And when I close my eyes tonight
To symphonies of blinding light
God bless us everyone
We're a broken people living under loaded gun
/Linkin Park – The Catalyst/
Это настоящее сумасшествие с его стороны. И чего он с ней возится? Кинуть ее в пропасть, и с концом. Ни тебе бессонных ночей, никакой тревоги в патрулировании, ни нарушения покоя всей Фракции, если ее не оказалось дома. Вот уже последние четыре месяца самый молодой и хладнокровный Лидер Бесстрашия трясется над одной из неофиток, как осиновый лист. И не видно этому конца. Эрик не знает, когда все изменилось. Она не отличалась ничем примечательным от других неофиток. С крыши она прыгала шестой или восьмой, он не обратил внимания. Но точно помнит свою первую мысль о ней: «Никакая». Он всего лишь скользнул по ней оценивающим взглядом, и не найдя ничего нового для себя, продолжил осмотр остальных претендентов на вылет. Как по нему, так он всех бы их сразу спихнул с другого конца крыши. Не того, куда они боязливо прыгают в объятия спасительной сетки. А того, другого, в один конец. Ему до скрежета в зубах не хотелось возиться с ними. Они как бешеные тараканы разбредались по всей фракции, и в страхе замирали, когда он входил в помещение. Всегда одна и та же реакция, это даже не забавляло больше, скорее раздражало. Он услышал ее на третий день после начала Инициации. У него было просто паскудное настроение. Один из патрулей нарвался на засаду изгоев. Трое его человек погибли. А эта мелкая тварь сидит в Столовой и смеется. Отголосок разума подсказывал ему, что она может не знать, что скорее всего так и есть, о том, что происходит вне стен Штаб-квартиры Бесстрашия, что ее голова забита Инициацией и она счастливо проводит свободное время со своим друзьями. Но девушка смеялась так громко, так искренне, так заразительно, открыто и светло, что хотелось улыбаться. Так безобразно диссонирующее с его собственным состоянием. Ему даже не надо было искать себе сегодня козла отпущения – она сама нарвалась. Когда он подходил к ее столу, народ замолкал и расступался перед ним. А неофитка все никак не могла угомониться. Хохотала, что-то быстрой скороговоркой рассказывала друзьям, окружившим ее плотным кругом, и секунду спустя вся их компания взрывалась безудержным смехом. Она не видела, как хищник крадется к ней. Сидела к нему спиной. А четыре дня в Бесстрашии еще не выработали у нее подходящих инстинктов. Она не чувствовала прожигающего затылок взгляда. Не осознавала опасности как таковой. Когда ее друзья резко замолчали и стали с испугом и стремительно бледнеющими лицами смотреть куда-то поверх ее головы, ей тоже пришлось обернуться. И задрать свой курносый носик высоко вверх, иначе совсем бы не видела лица Лидера, что грозной скалой навис над ней. Она не понимала, почему его так все боятся. С точки зрения эрудита, еще не вытравленного из-под ее кожи, она могла объяснить почти все его поступки. И в отличие от 99% членов фракции, она относилась к нему как к командиру, заслужившему уважение. Не просто же так он стал Лидером? Ее забавляла реакция людей на него. Это было глупо, но она хотела быть такой же, как он. Чтобы репутация опережала тебя самого и делала за тебя практически всю работу. Эрудит же в ней говорил, что четырех дней для этого безнадежно мало. И пахать придется еще долго, где-то на грани изнеможения и сумасшествия. Та самая тонкая линия рассудка, что так красиво называют балансом на острие клинка. Вся суть жизни в Бесстрашии. - Встать, неофит, - процедил Эрик сквозь зубы. И она послушно выполнила его приказ. Смотрела ему в глаза открытым и даже доверчивым взглядом. Ведь он - командир, он лучше знает. И он здесь, чтобы вести их всех, или в случае с ней и ее друзьями, напутствовать и учить. По крайней мере, так воспринимала его она. Эрика бесило это отсутствие страха перед ним. Он его чуял как зверь отовсюду, но только не от нее. Что же в ней такого неправильного? Отсутствуют инстинкты самосохранения? Выживания? Вообще хоть какие-нибудь инстинкты есть в ее дурной голове? И он решает это проверить, а заодно и проучить ее. Будет знать, как заглядывать своими глазами цвета сепии в его собственные, слегка прищуренные, холодные и немигающие глаза хищника. Она еще не доросла до уровня игры в гляделки со зверем. Не заслужила этого права. - На ринг, неофит, бегом! – чеканно произнес он, и девушка без вопросов сорвалась с места и в доли секунды исчезла из столовой. Эрику остается только изумляться. Он ведь заметил удивление в ее глазах, прочитал искорку вопроса, который она так и не задала. И все же девушка беспрекословно подчинилась. Для него это было, словно его ледяной водой окатили, и даже почти привели в чувства. Но что-то не давало ему остановиться, и он, почти что против собственной воли, последовал за ней. По пути к тренировочному залу, где, он был уверен, его ждала она, дыхание выровнялось, мышцы расслабились и злость сошла на нет как