No apologies and no regrets

Пролог — Саске. – Просящие интонации в голосе подруги заставляют меня посмотреть на нее через плечо. — М? Она виновато достает цифровик и вопросительно изгибает бровь. Я усмехаюсь, и мы щелкаемся. Все вместе. Втроем. Впереди два месяца лета и целые кубометры недосказанностей. – Я взглядом выхватываю из толпы фигуру Узумаки. Он вдруг поворачивается. Лицо у него какое-то. Не грустное, а… не могу подобрать слова. Мне вообще трудно читать его. И я вдруг улыбаюсь ему. Коротко, одними глазами, оставляя лицо невозмутимым. Заметил ли? Его глаза удивленно распахиваются, и я, довольно усмехнувшись про себя, отворачиваюсь. Двадцать первого июня, в день, когда яркое солнце пробивалось сквозь зеленеющую листву деревьев и я вместе с Гаарой и Темари отходил от школы, минуя главные ворота, все закончилось и одновременно все началось. Глава первая Порой противоречить самому себе намного больнее, чем противоречить большинству. Ведь тогда, прежде всего, нарушается вера в себя. Но и игнорировать это большинство также невыносимо… Мое имя — Учиха Саске. Мне восемнадцать лет, и через два дня этот учебный год будет окончен. Экзамены со страшной скоростью и неотвратимостью настигли всех учеников третьих классов старшей школы. Вспыхнувшая учебная лихорадка накрыла головы большинства из тех, кто ни черта не делал в последние месяцы, и теперь они торопливо переписывали конспекты, тщетно пытаясь возвратить утерянные пласты знаний. Довольно странно сидеть сейчас на одном из последних уроков физики и осознавать, что после двух недель экзаменов все закончится. «Точнее, — подумал я, не слушая очередной наставительной пафосной речи учителя физики, — все, скорее всего, только начинается». Сидящий рядом Гаара слегка толкает меня локтем, скользнув рукой по столу. Я отнимаю ладонь от подбородка и смотрю на физика. Тот поправляет очки и сухо произносит: — Надеюсь, вы слушаете то, что я вам говорю, Учиха, и впредь ваше внимание не будет заострено на праздном рассматривании пейзажа за окном. Мои слова особенно важны ввиду близящихся экзаменов. Гаара едва слышно фыркает, и я невозмутимо киваю учителю. — Замечательно, – только и произносит он, возвращаясь к расписыванию всех смертных грехов, которые заключаются в провале экзаменов. Слушая в пол-уха, я незаметно отодвигаю свой локоть от локтя Гаары и снова подпираю подбородок ладонью. Не то чтобы мне не приятно, я всего лишь неприязненно отношусь ко влезанию в мое личное пространство, я позволяю это только одному человеку. Хоть и стараюсь сделать так, чтобы это не происходило, по возможности избегая его… — Вы слышали? Узумаки снова сбежал с ней! – суфлерский шепот Харуно разносится по всему классу. До звонка оставалось чуть меньше десяти минут, и она решила не тратить времени даром. — Харуно, ты на уроке, – отрезает физик. Девушка обиженно дует губы, бурча, что к ней он обратился на «ты», а ко мне на «вы». В кабинете воцаряется минутная тишина, прерываемая монотонным голосом учителя. — Да ладно? А кто их видел? – нетерпеливый шепот в ответ. Лица говорившей я не вижу, а угадывать по голосу просто лень. — Хината возвращалась из больничного крыла и видела, как они отъезжают на его байке. – Восторженно шипит Сакура и не прикрывает рот ладонью Я поморщился про себя. «И как им не надоедает перемалывать косточки Узумаки и его пассии?» – с горечью подумал я, пока физик требовал от притихшей Харуно «немедленно закрыть рот и сосредоточиться на проблемах, которые заключаются в слабоумии и неспособности некоторых слушать и слышать, что говорят другие». Почему люди не могут оставить других в покое? Каждый же живет для себя и так, как хочет. Мысли прерывает приглушенный голос Гаары. — Ты сегодня…? Конец фразы тонет в пронзительном звонке. — На сегодня все. Встретимся завтра. – Физик собирает со стола бумаги и, выправив стопку о твердую поверхность, поднимается и выходит. Мы выходим из кабинета. Поправляя ремень от сумки на плече и застегивая молнию, я пропускаю вперед трещащих без умолку девчонок. Те хихикают, проходя мимо меня, некоторые из них даже краснеют. Гаара не отстает и останавливается рядом: — Так ты сегодня идешь в студию? Я пожимаю плечами, жду, когда последняя девчонка пройдет мимо, и следом за ней выхожу из класса. Следующим уроком у нас химия. А с ней у меня все в порядке. Значит, еще один урок в течение которого можно спокойно подумать о своем. — Не знаю. – Отвечаю я, наконец, зная, что Гаара все еще ждет ответа. – Сегодня приезжает Итачи, — черт, я не успел вовремя прикусить язык. Лицо Гаары каменеет, и он небрежно бросает: — Ясно. — Ничего тебе не ясно, – я стискиваю зубы в глухом раздражении, ускоряю шаг, надеясь на то, что Гаара отстанет, но он твердо идет рядом и едва слышно вздыхает. Он не переносит Итачи, моего старшего брата, и не скрывает этого. — Саске! Подожди! – девичий голос заставляет обернуться, задев при этом плечом Гаару. Высокая светловолосая девушка бежит за нами, держа в руках больше десятка увесистых папок. — Теми? – я смотрю, как она останавливается перед нами, несколько секунд успокаивает дыхание, выпрямляется и требовательно смотрит на меня. Я чуть склоняю голову набок. Они с Гаарой уже давно знают, что этот жест означает немой вопрос. — Сегодня собрание, — она вручает мне и своему