Мир взаперти

Вот уже и десятая глава сего бреда... Предупреждение: дико кривое подобие НЦы! Мне было ужасно стыдно всё это писать, так что я заранее приношу свои извинения >-< — Ну всё, аристократишка, молись! – Пруссия прижал сопротивляющегося Родериха к стенке. В алых глазах альбиноса горел злобный похотливый огонёк. – Только я пока не знаю, что именно с тобой сделать. – Гилберт наигранно задумался. – Просто избить? Заманчивое предложение, конечно, но слишком просто! Может... — Гилберт, прости меня, я не хотел. Я правда, искренне извиняюсь! – несмотря на внутренний страх, голос Австрии ни чуть не изменился – всё такой же твёрдый, строгий и мелодичный. — Ха! Струсил, цыплёнок! – губы прусса скривились в издевательской усмешке. – Боишься Великого меня! Ха, правильно делаешь! — Ничего я не боюсь! – теперь голос Эдельштайна слегка дрогнул под влиянием кровожадных глаз Бальдешмидта. – И... и это твоя птица цыплёнок! — Не смей так говорить о Великом Гилбёрде! – взгляд стал ещё более устрашающим, а сам Пруссия сжал кулаки. – Он в сто раз гениальней тебя! Правда, он лишь на втором месте по своей гениальности, а на первом, без сомнения, Гениальный Я! – он пафосно указал на себя, будто австриец настолько туп, что не знает значения слова «Я». — Ну раз ты такой гениальный, тогда ты понимаешь, что самый лучший выход в данной ситуации – это спокойная дисскуссия без применения насилия, которая скорее приведёт нас к консенсусу. – глаза “гения” стали вразы больше от такого количества новых слов. В итоге на осмысление сказанной фразы у Гилберта ушло больше минуты. — Вот видишь, ты всё же признал мою гениальность! – на это Родерих лишь вздохнул: ну не понимает он сарказма, а значит, надо быть с ним на одном уровне. Хотя нет... Надо всё же хоть немного возвышаться над дураком. — Я имел ввиду, что нам надо просто поговорить, а не махать кулаками. — Ха! Да разговоры – это занятие для бабушек на скамеечках! А мы с тобой мужчины! Хотя, насчёт тебя я не уверен... – Австрия хотел было возразить, но махнул рукой: с Гилом спорить бесполезно. – Блин, задолбал! И так заболтал меня! Но Великого не проведёшь! – прус, якобы от нечего делать, в полсилы заехал австрийцу прямо по носу, из которого сразу же потекла тёмно-алая струйка крови, пачкая белоснежный накрахмаленный воротник Эдельштайна, а его очки отлетели в угол комнаты. — Ты мне рубашку испачкал! – аристократ лишь нахмурился. — Ой, ты мне рубашку испачкал, ноготок сломал, бе-бе-бе! – пискляво передразнил его Пруссия, а за этим последовал следующий удар, на этот раз, в живот. Австриец, по-началу закашлялся, но потом вновь посмотрел на альбиноса гордым критикующим взглядом. – Тебе что, ботан, мало? – Бальдешмидт занёс руку для нового удара, однако остановился. – Знаешь, а мне понравилось предложение япошки. — К-какое? – Родериха очень напугала проскочившая в алых глазал похабная искорка, однако, вспомнив о том, что Кику по природе своей не может сказать, а тем более предложить, ничего плохого, он расслабился. — Засунуть что угодно куда угодно! – кровожадно усмехнувшись улыбкой маньяка-психопата, прусс грубо поцеловал перепуганного практически до смерти Австрию, до боли сжав тому щёки, чтобы проникнуть языком как можно дальше, и при этом не забыть пару раз укусить Эдельштайна. Оторвавшись, наконец, от своего занятия, альбинос, ещё раз маньячно улыбнувшись, начал возиться с застёжками на элегантном пиджаке. — Гилберт Бальдешмидт! – сказал австриец тоном строгой учительницы. – Что ты себе позволяешь! — Что хочу, то и позволяю! Чёртова аристократичная хрень! – последнюю фразу от сказал неподдающимся застёжкам. — Какое тебе дали право такое делать со мной! — Да никакое! Просто мне, Великому, стало скучно... – Пруссия