Quackery

Питер ненавидит уток всей душой. На его левой руке, под металлическим браслетом, раздражающе зудит метка. С тех пор, как он стал Человеком-пауком, люди все чаще начинают разговор с ним самыми невообразимыми репликами. Никто больше не говорит простого “привет”, ведь это глупо. Нет смысла тратить дыхание на нечто столь банальное, когда у каждого из них заготовлен свой вариант приветствия. Заговаривать первым всегда страшно. Никто не знает заранее, не его ли потенциальная “родственная душа” стоит сейчас напротив. Даже после того, как нужные слова уже проступили тавром на коже, Питер все равно боится сказать что-то не то и упустить свой единственный шанс. Потерять того самого, единственного человека, который может пойти с ним одной дорогой. С ним - циником, сиротой без цента в кармане, который носится по Нью-Йорку в спандэксе в свое свободное время, с энтузиазмом кота, страдающего запором. Он выпускает паутину и прыгает вперед. Что ж, если уворачиваться достаточно быстро и делать побольше ненужных движений, то можно ненадолго забыть о том, как зудит кожа на запястье. Почти. * В свой десятый день рождения Питер просыпается с беспокойством. Он буквально подскакивает на кровати и в спешке тянет рукав пижамы вниз, чтобы рассмотреть свежую метку. А потом плачет до тех пор, пока дядя Бен и тетя Мэй не заходят в комнату. - Питер, что-то не так? - тетя с обеспокоенным видом приседает рядом. - Это неприличное слово? - мягко уточняет она. - Ты же знаешь, Питер, в любом случае в этом нет твоей вины. Она протягивает руки, и мальчик послушно обнимает ее, продолжая всхлипывать. - Иди сюда, малыш, - дядя становится рядом с ними на колени. - Оно не может быть таким уж ужасным. Он осторожно берет запястье Питера. И поджимает губы. - Ладно, оно… довольно необычное, но... - Непонятное, - вставляет между рыданий Питер, а тетя Мэй продолжает успокаивающе его поглаживать. Действительно, даже самые “обычные” слова считаются большей удачей, чем “непонятные” - те, которые нельзя истолковать однозначно или требующие восклицательного или вопросительного знака в конце. - На самом деле все довольно неплохо... - Утка. Здесь написано “утка”, - Питер с явным сожалением обводит свое слово. - Ничего страшного. Может быть, твоя родственная душа - орнитолог? - предполагает дядя. Питер выглядит удрученным. - Кто? - Тот, кто изучает птиц, Питер! - тетя Мэй беззлобно смеется над ним. - И это дает тебе даже некоторое преимущество перед остальными. Она смотрит на дядю взглядом, который Питер никак не может расшифровать. - Это прекрасное слово, не правда ли, милый? - Прекрасное слово, - соглашается дядя Бэн, улыбаясь, и ободряюще сжимает плечо Питера. - Особенное! Как ты и твоя вторая половина. - Правда? - всхлипывает Питер, цепляясь за их уверенность, как за спасательный круг. - Конечно. Ты же знаешь, немногие могут проявить инициативу, но у тебя уже куда больше информации, чем у других людей. У тебя есть "ответ". Так или иначе вы найдете друг друга. Его дядя и тетя делятся с ним улыбкой, а блеск их обручальных браслетов кажется ему обещанием. И Питер пытается. Действительно, пытается в это поверить. Они ходят смотреть на птиц. Каждое второе воскресенье, выйдя из церкви, они идут кормить уток. В зоопарк. Хотя на самом деле никто ничего не говорит ему об утках. Питер наблюдает за птицами, пока те медленно и без особой грации и стратегии подбирают хлебные крошки, разбросанные вокруг них. В пустых птичьих глазах только одна мысль - “как бы найти еще больше еды”. Да и та сопровождается ужасным крикливым гоготом. Но дяде Бену это кажется забавным, и он смеется рядом с ним. “Тупые птицы”, - думает Питер и агрессивнее бросает в них кусочками хлеба. Одна из пернатых обманщиц ощутимо получает по голове, но целиком насладиться этим фактом ему не позволяет неодобрительный взгляд дяди. Питер