брату по папке, — быть ровно в три тридцать. Я морщусь. Ну вот. Дождался. Снова собрание глав клубов. Бессмысленное занятие длительностью в целых полтора часа. Чувствую, как поджимаются губы, и ничего не могу с собой поделать. Когда эти двое рядом, не могу игнорировать эмоции. Слишком давно мы знаем друг друга, чтобы можно было обмануть их моей внешней невозмутимостью. Сестра Гаары, Темари, довольно красива. У нее четкие линии скул и носа, слегка загорелая кожа, она почти всегда выглядит строгой, что не мешает ей мягко улыбаться, глядя на меня или на брата. При этом ее чуть полные губы изгибаются в улыбке, и кажется, что она словно светится изнутри. Я моргаю и заставляю себя отвести взгляд от лица подруги. Ее сине-зеленые глаза как всегда проницательно смотрят на меня. Иногда мне кажется, что она видит меня насквозь. — Я не могу. – Говорю я, автоматически раскрывая папку. Опа… «Что делать с кружками без участников». Я поднимаю взгляд и снова смотрю на Темари, она ведет плечами, выдавая волнение: — В студию записано больше пятнадцати человек, но никто туда не ходит. Я захлопываю папку. Гаара же просматривает первые страницы. Молча. — Мне взять плетку и стать надзирателем? – мрачно осведомляюсь я. Подруга рассеянно теребит острый краешек папки: — Послушай, я думаю, что и в этом году клуб не закроют. Так что не волнуйся. — Да я и не волнуюсь. – Желчно хмыкаю я. – Какого черта они устраивают собрания подобного рода, когда через два дня все будет кончено? Сколько можно? В прошлом году в клуб записалось более тридцати человек, каждый второй из них — девчонка. А потом ни сном, ни духом. Даже за порог студии не заступили после того, как я не проявил интереса к женской «компании». И в этом году та же самая история. Н-да… Темари вдруг подается вперед и трет большим пальцем мою правую щеку ближе к краю скулы: — Снова перемазался? У тебя вся щека синяя, – ворчит она, неторопливо стирая пятнышко. Я едва заметно улыбаюсь и киваю, благодаря. — Я приду. Но только до четырех. – Предупреждаю я, дожидаясь, когда Темари закончит. Подруга кивает и убирает пальцы, стукает брата костяшками пальцев по лбу, тот вскидывает голову: — Ммм? Она целует его в щеку и что-то шепчет на ухо. Он фыркает, и Темари, засмеявшись, уносится в направлении противоположного конца коридора. Ей надо еще успеть отдать папки остальным председателям клубов. Я смотрю на наручные часы. До конца перемены еще десять минут. Я запихиваю папку в сумку и вздыхаю: — А я-то надеялся, что хоть в последний мой год тут студию проигнорируют. Гаара все еще держит в руках папку, и мы продолжаем путь до кабинета химии. — Вот именно потому, что это последний год, проигнорировать ее чрезвычайно сложно. – Он смеется одними глазами, и я отворачиваюсь, пряча улыбку. Сегодня непонятный день. Вроде бы все в порядке, но изнутри снедает смутное беспокойство. И улыбка выходит… искусственной что ли. Поверить в то, что причина последнему — невольно услышанные сплетни, не хватает смелости, да и потом, все дело не в этом. Хотя и в этом тоже. Частично. Сегодня приезжает Итачи. Он уезжал за границу на несколько недель, и сегодня в пять его самолет. Я пообещал его встретить в аэропорту и в ответ получил SMS-ку с «Надеюсь, самолет не взорвется по дороге. Я так устал». Нам всегда с ним говорили, что мы похожи. Да, не спорю, внешнее сходство есть и немалое. Но мы абсолютно разные. Эдакий фактор близнецов. Снаружи одно и то же, а внутри все равно, что небо и земля. Итачи более дружелюбный, разговорчивый и… «добрый» со скрипом вязнет на зубах. А я наоборот. Как там говорят? «Стопроцентная глыба чистого льда без примесей. Сделано в Японии». Да все равно. Гаара смотрит на меня. Наверное, выражение лица у меня стало жестким. Я мотнул головой, и он отвел взгляд. Мы поднимаемся по лестнице, вокруг царит несусветный шум. Кабинет химии на четвертом этаже. Я едва успеваю вжаться в стену, как мимо меня проносится тройка крикливых пятиклашек. Молча продолжаю путь, Гаара не отстает, и мы, наконец, подходим к кабинету. Привалившись спиной к стене, я смотрю перед собой. Гаара молча раскрывает папку, просматривает остальные листы. Чем хорош Гаара, так это тем, что он всегда знает, когда стоит молчать, а когда говорить. Правда, не всегда может сдержать любопытство и злость. А в остальном он лучший и надежнейший из всех, с кем мне доводилось когда-либо иметь дело. — Что сказала Теми? – неожиданно для самого себя спрашиваю я. Видимо это читает на моем лице Гаара. Он усмехается одними уголками губ: — Сказала, что ты настолько немощен, что я обязан присматривать за тобой. Я пихаю его плечом, и он тихо смеется. Вокруг стоит адский шум, и у меня невольно гудит голова от «тысяч» этих голосов. — Саске? – Гаара наклоняется ко мне, а я закрываю глаза и вжимаюсь затылком в стену: — Слишком шумно, — объясняю я свой побледневший вид. Он понимающе хлопает по плечу: — Я, конечно, могу тут всем переломать шеи, но не думаю, что от этого будет толк. – Зло скалясь, говорит он. Я слабо отмахиваюсь и отсчитываю про себя оставшиеся минуты до начала урока. Вдруг в коридоре четвертого этажа звучат одобрительное улюлюканье и свист. Я невольно открываю глаза. — А вот и наш герой! – парни окружают кого-то и ударяют кулаками тому по плечу, двусмысленно улыбаясь. Я без