Белая ложь.

Мир наполнен ощущениями. Вроде не такой уж и гениальный вывод к моим-то годам, но с каждым разом эта мысль поражала всякий раз как гром среди ясного неба, заставая меня врасплох. Прямо, без всяких лишних взрывов и спецэффектов падает свет софитов, режет глаза. Два силуэта. Я и ты. Мы снова ругаемся, пытаемся докричаться друг до друга, расстояние между нами измеряется уже в сантиметрах. Когда мы в последний раз просто говорили все начистоту? Мы преодолели этап влюбленности. Теперь застряли где-то посередине, не дошли до любви, словно мы стоим по разным сторонам частокола. Два упрямых барана. И что в итоге? Голос, сорванный до хрипоты. Костяшки пальцев разбиты в кровь. Затем таблетки, сиропы и виноватые короткие взгляды, моя кривая улыбка. "Я сам виноват". Отвечаю, пусть и с сорванным голосом, но только затем, чтобы не вспугнуть чувства, растущие внутри меня. Я неловко достаю аптечку, перевязываю твои огрубевшие руки, хотя ты и против этого, говоришь, что это мелкие царапины. Фиолетовые мешки под глазами, приободряющие хлопки по плечу до ноющей боли в груди. Я пытаюсь выдавить из себя что-то напоминающее прежнего меня. И все на какое-то время смолкает, встаёт на круги своя. Крики фанатов превращаются в легкую рябь, пока совсем не наступает тишина. Ничего не было, я и сам почти поверил этим словам. Жди прилива. Остались у нас лишь вымученные улыбки и разговоры за кофе до самого утра. Все это явно не приведет ни к чему хорошему. Пожимаешь плечами, словно мы все это в шутку, не всерьез. Ты снова в порыве драйва под крики коснешься до моей кожи, обжигая, а потом мы засмеемся как в старые добрые времена, не замечая, что в нас происходят изменения. Кажется, моё зрение снова немного упало. Почему же я не могу ясно вспомнить прошлое? Пальцы очерчивают рваный контур татуировки. Уровень адреналина в крови подскакивает, щекоча нервные окончания. Судорожный вздох, словно он последний, срывается с обветренных губ. Пит, ты с трудом подбираешь слова, но у меня с этим дела ещё хуже, ты же знаешь. Поэтому я постараюсь сделать все за тебя. Пора это прекращать. Ты никогда не считал нужным склеивать то, что разбито. Наивно считал, что осколки еще пригодятся, поэтому, пока ты не порезался о края, я выкину их. Я всегда стараюсь поступать правильно, даже если другие не поймут. Осталось только решиться. У меня покрасневшие и опухшие, но все еще зеленые глаза. Где-то остыли две одинокие кружки с кофе. Пытаюсь отвлечься от ненужных мыслей, мне нужно больше работать. На сцене я всегда чувствую себя совершенно другим человеком, это так успокаивает расшатанную психику. Но я не могу закрыть глаза на многие вещь, в данном случае это невозможно. Твои фанатки тебя благотворят, они явно хотят залезть к тебе под кожу. Хотят получить твой острый подчерк на своём теле. Пит принадлежит всем, и от этого не немного больно в груди. Мне остаётся только сжимать гриф гитары и продолжать петь, задаваясь одним и тем же вопросом. Сколько рук друзей задержались на тебе дольше обычного, Пит? Им, наверное, не понаслышке известно о правиле пяти секунд. Мне нужно держать себя в руках. Вот мы опять потрепанные, какие-то нескладные и от того нелепые. Говорим, что не можем заснуть и от того не спим, что мы смотрим в помутневшие глаза друг друга без всякой причины. Каждый считает на лице у собеседника морщинки и незаметные родинки на лице, сплетенные паутинками в единый узор. В них то ли космос, то ли я принял слишком много таблеток от кашля. Не могу решить, да и нет нужды пытаться. Ты говоришь пренебрежительно, с пугающей легкостью. Кто-то снова влюбился в твои карие глаза. Кто-то был покорен взбалмошным нравом бунтаря. Мой смех звучит чисто, только в конце немного с надрывом. - Не беспокойся, я никогда в тебя не влюблюсь. Это была самая невинная ложь. И оттого хожу с приклеенным оскалом, шучу, расслаиваюсь, шепчу для себя как безумный, что это так, ненадолго. Просто шутка, которая затянулась немного