Лишенный чувств

Тихая мелодия будильника медленно вытягивает меня из лишь к утру победившего бессонницу сна. Нащупав нужную кнопку, я обрываю мягкое звучание так ненавидимого всеми изобретения. А нужно всего-то поменять мерзкий писк на что-то более приятное слуху. Впрочем, это может быть действенным только для меня, Марк же вон никогда на него не реагирует. Я по привычке тянусь ко второй половине кровати, и только коснувшись пальцами холодной простыни, вспоминаю, что она уже давно никем не греется. Никем… Мне и не нужен кто-то. Сажусь на кровати и спускаю ноги на мягкий ковер, четко ощущая ступнями каждую его ворсинку. На колени сразу ложится что-то теплое и тяжелое, громко при этом дыша. - Доброе утро, Люк, - фальшивая улыбка на лице и такая же радость в голосе. Пес тут же слегка прикусывает гладящие его пальцы – понимает, что вру, чувствует. - Прости… - я наклоняюсь вперед и примирительно чмокаю друга в холодный нос. - Скоро все наладится, обещаю. Люк облизывает меня своим шершавым языком и убегает в сторону кухни. Просидев еще немного на постели, глупо надеясь, что это я вовсе не проснулся, а все еще сплю, я все же поднимаюсь и направляюсь в ванную. Три шага прямо, четыре направо, проем двери, поворот налево, еще четыре шага по коридору, дверь. Сначала душ. Стаскиваю с себя футболку и штаны и аккуратно складываю их на полку перед собой, задевая при этом рукой такую же стопку рядом. Моя ладонь вздрагивает и на несколько секунд задерживается на его вещах. Они лежат здесь с того самого дня, и я не смею их убрать. Марк ведь может вернуться в любой момент. Встряхиваю головой и забираюсь в душевую кабинку. На полочке на ощупь нахожу флакон геля для душа, открываю его. В нос тут же ударяет резкий аромат мяты. Это не мой... Вдыхаю любимый запах еще несколько раз и возвращаю флакон на место, беря соседний. Как я мог их перепутать? Они же разные по форме. Выйдя из душа, я по давно заученной схеме нахожу кухню и начинаю готовить завтрак. Кофеварка слева, тостер правее, плита еще чуть дальше, холодильник в конце у самого балкона. Открываю его дверцу и понимаю, что черная пелена перед глазами становится чуть светлее. Глупая привычка, к которой он меня все-таки приучил. Улыбаюсь и оставляю глаза открытыми. Я аккуратно шарю руками по полкам в поисках будущего завтрака. Раньше здесь все лежало на определенном месте, но год назад Марк перевернул здесь все с ног на голову, и мне не хотелось это менять – так, спотыкаясь на оставленных им посреди коридора тапочках или ботинках, по десять минут каждое утро ища сыр на каждой полке холодильника и найдя его в итоге на дверце, я все время ощущал его присутствие. Теперь я ощущаю только то, что он когда-то был здесь. Улыбка никуда не девается с моего лица, просто теперь в ней только грусть. Наконец, нахожу в недрах холодильника все необходимое: яйца, молоко, сыр, помидоры, грибы. Готовлю любимый омлет Марка. Когда звонко щелкает тостер, я отработанными движениями достаю тарелки, выкладываю на них поровну разделенный омлет и пристраиваю с краю поджаренный хлеб. Так, Марк любит с маслом. Я возвращаюсь к холодильнику, достаю масло, нож из стола и мажу им еще горячий хлеб, чуть обжигающий пальцы. Готово. Беру тарелки и разворачиваюсь к столу. Ставлю одну слева, другую справа. - Марк! Иди зав… - меня накрывает. Его нет. Его здесь нет. Чувствую, как начинают дрожать мои пальцы, отправляя противный холодок по всему телу. Мерзкий комок, мешающий дышать, подкатывает к горлу. Бесполезные в обычное время глаза начинает щипать, и я с силой зажмуриваю веки. А потом срываюсь. Снова. Схваченная со стола тарелка летит куда-то в сторону, в дребезги разбиваясь то ли об стену, то ли об пол. Следующая за ней чашка сначала обжигает выплеснувшимся через края горячим кофе мои пальцы, а потом с глухим звоном врезается во что-то твердое. Вместе с этим звоном что-то рвется и внутри меня – все тело охватывает какая-то судорога, заставляя рухнуть на пол. Комок