интереса смотрю на всю эту свару, Гаара продолжает просматривать папку, и я засовываю руки в карманы форменных брюк. Я и так знаю, кто там… — Узумаки, слава опережает тебя! Прохвост! Физик с тебя три шкуры сдерет! – громкие крики и взрывы хохота. — Что тут творится? – спокойный голос рядом со мной, и я смотрю на стоящую вблизи темноволосую девушку. Она председатель танцевального клуба. Ее прямая гордая осанка и всегда сдержанное выражение лица, не холодно-отстраненное, а мягкое и уравновешенное, всегда вызывали невольное восхищение и уважение. Такие девушки точно знают, чего хотят и кого. На последней мысли я отвожу от нее глаза и закрываю их: — Узумаки снова разыграл представление. Тебе ли не знать. – Собственный холодный голос кажется чужим. Хината вскидывает брови и остается на месте: — И почему я не удивлена? — Наверное потому, что эти представления из просто частых стали систематическими. – Колко говорит Гаара. — Мы прекрасно знаем, что это не его вина. Гаара закатывает глаза: — Ты всегда его выгораживаешь. К тому же ты лучшая подруга Такахаши. Хината поджимает губы и собирается уже что-то ответить, как я открываю глаза и холодно смотрю на нее. Она моргает и слегка раздраженно замолкает. — Видела Темари? – спрашиваю я, Гаара снова возвращается к папке. Хьюга нехотя кивает: — Угу, – она чуть приподнимает сумку в руках, я замечаю краешек папки. – Ты придешь или снова проигнорируешь? Я безразлично пожимаю плечами: — Все равно. Из больничного крыла? – чуть подумав, озвучиваю я вопрос, засевший в голове после физики, и снова закрываю глаза. — Осложнения после ангины. – Она словно в доказательство закрывает рот пальцами и кашляет. Затем отходит, увидев у окна кого-то из знакомых. Кажется, свара вокруг Узумаки утихла. Резкий звонок заставляет Гаару вздрогнуть, и он торопливо засовывает папку в сумку. Учитель химии не любит посторонних предметов на своем уроке. Да и кто из учителей это любит? Я открываю глаза, отстраняюсь от стены, пропускаю трех девчонок вперед, которые оживленно обсуждают марку какой-то помады. И почти сразу меня кто-то задевает сумкой. Я едва удерживаюсь на ногах, чья-то рука тут же подхватывает меня под локоть. Гаара ушел вперед и не мог заметить моего положения, значит… Я молча вырываю руку и неприязненно смотрю в пронзительной синевы глаза. Порой мне очень трудно признаться себе, что этот взгляд меня пугает. Мне хватает проницательности Теми и Гаары, но к ним я привык, а к такому… Такое неприятное чувство, как будто твои мысли видны словно на ладони, прописаны черным по белому, сгущает внутри бессильную злость и раздражение. И панику… — Узумаки, ты всех так хватаешь, без предупреждения? – холодно спрашиваю я, демонстративно одергивая рукав рубашки, словно на ней остались пылинки грязи. А на локте точно останутся если не синяки, то красные пятна точно. Схватил изо всех сил же. Вокруг нас останавливаются люди. На загорелом лице мелькает выражение, которому я не могу подобрать слов. Узумаки только улыбается в ответ и поднимает руки. Словно сдаваясь: — Извини-извини! Я думал, ты падал. Я вскинув бровь и молча вздернув подбородок, обхожу его, направляясь к своему месту. Пока Гаара прожигал в Узумаки дыру взглядом, я разложил учебники на углу парты и сел. — Снова этот блондин? – нахмуренно спрашивает он, отодвигая стул и садясь рядом... Я не ответил, проигнорировав вопрос. Он поймет, что я не хочу об этом говорить. И действительно, Гаара ждет ответа несколько секунд и неслышно вздыхает. Учитель еще не пришла. В кабинете разлеталось веселье. До конца учебного дня остается всего один урок, не считая химии, на которой, скорее всего, будет лекция о «семи смертных грехах». — Скажи, как оно, Узумаки? – громкий голос одного из одноклассников. Со всех сторон послышалось одобрительное гудение. Я меланхолично подпираю ладонью подбородок, жалея, что рядом с моим местом нет окна, как в кабинете физики. — Не все ли тебе равно? – я с легким удивлением слышу в его голосе ноту раздражения. Что это? Настроение изменилось после столкновения со мной, или его действительно раздражают вопросы? Хотя нет. Второе невозможно. Да и первое тоже. — Да ладно, колись, Узумаки! Мы все про вас знаем, голубки! – хохочет уже другой парень. — Ты бывал в Раю, Бред’ли? – со смешком в голосе отзывается Узумаки. Класс снова оживленно гудит. Он любит внимание к себе. Я замечаю, что меня этот давным-давно подмеченный факт начинает раздражать именно сейчас. Продолжение бессмысленного диалога о сексуальной жизни Узумаки остается мной благополучно прослушанным. Я наклоняюсь к Гааре и одними губами тихо говорю: — Я буду в студии. Скажи, что я ушел в больничное крыло. – Я кладу ладонь на его плечо. Кладу и сразу убираю. – Скажешь? Наверное, легкая паника или, быть может, оттенок торопливой тревоги в моем голосе заставляет его согласиться. Гаара кивает, я сую учебники обратно в сумку, накидываю ремень на плечо. — Ты взял? – немой вопрос в темно-зеленых глазах. Я киваю в точности как он несколько секунд назад. Уже на выходе чувствую, что кто-то смотрит мне в спину. И я точно знаю, что это не Гаара… Сегодня уже четверг. Два последних официальных дня учебы. А дальше следуют две недели экзаменов. Как говорит Теми: «Пять минут позора с экзаменатором, и в руках корочка». Я не нахожу