дольше, чем обычно. Он эфемерен, поэтому даже не стоит пытаться. Ты же знаешь, Пит, как быстро ты затухаешь, если тебя ограничивают в свободе. А я не хочу, подсел на тебя как на дозу, охрипшим голосом умоляю: "он мой, мой, не забирайте ". А они только этого и ждут. Цепляются своими мертвыми хватками, сжимая горло, да как выпучат свои бездонные глазницы, требуют от меня сделать жертву им или умереть жалким трусом и эгоистом. Ходьба по краю сцены похожа на ходьбу по лезвию ножа, трюк безумного циркача без страховки. Это какая-то гонка вооружений! Меня мутит, в голове какой-то бардак. Ты засыпаешь с моей шляпой, прижимая ее к себе как свою собственную, она почти трещит по швам. Все настолько просто, когда ты спишь. Брови, сведенные к переносице, это именно то, что вызывает невольный смешок, но мне пора идти. Не знаю куда, не знаю зачем, твердая уверенность в этом поступке навязчиво твердит «уходи», и я поддался ей. Я хотел, чтобы тебе было хоть немного больно, даже не надеялся на верность до гробовой доски. Я сам уже в шаге к тому, чтобы твой образ померк. Я уже поднес к нему зажигалку. От некоторых привязанностей нужно избавляться. Поэтому не будет слезных речей, обвинений, просьб и объяснений. Я устал жалеть себя. А также любить, ненавидеть и быть безразличным к тебе. Распределяя эту гамму чувств на разные времена года, дни недели и время суток. Находиться рядом странно, я хорошо играл роль массовки до недавнего времени. А сейчас любое мое слово против твоего звучит смехотворно. Перевес никогда не был на моей стороне. Просто тихий хлопок дверью, и шагаю под пелену дождя. Здесь ты никогда не будешь искать невидимку. Знаешь, у капель есть свой собственный саундтрек для меня. Мне нужно немного душевной драмы, чтобы это все не выглядело слишком комично. От мыслей немного горчит. Я далеко не последний твой Патрик Стамп. Танцуй. Ведь я ни разу с тобой не целовался всерьез. Прошло совсем немного времени. Иногда мне кажется, что это непреодолимо. Временами мне нравится боль. Джо и Энди говорят, что я страшно исхудал. На руках выступили синие симпатичные венки. Я люблю их рассматривать весенними вечерами. Друзья явно о чем-то догадываются. Дрожь не унимается от любого упоминания былого. Красные, синие, белые, круглые, плоские и в капсуле, такие разные пилюли. Глотаю их и не чувствую вкуса. Мне всегда хотелось поспать дольше обычного, а годы шли. Есть что-то завораживающее в природе. Как бы человек не пытался оградить себя высокими зданиями, загнать себя под рамки времени, и бежать, бежать, суетиться, природа все равно манит к себе. Большой зверь цивилизации еще не сомкнул свою широкую пасть над самыми сокровенными частичками души. Хруст листьев под ногами. Потрепанная скамейка в парке, изогнутая скорее от времени, чем по задумке авторов. Ветер на мгновение запутался в волосах и затем помчался вновь неведомо куда, задевая случайных прохожих. Черный цвет поглотил меня прежде, чем я успел что – либо почувствовать. Вдруг слышу до боли знакомый голос, внутри что-то оборвалось. Я не могу вспомнить причину. Яркий солнечный свет пробивался сквозь кроны деревьев и падал на все, к чему был способен дотронуться. Стояла жара, поэтому на улице людей почти не было, да и все смылось, раздробилось на разные цветовые пятна. Только двое стояли, как ни в чем не бывало, они о чем-то говорили, в их редких движениях читалась лень, но лица выражали спокойное умиротворение. - Ты спас меня, - с какой-то радостной безысходностью, будто бы это само собой, разумеется, сказал ему брюнет, его темная челка от пота прилипла ко лбу. - Идиот, мы спасли друг друга, - протянул тому руку второй парень, чтобы скрепить эти волшебные слова. Он был смутно мне знаком. Это был молодой человек с пшеничными бакенбардами и живыми глазами. Фраза звучала как клятва, данная ими друг другу, но она тут же растворилась в гуле городских улиц. Мне впервые снится столь прекрасный сон. И в данный момент я ничего не почувствовал.