***
Все фишки, карты, пепельницы разлетелись в разные стороны; стол едва ли не треснул пополам, немо ойкнув от тяжести слишком резко прижатого тела. Господа в возрасте смачно, но хрипло выругались. Остальные игроки и их сопровождающие дамы, находившиеся за гранью этого необычного виста, решающего будущее феодальных отношений, словно голодные акулы обратили внимание на столик в центре зала. Когда мусор от перевернутых пепельниц и недокуренных сигар перед глазами мистера Хаксби рассеялся, — он еще пару чихнул, не в силах сдержаться от щекотания, свербящего в носу, — мужчина наткнулся взглядом на покрасневшее лицо молодого подстрекателя. Шляпа сорвалась с головы, а лицо, казалось, раздулось от натуги так, что краснеющие жилы проступили на шее. — Какого черта… А удивляться, право, было чему. Пару мгновений назад юноша впервые продемонстрировал растерянность и даже истерику от осознания проигрыша… И неудачных карт в руках. Он надвинул свою измусоленную и прибавляющую цифры на его ценнике шляпу на самые глаза, что широкая тень падала на нервно подрагивающий оскал, и стал бить пальцами по столу. Мистер Хаксби скучающим тоном просил поторопиться со следующим ходом. Он просто поверить не мог, что… кажется, выиграл? Он? Тотального мухлевщика, паренька, взять над которым верх было невозможно даже бывалым картежникам? Наблюдатели перестали дышать. Мистеру Хаксби почудилась чья-то невесомая рука, аккуратно приземлившаяся на плечо. Какая-нибудь куртизанка, почувствовавшая запах скорых денег? Но мужчину не трогал никто: все просто боялись любым крошечным вмешательством что-нибудь испортить. — Ухожу в ситаут*, — объявил аферист. — Как можно!.. — воскликнул мужчина. — Не-е-ет… Но юноша, прославленный не только нордической внешностью, но и нордической упертостью, взвинчено поднялся… и мистер Хаксби пропустил тот момент, когда картежник был повален на стол невидимым противником, который, казалось, тоже не был доволен тем фактом, что парень намеревался улизнуть. Опешили все. Болтающиеся в воздухе разведенные ноги юноши в песочных брюках, оголяющих худосочные лодыжки, сопровождались испуганными взглядами. Он не мог встать, а лицо краснело так, словно чьи-то сильные руки перекрывали кислород. Картежник кряхтел, брыкался, и кое-кто действительно поспешил ему на помощь, думая, что у товарища…приступ, никак иначе! Вдобавок ко всему заверещала пожарная система, обрушивая на и так размякших господ веселые струи воды. Все повскакивали с мест, устремились к выходу. И когда мистер Хаксби повернулся к столу, чтобы подать несчастному парню руку, никого и в помине не было. …Везение еле успел принять божественную оболочку, укрывающую его плоть от человеческого восприятия. Еще чуть-чуть — и люди бы осознали, что вели игру далеко не с человеком. Хорошо, что их динамичным, но хрупким вниманием завладели другие «кулисы». Бывший противник растерянно стоял прямо перед лежащим на столе Везением, прикрывая белесую шевелюру от воды морщинистой рукой, но, когда куцые брови схватили слишком много капель, и водная пелена забилась в глаза, пришлось ретироваться. Но молодого бога ждала неприятность похуже. Его за грудки железной хваткой держал Ветер, напряженный, но собранный — оттого и намного сильнее вселяющий ужас. Нет, сын Воздуха в любом случае заставлял трястись поджилки Везения. Юноша долгое время молился Совпадению, Неожиданности, Судьбе, всей святой троице, чтобы никогда — никогда! — никогда больше не встречать этого бога-катастрофу. Но с ним сыграли злую шутку все трое. Он ведь не высовывался! Он залег на дно, как они и договаривались! Какого Разврата они опять столкнулись в неблагоприятной для Везения обстановке?! Он ведь даже Воспоминанием воспользовался, чтобы стереться с земного шара… — Привет, — словно ястреб, ухмыльнулся воздушный бог. Но хватка того была далеко не такой воздушной, как предполагалось, ощутимо вдавливая костяшки пальцев в грудь. На руках проступили жилы. Ветер значительно изменился с того времени: лицо похудело, делая челюсть и скулы молодого бога резче и квадратнее, желтые, почти кошачьи глаза страдали от нависших патлатых волос — он хоть периодически и приглаживал их назад опрятно и по-снобски… Но, скорее всего, он сохранил длину, чтобы выглядеть моложе и не сильно выделяться на фоне юного Шанса, которому ничего не стоило казаться совсем желторотым за счет наивного и эмоционального взгляда, пробивающихся светлых усиков над губой и немного нескладной комплекции. Пожарная сигнализация пришла в себя, остановила извергаемые потоки воды, и у выхода в зал показалась довольная Удача. Она вытерла невидимый пот со лба и поторопилась к злосчастному столу, вставая за спиной Шанса. Тот дал знак Ветру, чтобы немного ослабил хватку и откинулся назад, позволяя сыну Фортуны лицезреть перекошенный лик Везения во всей красе. — Больше от меня не спрячешься. — А ты кто, Правосудие? — злобно выплюнул картежник. Голос предательски съехал, и парень догадался, что былые уверенность и мания величия приказали долго жить. — Для тебя — да. И закон, и босс, и неадекватный батя — всё на твой вкус. — Я свои права