в себе сил усмехнуться даже про себя. Выходит лишь горький смешок. И никак не могу понять, чем вызвана такая досада. Я сбегаю по лестнице вниз на второй этаж, на секунду задержавшись у полураспахнутого окна. Теплый порыв ветра приятно касается лица, холодя кожу. «Да уж, быть безразличной скотиной так сложно, когда он в одном помещении со мной», – рассеянно думаю я, отодвигаясь от подоконника и поворачиваясь к лестнице. Второй этаж погружен в могильную тишину. Здесь находятся спортивный зал и моя студия, в которой я могу быть предоставлен самому себе. Широким шагом дойдя до двери в просторный знакомый кабинет, я опускаю ладонь на ручку и толкаю дверь на себя. Запах краски, растворителя и травы вытесняет из головы все беспокойные мысли. Я спускаю сумку на стоящий рядом с дверью стул и закатываю рукава рубашки. На запястьях плотные напульсники, цепочка из жестких серебряных звеньев звякает на левой руке. Ее подарила мне Темари на прошлый день рождения. Помнится, в тот раз они устроили такую буйную вечеринку у них дома, что мы долго объясняли полиции, а заодно и соседям, что нет, мы не собираемся оглушать соседние дома, и да, мы совершеннолетние. Последнее было наглой ложью, но той ночью нам не было глубоко плевать только на количество виски и шампанского в бокалах. Уже дойдя до закрытого окна, я понимаю, что даже не улыбаюсь. Остается только хмыкнуть, я распахиваю окно настежь и, завязав волосы на затылке, достаю из шкафа кабинета начатую книгу. Вернувшись к сумке, вытаскиваю из внутреннего кармана футляр для очков и сажусь на подоконник. Надев очки, я кладу футляр рядом с бедром и раскрываю книгу. Почему-то хочется закурить. Навязчивое желание отбивает теплый порыв ветра. Я, слабо улыбнувшись, прикрываю глаза, чувствуя, как выбившиеся пряди волос щекочут щеки. Гаара в последнее время частенько роняет, что я становлюсь сентиментальным. «Ты меня пугаешь, Учиха. Завтра ты размякнешь настолько, что будешь желать доброго утра Хидану и его прихлебателям. А послезавтра ты начнешь собирать пожертвования на нужды голодающих». — Кого волнуют голодающие, и уж тем более кого волнует Хидан? – бурчу я себе под нос, читая первый абзац уже по четвертому разу, не понимая ни буквы. — Без разницы. – Решаю я, погружаясь в текст. Когда звенит звонок, я закрываю книгу и смотрю на часы. Время пролетело так быстро. На выходе из кабинета я сталкиваюсь с Гаарой, замечаю его секундный пристальный взгляд. Он выгибает бровь, рассеивая беспокойство на своем лице, я невольно хмыкаю. Конспирация, мать ее. — У нас спецкурс по алгебре. Идешь? Я киваю, и мы выходим, закрываю за собой дверь и только сейчас замечаю, что, когда я входил, дверь была незапертая. Я задумчиво поворачиваю ключ в замочной скважине. Ключ от студии всегда у меня и у главы школьного совета. Плюс — добродушного вида бабушка на вахте. Хм… — Ты все еще думаешь об этом? – кажется, мое молчание было неправильно расценено. Я поворачиваюсь к Гааре, и он толкает меня спиной к двери. Я удивленно смотрю в ответ: — Ты что? Он сощуривает глаза и не приближается, зная, как я отношусь к нарушению моего личного пространства. — Я думал, эта проблема была решена еще в прошлом году. – Нехотя продолжает Гаара. Я задерживаю дыхание. До меня начинает доходить. Но постойте, зачем он поднимает эту тему полуторагодичной давности? — Гаара, давай не здесь. – Я морщусь и пытаюсь отодвинуть его с дороги, он перехватывает мои руки и почти сразу же выпускает их: — Саске. Я упираюсь ничего не значащим взглядом в точку над плечом Гаары. Он выше меня на полголовы… — Если ты не хочешь говорить, тогда скажу я. – С нажимом говорит он. Я на секунду прикрываю глаза: — Я не вижу смысла говорить об этом. — Зато вижу я. – Резко говорит Гаара. Я холодно перевожу взгляд на него: — И с какой стати я должен слушать твои мысли по этой проблеме, которая, с позволения, только моя проблема. Он вздрагивает, на лице проступает смесь растерянности и злости. Я усмехаюсь вслух и снова пытаюсь отодвинуть его с дороги. На этот раз Гаара с силой впечатывает меня спиной в дверь и ударяет ладонью в косяк рядом с моим лицом: — Будешь делать безразличное лицо до конца учебного года? Это последний год! Я отворачиваюсь от него. Внутри все закипает. Да знаю я, что это последний год. Не надо с такой упорностью повторять мне это. Вбил себе в голову эту идиотскую мысль… — И? – я сжимаю челюсть и встречаюсь с ним взглядом. В нем молчаливая решимость. Занятно. Он что, весь день вынашивал план по моему просветлению? — Я только после химии захотел это сказать. – Произнес Гаара, словно прочитав мои мысли. Я молчу. Я не вижу смысла говорить об этом. Хватает того факта, что я до сих пор помню горячие пальцы Итачи на своей коже и пронзительный взгляд синих глаз. — У него есть девушка. – Тихо говорю я, безуспешно пытаясь заткнуть себя. Гаара хмыкает: — Только не надо геройствовать. Тебя волнует далеко не этот факт. Я раздраженно передергиваю плечами. Да уж. Факт. Самое что ни наесть неподходящее слово для данной… проблемы. К тому времени как мы входим в класс алгебры, в кабинет подтягивается примерно половина одноклассников. Я замечаю косой, но не враждебный взгляд Неджи, спокойный взгляд Хинаты и, я почему-то мрачнею, заинтересованный взгляд карих глаз Тен Тен. — Именем