в горле давит все сильнее, а лицо обжигают соленые слезы. Я не могу… Не могу так… Пустота в квартире давно переросла в пустоту внутри, делая каждый день, проведенный в этих стенах в одиночестве, невыносимой пыткой. Мгновенно накатывающее осознание собственной вины во всем произошедшем с новой силой затягивает тиски и так не отпускающей ни днем, ни ночью боли. Ведь это я во всем виноват. Меня трясет. Все тело содрогается от охватившей меня в очередной раз истерики. Я никак не могу до конца поверить и тем более привыкнуть, что его здесь нет. Что моего Марка нет рядом… Не знаю, сколько длилась моя истерика, я возвращаюсь в реальность только когда чувствую, как кто-то настойчиво тянет меня за штанину. Люк. Я отрываю руки от собственных колен и зарываюсь пальцами в густую жесткую шерсть. - Прости… прости, Люк… Я просто больше не могу… Не могу, понимаешь?.. – конечно, он понимает. Как никто другой. Я обнимаю друга еще какое-то время, постепенно успокаиваясь, глотая последние слезы и с трудом унимая дрожь. Так нельзя. Нельзя… Надо взять себя в руки. - Все будет хорошо, Люк, - треплю своего лохматого джедая по загривку и пытаюсь придать голосу как можно больше уверенности. – Все наладится, обязательно наладится… С каждым днем у меня все меньше уверенности в реальности этих слов. Ведь уже столько времени прошло. Сегодня в себе я чувствую лишь жалкие остатки, крупицы этой уверенности. Но я не сдамся. Марк бы не сдался. Я быстро собираюсь, оставив несостоявшийся завтрак на столе и стенах кухни, и выхожу из дома. Такси наверняка уже ждет. Спускаюсь по лестнице, а не на лифте, в котором Марк всегда очень любил целоваться, да и не только. Он мне постоянно говорил, что в отражении этих огромных зеркал мы с ним смотримся безумно сексуально. Теперь я в этом лифте больше не езжу – его тишина режет слух и душу. На улице Люк уверенно тянет меня в сторону дороги, где я слышу нервное шуршание заведенного двигателя. Сажусь в машину, здороваюсь с водителем и называю адрес. Едем в полной тишине. Меня это устраивает. Минут через пятнадцать чувствую два плавных поворота налево, и машина останавливается. Я расплачиваюсь и выхожу. Люк привычно тянет меня вперед, предупреждающе останавливаясь перед первой ступенькой. Но я и так уже знаю количество шагов до нее наизусть. Мы поднимаемся по нескольким пролетам, и я слышу тихое шуршание отъезжающих в стороны электрических дверей. Как только мы заходим внутрь, мне становятся отчетливее слышны шаги Люка – его когти тихонько стучат по гладкой отполированной плитке пола. - Доброе утро. - Доброе утро, Стэн. - Здравствуйте, мистер Олфорд. - Привет, Стэн, Люк! Отвечаю на утренние приветствия, практически каждого встречного идентифицируя по голосу. Меня здесь быстро запомнили. Друг подводит меня к лифту, и я какое-то время шарю пальцами по стене в поисках кнопки вызова. - Вам помочь? – немного высоковатый для мужского голос справа заставляет невольно вздрогнуть. Я не слышал, как он подошел. - Да, спасибо, - выдавливаю благодарную улыбку и дальше молча жду лифта. Тонкий звонок, и тяжелые металлические двери разъезжаются в стороны, выпуская пассажиров. - Доброе утро, Олфорд. - Доброе утро, Стэн. - Доброе утро. Мы заходим в лифт втроем – вместе с тем незнакомым молодым человеком. - Вам какой этаж? - Четвертый. Спасибо. Двери закрываются, и я чувствую, как прочные металлические тросы начинают медленно тянуть кабинку вверх. Еще я чувствую на себе внимательный, разглядывающий взгляд. - Вас здесь все знают… Вы тут работаете? – очень глупый вопрос. Будь Марк сейчас рядом, я бы наверняка услышал, как он фыркает, а потом отвечает что-то язвительное вроде: «Да, он ведущий нейрохирург, а пес – его ассистент». Хотя нет, если бы Марк был сейчас рядом, нас бы здесь точно не было… - Нет, я посетитель. - А… - Четвертый этаж, отделение интенсивной терапии, - еще одно своеобразное приветствие, я слышу этот нейтральный голос аудиозаписи почти каждое утро. - Извините, мне