искупает свой проступок, подбрасывая утке немного свежих крошек вне очереди. - Но это ничего между нами не меняет, - бормочет он ей, опуская в воду еще несколько кусочков. Утка прикусывает его кончики пальцев, выхватывая еду. Неблагодарная бесполезная тупая птица. Дома тетя просит посмотреть с ней одну из ее любимых дурацких романтических комедий, и Питер без возражений присоединяется. Каждый раз, когда пары на экране встречаются, и их жизнь, несмотря на все ухищрения сценаристов, в одно мгновение становится идеальной (словно они - две сошедшиеся половинки паззла), Питер невольно закатывает глаза. Он прекрасно понимает, что это самое банальное клише: шпион, чья “вторая половинка” оказывается следователем, грабитель банка, неожиданно замирающий рядом с одним из заложников, или два адвоката из конкурирующих фирм, которые вдруг узнают, что они “родственные души” друг для друга. Кинематограф процветает за счет всех этих драматических конфликтов, доводя напряжение ситуации до крайности. Но запястье Питера в такие моменты невольно зудит, потому что даже такая глупая подделка все равно вселяет в него надежду. В унылый понедельник, который он проводит в комнате Мэри Джейн, она тихо признается Питеру, что одна из “тех” - “обычных” людей, чьи несчастные запястья украшают самые обыденные фразы. Слова, которые можно бросить мельком на улице, такие как "извините" или ужасное "эй". Питер не делится с ней в ответ своим словом, но Мэри Джейн говорит, что все в порядке. В ее голосе сквозит заметное напряжение(годы спустя, готовя оладьи, Питер подумает, каким же идиотом он был тогда, раз убедил себя, что все действительно в порядке и Мэри Джейн его поняла). Флэш постоянно дразнит его в школе. Он продолжает говорить всем, что, должно быть, Питеру досталось что-то дурацкое в качестве метки, потому что он и сам придурок. Но обнажать его запястье, чтобы доказать это, не смеет. В конце концов, даже такой человек как Флэш не станет падать так низко. У него, успешного красавчика и спортсмена, на запястье “вопрос”. И не просто вопрос, а то, что называют “уникальной” меткой. И пусть он не говорит прямо, что там написано, зато хвастается всем, что сразу узнает свою “родственную душу”, когда ее встретит. Метка Питера покалывает, и он проглатывает оскорбление за оскорблением, защищая ее. Он надеется, что вторая половинка Флэша еще больший кретин, чем он сам, хотя скорее всего это супермодель, работающая волонтером по программе помощи умирающим от рака детям-сиротам. Стоит Питеру начать думать о своей метке, как сон ускользает от него, а мозг начинает выдавать сценарии один ужаснее другого. Что если его вторая половинка - новорожденный, и Питеру придется ждать десять лет, чтобы получить подтверждение, что они “родственные души”, а затем еще неизвестно сколько, пока этот ребенок вырастет? Или же его половина психически не уравновешена и просто повторяет одно и то же? Или вовсе безумна и бессмысленно бросается словами? Питер пытается утешить себя другим вариантами: что, если его родственная душа - турист, который потерялся, и у него небольшие проблемы с английским языком? Или, может быть, он встретит свою вторую половинку на Хэллоуин в дешевом дурацком костюме? Или он/она шеф-повар в ресторане с тремя звездами, и Питер захочет узнать ингредиенты блюда, которое только что попробовал? Иногда после очередной порции унижений от Флэша он запирается в школьном туалете (относительно неприкосновенная зона) и, оставшись в одиночестве, разглядывает свою метку, медленно проводя пальцами по неровной линии букв. Это немного облегчает его унижение. Со временем Питера начинает раздражать все, что связано с самой идеей “родственных душ”. Он представляет мир, где у него чистое запястье и не нужно сидеть и ждать чуда, а можно выбрать кого угодно и просто попробовать. Мир, где можно спокойно заговорить с человеком на улице, спросить у него время, сделать комплимент действительно клевой рубашке, которую тот надел, или заметить, что кто-то потерял бумажник. В действительности, каждый раз заговаривая с незнакомцем, он старается выглядеть лучшим образом и держать свои мысли при себе. Однажды, напившись с Мэри Джейн и глупо хихикая, он думает о том, что стоит придумать какие-нибудь шутки про уток, в стиле “- тук-тук! - кто там?”