знаю. — Везение старался не смотреть на заискивающе улыбающегося Ветра, колено которого давило ему в живот, на миллиметры спускаясь ниже и грозясь отдавить все остальное. По амплитуде силы Ветра юноша нащупывал, что стоило ответить, чтобы не разозлить бога еще больше. Черт с тем Шансом. Этот сопляк не так страшен… — Отказываюсь. Не заставишь. Я свободный бог. — Жаль тебя разочаровывать, но ты с рождения уже обязан всем людям. А я просто прошу по-хорошему. Будь моим прислужником, как Удача. Хватит шарахаться по людскому миру, как блудная собака! Ты не для того создан! — Представляешь, — Везение поморщился, напрягая живот, в который еще глубже впилось колено, — я сижу в этом доме со дня его основания. Это уже как минимум лет сто. Вы, помимо Воспоминания, первые боги, встреченные мной за век. — Почему звучит так, будто ты сам себя запер? — между бровей Шанса пролегла тонкая складка, выдавая раздумье. — Кто тебе виноват? Везение закусил губу; на шее появилась воздушная петля, медленно удушая. А у юноши была слишком длинная шея, слишком открытая… — Да, интересно, почему? — спросил Ветер. — Неважно. Сам…захотел… — сердце пропустило пару объемных ударов в глотке, а удушение продержалось пару секунд и растаяло, мазнув по коже утешительной прохладой. Сукин сын! Начал усиливать физический напор в тайне от сопляка! — Последний раз спрашиваю, — грозно проговорил Шанс, его желваки дернулись, а кулаки эмоциональностью зеленого и неопытного юнца сжались, — будешь моим фрасьоном? Будешь выполнять все обязанности, служить мне Верой и Правдой, защищать меня и хранить все тайны нашего рода? Парень отрицательно помотал головой. Ветер состроил расстроенную гримасу. Его желтые глаза хитро засмеялись, противореча опущенным уголкам губ. — Друг мой, — обратился он к богу Удачи, — увы, без добровольного согласия ты действительно не имеешь права претендовать на его свободу. Я думаю, работничек он, конечно, так себе… Больше убытков бы понес, чем реальной пользы. Был бы у тебя нужный документ… Шанс бесцветно поднял одну бровь, не оценивая драматичный спектакль Ветра и то, с каким облегчением выдохнул придавленный Везение, уже нащупывая отлетевшую шляпу. — А у меня есть. — он протянул руку к Удаче, и та вытащила из материализовавшегося рядом кожаного портфельчика пожелтевший от времени, весь в разводах, но с разборчивым текстом и печатью ваучер. Данную и безумно ценную бумажонку изобрела Фортуна во время Первого Пришествия. Боги-прислужники, напуганные чередой кровопролитных событий, вырезающих не только других богов пачками, но и людей, отделялись от хозяев, переступая через свою природу. Прятались в норы, отказывались от рода, уходили, существуя сепаратно. Это была одна из сильнейших катастроф. Разобщенность… Страх… Потенциальная армия против детей Хаоса расслаивалась и таяла из-за отсутствия строгих законов, должных печатей, связывающих хозяев и фрасьонов неукоснительно. Просто ранее…данная связь, узы и долг существовали на духовном, моральном, природном уровне… До Первого Пришествия ни один бог не отрекся от своего «дома», ведь выполнять функции жизнедеятельности среди людей было легче, когда ты точно знал свои обязанности, диктуемые сверху. Так всегда было практичнее. Богами управляли более сильные и общие — но фрасьонам и нравилось быть управляемыми. Пока Страх, будучи так же заставленным и скрепя сердце, не пустил свои корни — быть убитым, а, следовательно, и забытым богом в этой войне, если идешь против и хоть как-то касаешься проблемы, не желал никто… Но ведь долг…что долг, сама Матушка-Природа, закатывая рукава и потирая руки, требовала! Этот вопрос с легкостью решал ваучер, направленный на принудительное подчинение. Каждый раз Ветер смотрел на пергамент с чернильными завитушками, и каждый раз они с презрением, но жадным интересом просачивались в него. В столбик шли все детали «договора», а так же причины, по которым документ вступал в силу. И самой главной из них числилась «ОТКАЗ ОТ СОТРУДНИЧЕСТВА» перед вышестоящим лицом с тобой одной стихии. Внизу красовалась тяжелая сургучная печать одной из четырех Резиденций. Ваучер ранее принадлежал Фортуне, следовательно, на печати упоминался Восточный Пантеон — местом, которым она при жизни заправляла до Солнца. Реальную силу ваучеры имели в руках хозяев и их созданных отпрысков. Прислужники не могли воспользоваться им, потому что не были прямыми потомками главного бога. — Где ты достал это? — глухо поинтересовался Ветер. Его глаза потемнели. Шанс на секунду завис. — В книгохранилище. Ты же знаешь, что оно давно перестало использоваться только для книг и боги тащат туда все, что плохо лежит. А еще Ветер знал, что хранилищем заведовала Лень. Но это совсем не было привязано к делу. — Ты искал целенаправленно? — Я знал, что искать. — юноша непринужденно оглядел лист бумаги в руке и пожал плечами. — Наследство матери только и всего. Если бы Везение не был вогнан в ужас и не думал о том, что его жизнь рушится, и мирному времени пришел конец, то наверняка заметил бы, что вместе с его гибким и напряженным телом внезапно расслабился бог ветра, незаметно