Пока Алиса искала миелофон

— Что интересного в том, что в больнице был мальчик? — А что — совсем неинтересно? — Паша, что конкретно тебя интересует в этом мальчике? — Не в мальчике, в твоём знакомстве с ним. Вы разговаривали? — Да. — О чём? — Да так, о каких-то пустяках. — А точнее? — Паша, но это не имело отношения к поискам миелофона. — Зато это имело отношение к тебе. — Ну хорошо. Так… Мне было совсем скучно после того как я осталась без Юли. — Это имя твоей соседки по палате? — Да. И одновременно одноклассницы Коли. Так вот, я присоединилась к пациентам, которые смотрели по телевизору фильм про Африку. Представляешь — в то время в Африке ещё не было Большого Сахарского канала! Поэтому климат там был весьма засушливый. — Я помню. На географии рассказывали. — Да… И тут подходит какой-то мальчик и просит разрешения присесть. — Около тебя? — Ну да… — Ты разрешила? — Ну конечно. — Хм… — Паша, что значит «хм»? Он же имел право садиться везде, где свободно. — А других мест не было, кроме как около тебя? — Не знаю… Может и были. — Вот видишь! — Что я вижу? — Он нарочно около тебя сел. А мог сесть где угодно. — Паша, да у него нога была в гипсе. — Бриллиантовая нога? — В смысле? — Ну вспомни фильм «Бриллиантовая рука». — Паша, причём тут фильмы? У того мальчика был настоящий гипс. — Уверена? — Да что с тобой? Он же в БОЛЬНИЦЕ был. — Вот именно. А обычно пациентов в гипсе не держат в больнице, а отправляют домой. — Ну не знаю… Может, у него были и другие проблемы, кроме гипса. — Разве что так. — Паша! Да он на костылях ходил. Так что где оказался — там и сел. — Но оказался он возле тебя. — Ну и что? — И чего хотел этот рыцарь печального образа? — Если ты в таком тоне будешь говорить о ни в чём не виноватом мальчике — я вообще ничего не буду больше рассказывать. — Всё, всё, больше не буду. —… Не могу. Ты мне всё настроение сбил. — Ну прости. Алис, правда. Я не прав. Уже осознал. Больше не повторится. — Знать бы ещё, что это вообще сейчас было. Обычно ты намного добрее. — Да сам не знаю. Но ты рассказывай пока. Алиса вздохнула и трудом продолжила. — На чём я вообще остановилась? — Мальчик попросил присесть возле тебя. — Ах да… — Что было дальше? — Да ничего и не было. — Но вы разговаривали? — О пустяках. — Интересно, о каких. — Ну… он признался, что томится в больнице. — Он так и сказал? — Нет. Он сказал «на свободе», имея в виду внебольничную жизнь. Значит, в больнице ему было тоскливо. — Логично. А ещё? — О, вспомнила. Он тебя мне напомнил. — Чем же? Он похож на меня? — Да нет, не очень. Разве что тоже высокий и худой. — А чем тогда напомнил? — Тем, что обычно у него жуткий аппетит. Хотя в больнице наоборот пропадает из-за того, что обстановка угнетает. — Надо же какой нежный. — Паша, ты опять? — Я? Нет, что ты. Просто удивляюсь, что у человека может пропасть аппетит всего лишь из-за смены обстановки. У меня вот не пропадает. — Ну, это смотря что на что меняется. — Ты конечно выразила ему сочувствие? — А что? Нельзя было? — осторожно уточнила Алиса. — Да нет. Просто интересно, в какой форме ты выразила ему своё сочувствие. — А какие могли быть формы? Я бы конечно рада была бы помочь ему ускорить его выздоровление, но у меня же не было с собой никаких заживлялок… Да и врачи не поняли бы, почему он выздоровел за день вместо месяца… У мальчика могли бы быть неприятности. — Хорошо, что ты понимаешь и учитываешь это. То есть ты ничем не помогла ему? — Нет конечно. — Совсем ничем? — Ну, разве что тем, что принесла ему клубнику. — Клубнику? — Да. — А почему клубнику? — Потому что он сказал, что если что и поел бы с удовольствием, то клубнику или бананы. — Так и сказал? — Паша, ну какая разница? — А всё же? — Да не помню я… Может быть, он сказал, что не отказал бы от банана и клубники. — Вооот. Это уже другое дело. Улавливаешь разницу? — Нет. А должна? — Ладно, проехали. Продолжай. — А больше ничего не было. — Совсем ничего? И мальчик даже не поблагодарил за клубнику? — А он