отступающая волна. И где-то на задворках сознания появилась мысль, которая ускользала от его восприятия, как только он пытался на ней сфокусироваться. Что-то неуловимо связанное с ней. А ведь он даже имя ее не запомнил. Она же вроде «никакая»… И почему, спрашивается, он тратил на нее время своего обеда? А он и сам ответа не знал. Ноги на автопилоте несли его к ней по необъяснимой траектории сумрачных коридоров, пока Лидер пытался рассадить по полочкам своих тараканов, невесть откуда взявшихся. «Теряешь хватку!» - услужливо нашептывало…. Сознание? Собственная дурость? Все не то. Лишь глаза цвета сепии татуировкой выжжены под его веками и звонкий смех в ушах, что даже наушники с музыкой не нужны. Не помогут, не переиграют. Девушка, действительно, оказалась в зале, уже стоящей на ринге. Во время обеда здесь больше никого не бывало. Слишком были драгоценны эти минуты спокойствия для всего Бесстрашия, чтобы тратить их на дополнительную тренировку. Но Лидеру нужно было держать марку. И отпустить неофитку уже не было никакой возможности, хотя он и не знал толком, что теперь-то с ней делать. Поднявшись на ринг, он принял стойку и не без удовольствия отметил, что она, последовав его примеру, даже попыталась отразить его движения зеркально. «Быстро учится», - промелькнуло у него в голове. - Нападай! – приказал Лидер, и девушка резко выбросила правую руку, в попытке попасть в корпус. Ее удар получился вялым и никаким. «И сама она никакая» – повторял про себя Эрик. Еще раз и еще. Словно пытался заучить эту фразу. Мозг привычно обрабатывал информацию: у нее слабые мышцы, не хватает скорости, знаний, навыков. Ее учить и учить. И только тут он вспоминает, что у нее же еще не было первого спарринга. Сколько дней она во Фракции? Глаза с кошачьей наблюдательностью выхватывают ее сосредоточенный взгляд, пока она кружит вокруг него, пытаясь подобрать время для удара. Но с ним это бесполезно. Слишком разные у них категории. Ресницы мелко подрагивают, когда она недовольно щурится. Он читает ее и упивается этим. Вот она стоит перед ним, сжатые в линию губы, почти побелевшие то ли от напряжения, то ли от того, что кровь отхлынула от лица. А ведь он ее еще даже не бил. Подрагивает аккуратный подбородок. Еще немного и она расплачется от бессилия. Она не чета ему. И оба это понимают. Этот никому не нужный танец на ринге затягивается, и Лидеру уже начинает надоедать. Это отголосок бесстрашной дурости в его голове. Разум же намекает, что до конца обеда осталось не больше пятнадцати минут, и всю эту ситуацию надо как-то разрулить. Эрик не уверен, когда отключается от внешнего боя с неофиткой и углубляется в свой внутренний, между двумя его фракционными сущностями. Он словно через зеркало Гезелла смотрит на то, как его левая рука смыкается на горле девушки, и ее глаза широко распахиваются от ужаса. Испугалась. Хотя, даже в этой ситуации он нутром чует, что она боится не его, а потери кислорода от асфиксии. Что, в принципе, вполне взаимосвязано, но только почему-то не в ее голове. Его правая рука молотом наносит ей удар под ребра, вырывающий из нее полу-вой полу-всхлип, и сразу же следом второй, нокаутирующий – прямо в скулу. - Не хочешь сдаться, неофит? – с издевкой шипит Эрик. - Нет… – на выдохе произносит девушка, и где-то на последней букве сознание, наконец, покидает ее. В голове резко проясняется, и вот Эрик снова среди действующих лиц на сцене. Вот только зрителей на одного стало меньше. Он разжимает пальцы, и девушка тряпичной куклой валится на ринг. Он не уверен, что не сломал ей ничего. Он даже не уверен, что не убил ее. На последней мысли гадкий и скользкий червячок сомнения начинает трассировать по его крови. Эрик не успевает наклониться к ней, чтобы проверить спасительный тамтам на яремной вене, как за спиной материализуется во все вечно «не лезущий» Фор и что-то укоризненно ему кричит. Эрика раздражают эти звуки. Он отмахивается от своего некогда друга/врага и уходит. Его волнует только один вопрос, как быстро девчонку доставят в лазарет? Сам он себе не может позволить такой роскоши. Негоже Лидеру неофиток таскать. И ведь он даже имени ее не знает… Девушка проводит целых три дня в постели. У нее небольшое сотрясение, трещины в паре ребер и огромный синяк на всю скулу, расползшийся на висок и даже левый глаз, заплывший под окрас спелой сливы. Эрик отмечает в своем мысленном календаре ее первую неделю в Бесстрашии, когда на седьмой день своего пребывания в новой Фракции она входит в Столовую опять в компании друзей. И улыбается. И смеется. Опять открыто, заливисто и заразительно. Кажется, что подобное состояние от нее можно подхватить воздушно-капельным путем. И, судя по симптомам, Эрик заболевает. Когда она, проглотив смех, проходит мимо его спины, направляясь к своему обычному столику, Лидер прячет полуулыбку в чашке терпкого кофе. Как-то, по истечении еще одной недели, Эрик ловит себя на том, что