Разница между счастливыми и несчастливыми семьями состоит в двух-трех фразах, не сказанных ежедневно. Лууле Виилма
Яся выглядит по-настоящему ошеломленной. Прошлым вечером поделиться с рыжеволосой моим «удачным» походом по душу Невского я так и не смогла. То ли от странного чувства страха, копившегося с начала репетиции вальса, то ли от ощущения, что со стороны окон кабинета «двадцать три» с меня не сводят тяжелого взгляда. Переосмыслив все бессонной ночью, я пришла к неутешительному выводу, что Яся – единственный человек, с которым я все же смогу поделиться этим. – Отставить ор, Егорова! – вопит физрук разъяренно. – Встала в строй! – Старый извращенец, – шипит Ярослава, становясь рядом со мной. – Новый биолог? – отстраненно интересуюсь я. – Физрук, но, я смотрю, Глеб Максимович позиции тоже не сдает. Что? Прямо на столе? – Яся, я – невольный слушатель этого совокупления, а огромного желания разглядывать чужие гениталии… – И какой он? Ну, как любит? Пожестче? Меня снова игнорируют. Любые потуги к адекватному мышлению вырезаются на корню. Все, что слышит Яся: «он трахнул кого-то на столе Саныча», все, о чем думаю я: «как бы после этого не вылететь из школы». Уже второй раз я вляпываюсь по самые не балуй. Уже второй раз Невский старательно игнорирует мои проколы. Только вот игнорирует ли? Или собирается отомстить? Нас отправляют «легким бегом» вокруг стадиона. Толпа из пяти человек, включая меня и Егорову, пускается по вытоптанной тропе с кислыми минами. Конец года, а мои оценки по физкультуре напоминают нисходящий график успеваемости моих одноклассников. Отличная мотивация повторить графики функций, бег ведь способствует кровообращению, а следовательно… – И что он сделал, когда застукал тебя? Следовательно, Егорову интересуют подробности. – Застукал не то слово, – ретируюсь я. – Давыдова, не прикидывайся валенком. Он просил молчать? Угрожал? В особенно мягкой форме. – Нет, просто отпустил, – дыхание сбивается, и я пытаюсь игнорировать следующие выпады подруги. Она заходится в длинной, насыщенной матами и пафосом речи, из чего я могу сделать вывод: Егорова переживает. Если не за мою репутацию, так хотя бы за то, что в мире стало на одного любимчика меньше. В конце концов, широкоплечий герой-любовник хотя бы на пару дней занял ее мысли. – Запомни, Давыдова, один раз и до склероза: мужики, кроме секса, ничего не делают просто так, – продолжала сокрушаться Ярослава. – Приму к сведению. Особенно, если учесть, что первым уроком завтра биология. Горе не горе, а Яся была права в одном: все эти поблажки не просто так. И стоило бы иметь хотя бы предположение, почему он так поступил, дабы в самый неподходящий момент не быть разбитой в пух и прах. Уже в раздевалке замечаю некоторые перемены. Отряд фрейлин Пономаревой, тщательно экипировавшись косметикой, замазывали то, что природе спасти не удалось. Переглянувшись с Ясей, мы устраиваемся в дальнем уголке раздевалки, наблюдая за тем, как сама Алина игнорировала любые проявления интереса со стороны одноклассников. – Слышала, – втискивается к нам одноклассница, – Пономареву вызвали к директору. – С чего бы? – тут же интересуется Яся. – Говорят, новый биолог пожаловался на ее вульгарное поведение, и родители вставили ей пистонов, да так, что лишили золотой карточки. – Серьезно? Девушка утвердительно кивает головой. – Сказал, не пустит ее в класс, пока та не обретет нормальный вид. Оглядываюсь на Алину. Нормальный вид – не то слово, которое стоит употреблять в ее случае. Она не стала нормальной. Она стала некрасивой. По-настоящему некрасивой. Одних косметика украшает, других – портит, а третьи уже не могут без нее как без дешевых наркотиков. Мы привыкли видеть Пономареву звездой с экрана, а теперь оказалось, что она простая девушка с маниакальной жаждой славы. Люди – странные существа. Порой, чтобы изменить человека, достаточно лишить его своего защитного панциря в виде дорогих шмоток и золотой карты. – Знаешь, – говорит Егорова, когда одноклассница удаляется восвояси, – а этот препод вырос в моих глазах. Мне легче от этого не стало.***
Дом – моя крепость. В моем случае, дом – мое заключение. Открываю железную дверь своим ключом в надежде, что мое появление не вызовет бурных оваций. Но прежде чем я скидываю легкое пальто, меня тут же настигает строгий голос: – Как дела в лицее? Абсолютно типично для нашей семьи. – Все отлично. «Зачет» по физкультуре. Завтра тест по истории, что еще? – пытаюсь вспомнить несуществующую информацию. – Все как всегда, мама. Но ее, кажется, мой ответ не удовлетворил. Она вытирает ладони о кухонное полотенце в «вафлю» и уходит прочь. Плохой знак? Ощущение, будто что-то со мной не так. Собственно, она ждет, что я последую за ней. Только не сегодня. Я валюсь с ног от усталости и потому, минуя коридор и ванную, вхожу в свою комнату. И если вы имеете привычку мыслить стереотипами, то особо новых описаний моей комнаты вы не дождетесь. Книги. Всюду были книги. Открытые и закрытые, с закладками и без них, разбросанные и сложенные стопкой, новые