размокнув. Спустя пару секунд до парня, правда, с трудом, но дошло. — Меня может подчинить только Фортуна. Ты даже не знаешь, сопляк, как этим пользоваться, — еле разборчиво проклокотал он. — Тебя подчинит её кровь. — Удача угадала мысли хозяина и достала из портфельчика острый и весомый нож. — В моих венах. Шанс приложил нож к ладони. Поджал губы. …И Везение скинул Ветра на пол — тот ощутимо ударился затылком о ножку другого стола, — и устремился к молодому богу, налетая на него как сумасшедший. Когда они упали на красный затоптанный ковер, нож вылетел из разжатых пальцев и ускользнул куда-то в сторону. Однако сама бумажка была крепко сжата в руках Шанса. Везение схватил за торчащий конец и потянул на себя, намереваясь если не заполучить полностью, то порвать к черту! Желательно оставив кусок с печатью, потому что она одна представляла животную угрозу для картежника. Все эти буковки…проклятая формальность! Удача молниеносно возникла за спиной Везения и взяла того в захват, сдавив шею изгибом локтя. Юноша переключился на нее. Хотел укусить, но не вышло. Стал вертеть головой, а потом ударил ее затылком по носу. Девушка тихо пискнула и разжала тиски. Секундной заминки хватило, чтобы Шанс выбрался из-под Везения и на четвереньках пополз к укатившемуся ножу. Всего капля крови, и это безумие сойдет на нет! Но картежник схватил того за щиколотку и потянул на себя, увеличивая расстояние до желанной цели. Это было столь неожиданно, что, упав на живот, Шанс ударился подбородком о пол, клацнув челюстью. Шулер стремительно поднялся на трясущиеся от адреналина ноги, подбежал к ножу и завладел им, немного довольный собой. Как у него еще хватало времени испытать эту эмоцию во всей этой вакханалии! Пока Удача помогала Шансу подняться, Везение выставил нож перед собой и…встал перед выбором. Он ощущал, как торопливо сходил с ума, ведь страх за свою шкуру оказался таким колоссальным, что заставил парня выбирать перед проколом Шанса насквозь или перерезанием глотки Ветра, пока тот медленно, но верно приходил в себя где-то под столом. Для второго варианта у него бы в жизни не хватило смелости. Ноги предательски затряслись, а дыхание сбилось. Черт, неужели придется пойти на такие меры?! Теперь затрясся и нож. — Господин, если вы скажете… — зашептала Удача на ухо Шансу, — я брошусь на амбразуру. — Нет, — борясь с одышкой, прокряхтел тот. — Такая жертва ни к чему. Ветер, дери твой зад Разврат! Кто больше всех хотел с ним драки?! Из-под стола нечленораздельно булькнуло. — Ну почему я не удивлен! — отчаянно заорал бог Удачи, закрывая собой свою напарницу. — Как обычно! Как обычно, я попадаю в передряги, на которые ТЫ ТОЖЕ подписываешься с большой охотой… — Везение подступью хищника наступал, направив нож в живот Шанса; ребята пятились назад, — а потом ты куда-то сливаешься, и мне приходится то терпеть ужимки с Пошлостью, то возить на горбушке впавшего в детство Огня, то терпеть тумаки от Града! Херовый из тебя дружок! Картежник, наконец решившись, сделал выпад, и разъединил Удачу и Шанса: они просто необдуманно прыгнули в разные стороны. Он стал приближаться к последнему, не теряя девушку из виду, затем снова резко подался вперед, и Шанс еле успел отскочить, когда нож врезался в стол, оставляя длинную отметину. Между ними все-таки увеличилось расстояние. Шанс обогнул один из столов, оперся о него, не сводя глаз с Везения, и украдкой глянул в сторону барахтающегося на полу Ветра, прижимавшего руки к вискам. Если бы только он успел добежать до друга! Везение почему-то до трясучки его боится, посему пока Ветер таким образом не вмешивается в их драку, ведет себя смело и необузданно. Сумасшедше. Отчаянно. Безбашно. Только бы успеть! Довольно неожиданно к нему пришла слишком отрезвляющая и здравая мысль. Он сорвался с места, побежал так быстро, что не мог вдохнуть. Везение прицелился, собираясь метнуть нож в неудачливого бегуна. Пусть ему не повезет. Молодой бог резко обернулся на бегу, встретился с блестящими и даже в какой-то степени осоловелыми глазами Везения, заметил, как нож покинул его пальцы, летя к нему… И облизал печать на бумаге. И быстро вновь поцеловался с полом, поскальзываясь на луже, оставленной пожарной сигнализацией. Нож пролетел над головой юноши ровно через секунду после падения. Шанс вторично прикусил язык. Какая мерзкая эта кровь на вкус! Удача шокировано крикнула — то ли звала Шанса, то ли все происходящее просто обрушилось на нее каменным осознанием происходящего. На ее глазах у Везения подкосились колени, и шулер горько понял, что проиграл. — Я честно пытался помочь, даже изменил траекторию летящего лезвия, — пытался оправдаться Ветер. Они вчетвером, включая затихшего, потерянного и сломленного Везения с пустым взором, вышли из казино; в него потихоньку снова начали стекаться люди, понимая, что нет никакой опасности быть сгоревшими заживо. Кто-то наверное пошутил… Или это была ложная тревога на дымок от папиросы. Стоит что-то с этим делать, ведь в таких заведениях немало курящих. Каждый раз принимать такого рода холодный душ? Освежаться после душного выигрыша? Шансу самому нужно было