По разные стороны

Но не мною вы были преданы Четверть века тому вперед.

Он привез этого мальчишку на своем коне – нехитрый способ пропустить человека сквозь Завесу. От усталости маленький адан едва держался, но гордо вскидывал голову и вел себя так, будто он прямо сейчас способен догнать коня, мчащегося галопом. Точно так же гордо смотрел на орков его отец, уверенный в том, что он сразит и самого Моргота, – если Враг осмелится выйти на поединок! Белег был готов к нелегкому разговору с Тинголом, он собрался убеждать и упрашивать короля оставить этого мальчика в Дориате… но тот согласился на удивление быстро и даже предложил следопыту съездить в Дор-Ломин за матерью маленького Турина. Дальняя родственница Берена – и этим всё сказано. Дорога на северо-запад – через тревожное пограничье, а потом и просто – по захваченной стране. Пешком и часто – ползком, затаиваясь совсем рядом с орками или вастаками, напряженно думая о том, как же он поведет в Дориат мать и сестру Турина. Но до этого еще далеко, сначала – добраться до них. Морвен не удивилась, увидев Перворожденного. Спокойная и властная, даже в нынешнем одиночестве и бедности, она бесстрастно ответила ему, что не покинет родных мест. И Белег понял: спорить бесполезно. – Ты видел, как погиб мой муж? – невозмутимо спросила она. – Госпожа, когда мы отступали, он еще бился, – отвечал Белег, с ужасом ожидая вопроса, почему они посмели отступить. Но Морвен не задала его. Как сказать мальчишке, что ездил за его матерью и сестрой, а вернулся – со шлемом? Но юный Турин воспринял это спокойно, обрадовался шлему словно… …словно сыновья Феанора – Сильмарилу, – возникло непрошеное сравнение. – Моя мать не боится жить среди вастаков! – гордо заявил Турин. – Когда я вырасту, я приду в Дор-Ломин и перебью всех слуг Моргота, кто не успеет удрать! А меня она узнает по этому шлему! Белег молча кивал. Отчаянная дерзость сына Хурина нравилась ему. Западная граница (на восточную Белег идти отказался, да никто и не настаивал), дозоры, схватки, недолгий отдых в Дориате – почти полностью отданный обучению Турина. Юного адана было кому учить, но Белег считал, что обязан сделать для мальчишки всё возможное. И невозможное. Подлинный праздник для Турина – первый выезд в дозор. Жадность, с который тот стремился в схватку. Неуёмное желание снова и снова выслеживать и уничтожать врагов. Всё это было слишком памятно Белегу. И велика ли для Перворожденного разница между эльдаром младшего поколения и юношей-аданом? – Сильно же ты тоскуешь по своему нолдору, – сказал ему Маблунг однажды. Белег разъярился, в холодном бешенстве ответил: – Никакого “моего нолдора” нет! Не стоило признаваться ни Маблунгу, ни самому себе, что подчас ощущаешь прикосновение мысли былого друга. Предателя. Турин вырос. Возмужал. Стал одним из лучших бойцов в отряде, и, хотя он уступал любому из эльфов с луком, в рукопашной схватке ему не было равных. Мускулистый, сильнее любого из эльдар, он рубил орков так, как крестьянин колет дрова. И испытывал при этом столько же чувств. Они бились, совершали подвиги, проявляли чудеса храбрости… но врагов не убывало. – Не понимаю, почему эта мерзость существует на свете, – сказал Турин как-то после боя. – Не подумай, что я устал сражаться: я готов всю жизнь бить их. Но всё-таки – мне столько говорили о Благих Валарах. Почему они не уничтожат этих тварей? – Об этом судить не нам, – отвечал Белег. – Судьбы Арды выше нашего знания. – А Эру? Как он допустил существование Моргота?! – Турин, – мягко возразил Белег, – Эру создал Айнур свободными, и это значит… – …Это значит, что Эру или не благ, или не всесилен! – крикнул юноша. Белег задохнулся. Но – лишь на мгновение. Он был слишком опытным бойцом, и не привык выказывать слабость. Что ж, ответ на эти слова у него был готов за несколько сотен лет до рождения Турина. Как ни странно, к словам о Солнце, которое ощущаешь, даже если оно не видно, сын Хурина отнесся со вниманием и надолго задумался. Турину нравился бой ради боя. Он