выходить, - Люк уже вытягивает меня в едва приоткрывшиеся двери. И я не уверен, чего он хочет больше – увести меня подальше от любопытного незнакомца или поскорее привести в одиночную палату номер четыреста семнадцать? - О, доброе утро, Стэн, - чувствую теплую ладонь на своем плече. - Здравствуйте, доктор Колин, – это тоже привычное приветствие, но для меня оно важнее всех остальных. – Есть новости? – и как всегда в этот момент я чувствую, что от моих веры и надежды остались вовсе никакие не крупицы. В этот самый момент они в сотни раз сильнее любых других чувств. И я прямо физически ощущаю, что вот сейчас они оправдаются. Это как перед прыжком с парашютом: ты стоишь перед открытым люком самолета и знаешь, что под тобой сотни метров пустоты, в которую ты должен падать. Ты чувствуешь, как высотный ветер порывами терзает твое тело – то вталкивая его обратно в салон, то, наоборот, подталкивая к самому краю. И ты еще не знаешь, как именно это будет, но чувствуешь, как внутри все приподнимается и замирает в ожидании и предвкушении – это точно будут сильные и ни с чем не сравнимые ощущения. С одной стороны, тебе страшно, ведь от тебя самого, по сути, ничего не зависит, и ты можешь просто камнем или бескрылой птицей рухнуть вниз, разбившись о землю или воду, оставив после себя лишь бесформенное красное пятно. Но, с другой стороны, это дикое желание избавиться от чувства неизвестности и именно вера в то, что твои надежды оправдаются, и ты, подхваченный потоками ветра, будешь парить в высоте, испытывая невообразимое наслаждение от недоступного простому человеку ощущения полета. Когда-то на эти безумные ощущения меня уговорил Марк. - К сожалению, изменений пока нет. Мои сломанные крылья с силой тянут меня вниз, на дно темной холодной пропасти, где я уже давно задыхаюсь в одиночестве. - Я зайду попозже. Я киваю и направляюсь дальше по коридору к нужной мне палате. Открываю дверь и захожу в комнату, которая мне теперь уже как второй дом. Люк тут же вырывается из рук и через мгновение, я уже слышу, как он лижет наверняка лежащую на краю постели руку, а его хвост глухо стукается о край кровати. Подхожу с другой стороны и опускаюсь на стоящий рядом стул. - Привет, Марк, - беру его вторую руку в свои и целую тыльную сторону ладони. – Мне снова отпуск дали, так что я целую неделю здесь с тобой буду. Правда, здорово? Тянусь к его лицу и провожу пальцами по сухой коже с еще не до конца зажившими ссадинами. Я знаю, что мне это говорили врачи, но мне кажется, что даже на ощупь он бледен. Чувствую под своими пальцами впалую щеку и короткие колючие ресницы. Вторая половина лица скрыта бинтами. Поправляю пряди его отросших волос, торчащих из-под тех же бинтов на голове. - Надо бы тебя подстричь, а то скоро на ети будешь похож. С той стороны кровати раздается жалобный скулеж Люка, и пес подбегает ко мне, устраивая голову на моих коленях. - Люк опять жалуется, что ты его не гладишь. Прикусываю губу. Это сложно. Очень сложно вот так с ним разговаривать. И больно. - Итак, я принес новую книгу, - мой голос дрожит, и я боюсь не выдержать. – Я сейчас… Сумку в коридоре оставил… На ощупь по стене выхожу из палаты и прижимаюсь к закрытой двери лбом. Не могу… Слезы стекают по моим щекам, и я слышу собственный жалкий всхлип. Нельзя… Нельзя раскисать. Вытираюсь натянутым на ладонь рукавом свитера, проглатываю слезы и возвращаюсь в палату. - Значит, смотри, у меня есть «Вопрос Финклера», пара книг Стивена Фрая и еще я на всякий случай Диккенса взял, но это я зря, наверное. Я выкладываю книги себе на колени и начинаю их перебирать. - Что-нибудь полегче лучше, да? – глажу корешки обложек, не зная, на чем остановить выбор. - Ну, тогда выбирай: Фрай или Джейкобсон? – я поднимаю зажатые в руках книги в воздух. - Согласен, давай дадим шанс британскому еврею. Откладываю все ненужные книги в сторону, открываю оставшуюся в руках и, опустив пальцы на первую страницу, начинаю читать. Впереди долгий день.