освежиться. — Ты здесь вообще ни при чем. Когда печать подействовала, Везение активировал свои способности, направленные знаешь, на что? Ветер устало покачал головой. Он все еще прикладывал полотенце с завернутым льдом ко лбу, которое одолжил у Удачи, а посему не желал никак соображать. — На то, — пояснил юноша, — чтобы любой ценой защитить своего хозяина. Невезучий картежник мог принести гораздо больше пользы, чем думал Ветер, считал Шанс. Это вопрос времени. Ветер решил расстаться с умилительной семейкой на светофоре. Он сказал, что хотел бы немного выпить в баре, пока проходит голова, и Шанс неохотно его отпустил восвояси. Сам он собирался немедля возвращаться в резиденцию, чтобы официально зарегистрировать Везение, потому что тот пропал в мире на целый век, и у многих богов к этому родились претензии и вопросы. Ветер неловко, как медведь, обнял Шанса, похлопав по спине, коснулся плеча Удачи и приблизился к Везению, не поднимающего глаз. Воздушный толчок в подбородок заставил парня обратить на бога затравленный взгляд. Сын Воздуха криво улыбнулся картежнику, взял того за руку и крепко пожал. — Присматривай за Шансом. Никому не давай его в обиду, как это было с Фортуной, — последние слова Ветер буквально выдохнул на низких нотах в лицо Везению. Оно побелело, протянутую руку забила мелкая дрожь. На том и расстались. Ваучер из книгохранилища, говоришь… А ты научился искусно лгать, сынок. Было в кого. Потому что эту треклятую бумажку ты нашел у меня под кроватью вместе с фотографией мертвых богов.***
— Какое кислое лицо! Я знаю, ты намного симпатичнее, когда улыбаешься. Юноша неловко взъерошил свои пышные смоляные волосы, еще толком не зная, какую часть лица он хотел ими закрыть, — ту, что была отлежана, потому что мальчик сидел, согнувшись и спрятав голову в коленях, или ту, на которой все еще блестели дорожки не до конца впитавшихся слез. Поэтому он стыдливо перекладывал волосы с одной стороны на другую, меняя пробор. Воздух терпеливо пережидал все эти лихие махинации. Наконец, Грех закончил, с какой-то безысходностью осознавая, — ничего не поменялось. Он всего лишь создал на голове еще более растрепанное гнездо, которое к тому же теперь стояло дыбом. Паренек неловко прокашлялся. — Ты что здесь делаешь? — Честно, мне наскучил этот бессовестный гвалт и я отправился на поиски Тишины, — начал бог. — Но, так как она, судя по всему, отправилась в свою комнату, я лишился ее компании. Периодически мы гуляем вместе, — она лучшая собеседница из ныне существующих. — мальчишка рассмеялся. Уголки искривленных губ Греха невольно поползли вверх. Камень, до этого закрепившийся в груди, покинул тепленькое местечко, пополз в горло, и паренек чувствовал себя так, будто готов выплюнуть его совсем. — Ты не похож на того, кто любит много говорить. Посмею предположить, что когда вы вместе, то молчите. — И окажешься прав. — Так что ты здесь делаешь? Бог воздуха смущенно выдохнул. — Твою траурную ауру за версту почуять можно. Я едва могу дышать. Лечу я такой, лечу и бац! будто Гравитация решил навестить родню на Западе. Меня едва ли не припечатало к полу, и вместо того, чтобы планировать по перилам, потому что просто ходить слишком скучно, я вынужден просто шагать. Как вы. Вот. — Воздух тактично умолчал, что просто-напросто услышал рыдания под лестницей. — Воздух, ты лукавишь. — Грех поднял заплаканные глаза, и перевернутая моська бога-альбиноса, застывшая в паре сантиметров от его лица, отразилась в них. — Если хочешь меня убедить в обратном, прекрати для начала хотя бы висеть. Бледный нос Воздуха сморщился, на нем появились милые складочки. Рот расплылся в улыбке, а полюбившиеся Греху ямочки заняли свое место на порозовевших щеках. «Перевернутый вниз головой, он выглядит еще прекраснее», — с все еще непонятным чувством подумали оба. — Спущусь на землю, если сходишь со мной в ботанический сад, — ответил альбинос. — А ты ждать не любишь, да? — Грех снисходительно наклонил голову вбок. — Что-то мне подсказывает — их церемонное заседание надолго. Пока они придут к общему мнению, пока разберутся, что вообще случилось… Сомневаюсь, что уроки начнутся даже завтра. — Так ты мне веришь? Веришь, что здесь замешано Будущее и другие боги? Боги из будущего? — тихо произнес черноволосый юноша. Воздух не просто так к нему пришел. Значит, ответ должен был последовать утвердительный. Возможно, остальные послали бога вызнать правду или подробности, зная, что к Воздуху Грех относился лояльнее всего. И если все было так — Грех не мог винить в этом Воздуха: репутация, популярность, определенное место в иерархии…это давило на тебя, это хотелось сохранить. Воздуха вынуждали подчиняться чужой идеологии. — Давай обсудим все, что тебя тревожит, в саду, — вновь повторил мальчик. Затем с мольбой добавил: — Прошу тебя.***
