Чужестранец

Добро пожаловать на улицы нашего города! Вашему вниманию представлены сплетни исключительно первой свежести. О чём желаете услышать? Быть может, о новой жене лорда Къяррэ? Или о загадочном шраме на изящной руке леди Сулимэ? Подождите-подождите, не торопитесь уходить. Достаньте свои карманные часы — у нас предостаточно времени, кого вы обманываете? Эти сплетни вам не по вкусу? Что ж, может, рассказать вам о странном человеке с длинным красным шарфом? Готов поспорить, такое вы не услышите нигде! Ах, вот и он. Замолкаем, господа, замолкаем. И глядим во все глаза: тот ещё персонаж! *** Улицы могут поведать о городе куда больше его обитателей. Они живут столетиями, и именно на них творится история. Подумайте только: на этой площади горожане присягали на верность королю... а потом, какие-то десятилетия спустя, на этой же площади его казнили. И ведь не каждый житель может похвастаться тем, что видел и то, и другое. А улицы — запросто. События впитываются в камень их мостовых, врастают в стены домов и остаются там на века. А люди, ветреные существа, приходят и уходят. Ну и кто после этого, спрашивается, лучший рассказчик? Однако эта улица не может похвастаться обширными знаниями, чего ужасно стесняется. Совсем молодая, она помнит события лишь последних двадцати лет. Да и те — не самые впечатляющие. Например, открытие булочной с «наисвежайшим и наивкуснейшим хлебом», чей некогда мягкий аромат теперь удушливым ядом висит над городом, смешавшись с вечной дымкой. Или строительство первого дома по новому проекту, квартиры в котором — большие, светлые, наполненные блеском окон — достались богатейшим семьям города. Или причудливый фонтан на площади, конструкция из стрелок и механизмов, — пожалуй, самое стоящее воспоминание. Соседки, с которыми улица пересекается, знают едва ли не всю историю города и не упускают возможности помянуть об этом по десять раз на дню. То первый паромобиль обсуждать начнут, то газовые фонари припомнят, то мечтательно о бездирижабельном небе повздыхают. Оттого на мостовых щеках улочки остаются лужи слёз. Люди ругаются, топают каблуками, приподнимают платья, чтобы не испачкать подол. А улица вздыхает и впитывает всю информацию, хватаясь за строчки брошенных газет. Побыстрее бы стать взрослой и умной... Если бы Чужестранец умел, он бы сказал: «Не иди на поводу. Не стесняйся молодости. Не спеши погрязнуть в возрасте. Знай только то, что считаешь нужным». Но он умеет только слушать. Разговорный язык улиц ему практически не подвластен. Да и не все они желают принимать во внимание замечания какого-то человека — явления временного. С точки зрения города, временного весьма и весьма. Вот и остаётся выстукивать рваный ритм каблуками потёртых башмаков и сочувственно думать: «Не расстраивайся, пожалуйста, дорогая улица. Всё будет хорошо». Улица, кажется, улавливает мысли — или энергетический посыл. Потому что мостовая высыхает, и дома — такие же молодые — из грязно-жёлтых превращаются в ярко-белые. Люди оглядываются; кто-то пожимает плечами и идёт дальше, кто-то останавливается и глубоко вдыхает: даже воздух становится чище. А разноцветные вывески, покачиваясь на ветру, подмигивают незадачливым прохожим. Чужестранец коротко усмехается, поправляет тёмные очки и сворачивает в переулок между розовым зданием булочной и рестораном с широкой верандой. Главное — успеть исчезнуть, прежде чем тебя заметили. Иначе хлынет река сплетен. А её ни одна улица не высушит. *** Слушайте, господа, слушайте! Этот человек живёт в городе пару недель, а сплетен на его счету больше, чем у уроженцев. Никому ведь толком не ясно, откуда он пришёл. Просто заявился, представьте себе, в один из хмурых дней. Светлое пальто, чёрный цилиндр, развевающийся красный шарф. Ах, и очки. В пасмурную погоду — тёмные очки. Странный, в общем, тип. И лицо у него неприятное, неулыбчивое. Говорят, он убийца, которого не в состоянии изловить ни одна полиция мира. Почему? Да потому что боится до дрожи в коленях: стольких он успел отправить на тот свет. Он выходит по ночам на пустые улицы и душит жертву своим красным шарфом. Или закалывает спрятанным в рукаве стилетом, ничуть при этом не меняясь в лице, а лишнюю кровь опять же шарфом стирает — смекаете, зачем он красный? Так или иначе, после убийства он забирает у жертвы ключи. Видали, сколько их на поясе болтается? Обычным людям такое количество без надобности. Ещё ходят слухи, что он вампир и питается только кровью. Но это-то совсем ерунда, ведь каждому известно: иногда он заходит в «Маску», один из наших ресторанов, высыпает на стол какие-то гроши и заказывает — послушайте только! — хлеб и воду. Каков, а? Соседи говорят, иногда он разговаривает сам с собой. Шагает туда-сюда по комнате, бормочет себе под нос, а потом как вскрикнет что-нибудь несуразное. Странный, странный. Неприятный он тип, этот Красный шарф. Не советую с ним встречаться. У него за пазухой наверняка припрятан револьвер — как раз для таких любопытных. *** Город Чужестранцу приглянулся сразу: ласковый и строгий, как любящий отец. А главное, ему ведь без разницы, кто ты, откуда и куда путь держишь, почему здесь остановился. Кем бы ты ни был, примет в объятия и раскроет маленькие секреты. В отличие от тех же людей. Они судят с оглядкой на принятые нормы. Не вписываешься в рамки? Готовься ловить подозрительные взгляды и волну шёпотов. Это всем известный закон небольших городов. Чужестранец знает, что с первого — или всё же второго? — дня стал Красным шарфом: убийцей, вампиром и просто нехорошим человеком. Но за много лет странствий он уже привык к страсти горожан вешать ярлыки. Поэтому только морщится, заслышав крики ребятни: «Красный шарф, Красный шарф, а мою кровь ты выпьешь?» Так и расходятся во взглядах город и люди. «Кем бы ты ни был, мир тебе и свет! — распахивает объятия первый. — Проходи, устраивайся поудобнее, я целиком и полностью к твоим услугам!» «Кем бы ты ни был, грош тебе цена! — шипят вторые. — Ты не такой, как мы, а значит, не заслуживаешь нашего почтения!» А Чужестранец шагает по мостовым до самой квартиры, не задумываясь, кем он был, кем является сейчас и кем будет. Потому что под ноги ложится город. И этого достаточно.