Герберт подался следом, но Альфред удержал его: – Герберт! Ты разве не слышал? Мы сюрприз… – Без меня договорились?! – Герберт возмутился. – Могли бы и повторить! Он что, назло мне взялся действовать, да? Он выглянул из-за колонны: Генрих вместе с Александриной поднялся по ступенькам и уже стучался в дверь. Уже?! То есть сейчас… о нет. Герберт попятился. Нет! Он же даже не придумал нужных слов! А без них явиться нельзя. – В другой раз! – объявил он Альфреду и хотел уже было совсем уйти, как вдруг ощутил присутствие… даже прежде, чем услышал, как открылась дверь. Его словно окутало тепло – лёгкое, живое! – и удержало на месте. А потом он услышал голос. Голос, который не слыхал две сотни лет: – Генрих! Как, и вы, дорогая графиня? В такой час? Неужели что-то случилось?! Кто графиня? Какая ещё графиня?! Герберт чуть не выглянул из-за колонны – но вспомнил, что собрался бежать, и оглянулся, ища пути отступления. Если просто вспорхнуть над садом летучей мышью, будет видно! Надо незаметно, надо как-нибудь… – Мальчики! – донёсся до него голос Генриха – и привёл в состояние паники. – Идите сюда, скорее! – Нет! – Герберт рванулся из рук Альфреда. – Да пусти ты меня, пусти! Не пойду! – Но Герберт… – Альфред растерялся. – В другой раз! – Герберт не хотел ничего – просто бежать, как можно дальше, на другой конец Трансильвании… но тут Альфред повёл себя как предатель! Упёрся в него обеими руками – и Герберт даже ахнуть не успел, как очутился в опасности! Он только понял, что надо обернуться. И обернулся. Свет фонаря над дверью немного его ослепил… – Виконт! О нет. Раздался бег – и в следующее мгновение в Герберта влетел медведь в шелках. По ощущениям… Объятья были такой силы, что у виконта, кажется, хрустнули рёбра. Он попытался глотнуть воздуха… Кардамон и роза. Ваниль и сладкий миндаль. Герберта затрясло. Он боялся открыть глаза и увидеть… что увидеть? Он сам не знал. Изменило Августа Бадени время или наоборот, не тронуло… – Наконец-то! Наконец-то! – растроганно прошептал Бадени и еле слышно всхлипнул. – Дайте-ка я на вас посмотрю… – он немного отстранил Герберта. – Ну что же вы? Неужели меня боитесь? Герберт открыл глаза. Он взглянул в глаза Бадени – и сразу окунулся в их немеркнущую синеву, ласковую и светлую, ту, которую помнил и которая по-прежнему ранила его в самое сердце. Никто и никогда больше не смотрел на него так, словно все недостатки, достоинства, поступки, мысли, будущее, прошлое – всё безразлично, и он просто достоин счастья, потому что есть, и неважно, что происходит вокруг. Но как же так? Разве он не сделал всё возможное для того, чтобы потерять право на этот взгляд? – А я был прав! Вы ещё больше похорошели, – Бадени улыбнулся ему, оглядев его с головы до ног. Как и все вампиры, он был бледен, обращение навсегда согнало живые краски с его щёк, но ямочки на щеках остались те же, и улыбка… неужели жизнь во тьме нисколько не переменила его? – Быть счастливым идёт вам на пользу, – Бадени взглянул на Альфреда. – А это, должно быть, и есть тот прелестный юноша, о котором писал ваш отец? – А… да, – Герберт почувствовал нестерпимое желание почесать переносицу – или, может быть, провалиться сквозь землю. Что лучше сделать?! – Это… это мой Альфред.***
Первое, что Альфред понял – спаситель из него никудышный. Не то чтобы он не догадался об этом, когда пытался спасти Сару из когтей коварного, опасного и беспощадного графа фон Кролока (кого ещё спасать надо было, вот в чём вопрос!), но стоило ему попытаться помочь Герберту справиться с паникой… и вот. Он же не знал, что на Герберта будет кто-то напрыгивать! – Виконт! Радостный вопль – и Герберта чуть не сбило с ног что-то стремительное. Как разогнавшийся поезд! Но потом – Альфред увидел мужчину, который прильнул к груди Герберта с выражением полного блаженства на лице, шепча: – Наконец-то! Наконец-то! Первое, что Альфреда в нём поразило – это, конечно, нос. Он таких ещё не видел! Но с другой стороны – нос и нос, мужчина весь был само цветение и изобилие, прямо на зависть. Везёт же кому-то! И сочные губы, и упрямый подбородок, и волосы до плеч – настоящая львиная грива, только темнее, – и сложен как Геркулес. Носил бы ещё Геркулес вызывающие шёлковые халаты… А голос, когда он заговорил громче, у него так и вовсе оказался… Альфред не слышал такого. Целая симфония! И вся – о любви: – Дайте-ка я на вас посмотрю! Ну что же вы? Неужели меня боитесь? Герберт открыл глаза. Он заметно подался назад, словно желая отпрянуть… но в следующее мгновение, взглянув на своего визави, вздрогнул, и его горло несколько раз дёрнулось, точно кто-то ослабил на нём удавку. Он перестал