Это было самое очаровательное место Пантеона. Земные деревья со всех уголков света — пальмы, кактусы и мезембриантенумы с юга, березы, тополя и рябины с севера, уникальные виды хвой, елей и пихт с запада, живописная сакура и криптомерия с востока… Под широкой листвой через почву прорастали душистые, сводящие с ума своим запахом грибы. Под искусственно смастеренными приспособлениями для подачи воды и подпитки ей земли, на грядках, росли ячмень и пшеница — через стеклянные стены проникали теплые лучи солнца, и зерновые культуры золотом сияли в обрамляющей их зелени. Здесь не пели птицы — ни одной живой души не было. Однако во всем саду царил легкий шум, кипела жизнь, журчала вода, шелестели деревья, общаясь друг с другом. Теперь Грех понимал, почему Воздуха так сюда тянуло. На самом деле, хитроумный юноша бывал здесь раз пять на неделе, наверняка лазая по деревьям словно маленькая обезьянка, а решил устроить это представление перед Грехом и всем классом…неизвестно для чего. Словно что-то мешало богу посетить прекрасный сад, и такая возможность выпадала только в компании класса. Или Греха. Ну, вот он здесь. Как Воздух и хотел. Ангел поднялся по металлической лестнице на помост, ведущей на второй этаж. Оттуда открывался удивительный вид — расползающаяся во все стороны зелень, широкие листья, словно природная крыша, под которой можно спрятаться от посторонних глаз. Или развести костер и устроить театр теней… А затем рычать на ворвавшегося в эту идиллию Пространство, который смастерит стены и откровенные плакаты с Похотью на них. Или покажет, как он в очередной раз «изобрел» велосипед. …Они словно стояли перед миниатюрой Земли, вдвоем — как Жизнь и Смерть… У Греха перехватило дыхание. У Воздуха тоже, хоть он и не открыл для себя что-либо новое. Глядел на привычные глазу вещи с окрыляющим и неподдельным восторгом и предвкушением. И оба забыли, как дышать. Грех даже немного склонил голову в сторону плеча бога-альбиноса, чтобы сделать глоток отрезвляющего кислорода, куполом охватывающего парня с ног до головы. Рядом с Воздухом его было больше всего. Стало легче. — Это что за дерево? — Грех указал на белые цветки, нежной шапкой расположившиеся на веточках среди изумрудных продольных листьев. — Магнолия, — ответил тот. — Вечнозеленое произведение искусства. Оно идеально. Стоит себе на побережье, роняет лепестки на черноземы, а ветерок уносит их вдаль — к морю. А на заднем плане стремятся ввысь льды гор. — Ты был там? На Земле? — Грех обернулся на Воздуха, но быстро прикусил язык, — лед в глазах собеседника мгновенно остудил его интерес. — Ах да… О чем это я. Ты же сам воздух. — А ты не был? — в свою очередь, вкрадчиво спросил юноша. — Мне там нечего делать. Я понял намек верховных богов. Они сказали, работы пока нет. Мне нужно подрасти, а Времени нужно пройти чуть дальше… Думаешь, они действительно не знают мою природу? — Всё они знают, — легкий свист между зубами Воздуха означал хмурый и недовольный ропот, и Греху даже показалось, что это листва так тонко шумит в цветках магнолии, до того звук был неуловимый ухом. — Вздор несут! Время давно изучило все основные события с помощью Будущего, и нам открыты многие периоды человеческой истории вплоть до…до… — Воздух растерялся, — вплоть до времени, когда будут изобретены железные кони, а люди будут видеть друг друга, находясь на разных континентах! Когда медицина будет воскрешать их из мертвых… И… — И боги станут им не нужны. Особенно, природные, — убито закончил Грех. — Да брось ты! Не будет такого. В общем, нашим мастерам известно многое. Но они хранят в секрете твое предназначение. И это несправедливо! — Воздух повернулся к черноволосому юноше, опешившему от такого стремительного движения, и схватил того за плечи. — Будто…будто они хотят изменить историю, изменить твою судьбу и то, что может последовать за твоим спуском на Землю! Словно если ты не узнаешь, на чьей ты стороне, они сами поставят тебя на нужную! На нужную им! — Успокойся, ты временами слишком импульсивен, Воздух. — бог мягко убрал окаменевшие руки мальчика-альбиноса, и тот виновато опустил глаза в пол — на витиеватый железный помост — и начал крутить пуговицы на рукаве. — У меня достаточно ума не повестись на все это. — Откуда ты знаешь, что решение, которое ты примешь, будет полностью твоим собственным? Если ты не знаешь жизни, как ты разберешь — что тебе вбили в башку когда-то, а что… — Я человеческий бог. Если бы был связан с миром непосредственно — здесь бы не стоял с тобой, а занимался своими делами, в отличие от некоторых, — желчно перебил его Грех. — Если люди пока не видят во мне нужды, значит, когда разовьются их умы, они придумают меня. Они начнут различать меня. Они будут любить меня или презирать, но для этого мне нужно как-то влиять на них. Только когда мир станет сложнее и хитросплетеннее, я стану чьим-то оружием. Верховным богам необходим конфликт, потому что только на его почве мир развивается, а не остается статичным: появляются новые явления — в них рождаются новые боги. Следовательно, Солнцу, Миру, остальным…не выгодно сдерживать меня, обманывать меня, перелеплять в другое… — Грех перешел на шепот и приблизился к Воздуху вплотную. — Им нужно дружить со мной. Им нужно, чтобы я был собой, но оставался послушным хотя бы в Пантеоне, а для этого кому-то необходимо иметь огромное влияние на меня… — Я понимаю, о чем ты, — так же тихо произнес Воздух. Легкое