сражался в яростном азарте. Гордясь, он воевал, чтобы в битве доказать самому себе – свою силу. Превосходство над врагами… и над соратниками тоже. Белега порой охватывал слишком памятный страх. С годами всё ярче становилось сходство. “Я не отдам этого мальчишку Тьме, – дал себе слово следопыт. – Я не уберег одного, но не допущу падения второго”. …И, отправляя Турина отдохнуть в Дориате, Куталион меньше всего мог предполагать, что это станет началом их бед. Ссора Турина с Саэросом, нелепая смерть синдара, глупое бегство Турина. “Почему всё повторяется? Почему?! Какое безумие заставляет лучших союзников Дориата превращаться в наших врагов?!” – Белег бродил по глухоманью, выискивая следы Турина, и не мог прогнать воспоминания о том, как он искал Лучиэнь и каким кошмаром была для него встреча с Келегормом. “Я не отдам мальчика Тьме! Не отдам!” – твердил Белег. Но когда реальность оказалась страшнее самых худших его ожиданий, когда на него набросились бродяги и убийцы – нынешние товарищи его Турина – тут силы изменили Перворожденному. Будь это обычная засада – он отбился бы. Но сейчас его одолело отчаянье… и только потом – разбойники. – Белег! Наставник! Как вы посмели связать его, негодяи?! Турин рассек веревки, синдар молча вышел из круга, освещенного костром, сел в темноте спиной к разбойникам. – Белег! Прости меня. Прости их, они не знали… – Почему, – горько спросил Перворожденный, – почему вы оба – такие гордые, такие свободолюбивые – с легкостью сдаетесь Врагу, и позволяете ему превращать вас в чудовищ? Вы твердите о том, что одолеете любую преграду, – и не замечаете, как катитесь под уклон. Вы жаждете побед – и проигрываете битву за собственную судьбу… – Я не понимаю тебя. “Мы оба”? О ком ты? – Неважно. У меня был друг. Ты тогда еще не родился. – Он погиб? – Тот, кто был моим другом, – да, его больше нет. – Понимаю. – Вряд ли… Так ты вернешься со мной в Димбар? Ты нужен там: боюсь, стоит Морготу усилить натиск – и мы не удержим границу. – Нет! Служить Дориату, чтобы потом первый встречный оскорблял меня?! Хватит. Вот мой отряд, и отныне имя мне Нэйтан, мы изгнанники и у нас своя война! Белег опустил голову: – К востоку от Дориата себя тоже называют Нэйтани, и у этих изгнанников тоже своя война… И тоже – против всех, – проговорил он, обращаясь скорее к самому себе. – Турин, прошу тебя: поедем в Димбар. – Я сказал – нет! Когда он вернулся в Дориат, синдары в ужасе сторонились его. Посеревшее от горя лицо, безжизненный взгляд. – Турин мертв? – спросил Тингол. Белег молча покачал головой: – Он жив, но Тьма поглотила его. И тихо зазвучал голос Мелиан: – Быть может, я смогла бы исцелить сына Хурина. – Госпожа моя, это невозможно. Он не вернется в Дориат. – Но ты пойдешь к нему. И отнесешь ему спасение и заботу, завернутые в зеленые листья, – мягко улыбнулась королева. Самое светлое и святое, что может быть в жизни эльдара, – лембасы, испеченные Владычицей. Самое темное и страшное, что может быть для эльдара, – меч, выкованный с черными чарами. Спасение и предательство. Странный груз ты несешь, Белег Куталион. Амон Руд. Кроваво-красная вершина на фоне неба. Приближаясь к ней, Белег с удивительной ясностью ощутил, что погибнет. Скоро. Цветущие до глубокой осени серегоны алели его кровью. Это не испугало Куталиона. Мелиан давно произнесла свое пророчество. И, отправляясь на поиски Лучиэни, нельзя было предположить, что они обернутся той самой роковой встречей с Келегормом. Встреча произошла. И с того дня Белег – обречен. И теперь ясно: он погибнет из-за Турина, который слишком сильно напоминает ему былого друга. Всё известно. Остались лишь мелочи: когда и как. И еще одно осталось. Главное. Успеть хоть на шаг, хоть на волос отвоевать Турина у Тьмы. Успеть, пока есть время. Его приход не вызвал ни радости, ни гнева. Турин и его разбойники были изнурены лишениями и болезнями, чтобы встретить Белега чем-то большим, чем вялый интерес. И тогда он достал лембасы – лучшее лекарство для сломленного духа и израненной