сопротивляться. А мужчина, что-то сказав ему про счастье, вдруг повернулся к Альфреду: – А это, должно быть, и есть тот прелестный юноша, о котором писал ваш отец? Его взгляд был под стать голосу – полный очарования и беспредельно ласковый. Альфред и впрямь почувствовал себя прелестным. Иначе как бы он мог привлечь к себе такой взгляд? – А… да, – шевельнулся рядом Герберт. – Это… это мой Альфред. – О! Чудесно! Граф Август Бадени, – мужчина протянул Альфреду руку. – К вашим услугам. Знаете, я вас именно так себе и представлял. – А я… я тоже, – Альфред вздрогнул, только коснувшись протянутой руки. – Альфред В-викертс, – выговорил он, почти не запнувшись. – К вашим. Тоже… Рука Августа Бадени оказалась удивительно тёплой и мягкой, хотя, пожалуй, шире, чем у самого Альфреда. И крепче. Это точно. Он был сильнее, хотя и не такой высокий, как думал Альфред поначалу, – но в целом производил потрясающее впечатление. – Рад, очень рад. Так значит, вы обо мне слышали? Надо же! – Бадени перевёл взгляд на Герберта. – Мне любопытно. Что же вы рассказали своему возлюбленному обо мне, дорогой виконт? Хотя нет, знаете, пойдёмте в дом! Здесь так холодно! Было бы невежливо с моей стороны удерживать вас на улице, да ещё и в такую погоду… Он подхватил под руку с одной стороны Альфреда, с другой Герберта и повёл их обоих к крыльцу. Альфред мельком глянул под ноги – и ужаснулся, заметив его алые, в тон халату, домашние туфли с загнутым на восточный манер носком и открытой пяткой. Он же почти босиком! Но Бадени было не до того. – Друг мой! – сказал он притихшему Генриху, поравнявшись с ним. – Вы принесли мне счастье. И в честь этого прекрасного события мы должны… ой! Он вздрогнул – и остановился, точно на что-то натолкнувшись. Альфред глянул вперёд, и в полумраке коридора за открытой дверью вдруг увидел ещё одного вампира – и догадался, что это Анталь и есть. Кто другой это мог быть? Высокого роста, стройный, длинноногий, красивый, хотя и бледный, как тень из давно прошедших веков, Анталь стоял неподвижно и безукоризненно прямо, как свеча, и Альфред вдруг вспомнил графа фон Кролока – как тот замер, затих у ворот замка, словно море времени, о котором он говорил, вдруг раскинулось и зашумело прямо у него перед глазами. У Анталя Мадьяри тоже оказались серые глаза – прозрачно-серые, очень светлые. И смотрел он на Герберта – так, словно больше никого не замечал вокруг. – Это вы… – произнёс он тихо, и в его мелодичном голосе вдруг прозвучала горечь. – Конечно, я должен был догадаться. Я видел вас во сне. – Во сне? – встрепенулся Бадени. – Сейчас? Послушай… – Агошт, – обратился к нему Анталь, – прошу тебя, помолчи! Бадени возмущённо открыл рот, собираясь что-то ответить, – но поразмыслил и не ответил ничего, даже приложил к губам пальцы, показывая, что всё, он молчит. Анталь шагнул ближе к Герберту, с выражением неясной Альфреду скорби на лице. Да что случилось-то?! Герберт тоже, видно, мало что понимал, потому что настороженно выпрямился, – и только Генрих, стоя чуть поодаль под руку с Александриной, не сводил с Анталя внимательных, слегка прищуренных глаз. Он наблюдал, как будто его ничто не тревожило и не пугало. Это что, самообладание такое? Альфред почему-то забеспокоился ещё больше. – Я не получу ответ никак иначе, – продолжал Анталь, и его нежный тихий голос, звучащий словно издалека, раздавался в тишине коридора отчётливо, словно падающие капли в водяных часах. – Прошу вас, послушайте меня. Что такое происходит в замке, что вам нужна моя помощь? – Да ничего там не происходит! – воскликнул Герберт, отодвигаясь. – Нечего сказать, хороша встреча! Мог бы хоть сделать вид, что рад мне, а ты… Анталь в недоумении моргнул. – Для чего мне делать вид? – спросил он. – Я рад вам. Рад за вас и за этого милого юношу, который носит ваше кольцо, – он взглянул на Альфреда. – Но ваш ответ сейчас гораздо важнее. Неужели у вас и впрямь совсем спокойно на сердце с тех пор, как вы покинули замок? Что привело вас сюда и почему именно этой ночью? Сами скажите… впрочем, может быть, я слишком тороплюсь, я не в себе, ничего не случилось и вы впрямь не готовы, – он слегка отступил и утёр лоб тыльной стороной ладони. – Что я делаю? – прошептал он, обводя присутствующих блуждающим взглядом и на миг останавливаясь на Альфреде. – Агошт, нет! – он вскинул ладонь в предупреждающем жесте – и Бадени остановился, не метнувшись к нему. – Я вернусь… я сейчас вернусь, пожалуйста, останься здесь! Он обратился в туман – и вмиг растворился в полумраке. Бадени только всплеснул руками: – Анталь! Но ему некого было уже звать – так что он, растерянный, и впрямь остался на месте.