не успел. Он-то может и поблагодарил бы. Но у него не было такой возможности. — Это почему? — А потому что мне стало резко не до него. — Это хорошо. Но почему интерес твой вдруг испарился? — Ой, там вдруг такое случилось. — Вот видишь — что-то случилось всё же. — Да-да. — Я весь внимание. — Когда я понесла клубнику мальчику в его палату — я увидела, что он машет мне около лестницы и зовёт к себе. — Какой нахал! Что он себе позволяет?! — Да погоди ты. Дослушай сначала. — Ну? — Когда я пошла к нему на лестницу… — Ты всё же пошла? Зачем? — Паша, так невозможно рассказывать. Ты же не даёшь мне ничего сказать. — Прости. Говори. Я просто переживаю. — Так вот — я пошла к нему, но перед самой лестницей случайно бросила взгляд в саму его палату. — И что ты там увидела? — А вот это самое интересное! В палате я увидела этого мальчика! — Ты же сказала, что он в это время был на лестнице. — В том-то и дело! В том-то и дело, Паша. — Но как такое возможно? — А то ты не знаешь. — Погоди… Ты хочешь сказать, что мальчиков стало два, потому что один из них был кем-то другим, кто выдавал себя за мальчика? — Конечно. — Это был космический пират? — Увы. — И что ты сделала? — Забежала в палату к настоящему мальчику, чтобы отдать ему клубнику, а потом бросилась прочь от его палаты. — Зачем ты теряла время? Надо было сразу убегать! Что за детский сад? — А куда я должна была деть клубнику? — Да какая разница? Хоть бросила бы. Да хоть в физиономию лже-мальчику запустила бы, превратив тарелку в летающую тарелку. — Что ты сказал? — Мне повторить? — Да нет… А откуда ты знаешь, что клубника была в тарелке? — А что тут знать? Разве она могла бы в чём-то ещё? — Могла. — В стакане, да? — Да хоть в стакане. Или в банке. — Да какая разница, в стакане или в бане? Ты мне лучше скажи — почему ты потеряла время с этой клубникой? — Но мальчик хотел клубники. — Ничего, обошёлся бы он без клубники. А то видишь ли клубнички ему захотелось. — Паша, я тебя просто не узнаю. Ты сам-то настоящий? Ты случайно не поддельный? — А что такого я сказал? — Ты… да ты просто психуешь. — А как тут не психовать, когда в момент опасности ты, уже сообразив, что рядом космический пират, вместо того чтобы убегать — бежишь с какой-то клубникой к какому-то левому мальчику. — Ну вообще-то этот мальчик, сам того не зная, немного спас меня. — Чем? — Ну… если бы он не оказался в палате, то я бы не поняла, что у лестницы не мальчик, а пират… И тогда пираты схватили бы меня уже тогда. — А что — они тебя всё же схватили позже? — Да нет. Но тогда могли схватить. А благодаря мальчику с клубникой это не случилось. — Да ладно тебе. Хватит уже превозносить заслуги этого мальчика так, словно он сделал что-то выдающееся. — А то, что он хоть и невзначай, но спас меня — не считается? — Считается. Но ведь невзначай. — А Полина сказал бы, что это судьба. — Судьба, значит? А если бы этот мальчик не подходил к тебе, то может быть пираты вообще не притворялись бы этим мальчиком. — Да какая разница. Они и другое могли бы придумать. — Они? сколько их было? — Двое… — Значит, они тоже попали в ХХ век? — Да. — А что им от тебя было нужно? — Наверное, они думали, что я приведу их к миелофону? — А не наоборот? — Может, похищение было только поводом приманить тебя? — А я-то им зачем? — Не знаю-не знаю… Может быть, они знают о тебе что-то такое, из-за чего ты им дороже любого миелофона? — Вряд ли. Им был нужен миелофон. — Откуда такая уверенность? — Ну… они же готовы были сбежать с миелофоном. Без меня. — Ну допустим. А пираты-то были какие? Незнакомые? — Если бы. А то знакомые. — И кто на этот раз? — Крыс и Весельчак У. — Тот же Крыс, что и на Брастаке? — Он самый. И вместе с У — те же, что в системе Медузы. Я рассказывала тебе. — Я помню. Значит, они снова сбежали из изоляции? — Получается, что так. — Что же их не могут надёжно изолировать-то. — Ну, значит, не могут. А может они ещё и пригодятся для хорошего дела. — Ты серьёзно? — Вполне. — Ты идеалистка?