Люция, неужели мне в этой жизни не суждено обрести тишину хотя бы на время перемены? – приглушенно застонал я, ставя сумку на парту. Гаара хмыкнул. Мои опасения подтвердились, и ко мне приближается Такахаши. Она довольно красива, но не в моем вкусе. Мы неплохо ладим, пару раз я помогал ей донести книги до библиотеки или что-то в этом роде. Но ничего более. — Саске-кун, привет, – она ждет, пока я сяду, и опускается на стул у парты впереди меня. Разворачивает его и кладет локти на мою парту. Я фальшиво улыбаюсь: — Гуляем, Такахаши? Она смеется, неловко проводя рукой по волосам: — Уже вся школа в курсе. Мне даже мимо шестиклашек неудобно проходить! Я без интереса слушаю ее и кладу на стол футляр для очков. Черт. Я тянусь пальцами к носу. Точно. Едва сдерживаю горестный стон. Я забыл снять очки. Едва Тен отходит от нас, я накидываюсь на Гаару и шиплю сквозь зубы: — Какого черта ты не сказал, что я забыл их снять? — Быть может потому, что тебе так больше идет? – раздается голос Узумаки. Я снимаю злосчастные очки и заталкиваю их в футляр, щелкая застежкой. Краем глаза я замечаю, что Узумаки обнимает Такахаши за талию. Нежно и мягко. В груди делается нестерпимо горячо, сердце бешено ударяется о ребра. Гаара словно что-то замечает на моем лице и дергает меня за локоть. — Саске! – я не сразу его слышу. Чувствую только, как он ощутимо щиплет за кожу на ладони. Я вздрагиваю и упираюсь взглядом в парту. — Учиха Саске. – В голосе Гаары звенящие интонации. – Услышь меня! Я сдвигаю брови: — Я не пойду на собрание. — Это я уже понял. Во сколько его самолет? – устало отзывается он. Мне плевать, что Узумаки услышал конец фразы Гаары. — В пять. Я не знаю, что мне делать два с половиной часа, – признаюсь я. Гаара сплетает пальцы и кладет на них щеку: — Можешь посидеть на нашей тренировке. Я скептически фыркаю: — Нет уж, спасибо. Я ненавижу бокс. И я не какая-то девчонка, чтобы визжать от восторга, глядя на то, как здоровые парни вколачивают дурь в грушу. Он невозмутимо продолжает: — Да нет же. В этом году я стал капитаном сборной по баскетболу. Я удивленно смотрю на него и прекрасно понимаю, что только он может рассмотреть это удивление. Для всех остальных мое лицо – бесстрастная маска. Больше им знать не обязательно. — Я вышел из клуба по боксу, – поясняет Гаара. – Баскетбол мне больше по душе. А учитывая мою форму… На последних словах мой мозг плавно и с щелчком отключается. Гаара может бесконечно говорить о своей форме, способностях и так далее. — Знаешь, я немного рад, что он приезжает. – Его голос дрогнул, и я вдруг понял, как трудно ему было высказать свои мысли. – Надеюсь, он сможет вытряхнуть из тебя всю эту глупость. – Тихо говорит Гаара, не сводя взгляда с пространства перед собой. В кабинете привычный шум, в коридорах ад, на улице теплый ветер и хочется выйти наружу… А еще лучше запереться в студии. — Я знаю. – Отвечаю я, и Гаара успокаивается. В кабинет входит стройная учительница математики. Обводит всех глазами, замечает меня, приветливо улыбается и садится за стол. Акина-сан. Так наши парни ее называют. А если полное имя, то Аки Нанарен. Совсем молодая учительница, всего каких-то двадцать шесть лет. Она пришла к нам четыре месяца назад. Материал объясняла она просто великолепно, с ее миловидностью сравнить можно было лишь ее строгость при проверке работ. А последнее она никому не спускала. У нее красивое имя. «Необычное», – рассеянно думал я, пока Акина-сан писала на доске тему урока и озвучивала фамилии учеников, которые «все еще не почтили меня своим вниманием вместе со своими зачетными работами». Весь урок я рассеянно скользил взглядом по классу. Вот Нейджи Хьюга, его двоюродная сестра Хината. Нара Шикамару с вечным лучшим другом Чоуджи. Харуно со смазливой Ино. Такахаши Тен Тен, Гаара. Бред’ли, новый ученик, приехал к нам из Америки. Пара парней, лиц которых я не запоминаю, и, разумеется, Узумаки. Он почти лежит за партой, без интереса слушая Акину-сан. Сложив ногу на ногу и подперев ладонью щеку, он разглядывает все подряд. Мы встречаемся глазами. Я задерживаю дыхание, не зная, что делать. Мы уже слишком долго смотрим друг другу в глаза, чтобы можно было сказать, что «столкнулись случайно». Мне нравится смотреть в его глаза. И одновременно хочется разорвать зрительный контакт. Гаара, кажется, не замечает моего состояния, я смаргиваю. Узумаки вдруг мигает мне, улыбаясь глазами, и я, наконец, отворачиваюсь с легким раздражением. — На собрании будут все представители? – вдруг спрашиваю я. Гаара переписывает с доски: — Все. Кроме тебя и Узумаки. Вы двое всегда пропускаете собрания, – поясняет он, видя мою вскинутую бровь. Хм, а я и не знал, что Узумаки тоже пропускает собрания. Хотя ничего удивительного не вижу. — Мы можем куда-нибудь сходить. – Как бы невзначай замечает Гаара. Мне показалось, или Узумаки вздрогнул? Ах да, он же с Тен сидит. Снова мое воображение. Они сидят за одной партой на среднем ряду, впереди нас на парту, с тех пор, как начали встречаться. Я разминаю кисть и правый локоть, внезапно занывший. — Все равно. Но только не в пиццерию. – Гаара нагло усмехается. А я продолжаю. – Ты в прошлый раз склеил абсолютно всех официанток, что там были. — Я что, виноват, что все они были не в твоем вкусе? Я отмахиваюсь, Гаара прекрасно знает, что не