"Белоснежка."

Ко Рейнели. Глядя на приближающуюся «двуногую катастрофу», дроу довольно улыбнулся и обратился к Алиэлю, стоявшему рядом. - Похоже, недоразумение, связанное с «ароматом», разрешилось само по себе. - Ты уверен? – сомневающиеся нотки в голосе светлого заставили алхимика недовольно поморщиться. - Неужели ты так сильно сомневаешься во мне, Аль? – склонившись к другу, Рей пристально вгляделся в лицо перворожденного. - Гм, кхе-кхе – тихое покашливание «ходячего проклятия» сбило весь настрой Рейнели: по крайне мере, толика сомнения, появившаяся в фиалковых глазах целителя, сменилась на обычную безмятежность. - Чего тебе, мелочь? - Э… - небольшая пауза и стреляющий взгляд мальца, направленный за их с Алиэлем спины, моментально вызвал подозрение темного мага. – Все отлично, в самом деле, все просто супер! Извините за беспокойство, можете миловаться и дальше! - широкая улыбка, честный взгляд алых глаз – все буквально вопиило о приближении очередной волны неприятностей. Дроу быстро обернулся назад. Хвон! Тиру, залезший в мешок с припасами и застигнутый Рейнели врасплох, замер, медленно повел ухом и… молниеносно дал стрекача, сжимая в пасти огромный кусок вяленого мяса. Что за шкодливое существо (впрочем, характер его владельца ничуть не лучше). Рей перевел взгляд на парня. - Вальд?! Взгляд, опущенный в землю, пальцы нервно теребят край домашней сорочки – вот и весь ответ. Чуть громче: - Вальд?! Трепет ресниц, любопытствующий всполох алых глаз. - Ась? - Иди сюда! – дроу поманил паренька пальцем. И пока мелочь осторожно, то и дело косясь по сторонам, словно ища пути отступления, направилась к приятелям, Рей обернувшись к целителю, тихим добавил: - Я докажу, что между мной и этим… этим, гм, существом, нет и малейшего намека на романтичные чувства. Уверенный тон, с которым обратился темный маг к перворожденному, слегка озадачил Алиэля: -Что ты задумал? - Ничего особенного: просто остаток сегодняшнего пути лжеэлитари проедет со мной. Влад. Я, конечно, понимаю, что человек в ответе за тех, кого приручил (жмоты несчастные, кусок мяса для одной голодной животинки пожалели), но наказание оказалось слишком уж жестоким. - Перестань вертеться, как юла! – темный прижал к себе мою бренную тушку так сильно, что вечером я наверняка обнаружу отпечатки его пресса на своей спине. - Во… воздуха! – объятия чуть ослабевают и я делаю долгожданный вдох. *** Скучно, однако. Будь я с Ташем, то можно было бы и поныть и поплакать над судьбой горемычною, только с дроу подобный фокус явно не прокатит. Что же делать? Конечно, можно затихариться и до конца поездки просидеть в объятиях темного этакой скромной мышкой. Только есть одно «но»: моя ранимая душа алчно жаждет мести. Никто, я повторяю, никто не смеет затаскивать меня на коня за шкварник, словно бездомного котенка, без предварительного, желательно в письменной форме, согласия. Устроившись на руках темного (умный… не доверяет мне свой тыл) поудобнее, принялся размышлять: И что за пакость мне устроить, конечно, без особого членовредительства в ответ? Стал перебирать всевозможные варианты. Увы, ничего путного в голову мне так и не пришло, видать нет у меня нужного таланта, хотя… Хотя есть у меня одна особенность, даже не особенность, а ТАЛАНТИЩЕ, от которого в свое время страдала вся младшая школа, а именно: полное отсутствие музыкального слуха. Завалившись назад и, используя тело ушастика как опору, задрал голову. Приторная улыбка растеклась по лицу, привлекая внимание Рея. - Что еще тебе надо, нечисть? - Скучно… и к тому же, – смущенно потупил глазки, – Я зад отсидел. - Могу поспособствовать твоему горю, – широко улыбаясь, нахальный тип пояснил, – нет ничего лучшего для здоровья, чем долгие пешие прогулки. Ну как, ссадить? - Ни в коем случае! Я лучше сам себя потешу, – глядя, как стало вытягиваться лицо ушастенького, осознал, что невинная фраза, сказанная мною, опять понята была иначе (пошляк!), поэтому быстро добавил. – Я лучше спою… песенку… – очередная пауза. - Ну, это музыка такая со словами… - Ну, спой, - ехидная усмешка, - свою «музыку». - Счас спою! – предупредив ушастого в последний раз, набрал в грудь воздуха и… Начал мурлыкать себе под нос незатейливую и очень заунывную песенку про «бутылочки, стоявшие на столе». На двести пятьдесят седьмой бутылке белоснежный скакун Рея запрядал ушами… на двести сороковой – нервно загарцевал на месте, конвульсивно вздрогнул и пустился в судорожный галоп, не разбирая дороги. Ма… ма… мочка моя! Вцепившись в гриву, как в спасательный круг, попытался вспомнить хоть несколько слов молитвы, но бесполезно… Сквозь лязг зубов лишь вырывается тихое поскуливание. Ветка, внезапно появившаяся на пути следования коня, чуть не стала последней вещью, встретившейся мне в этом мире и только надежные руки дроу, прижавшие меня к себе, не дали свалиться под копыта обезумевшего скакуна. Зажмурил глаза. Боже… Боженька… не дай мне умереть от собственной глупости! Обещаю, я стану эталоном благоразумия и любезности (по крайне мере, приложу все усилия) и даже, - очередной прыжок с препятствием. Удар копчиком о переднюю луку седла. - Даже подружусь с Реем! - Тш!.. Тш-ш, тихо, Мальчик мой, – ласковый голос, раздавшийся за спиной, целебным бальзамом полился в мои уши, прогоняя серую пелену паники. Постепенно до меня стало доходить, что конь пусть понемногу, но начал замедляться… Спустя несколько минут, лошадь наконец-то остановилась. Шумное дыхание, дрожь, пробегающая по всему телу скакуна… - Бедный Мальчик! – смуглая рука с длинными пальцами ласково похлопала коня по взмыленной шее. Ласковые интонации пропали из голоса, когда я услышал свое имя «Вальд», произнесенное ледяным тоном. Впервые темный произнес мое имя, только… что-то мне не хотелось поворачиваться к дроу лицом, до смертельного ужаса не хотелось. Но… я же мужчина, как-никак, а мужчина обязан отвечать за свои проступки головой. Понуро повернулся и, глядя в янтарные глаза дроу, полные обжигающей ярости, лишь прошептал короткое «прости, да уткнулся в сорочку, по-детски рыдая, выплескивая накопленный страх. Рука дроу замерла в воздухе, словно темный раздумывал, как половчее оторвать от себя рыдающего мальчишку… Очередной жалобный всхлип, и Рейнели, выругавшись за свою мягкотелость, осторожно прижал к себе тщедушное тельце «ходячего бедствия».