и совсем старые. Пользоваться техникой, когда дело касается прочтения книг – кощунство. Шуршание страниц, по моему мнению, нельзя заменить бесконечным нажатием клавиш. Падаю на кровать, заваленную вещами еще с утра, и пытаюсь понять, как быть дальше. Мне, как подростку, часто приходили в голову подобные мысли. Хотелось верить в то, что все у меня будет: и поступление, и диплом, и парень, и свадьба, и даже дети. Но это как-то не вязалось с реальностью. В реальности не действует расписание. В реальности найти человека, который захочет провести с тобой всю жизнь, как игра в русскую рулетку. И «ставка» может не сыграть. Несмотря на бездумную болтовню, Яся оставалась собой, не боясь, что ее, такую взбаламученную и непоседливую, просто не поймут. Меня же не понимали априори. И это оставалось таковым не первый – и, я уверена, не последний – год. Стереотипы, принимаемые обществом, о тонкой талии, свободных отношениях и встречах на одну ночь, со мной не работали. Хотя о чем мы говорим? Парня-то у меня никогда и не было. Но этот тяжелый день, казалось, не собирался заканчиваться. Стук в дверь – лишнее. Мама врывается в комнату, держа в руках мобильный телефон. – Ты обещала, что окончишь лицей с золотой медалью! Я вкалываю только ради тебя и твоего будущего! Дополнительные занятия – на тебе дополнительные занятия! Дорогие вещи – на тебе дорогие вещи! Что тебе еще надо, тварь неблагодарная? Чего тебе еще не хватает?! Я даже не удивляюсь. Вполне обычная мамина речь. Я привстаю с кровати и, вздохнув, произношу: – Мама, ты зря накручиваешь себя… – Да? А как ты объяснишь свое хамское поведение? Не зря тебе влепили двойку по биологии! Опозорилась перед всем лицеем, конченая ты идиотка! – она размахивает своим телефоном перед моим лицом, словно красной тряпкой. Я встаю с кровати, становясь ровно напротив матери. Сердце устало замирает в груди, безучастно отбивая свой привычный ритм. Словно я не была в бешенстве, словно я не была удивлена или ошарашена. – Какая, блять, двойка? – сквозь зубы спрашиваю я. Она била меня и раньше, потому щека только обиженно кольнула, не пытаясь воспротивиться воли матери. Пощечина. Как унизительно. – Завтра занимаешься биологией! Хоть до ночи, мне плевать! Глеб Максимович согласился лично позаниматься с тобой! Скажи спасибо его порядочности, если бы не он, тебя бы выкинули из лицея к чертям собачьим! – она грозит мне пальцем. – А еще раз услышу мат, и ты, поверь, пожалеешь. Никакого компьютера до конца недели! С диким воплем она выдергивает шнур зарядки ноутбука и забирает гаджет с собой на кухню. Сказать, что мой учитель мудак? Или поделиться новостью о том, что он спит с кем попало в рабочее время? Да что угодно. Только не реветь. Только не реви, Давыдова. Только, пожалуйста, не реви. Сообщение от подруги приходит в начале одиннадцатого. «Как ты?» Короткое, но емкое, оно в достаточной мере поддерживает меня. Яся пусть и не гений в учебе, зато отличный психолог на поприще реального мира. Устало вздыхаю, прислушиваясь, как в дверном замке, где-то в коридоре, скрежещет ключ. До этого момента все колебалось на уровне «стабильно», а с приходом родного отца упало до отметки «ужасно». Так или иначе, заботливой Егоровой знать об этом необязательно. «Все замечательно. Учусь, пока мама следит за моим упорством» И ответ приходит незамедлительно. «Может, ну их, стариков? Махнешь ко мне на ночевку?» Прежде чем я набираю ответ, в коридоре уже загорается свет, а из спальни торопливым шагом выходит мама. Тело непроизвольно напрягается, словно струна, в предвкушении длинной, прерывающейся вскриками и бьющейся посудой ночи. Тихий вопрос – тихий, невнятный ответ, лишенный всякого смысла. Их диалоги начинаются и заканчиваются словами «пил», просто из уст моей матери это вопрос, на который у отца уже давно имелся ответ. – Ну, вот куда, – начинает мама устало, – куда тебя несет? Иди в спальню, ложись спать. – Хочу с дочуркой повидаться. Целый день ее не видел. – Сережа, если у тебя есть хоть немного совести… – Мы еще не разведены, вроде как, мне не запрещается. – Она занимается, ей экзамены сдавать скоро. Ты травмируешь не только меня, но и… – Как же ты меня достала, – громкий стук, и разъяренный вой отца разносится по помещению. – Дочь она мне или нет! – Ей не нужны лишние волнения. Она получила двойку, сегодня Аксинья наказана. – Чертова сука, – различаю его вздох, – тебя даже дочь ненавидит. – Сережа, – ласковое и безнадежное, брошенное мамой имя растворяется в захлопнувшейся двери спальни. Игра в «идеальную» семью шла с хаотично неровным счетом – мама проигрывала всухую. Несколько сообщений от Яси тают на глазах. Буквы скачут и расплываются, а кое-где становятся слишком четкими, будто мои близорукие глаза спасают тонкие линзы очков. Буквы пляшут, а я уже не читаю сообщений, просто уставляясь в учебник по биологии и пытаясь сообразить, что соскальзывает с разгоряченных щек. Читаю, по-моему, даже вслух, раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник. Что-то предательски капает с щек.