многие девушки способны меня заинтересовать. Точнее будет сказать, парням это удается легче. — Раз уж на то пошло, ты больше в моем вкусе, чем те девицы. – Лениво замечаю я и с удовольствием замечаю, как он поперхнулся. — Гаара-кун, все в порядке? – с беспокойством спрашивает Акина-сан. Я поднимаю руку: — Все в порядке, Акина-сан. Он просто потрясен вашими словами. Гаара придушенно кашляет, несколько человек смеются. А я мстительно хлопаю его по спине: — Полегчало? Он глубоко вдыхает и тыкает меня ручкой в бедро под столом. Я чуть не подскакиваю и тут же пихаю его локтем. Потасовка длится несколько секунд, но и их хватает. — Тебя не поймешь, Учиха. То ты ходишь словно кто-то умер, то ты устраиваешь черти что. – Приглушенно говорит Гаара. Я и ухом не веду: — Какие мы нежные. Он сдерживает смех и грозит: — Я тебе после уроков покажу такую нежность. Я решаюсь и смотрю прямо в темно-зеленые глаза, в самую середину черных зрачков, слегка подаюсь вперед, сдвигаю очки с переносицы и шепчу: — Рискни. Он сглатывает, невольно подается вперед, но я уже отодвигаюсь, усмехаясь краем рта. Знаю. Нечестно. Ну а что поделать? — Саске-кун, Гаара-кун, мы вам не мешаем? – ровный голос Акины-сан. Полкласса оборачивается и смотрит на нас. Точнее на меня и, ух ты надо же, на слегка покрасневшего Собаку. Я решаю добить тузом и возвращаю очки на прежнее место: — Нет, Акина-сан. – Я невинно улыбаюсь. – Я просто так сильно люблю Гаару, что не могу молчать об этом. Взрыв хохота практически сметает всех с парт. Гаара дергается и пинает меня под партой. Я махаю рукой и замечаю, что Узумаки не смеется со всеми. Замечаю, как несколько длинных прядей его волос колыхнулись после торопливого движения. Снова что ли воображение? Я пожимаю плечами. Без разницы, мне все равно. Когда урок заканчивается и мы с Гаарой останавливаемся в дверях, пропуская девчонок, меня снова кто-то задевает сумкой в плечо. Да так сильно, что я едва удерживаюсь на ногах. — Гомен-гомен! – торопливое извинение, и парень уносится прочь. Я автоматически хватаюсь за правое запястье Гаары, а тот так же автоматически обхватывает меня за пояс. — А Учиха говорил правду! – жесткий смех парней за спиной. Я вздрагиваю, и мимо меня проносится Узумаки. А на лице его снова выражение, которому я не могу подобрать слов. Гаара тут же убирает руку: — Извини. Мы молча выходим из кабинета, и тут мне приходит в голову идея. Я тяну за собой Гаару в сторону мужского туалета. Когда дверь закрывается, я достаю мобильник, набираю номер Цунаде-самы. Длинные гудки, а затем женский голос спокойно произносит: — Саске? — Да. Добрый день, Цунаде-сенсей. Могу я сегодня к вам прийти? — Да, конечно. Приходи. Во сколько? Я смотрю на часы Гаары, мои на правой руке, на той, которой я держу трубку. Для этого мне приходится взять его за запястье и поднять руку на уровень глаз: — Минут через двадцать. — Отлично. Приходи, я буду ждать. Она отключается, и я убираю телефон. Я все еще держу Гаару за руку, и чувство вины захлестывает меня. — Я, — автоматически начинаю оправдываться. Как будто он не знает. Как будто ничего не было в прошлом году… Он закатывает глаза и тянет меня за руку на себя, кладет ладонь на макушку и успокаивающе произносит: — Перестань думать об этом. Тебе хватает Итачи и его. То, что было, то прошло. Я сжимаю губы. В прошлом году в новый год мы набрались. А перед этим я рассказал Собаку о том, что Итачи лишил меня невинности, что меня влечет к Узумаки и что я гей. Хотя насчет последнего я не уверен, ввиду того, что некоторые девушки все же меня заинтересовывают. После мы с Гаарой целовались. Ночью, на заснеженном балконе, как были – в одних рубашках – на просто зверском холоде. Самое неприятное, что этот пьяный бред имел продолжение, хотя сумасшествие и длилось всего несколько дней. Ни я, ни он не спрашивали, что это значит, сколько будет длиться и когда кончится. Просто это прекратилось однажды. Я попросил прощения у него и все. Он понял. — Сас-ке. – Он раздельно говорит мое имя, и я киваю. — Как Хината? – спрашиваю я первое, что попадает в голову. Гаара вздрагивает и отводит глаза. -Так и не признался. – Резюмирую я, насмешливо смотря на друга. Собаку уже несколько месяцев питает слабость к сестренке Нейджи, Хинате Хьюга. — К ней не подойти. Она вечно со своим братом! Ну, раз уж началось обсуждение девчонок, значит, все встало на свои места. Я закатываю глаза, и мы выходим из туалета. — Мы с Гаарой ходим парой, а, Учиха? Я вздрагиваю. Мне не нужно поворачиваться, чтобы знать, кому принадлежит голос. Гаара, наоборот, поворачивается. Мы так и стоим плечом к плечу, только смотрим в противоположные стороны. — Хидан. – Холодно говорит он. Я смотрю перед собой и замечаю в противоположном конце коридора Узумаки. Он прижимает Такахаши к стене и медленно целует ее в шею. Вокруг них почти нет людей, да и их почти не заметно за высоким растением в массивной кадке. Я не могу отвести взгляда от того, как он притягивает ее бедра к своим, как прикрывает глаза, ведя губами по ее щеке. — Учиха, ты оглох? Не смей меня игнорировать. – Шипит Хидан, и меня хватают за плечо. Не успеваю я отреагировать, как меня ударяют спиной и затылком о стену, да так, что из глаз сыпятся искры. — Убери от него руки! – зло шипит Собаку, ударяя рослого парня, который