минимум пять раз в день думает о ней. Он не хочет признаваться, что вполне очевидно, счет этот чересчур занижен. Открывая глаза с утра, он уверен, что она еще спит. И что надо бы поторопиться, чтобы опередить Фора, и поднять всех неофитов с нагретых молодыми телами постелек. И тогда, первое что она увидит, разлепив отяжелевшие от недосыпа веки, будет он. Слово «Первый» как-то приживается в его сознании. И занимает достойное нейтральное место аккурат между «Вечно Второй» и «Никакая». Он, даже ведя внутренний диалог с самим собой, не использует других обозначений для нее. Только в этих семи буквах нет для него больше обычно присущей ему желчи. Это, как кличка любимого котенка. Потому что руку жжет от невыносимого желания погладить по шерстке каштановых длинных волос, когда она делает успехи в стрельбе. Он гордится, ибо сам поправил ее стойку, и свой первый выстрел она совершила, когда его ладони отдыхали на ее теле, «корректируя правильную позицию для стрельбы». Он был первым, кто встретил ее при переходе в новую Фракцию, тогда, на крыше. И это он указал ей путь в штаб-квартиру. И Эрика даже не заботит, что она не была первым прыгуном. Она прыгнула, и сам этот факт дает ему повод для радости. Он был ее первым спарринг-партнером в ее жизни, и первым, кто ее вырубил. Где-то в этой арифметике подчеркивается ошибка его жизненного восприятия, но он упорно ее игнорирует. Своим поведением он ничем не выдает себя. Да и нечего выдавать, убеждает он сам себя на ее третью неделю во фракции. Это время, когда у девушки возникают трудности в Инициации, и она неуклюже балансирует на уровне красной черты. Эрик видит это и не вмешивается. И не может – он все еще Лидер, и правилами запрещено как-либо соприкасаться с неофитами кроме непосредственно учебной составляющей. И не уверен, что хочет. В безмолвной внутренней борьбе холодный разум эрудита побеждает и расставляет жизненно важные приоритеты. Он не собирается подставляться из-за неподготовленного неофита, вмешиваясь в прохождение Инициации и составление ранговых таблиц. У нее уже три проигрыша подряд, и все тело покрыто синяками. Рукопашные бои оказываются ее слабым звеном. Ни в какое сравнение со стрельбой и метанием ножей. Только это ее еще и держит тут, дает пространство для маневра по красной линии. И это при том, что свой первый бой с неофитом она пропустила, находясь на больничной койке из-за Лидера. Он сам засчитал ей поражение. Эрик понимает, что если она проиграет оставшиеся два боя и финальный поединок, то все, ее задерживать тут никто не будет. Лидер злится на Фора и не утруждает себя в сдерживании эмоций. Чем он занимается с неофитами, если они так бездарно мертвыми тушками усеивают полы ринга? Он срывается на нем, на ней, на любом, кто попадается под руку. Для всей Фракции – это его нормальное обыденное состояние. Хочешь жить – умей избегать встречи с Лидером. И только в глазах девушки он натыкается на непонимание. Эрик бегущей строкой может прочитать ее вопросы. Зачем он кричит на нее? Зачем отвешивает болезненные подзатыльники, толчки, и иногда весомые удары, когда зачем-то именно на ней демонстрирует приемы для неофитов, попутно выясняя отношения с инструктором Фором? Девушка все терпит. Только улыбка стала все чаще гаснуть, а веки оставаться закрытыми. Она устает, так как приходится на время отказаться от спасительного сна в пользу тренировок по ночам. Ей никто не помогает. Фор, хоть и инструктор, предпочитает дистанцироваться от всех, словно они чумные какие-то. Ее друзья, те с кем она делит сон в общей спальне и отдых вне ее, все остальное время являются ее соперниками, так что помощи от них ждать тоже бессмысленно. В этой войне они друг за другом буквально, но каждый сам за себя. А Эрик, он не колеблется и не мечется. Он – Лидер, самый молодой, самый безжалостный, и еще много что «самый», но также держит расстояние. Теперь дальше обычного. Они оба знают, что он будет курить на балконе смотровой, прямо над тренировочным залом. Там нет света, и она не видит ни его лица, ни фигуры. Но он точно есть. Лидер наблюдает, как она с маниакальным остервенением избивает ни в чем неповинную грушу, и как бесталанно это у нее выходит. Следующий бой через две недели. Эрик проталкивает слюну сквозь зубы и сплевывает на пол. Курить не хочется, и видеть ее больше не хочется. Не можется. Она ходячий укор его несуществующей совести. На тренировки рукопашного боя совсем не хватает времени. Эти четырнадцать дней перед финальным поединком отведены на стрельбу и метание ножей. Ее время, ее стихия. Она смеется каждый раз, когда нож упрямо попадает в цель. И еще один, и следующий за ним. Ее любимая часть – ухитриться кинуть их так, что они как листы бумаги ложатся друг на друга, со скрежетом, занимая свое место и выбивая при этом искры трения металла о металл. Это легко, это как игра. Это ее жизнь, где-то там, между этими лезвиями. Эрик стервятником наблюдает