Вивисектор

— Это оставляем? — Да, вроде сказали, все оставляем — кроме самого похищения. — Тогда удобнее отсортировать связи по времени образования... Двое склонились над монитором, по которому, повинуясь введенной команде, побежали строчки данных. На правой стороне экрана маячила радужная модель нейронных связей человеческого мозга, больше всего похожая не то на покрытый бензиновой пленкой одуванчик, не то на фотографию фейерверка. В разноцветном клубке тончайших нитей один за другим загорались ярко-зеленые участки, указывая на зоны хранения долговременной памяти. — Вот здесь, приблизь-ка, — сказал один. Высокий, худощавый и плосконосый, он явно нес в своих жилах смесь европейской и азиатской крови. Говорил он, впрочем, на правильном французском, как и второй. Второй согласно кивнул. Он был низеньким и толстым европейцем. На лице его блуждала самодовольная улыбка сибарита и бонвивана, в то время как первый хранил выражение отрешенной сосредоточенности. Они казались полной противоположностью друг другу, и единственным, что их роднило, были одинаковые белые халаты. — Ну что, копия воспоминаний почти готова, — сказал низенький и толстый. — Исходник стираем потом? Высокий поморщился: — Не люблю уничтожать данные без необходимости. А ну как что-нибудь пойдет не так? — Ой, Филиппе, да ты вечно как в первый раз. Лучше уж стереть. А то она очнется и опять начнет колотиться и метаться. — Ну и пусть. — Теперь уже не пусть. Они наконец определились со своими планами. После окончания операции — то есть через два-три дня — ее выкинут в городе. Имитация самоубийства. Так что строго приказано: никаких следов насилия. И никаких лекарств в крови. Говорящие одновременно перевели взгляд с монитора на высокий лабораторный стол, отделенный от них стеклянной перегородкой. На нем под зеленой простыней лежала молодая женщина со светло-рыжими вьющимися волосами. Ее голова была плотно облеплена электродами, а лицо полускрыто дыхательной маской, в которую подавался наркоз. Хотя она была без сознания, ее руки и ноги были надежно привязаны к поверхности стола мягкими матерчатыми оковами. — Делать им нечего. Пусть пришлют психотерапевта и удерживают ее силой убеждения, коли такие умные. Нам-то что? — Ага, а спросят-то с нас. Толстяк пожевал губами. — Седативное? Вполне может быть в крови у самоубийцы. — Дай ей полдозы, — кивнул его коллега. — Оно достаточно быстро метаболизируется. Полностью оно ее не отрубит, скорее погрузит в полусон. Фиксаторы не снимать. — Ладно, с фиксацией разберемся, будет целая и невредимая. Интересно, а как они, если что, отнесутся к ... — толстый сделал постное лицо и зажал нос двумя пальцами, имитируя гнусавую аудиозапись судебного протокола, — следам полового сношения? Лицо высокого застыло. — Никогда не подозревал у тебя склонностей к некрофилии. — Э-э? — Ты, друг мой, в своем уме? Она уже — живой труп, по сути. Черт ее знает, во что она ввязалась и как попала сюда, но дай ей дожить спокойно оставшиеся... что там ей осталось. Проблема, что ли, найти женщину? — Да ну тебя. Что за неуместное рыцарство? Ей все равно, а мне будет хорошо. С этой работой даже в город не выберешься. Или ты сам на нее успел построить планы? — наткнувшись на полный ледяной ярости взгляд напарника, толстяк стушевался. — Ладно-ладно, что ты, шуток не понимаешь? Пойду раздобуду себе кофе — раз уж других радостей тут не предусмотрено. — Он повесил халат на дверную вешалку и удалился, фальшиво насвистывая бодрую мелодию. Высокий кинул хмурый взгляд на мониторы и покосился через стекло на зафиксированную на столе женщину. — Черт знает чем приходится заниматься, — пробормотал он и вышел вслед за своим коллегой.