пожал плечами и продолжил материть верхнюю одежду Родериха. — Ах, значит, скучно! Ну, что ж, давай развлечёмся! – наружу вылез его внутреннее “я” – Австрия-садист, который правой рукой схватил ошалелого прусса сразу за обе кисти, а левой, резко вынув ремень Бальдешмидта, связал их вместе и зацепил за какой-то весьма удачно висящий крюк. Теперь извращенская ухмылочка перекочевла на лицо австрийца. — Бля, Родя, ты что, окончательно мозги себе своим роялем вынес? – даже в подобной ситуации Гилберт поддерживал свой величие. — Меня... Зовут... Родерих... Эдельштайн! – он несколько раз ударил Пруссию по лицу. – Постарайся, наконец, запомнить! – а вот теперь от былого пафоса Гила не осталось и следа, теперь он лишь зловеще сверлил своего мучителя алым взглядом. — Когда я выберусь, тебе не жить! – процедил он. — Ты сначала выберись! Хотя, думаю, когда я тебя всё таки освобожу, ты мне не то что наподдать, шевелиться даже не сможешь. – ухмылка второго Австрии, годами удачно прячущегося внутри, превратилась в хищный оскал. Теперь он, в свою очередь, как можно грубее поцеловал сопротивляющегося Бальдешмидта, а его руки ловко расстегнули все пуговицы прусской формы, и он остался в одних штанах, которые, впрочем, тоже надолго не задержались. Утончённые от игры на фортепиано пальцы австрийца бродили по всему телу, оставляя круглые синяки на белоснежной коже, а язык оставлял на ней влажные дорожки. — Н-ну всё, поиграли и хватит! Развяжи меня! – Пруссия едва сдерживал стон возбуждения, настолько умело всё делал второй Родерих. — Я только начал! – в который раз зловеще усмехнувшись, Эдельштайн сорвал с него остатки одежды и, оценивающее взглянув вниз, присвистнул. – Да ты у нас мазохист! — Слышь ты, гигантский кусок... – дальше последовали такие “ласковые” слова, что их просто неприлично не то что вслух про износить, а даже случайно об этом подумать. — Уууу... Смотрю кому-то в детстве не говорили, что ругаться нехорошо. – Австрия с силой провёл ногтями по груди Гилберта, который, чтобы не застонать, впился зубами в и без того уже прикусаные губы. — Я... я тебе повторяю, отпусти, иначе будет хуже! – голос дрожал, как никогда: ни разу в жизни Пруссии не было так страшно. — Отпущу, когда надо... А я бы, на твоём бы месте, лучше расслабился. – австриец развернул его к себе спиной, из-за чего руки были больно защемлены скрепляющим их ремнём. — А я бы, на твоём месте... – Родерих резко вошёл в прусса, и договорить не дал его собственный громкий крик, сорвавшийся с обкусанных губ и поглащённый высокотехнологичной качественной японской изоляцией, сделанной, почему-то, в Китае. Из алых глаз фонтаном брызнули слёзы, тут же становясь розоватыми, смешиваясь с кровью из носа. – Сука... – тихо просипел он. — Это тебе за Венгрию! — Н-на хера... тебе... она? – каждое слово отдавалось в измученном теле Бальдешмидта взрывом боли. — У неё богатые земли. К тому же неплохая экономика. А тебе-то Елизабета зачем сдалась? – Гилберт не ответил, потому что ничего кроме стона выдать не мог, однако Эдельштайн и так всё понял. – Ха, любовь! Ну и забирай её, ты ведь теперь даже не страна! Через пару минут всё закончилось, и обессиленный Австрия рухнул на такого же обессиленного Пруссию. Тем временем в зале: — Как там Родерих? – поинтересовалась Хедевари у самой себя. – Интересно, Гилберт не сильно его покалечил? — Считай, что от твоего мужа только очки остались! – усмехнулся Англия, вспомнив силу прусса и те времена, когда Бальдешмидт помогал Испании в войне против него самого. Так что человек, едва не надравший задницу самому Артуру Киркленду, от хлюпика-Австрии он и следа не оставит. Однако он всё же вернулся в настоящее, и посмотрел на человека, на которого пал выбор.