Wrist of the Sun

Однажды жил олень, прозванный самцом. С белой грудью и множеством пятен, Он отказывался успокаиваться, Сколько он помнил себя, копыта его всегда были в движении, Но вот он остановился, и ветви деревьев перед ним раздвинулись, И он увидел другого оленя. Они смотрят друг на друга, У них нет истории, Я не хотел пересекаться с тобой, И ты должен двигаться дальше. Больше ничего не случилось в том лесу между ними, Но эта история напоминает мне о чем-то. Останься со мной, чтобы вспомнить. Это напоминает мне о том, где я собирался быть Без тебя. Ричард Сайкен

      Это произошло не так быстро, как обычно. Я не спешил, меня никто не ждал, поэтому я медленно надел черные резиновые перчатки на руки и лишний раз убедился в наличии пластмассовой упаковки с таблетками в кармане куртки. Я проверил их дважды: перед тем, как выйти из дома, и когда стоял слишком долго на светофоре.       В домах начинали гаснуть огни, оповещая, что засыпает мирная часть города, ведь завтра вторник. Уставшие мужчины с излишним весом и их вечно сексуально неудовлетворенные жены отправятся на работу, что бы прокормить их эгоистичных детей, мечтающих о лучшей участи, чем их родители.       Неспешной походкой я подошел к дому, который не особенно отличался от других в этом районе. Маленький, выложенный красным кирпичом и с окнами с белыми рамами. Он казался очень уютным для человека, ищущего покой и хранящего семейный очаг. Наверное, Мэгги Фостер, покидая наш «культ», искала именно это.       На заре своего тридцатилетия она вдруг осознала всю ценность своей жизни. Порывы ее юности утихли, и она больше не искала приключений для получения небольшой порции адреналина в крови. Я понимал причины ее решения. Я понимал. Но не «культ».       Я медленно вставил сделанный пару дней назад на заказ ключ в замочную скважину, и дверь поддалась мне безо всякого сопротивления, позволяя пройти внутрь, в место, которое являлось пристанищем в этом мире для ее хозяйки.       Маленький торшер у стены загорелся, как только я нажал на кнопку, и скромное жилище предстало передо мной в свете электрической лампы.       Я прошел чуть дальше в прихожую, неспешно рассматривая редкие фотографии на стене, где милая двадцатилетняя девушка обнимает двух взрослых людей, чьи лица уже тронуло время, даря им морщинки под глазами. Вот уже не девушка, но женщина все с теми же искрящимися синими глазами обнимает высокого мужчину с небольшой небрежной бородой на лице. Между этими фото — история длиной в десять лет. История неопытной девушки, что отдавала себя и свое тело незнакомым людям, взамен ожидая от них того самого бессмертного поцелуя. Она желала великого дара, и сегодня я принес ей его. Прощальный подарок. Благодарность от самой смерти.       За моей спиной послышались шуршание и щелчок, означающий, что безотказная дверь впустила в дом кого-то еще. Я обернулся и в тусклом свете лампы увидел женщину, с измученным видом входящую в дом. Она не сразу заметила моего присутствия, и, наверное, если бы не включенный торшер, то я бы остался незамеченным гораздо дольше.       — Господи боже! — в ужасе произнесла она, от неожиданности хватаясь за сердце и роняя свою безвкусную дамскую сумочку на пол. Ее глаза расширились, а дыхание участилось. — М-мистер Росс.       —Здравствуй, Мэгги, — она звала меня «мистером», хотя внешне я бы вполне сошел за ее сына, ну, или младшего брата. Но это лишь то, что видят наши глаза.       Мэгги завозилась у двери, поднимая с пола свою сумочку и прижимая ее к груди, словно ребенка.       — Ты знаешь, почему я здесь, Мэгги?       — Прошу вас, мистер Росс, не надо.       Я подошел к ней ближе и взял её хрупкую тонкую руку. Она не сопротивлялась и не вырывалась, только глаза ее заблестели от навернувшихся слез. Она знала, что не сможет убежать. Я погладил ее свободной рукой по рыжим кудрявым волосам. Она не заслуживала грубости и жестокости. Приятной, безболезненной смерти ей будет достаточно сегодня. У меня есть милосердие.       — Пожалуйста, — она быстро смахнула со щеки скатившиеся слезы и посмотрела мне в глаза в поисках прощения. Но это было не в моей компетенции, я лишь делал то, что должен. — Прошу. Я только начала нормальную жизнь. Я встретила хорошего человека, он сделал мне предложение, — Мэгги начинало трясти, и я потянул ее за руку в маленькую спальню, дальше по коридору.       Она сама легла на кровать, когда я жестом показал ей сделать это. Я никогда не удивлялся, почему они не сопротивлялись, для них было очевидно то, что они уже проиграли, поэтому они просто делали всё, что им и следовало делать.       