. Ему интересно, как тогда будет работать эта штука с “родственными душами”, если он просто вынудит говорить своих собеседников “утка”. Хотя, может быть, судьба и его метка сговорились, потому что знают, что ему никогда не хватит смелости так пошутить с незнакомцем. После похорон дяди Бена Питер плачет и снова смотрит на свое запястье. Это позволяет ему чувствовать себя менее одиноким, но не уменьшает его вины. У него болит сердце, и ему плевать, если он сейчас ведет себя как слабак, а не настоящий мужчина. Он просто хочет, чтобы рядом с ним был человек, который, взяв его за руку, солгал бы, что все будет в порядке. Но удушающая горечь потери застревает в горле и никуда не девается следующим утром. Как Человеку-пауку Питеру приходится мириться с тем, что все больше людей продолжают говорить ему более и более глупые вещи. Они смотрят на него взглядом полным надежды и ждут, что он вдруг согласится с ними, признавая, что начос - величайшее изобретение века или что у Королевы Великобритании фиолетовые волосы. “Если бы вы только знали…” - он хочет сказать им всем, убираясь от греха подальше от автомобиля, на лобовом стекле которого едва не оставил свои мозги, или уворачиваясь от ножа. “Если бы вы только знали, насколько глупое мое слово, вам бы в жизни больше не было скучно”. В роли Человека-паука ему часто приходится вежливо отклонять чужие предложения показать ему запястье. И каждый такой случай - это не только замысловатые буквы, которые остаются в его памяти, но и болезненное напоминание. После смерти дяди Бена Питер перестает кормить уток в парке. * Он обедает дома, далеко от центра города, поэтому искренне удивляется, когда ведущий новостей заявляет, что в этот момент Человек-паук сражается с огнедышащим мутантом. Питер вынужден поспешно простить себе невыполненное обещание помыть посуду, после того как сделает домашнюю работу, данное тете Мэй. Подгоняемый адреналином он мчится по улицам, цепляясь за паутину, вспоминая какой огромный ущерб городу уже нанес этот самозванец, когда в прошлый раз сражался с монстром в костюме ядреного оранжевого цвета. Он так спешит, что чувствует, как от рывков паутины начинают болеть запястья. Кажется, проходит вечность, прежде чем самозванец оказывается в его поле зрения - с улыбкой маньяка на губах, сверкая острыми зубами. Части его костюма сгорели, включая нижнюю половину маски и на свету видна кожа, покрытая полосками рубцов. Пистолет внушительного вида указывает на огнедышащего мутанта, который невдалеке выдыхает дым. Паучьи сенсоры переполняют мозг Питера адреналином и паникой. Он чувствует, что вот-вот случится нечто очень плохое, если он не вмешается, поэтому просто прыгает между соперниками прежде, чем задумывается об этом или составляет план. Ему не хочется, чтобы кто-нибудь устроил здесь пальбу. Он моментально уходит с траектории полета пули под оглушающий звук собственного сердца, который не имеет никакого отношения к опасной ситуации, в которую он вмешался. Потому что прежде чем незнакомец стреляет в мутанта, отбрасывая его назад. Прежде чем пуля вылетает из его ствола. Прежде чем пистолет оказывается перед его лицом. Прежде чем Питер успевает сказать хоть слово. Тот говорит:

- Утка*.

_________________________ * В оригинале автор в очередной раз играет со словами, используя слово "duck", которое имеет еще один подходящий перевод - "пригнись". Спасибо за уточнение Fellande :)