отволакивал его в сторону, в челюсть. Я на секунду прикрываю глаза, затем открываю и встречаюсь взглядом с серыми глазами, сужеными почти до щелей. Я отстранено замечаю, что его меловые волосы, прежде всегда зализанные на затылок, сегодня слегка растрепанны и спадают на виски и лоб. — Ну так что, Учиха. Как там поживает Итачи? – в елейном голосе безудержная ярость. Я чувствую, как рот кривится в насмешке: — Твоими молитвами, Хидан. – Я с нажимом проговариваю предпоследнее слово. Тот еще больше звереет и рявкает: — Зетцу! Вперед выступает крашенный зеленоволосый парень. Собаку безуспешно пытается высвободиться, его бьют в лицо. Я вздергиваю подбородок, готовясь к удару, который отшвыривает меня в сторону. Скула болит, губа тоже. Кажется, разбита. В голове медленно разгорается тупая ноющая боль. Стальные пальцы сжимаются на моем плече, но я успеваю вывернуться и ударить ребром ладони нападающего в шею, под основание. — Чего ты ждешь, Зетцу? Отделай его! – рычит Хидан в нескольких шагах нас. Вокруг нас даже не собирается народ. Наоборот, спешит пройти мимо. Хидан на публику тоже плохо реагирует, а ввязываться в драку никто не хочет. Тем более, что подобные разборки случаются не редко и уже довольно давно. Факт, что мы с Гаарой живем не по понятиям Хидана, – далеко не новость. Я слышу, как рядом снова бьют Гаару, в глазах темнеет, когда еще один удар под подбородок рушит меня на пол. Я скриплю зубами… — Ты рехнулся, Хидан? Двигай свой зад обратно на четвертый этаж! Я вздрагиваю и не успеваю оттереть кровь, как меня поднимают на ноги чьи-то сильные руки. — Узумаки, пошел нахер. Я приваливаюсь к чьей-то груди. В голове словно мечутся неровные куски стекла. И скула болит. — Последний раз, Хидан. Свали на свой четвертый этаж. Это не твоя территория. – Знакомый голос цедит слова с неприкрытой яростью и бешенством. Я успеваю удивиться такой злобе в таком всегда благодушно настроенном голосе, пытаюсь глубже вдохнуть, морщусь и, дернувшись от боли в ребрах, чувствую чужую руку на талии. Хм. — Мы еще не закончили, Учиха! Я еще с тобой поговорю, долбанный педик! – выплевывает Хидан. Я слышу, как Собаку кое-как поднимается на ноги, отряхивает колени и собирает мои вещи, выпавшие из сумки. По щеке скользит что-то теплое и твердое. Я успеваю открыть глаза и заметить мелькнувшую в синих глазах неподдельную тревогу и отчаянье. Как только Узумаки понимает, что я смотрю на него, выражение его глаз тут же сменяется на добродушную озабоченность моим состоянием. Я хмыкаю про себя. Что, и у него конспирация что ли? Мысли путаются, лицу горячо. Хочется чего-нибудь холодного. — У тебя кровь, – вдруг тихо говорит Узумаки. И я, закусив изнутри губу, понимаю, что это нечто теплое и твердое на моей щеке — его палец. Он проводит пальцем от уголка моих губ до низа подбородка, стирая дорожку крови. — Ты как? Я хрипло усмехаюсь. Странный вопрос после того, как тебе отделали сначала лицо, а потом добавили ногами по телу. Кажется, Узумаки это понимает и невольно улыбается. Я часто моргаю, замечая в синих глазах неприкрытую искрению радость. Не понял, это он из-за меня что ли такой весь довольный и веселый? Я замечаю за его плечом Такахаши. Девушка смотрит на Узумаки. Осознание приходит ко мне неожиданно. Я отталкиваю руки Узумаки с брезгливым выражением лица: — Можешь собой гордиться. Выпендрился. – Я рывком забираю сумку у Гаары, и мы идем по коридору до лестницы, не обращая внимания на потрясенное лицо Узумаки. — Ты противоречишь сам себе. – Тихо замечает Гаара. Я раздраженно дергаю плечом, и он замолкает. — У меня через двадцать минут, — я смотрю на часы, — точнее через десять, занятие по алгебре. Цунаде обещала прогонять меня по всем темам. – Усталость в моем голосе я списываю на драку. Гаара кивает: — Я подвезу. Я отмахиваюсь: — Идти всего десять минут. — Саске! – встревоженный голос за спиной, и я, усмехаясь про себя, серьезно задумываюсь, не дежавю ли это. Я успеваю только повернуться, Темари бросается ко мне. Крепко обнимает и пристально осматривает со всех сторон: — Как ты? Мне передали, что вы с Хиданом снова сцепились! Я морщусь. В этой школе слухи разлетаются быстрее, чем размножаются крысы. Это напрягает. — Успокойся, все нормально. – Я отстраняю подругу от себя и успокаивающе глажу ее по макушке. Темари обиженно поджимает губы: — В следующий раз этот ублюдок не ограничится тремя своими безголовыми дружками. Ты хочешь, чтобы было как в позапрошлом году? Ты же тогда только из больницы выписался после воспаления легких, как эти уроды избили тебя! – она почти кричит. Я устало смотрю на Гаару, а затем на настенные часы. Он понимает без слов. — Теми, котенок, у Саске дела. Все хорошо. — Снова к этому очкастому провинциалу? – рассерженно отзывается Темари. Так она называет моего лечащего врача, Кабуто-сенсея. — Нет, — терпеливо поправляю я подругу. – К Цунаде. Она успокаивается: — Ладно… Ты сегодня вечером свободен? Я недоуменно смотрю на нее. Она с удовольствием поясняет: — Мы хотели сегодня все вместе куда-нибудь сходить. Разве Гаара не сказал? – она прищурено косится на брата. — А… — я припоминаю фразу Гаары на спецкурсе по алгебре. – Нет. Вряд ли. Я не знаю. – Сбиваюсь я. — Почему? Потому что ты забыл о нашей традиции? – ядовито интересуется Теми. — Нет, потому