дуновение обдало скулу Греха, и тому показалось, что бог-альбинос занес ладонь, чтобы… Но он всего лишь вызвал небольшое волнение в кронах деревьев, и лепестки цветов магнолии, не удержавшись, сорвались и закружились над головой мальчиков. Бежевый лепесток замер на своей конечной остановке — между длинными пальцами Воздуха. Тот коснулся руки черноволосого юноши, проведя указательным пальцем по тыльной стороне ладони, покрывшейся мурашками, и вложил шелковистый листок в его руку. Молочная кожа стала еще белее напротив кофейной. Как и предполагал Грех. — Обещай мне, что никогда не пойдешь против нас. — синие глаза задержались на смуглом, орлином носу и взметнулись вверх — к недрам других глаз. — А я пообещаю, что с этого момента, чтобы не случилось, я не предам тебя. Я буду всегда на твоей стороне, что бы ты не решил. Я твой друг. — И я твой друг. Верь мне. Я никогда не сделаю что-либо противоестественное. — Обещаю. — Обещаю.***
Воздух настоял на том, чтобы проводить Греха до его комнаты, так как альбиносу необходимо было еще какое-то время послоняться по Пантеону, прежде чем идти в свою комнату, в которой он жил с Гравитацией, Пространством, Льдом и Паром — братьями Воды. Он объяснил это желание тем, что мальчишки слишком громко проводили свое свободное время, резвясь едва ли на потолке, любя передразнивать земных животных и прыгая на голове, особенно когда Гравитация отключал свои способности. Бог-альбинос мгновенно уставал от всего этого шума, и Грех понимал его. — …а потом у тебя появляется мигрень. — Точно. Соседями самого Греха были довольно неоднозначные боги — Страх, Обжорство, Эгоизм и Гнев. Они мало разговаривали друг с другом, только странными взглядами оценивали с ног до головы. Первое время Гнев пытался подружиться с остальными, в особенности с Грехом и Страхом, потому что Обжорство был таким себе другом и хорошие отношения выстраивал только с едой, готовый кого угодно за нее продать. А Эгоизм…от этого товарища за версту несло приторным цветочным нарциссизмом и хитростью. Гнев действительно искал друзей. Грех заметил это в первую неделю их совместного проживания. Паренек не страдал злорадством или ненавистью, из его уст не тек яд или желчь и, пожалуй, из всей четверки бог был самым адекватным. Однако слишком быстро выходил из себя. Стоило Обжорству в пылу страстного поедания чего-либо легко крошащегося замызгать территорию Гнева, как юноша выходил из себя, — брал бога за шкирку и елозил заплывшим лицом по прикроватному коврику — аккуратному, всегда чистому, с длинным ворсом. Заставлял языком вылавливать крошки. Обжорство часто плакал по этому поводу, усугубляя ситуацию. Но напрашивался сам. Однажды он случайно столкнулся в коридоре со Смелостью, тайком шастающим по крылу «плохишей» и встречающимся с Похотью, и осмелел настолько, что даже залез на кровать Гнева и начал назло есть жирный бутерброд, вытирая толстые пальцы о безупречную простыню. Когда Гнев застал это…стремительности его не было предела. Той силой, с которой он бил Обжорство о тумбочку, можно было забивать гвозди в бетон. Парень так ни с кем и не подружился. Страх наотрез отказался общаться с Гневом после этой сцены, но, разумеется, самому юноше он об этом не сказал. Зайцем избегал последнего. Смотрел исподлобья и ссылался на вечно неоконченные дела. Этот случай с избиением Обжорства был самым красочным за всю историю общения мальчишек. Гнева наказали, Обжорство подлечили, а Грех запомнил только, с каким брезгливым выражением смотрел на все происходящее Эгоизм. После того, как комнату покинули старшие боги и много зевак, парень медленно подплыл к тумбе Гнева. Грех заметил, как струящиеся через окно солнечные лучи осветили корявую гримасу на лице бога. Его дернувшийся кадык… — Сколько крови!.. Сколько крови!.. — недовольный стон. — Они забрызгали мои мокасины. …Еще Эгоизм часто оставлял на ночь включенный на полную мощность вентилятор, потому что ему, якобы, было душно и нечем дышать из-за провонявшего плавленым сыром помещения — кровать Эгоизма находилась прямо между кроватями Гнева и Обжорства. Грех даже не знал, кто из мальчишек страдал таким соседством больше. Все частенько жаловались на тот холод вентилятора, дувшего как сумасшедший, но Эгоизма это не волновало. До того самого случая… После вспышки Гнева Эгоизм перестал включать своего моторного друга. Неудивительно, что Грех не меньше Воздуха желал и вовсе не возвращаться в их опочивальню. Но домашние задания сами себя бы не сделали, верно? Мальчики мягким, бесшумным шагом преодолели главную лестницу, ведущую на третий этаж, свернули налево и оказались в полутемном длинном коридоре с шикарными, окутанными пульсирующей тьмой сводами. Потолок здесь был так высок, что Грех задрал голову, но так и не рассмотрел, где эти своды смыкались друг с другом. Вдоль стен на одинаковом расстоянии друг от друга стояли небольшие возвышения с чучелами животных, увеличенных рыб на подставках и насекомых. В полумраке они выглядели угрожающе. Медведь и того гляди мог в любой момент разинуть пасть и укусить Воздуха за голову. Последний как раз застыл около колоритной