плоти. Белег давал им эльфийский хлеб по крошке, по маленькому кусочку, зная – нового не будет. Бесценный дар Мелиан надо растянуть на… на необозримое долгое время. “– Я бы разделил с тобой хлеб, но у нас его мало и он – для раненых. – Тогда я могу предложить тебе свой”. Мало. Очень мало. И только для раненых. Интересно, печет ли сейчас кто-нибудь хлеб сыновьям Феанора? Остались ли на Амон Эреб женщины, способные сотворить лембас? Белег прогнал эту мысль как самую несвоевременную. На Амон Руд некогда думать об Амон Эреб. Раненых он лечил лембасами, а для Турина исцелением оказался возвращенный шлем. Сын Хурина изменился на глазах, превращаясь из отверженного беглеца снова в славного воина. ... Они снова бились плечом к плечу, наводя ужас на окрестных орков – а потом и на далеких, потому что окрестных просто не осталось. Белег, всё отчетливее ощущая приближение гибели, радовался каждому прожитому дню: уничтожили еще одну шайку врагов, снова поговорил с Турином, смог объяснить ему еще что-то… – Ты изменился, Наставник, – сказал ему как-то Турин. – Ты стал жаден до жизни. Что произошло? Белег отшутился в ответ. Ночь. Амон Руд спит. Только карлик Мим где-то шныряет… ну да пусть его. Белег не спал. Это была не его очередь стоять на страже, но спать не хотелось. Не так уж много ночей и осталось в его жизни. Синдар сидел у костра, смотрел на пламя, вспоминал. Отвлек его какой-то шорох сзади. Опасность? Но никого быть не… Камень, пущенный карликом, угодил бы в голову, но Белег уклонился, схватил лук – но было поздно: Мим исчез между камнями. Синдар в два прыжка оказался у входа в пещеру. Так и есть: дозорные оглушены, а по склону лезут орки. Зазвенела тетива, враги покатились на головы своих товарищей. Белег закричал, воины похватали оружие, синдар стрелял, остальные метали в орков всё, что могли – от ножей до камней. Казалось – отобьются, но тут второй отряд орков ударил им в спину. "Вот он – последний бой", – с какой-то радостной отчаянностью подумал Белег. И тут второй камень Мима заставил его рухнуть. …Он очнулся среди трупов, уже изрядно занесенных снегом. Плохо осознавая происходящее, стал искать тело Турина; и лишь когда не нашел – вот тогда его сознание прояснилось. Раны – пустяки; одного усилия воли хватит, чтобы приказать себе не ощущать боль. Впрочем, одного усилия не хватило. Не хватило и нескольких – всё-таки раны были тяжелы. Белег взял лук и меч, добрел до своего тайника, где он хранил лембасы… с трудом удержался от желания откусить от святого хлеба. Но нет. Если Турин жив – этот хлеб будет нужнее ему. Белег пошел вниз, на ходу выдирая свои стрелы из орочьих трупов. Дорога казалась нескончаемой и, по счастью, следы орков были хорошо заметны. Белег брел, опираясь на лук как на посох. Его вело чутье следопыта, а на то, чтобы осознавать, где он и что с ним, сил уже не оставалось. Кровь стучала в висках, в глазах темнело… в сознании роились голоса прошлого, давнего и нет: Турин и Тингол, Мелиан и Денетор, Ольвэ и Финвэ, снова Турин и Келегорм… Или былой друг действительно пытался дозваться до него? Неважно. По следу! Идти по следу отряда, ведущего Турина в Ангбанд. Остальное – неважно. …Он почти не заметил встречи с Гвиндором. Дал кусочек лембаса, услышал о том, что орки с пленным аданом – рядом, и молча пошел вперед, не очень замечая, что спасенный нолдор идет с ним. Идет – и идет, какая разница… …Гроза. Пленный Турин. Рассеченные мечом оковы. Сорвавшаяся от слабости рука. Выхваченный из рук меч. Ослепительная молния и – палящий удар Черного Меча. Больше нет боли. Келегорм побледнел, закусил губу. – Что? – спросил Дирнаур. – Белег. Он убит. Похоже, кем-то из своих. Дружинник молча опустил голову. Что тут отвечать? – Не мною… – с невероятным облегчением выдохнул Келегорм. – Хоть это хорошо. Знаешь, я так боялся этого пророчества Мелиан. Смеялся над ним – слишком страшно было… Пусть Белег и ненавидел меня после той истории с Лучиэнью, но – не хотел бы я оказаться его убийцей. Теперь уж точно – не стану.