что Гаара забыл передать тебе, что сегодня приезжает Итачи. – В тон ей откликаюсь я. На лице Темари мелькают сразу все эмоции: от потрясения до ужаса, от радости и до понимания. Я почти беззвучно вздыхаю. Она, в отличие от Гаары, не знает того, что было у нас с Итачи. Но интуиция никогда ее не подводила. Она всегда чувствовала, что я отношусь к брату с абсолютным доверием, но в то же время в моем отношении к нему постоянно мелькают тени неприязни и страха. Она видела это, просто видела — без понимания или знания ситуации. Впрочем, какое понимание, если я даже сам себе не могу точно объяснить, почему рядом с ним я чувствую беспокойство, несмотря на то, что с ним, я всегда в полнейшей безопасности. К тому же он никогда мне не лжет, ну, или мне просто хотелось бы в это верить. Определенно, я противоречу сам себе. Злясь на собственные мысли, я спускаюсь на первый этаж, Темари с Гаарой идут рядом, переговариваясь насчет смещения даты совместной вечеринки на завтра или на выходные. Мы подходим к шкафчикам для сменной обуви, когда я встреваю в разговор: — А лучше в субботу, – я открываю свой шкафчик и достаю кеды. Темари стоит рядом, стуча носком туфлей на высоком каблуке об пол. Ей и Гааре еще на собрание идти. — В субботу? Сегодня четверг,– она вздергивает бровь, ожидая от меня ответа. Я выпрямляюсь, переобуваюсь и убрав сменную обувь в шкафчик, захлопываю его: — И? А завтра пятница. – Она не сводит глаз с моего лица. Я сдаюсь. – Просто по пятницам я сижу в библиотеке. Ты же знаешь. Она хлопает себя по лбу: — Точно. Значит, тогда в субботу? – Темари довольно улыбается. Я киваю, Гаара замечает, как я мученически закатываю на секунду глаза, и усмехается. — Утром, днем, вечером, ночью? – оживленно спрашивает Темари, — а с нее ведь станется, может устроить и в пять утра... — Гаара стучит по часам. — Учиха, время. Я вздрагиваю и напрягаюсь. Время — почти половина. Черт возьми! Цунаде не любит, когда опаздывают. Я хватаю сумку, наскоро целую Тем в щеку, жму ладонь Гааре и торопливо выхожу из дверей: — Я позвоню насчет времени! И чтобы все было прилично, а не как в прошлый раз! Гаара смеется и махает рукой. Все же я опаздываю к Цунаде. Учитель прищурено смотрит на мою слегка распухшую щеку и сжимает полные подкрашенные губы: — Снова? – в ее голосе ни тени любопытства. Просто вопрос. Риторический вопрос. Который невольно успокаивает меня. Я пожимаю плечами, безмолвно отвечая: «А может быть иначе?» Цунаде пропускает меня в комнату, кивает на стул: — Я сейчас. Я раскладываю тетрадь на столе, кладу рядом три ручки и спускаю сумку у ног. «Наверняка сейчас вернется с аптечкой», – лениво думаю я, жмурясь от яркого солнца. На улице жарко. Солнце словно сошло с ума, а вместе с ним и все люди. Я касаюсь ладонью щеки и, шипя, тут же ее отдергиваю. Я совсем забыл спросить, как Гаара. Его ведь тоже помяли. Ладно, есть еще завтра. Учитель возвращается, и правда, с аптечкой в руках. Я было упрямлюсь: — Зачем? Пустяк, — привык же… Она не терпящим возражения жестом взмахивает ладонью, словно смахивает со стола крошки. Открывает аптечку и обрабатывает скулу: — Как легкие? А мне пора бы уже привыкнуть к этому. Хоть Цунаде и не мой лечащий врач, она часто справляется о моем здоровье. Еще бы, она до меня учила Итачи. А сейчас вот его непутевого младшего брата, который вечно ищет приключения на свой зад. — Ты выглядишь измученно. – Говорит учитель, лепя пластырь на мою щеку. Я морщусь про себя. Ну вот. Снова. — Все равно. – Холодно отвечаю я. Цунаде чувствует лед в моем голосе и поджимает губы: — Такой же, как твой брат. Не терпите заботы от людей. Я отворачиваюсь. Остаток занятия проходит в относительном молчании. — Рейс тридцать четыре — Италия–Токио прибывает через пять минут. Уважаемые господа ожидающие, пожалуйста, не выходите за пределы красной линии. Рейс тридцать четыре — Италия–Токио прибывает через… Я стою, привалившись к колоне. Аэропорт кипит оживлением. Рейс Итачи тридцать четвертый. А значит — я смотрю на огромные часы на стене зала ожидания — осталось чуть больше трех минут. Плюс, пять минут, когда он выйдет. Внутри царит подозрительное спокойствие. Но как только раздается сигнал и женский голос объявляет о посадке самолета тридцать четвертого рейса, спокойствие перечеркивает дрожащая линия взволнованности. Я облизываю пересохшие губы и торопливо засовываю руки в карманы форменных брюк. После занятий я не успел зайти домой и переодеться. — Мама, мама! Смотри, птичка! – слышится тонкий детский голосок, и я краем глаза замечаю малышку на коленях молодой женщины. Девочка смеется и стучит ладошкой в стекло. — Это не птичка, детка, это самолет. – Поправляет дочку женщина. Я отворачиваюсь и наталкиваюсь взглядом на высокого стройного человека, неспешно выходящего через регистрационный стол. Он одет в обтягивающие черные штаны, расстегнутую до середины красную рубашку с закатанными рукавами. Волосы забраны в высокий хвост, черные очки на носу, серебристая серьга в ухе, в руках чемодан и на сгибе локтя ветровка. «Ветровка-то зачем?» – как-то отстранено удивляюсь я, когда Итачи, спустя несколько минут, приближается ко мне и, не давая опомниться, склоняется, обнимает, проводит ладонью от затылка до шеи и насмешливо говорит в самое ухо: — Соскучился? Ответ очевиден, так?