фигуры, стоящей на четвереньках, но не уступающей юноше в росте. — Они все хищники… — глухой и казавшийся неуверенным голос альбиноса растворился в безмолвии сразу же. Теперь паренек стоял около большущей рыбины серебристого цвета с острыми зубами и черными овальными глазами и с интересом смотрел ей в пасть. — Это… — Барракуда. Любит теплую водичку. Убивает быстро. Воздух поежился. — Мило. Мальчики не стали больше задерживаться созерцанием полых макетов. Они прошли узкий, давивший на тебя высокими стенами и весьма замкнутым пространством коридор и вышли на каменную террасу с крышей и колоннами. Стало гораздо уютнее, больше воздуха и свободы, света и прохлады. Терраса смотрела на внутренний двор, где все витиеватые дорожки вели к подножию огромного древа с качающимися на ветру листьями. Когда было тепло и сухо, боги лежали на траве или сидели, подперев спиной ствол дерева, и отдыхали. Кто-то залезал на его ветви. — Так бы сразу, — недовольно пробурчал Воздух. — А то какую-то комнату страха устроили в вашем крыле. — Мы выше вашей сопливой нормальности. — А тебе самому нравится? — Нет. — чуть погодя он добавил: — Но и здесь не очень — дует. Неожиданно Грех ощутил, как в его шею уставился чей-то посторонний и не самый приятный взгляд из всех, которые когда-либо враждебно мазали по ней. На террасе появился кто-то третий. Воздух был ни сном, ни духом, только заторможено смотрел вдаль и думал о чем-то. В следующее мгновение на его плечо слишком быстро опустилась тонкая желтоватая рука. Воздух перетрусил — Грех понял это по на мгновение появившемуся выражению ужаса на его лице. Брови дернулись, сложились домиком, рот приоткрылся, желваки проступили через кожу. Но тело, как ни странно, не шевельнулось. Хоть что-то альбинос в последний момент взял под контроль. Грех обернулся. — Привет, — сконфуженно произнесла Фортуна. — Я вас напугала… дико извиняюсь. — Ничего, — ответил темноволосый юноша. — Этот испуг, который продемонстрировал нам Воздух, мы с пацанами называем «тихий» испуг. — И вовсе я не испугался! — возразил бог. — Почему «тихий»? А какой тогда громкий? — озадаченно спросила девочка. Грех только открыл рот, чтобы ответить, но внезапно горькое осознание пронзило его мозг. Фортуна! Здесь. Чтобы…что? Недавно она вверх задирала нос и корчила из себя умную каракатицу, а сейчас решила заняться социо-развитием и расспросить о том, что ей не сдалось ни разу. Будто это не она довела парня до слез и самобичевания. Огромные невинные глаза, казалось, заняли пол-лица. Черт бы их всех побрал. — Не громкий. Второй тип мы называем страховой трубой**. — Фортуна нахмурилась, и Грех пояснил. — Потому что этим способом пользуется Страх, чтобы нас всех с ума свести. Когда он напуган, он визжит так, как будто коту отдавили дверью все яйца. У нас вытекают глаза. Это реальная труба. И ультразвук, который ты слышишь. К сожалению. Даже с заткнутыми ушами. Воздух хохотнул. — Так что тихий испуг Воздуха — как божье нежное ниспослание… Есть еще немой испуг — он самый жуткий и острый. От него даже разрыв сердца произойти может. Однажды… — Прости меня, Грех. — …Гнев решил подшутить над Страхом…до того, как узнал, на что тот способен… — Мне стыдно за свое ублюдское поведение! Я вела себя как дрянь! — крикнула богиня. — Прости меня. Хотя я этого не заслуживаю. — она искала глазами хоть одну искру, которая бы ей ответила, в застывшем взгляде Греха. Юноша замолчал. Наступила тишина. — Я всегда думала о том, что боги, которым суждено творить хорошее и доброе людям, сами ведут себя как звери по отношению к другим. И это странно. Сейчас прощупала на себе, и это гложет меня до такой степени! Я сама как монстр. Хуже Злости и Корысти. И прочих… Может, Фортуна действительно раскаялась. Может, такое поведение шло вразрез с ее образом «взрослой» девочки. Может, она хотела чистую карму или что-то вроде того. Все могло быть. Но Грех сам почувствовал, что не собрал бы достаточно сил, чтобы долго злиться и конфликтовать с теми, кто просто не заслуживал его личного времени и нервов. — Я прощаю тебя. — им никогда не стать друзьями. За спиной Фортуны, которая до этого напряженная как струна расслабилась и даже ссутулилась, появились Солнце, Мир, Газ (Воздух схватил Греха за локоть и крепко сжал, потому что возникновение Газа никогда не приводило ни к чему хорошему) и несколько других богов. Последним на террасу выплыло человекоподобное переливающееся существо без лица, тени и четкого образа. Ребята в непонимании уставились на них глазами прижатой охотниками лани. Столько взрослых! Будто весь совет собрался. Что они делали всей толпой здесь — в крыле «отпетых хулиганов»? Многих Грех даже не знал, но Газ…о боже! — Газ выглядел отвратно во всех смыслах. С зелеными, словно опаленными, волосами, скатанными в колтуны, каким-то грязным халатом и перчатках, перекошенным лицом и сумасшедшими глазами — правый смотрел на Солнце, выжидая указаний, а левый на детей, выжигая в их сердцах необъятный ужас… На террасе поднялся гвалт. — Это он? Будущее не назвал точной внешности? Серая масса глухо заговорила несколькими голосами. Воздух