Ее волосы запутались и выглядели небрежно, и это показалось мне нечестным, если она умрет вот так. Я взял с прикроватной тумбочки деревянную круглую расческу и аккуратно стал расчесывать непослушные пряди.       — Я просто хотела перестать быть дешевой вещью и стать нормальным человеком, — тихо плакала Мэгги, пока я приводил в порядок ее голову. Если бы я чувствовал жалость, я бы, возможно, отпустил ее и мне бы не составило труда сообщить о том, что я избавился от тела, но все должно было выглядеть как суицид. Таков почерк моих убийств.       По большей части мне даже делать ничего не приходилось. Всего лишь пара слов убеждения — и вот они сами тянутся к моим орудиям убийства. Всё зависит от того, что я выбрал для них. Это становилось все сложнее — придумывать новые и оригинальные способы. Слишком много людей со вскрытыми венами и затянутыми петлями вокруг шеи — банально и привлекает внимание. Особенно если приходится делать это часто. А мне приходится в последнее время. Я бы мог придумать для Мэг что-нибудь оригинальнее упаковки «морфина», но мне действительно не хотелось приносить ей много мучений. Она просто искала жизни лучшей, чем в «культе», и ее трудно было в этом винить.       Завтра, когда новоявленный жених Мэгги обнаружит ее тело, в отчете полиции обязательно будет указанно о недавней пропаже упаковки запрещенных таблеток из клиники, где Мэг устроилась в качестве уборщицы. Я обожал продумывать все до мельчайших деталей, это делало смерть в моём исполнении реалистичной.       Я перестал совершать свои однообразные движения расческой, когда волосы Мэгги стали лежать более-менее красиво, и отправился на кухню за стаканом воды. Как только я вернулся, то увидел, что Мэган по-прежнему лежала и тихо всхлипывала. Она даже не убежала, когда я вышел из комнаты: столь сильной была ее преданность и страх перед «культом».       Я приподнял ее голову за шею, и она приняла сидячее положение, взяв из моих рук стакан с водой. Я вытащил из кармана упаковку с таблетками, и она, коротко кивнув, взяла ее дрожащими пальцами и вскрыла упаковку. Она вытащила сразу таблеток пять; я не знал точную дозировку, но ей следовало выпить как можно больше, если она не хочет очнуться с ужасными болями и рвотой в случае не летального исхода.       — С-спасибо, за то, что это будет не больно, — продолжала плакать она, когда по очереди выпивала одну таблетку за другой. Ее голубые глаза уже покраснели от слез, а лицо слегка опухло, но это не страшно: когда она умрет, ее лицо станет белоснежно-белым, с голубым оттенком, и оно будет прекрасным. Она выпила все таблетки, что были у нее в ладошке, и я достал из упаковки еще. Она приняла их из моих рук и залпом выпила оставшиеся. Этого ей должно было хватить.       Она легла на кровать, поудобнее устраиваясь среди подушек и смотря в потолок. Поток ее слез, наконец, прекратился, и теперь она просто была готова принять свою неизбежную участь. У нее было примерно тридцать минут, чтобы пережить в мыслях всю свою жизнь заново или, может, помолиться, если она, конечно, верила в Бога. Мало кто в «культе» в него верит. В основном они верят в Дьявола. Уж его они часто встречают там, в глазах таких, как я.       Лицо Мэг стало бледнеть, а дыхание сбиваться. Она облизывала губы из-за возникшей сухости во рту. Ее зрачки сузились, а глаза стали бесконечно голубыми и блестящими. Я решил, что проведу с ней последние минуты ее жизни, потому что это было бы честно: раз уж я взялся быть Хароном*, то перевезу ее душу через Стикс до самого конца.       — Мэг, ты знаешь, кто такой Морфей? — задал вопрос я. Девушка молчала и продолжала смотреть в потолок. Дыхание ее стало медленнее, и запах, исходящий от тела, становился менее ощутимым. — Это бог сновидений в греческой мифологии, — я посмотрел на нее и заметил капельки холодного пота на ее шее и лбу. Глаза девушки закатывались. — Тебе повезло, Мэг. Ты отправишься к нему навечно. Так странно, да? Называть таблетки в честь бога, — я усмехнулся.       Глаза Мэгги почти закрылись, и я пальцами отодвинул ее веко вверх, заглядывая в них. Зрачки расширились, и радужку почти уже не было видно. От морфина смерть наступает либо в результате отека легких, либо шока, либо угнетения дыхания.       Я осторожно поглаживал руку Мэг, чувствуя, как тепло медленно покидает тело. Она уже уснула сном, от которого ей не суждено завтра пробудиться, но сердце женщины все еще продолжало борьбу. Оно стучало и не хотело сдаваться, и я отчетливо слышал каждый его удар. Маленький молоточек в ее груди отбивал ритм, который становился все медленнее и медленнее, пока не остановился навсегда.