прижался к Греху плотнее. Того била мелкая дрожь. — Не было внешности. Была его история. История становления таким… Я чую его природу. Он подходит по всем параметрам. Сомнений быть не может. — Нельзя медлить, — произнес Солнце и, подойдя ближе, отодвинул Фортуну. Воздух не понимал, что происходит, какое сумасшествие настигло всех взрослых, но было отчетливо ясно одно — Греха хотят забрать. Забрать и что-то с ним сделать. Солнце, к своему удивлению, наткнулся на дикий взгляд синих глаз в рамке из пушистых белых ресниц. Взгляд, который был готов лечь за товарища. — Отойди. Воздух мотнул головой. Солнце обернулся к Газу. — Твой случай. Газ ненормально облизался и его леденящие кровь глаза закатились, обнажая желтоватые и нездоровые белки. Он снял перчатку, та повисла в воздухе и через мгновение, устремившись к альбиносу, оказалась на лице того, закрывая рот и нос и перекрывая доступ к кислороду. Скорее всего, она была даже чем-то пропитана… Или… Воздух вцепился в перчатку, силясь оторвать ее от себя, но не отступая от Греха. Жилы на его шее напряглись, лицо посинело и стало покрываться пятнами. Все просто наблюдали за этим, включая отупевшего вмиг Греха. Пока ноги альбиноса не подкосились и тот не упал. — Что вы творите?! — закричала Фортуна. — Учитель, скажите им! — Зачем нам нужны были такие меры? — разочарованно прокряхтел Мир, делая попытку заступиться за своих учеников. Солнце оставался равнодушным. Газ в два прыжка оказался рядом с мальчиком, которого покидали последние остатки сознания. Он сжимал пальцами колени и судорожно дергался, опустив голову вниз. Легонько проведя ладонью по лицу Воздуха, Газ убрал перчатку, надел ее обратно на руку и поднял юношу за подмышки. Отвел податливое и подчиняющееся тело подальше от Греха. — Давай ты просто пойдешь с нами и не будешь суетиться, — спокойно предложил Солнце Греху. — Давайте вы пойдете на хер, — процедил Грех. — Я обычно гораздо послушнее, когда кто-то с плохими намерениями там близко к моим друзьям… — вкрадчиво, словно змея, прошипел Газ и провел пальцем по все еще синеватой щеке впавшего в странный транс Воздуха. — У вас есть друзья? — съязвил юноша. — Жизнь странная вещь. Наконец, Грех позволил Солнцу и неизвестного богу свернуть себе руки за спиной. — Вы не убьете меня? — тихо спросил он. — Я ничего не сделал. Не желаю никому зла. — Никто тебя не убьет, — пообещал, как казалось мальчишке, Солнце. Мир перестал кружиться перед взором Воздуха. Он почувствовал, как Фортуна жалостливо приобняла его, тогда как с другой стороны все еще держал в тисках Газ. В горле пересохло. Ему вообще было тяжело находиться рядом с богом похожего типажа, тем более запах Газа иголками вонзался в ноздри, а оттуда в мозг. Когда пелена спала, альбинос увидел, что боги уводили Греха все тем же путем — через коридор с чучелами животных. Интересно, они испугались барракуду? Она и вправду страшная… — Грех… — тяжело просипел парень и прикрыл глаза, потому что откуда-то с недр поднялась тошнота, мир завертелся с удвоенной силой. Он не мог бороться. Просто не мог. Фортуна начала очень часто шмыгать носом. Газ вскоре отпустил юношу и ушел вслед за процессией — с левой руки исчезли тиски, и ужасный серный запах быстро выветрился. — Грех! — Воздух окончательно пришел в себя и был готов бежать вслед за другом, чтобы с новыми силами бороться за того. Он не позволит ничему плохому случиться с мальчиком. Никакая боль не тронет его. Он больше не будет сидеть под лестницей и плакать. — Грех! Фортуна взяла его лицо в ладони и тихонько подула. Ее прохладные пальцы немного остудили альбиноса и вернули ему ощущение реальности. Он понял, что лежал на полу, с головой, уложенной на колени Фортуны. Мир сидел рядом в позе лотоса и молчал. — Нам нужно бежать! — юноша поднялся, но Фортуна, сильно надавив, уложила его обратно. — Мы не можем. Прошло уже больше часа. Ты отключился. — Потерял сознание?! — от ужаса произошедшего у Воздуха сперло дыхание и закололо в кончиках пальцев. Опоздал! Он опоздал! Где сейчас Грех? Что с ним происходит? Зачем за ним пришли? Не пытают ли его? Точно! Мир все еще сидел здесь! Воздух резко подскочил, сбросив руки богини, и сел прямо напротив медитирующего старичка. — Не смей на меня орать: я знаю, тебе хочется, — априори сказал тот. — Что происходит?! — твердо спросил альбинос. Желваки его дернулись. Был бы Мир несдержанным и слабеньким подростком, давно бы скукожился под синими молниями, летящими из злобных глаз, требующих правды. — В чем обвиняют Греха? Следующее, что последовало за вопросом, лишило и Фортуну, и Воздуха любых слов. Как сейчас помнил бог, то, что ему довелось услышать, заставило парня задрожать, справиться с глухой болью в груди, долей разочарования (и как он мог все-таки поверить в это?), с одышкой и слезами, алмазными каплями перекатившимися через нижнее веко. Мир тяжело вздохнул, потер сухие морщинистые ладони, подбородок, переплел пальцы и, наконец, удосужился дать ответ. — Мы спасли Фортуне жизнь. …Грех так и не вернулся в свою комнату. Мальчикам сообщили, чтобы его больше не ждали. На уроках юноша тоже так и не появился.