Особая операция

В ночь перед первым дежурством Игорь Руднев долго не спал. Лежал, глядя в потолок, пытался предугадать встречу с бывшим коллегой, состоится ли она вообще, и что тогда будет. Сначала казалось, что вряд ли получится: они ведь знакомы, хотя… Все, кто будет завтра, знают Колю. Как ни перетасовывай их, смысла в этом никакого нет. Да и зачем, если помимо альфовцев будут больничные охранники. Иное дело – хотел ли он сам, Игорь, увидеть Савкина? И кем считал его? Предателей в его группе не было, перебежчиков тоже. По крайней мере, раньше. Да, уходили на пенсию, но не к врагам. Стоило называть так Николая? Этот вопрос вызывал смешанные чувства. Именно в нём была загвоздка. В прошлый вечер раздумий Руднев понял, что не мог думать в этом ключе. Но один день сменял другой, и он сомневался, склоняясь то к первому, то ко второму варианту. Похоже, вновь настал период самокопания… Единственное, в чём он был уверен, – в собственной правоте. Он выполнял приказы и не был виновен перед Колей. Тут всё сделал по чести. Хотя на данный момент это неважно. Волновало другое: как они встретятся, а ещё — что можно будет сказать. Если разрешат, то, конечно же, только на нейтральные вопросы, и придётся отвечать, говорить неприятные новости. Николай будет расспрашивать про родных, Руднев знает наперёд. Сказать было чего, сослуживцы за прошедшую неделю помогали Анне Савкиной, старались поддержать – утешать не удавалось. Женщина совсем сдала: осунулась, почернела лицом, в сутки спала по три часа, да и дочке не лучше. Теперь у них не было мужа и отца. Стоил ли «Меч» этого? Расколотой оказалась семья. Пожизненное как замедленная казнь. Потерянное будущее, которое сложилось бы иначе, счастливее. Вот чего не мог осознать Игорь. И боялся, что разговор свернёт на эту колею. Коля всегда обладал удивительной тактичностью, но сейчас, после пережитого, вспомнит ли о ней? Узнает ли он завтра друга? Если Руднев не увидится с Николаем, то… Скорее всего, захочет встречу. Что-то внутри вынуждало стремиться к ней, болезненно хотелось узнать всё. Даже учитывая неблагоприятный исход. Если же получится, то как станут общаться? Они были не на равных. Хотя повод уже нашёлся, значит, и остальное сложится. Он и не думал, что когда-нибудь придётся следить за другом. Сказать так будет точнее. Потому что в их работе понятия друг и коллега сливались в одно значение - боевой товарищ. Голова отказывалась работать, думать над последствиями не получалось. Вопрос он не решил, но зато понял конкретно, что беспокоило. А завтра всё выяснит. Совесть подскажет, как себя вести и что делать. Уж чему-чему, а ей он следовал всю сознательную жизнь. Возможно, как и Коля… Только вот её понимания у них были разные. На следующий день, в среду, он встал и, не думая ни о чём, поехал в больницу. Трясся в машине, глядел из окна, цепляясь за любую мелочь. Всё потом. Всё будет впереди. Всё обойдётся. Да и зачем переживать, если решил большую часть задач? Он увидится, передаст новости, связанные с семьёй. Будет разговаривать, когда удастся. Малодушно мелькнула мысль, что если бы не карты, то доказать причастность к казням не получилось бы, однако быстро исчезла, больше не возвращаясь. Что уж тут говорить. Убийства совершены, это тяжкие преступления. И ответственность за них должна быть понесена, тем более в конечном итоге пострадали невинные люди. Да, Савкин входил в число «мечей». Наверное, тогда, уходя и отстреливаясь, попал кому-то в голову… Нет-нет-нет. Руднев сжал руку в кулак и двинул по обивке. Он не представлял себе этого. Не мог. Николай же не допускал ошибки, даже при штурмах. Так сделал кто-то другой. Тот, на ком вина. Следствие разберётся. И всё-таки коллегу невероятно жаль. Он примирился, подготовился ко всему. А зайдя в палату, понял, что зря. Игорь смотрел на лежащее на койке тело, на провода, на мерцающий экран, где строчилась линия кардиограммы. Коля не пришёл в себя до сих пор, несмотря на то, что шла вторая неделя. И снова пронзило желание: только бы не умер, ни за что, он должен жить, вопреки сложнейшей ситуации. Зачем, почему? Потому, что в противном случае это было бы несправедливо. Даже обречённый, без единого шанса, он не заслуживает смерти – второе, в чём Руднев был уверен. Стоящий рядом Шаман, как представился незнакомый мужчина, тоже глядел на подопечного, но без эмоций. На удивление, именно он вкратце и ясно обрисовал состояние того и прогнозы. И – неожиданно – пообещал, что совсем скоро, в два-три дня, состояние улучшится. Игорь недоверчиво покосился на сменщика, однако сомневаться причин не было. Может, тоже врач, или попросили передать. Скупо попрощавшись, Руднев заступил вместе с напарником на пост и привычно осмотрел обстановку цепким взглядом. Что-то не нравилось, и причина беспокойства почти сразу же дошла. Во время разговора и после ухода Шамана остался легко уловимый приятный запах. Странный человек, очень странный. *** «Прости, Кэп, если сможешь», — было единственной главной мыслью Орлова, с тех пор как он очнулся. Он мучительно переживал случившееся. Если бы попался только он, то было бы вполовину легче. Но вместе с ним в этом здании находились и его друзья, о которых он даже не рискнул спросить, чтобы не выдать кого-нибудь, кто спасся. Костя догадывался, кого могли схватить или чьи тела найти, но не был уверен насчёт всех. Поэтому следователь не мог его разговорить, несмотря на главный, как казалось, довод в виде дачи показаний самим организатором, аккуратные попытки якобы незаинтересованного Беса тоже проваливались. Орлов либо старался уйти от ответа, либо просто молчать, не реагируя на замечания. Вот только от этой игры становилось тяжелее не с каждым днём – с каждым часом, порой минутой. Он варился в собственных переживаниях, не имея возможности размяться, подвигаться, отвлечься, упорно возвращаясь к мысли о предательстве, анализируя, что могло бы повернуть события в другую сторону. Нет, изменить решение Максима было не в его силах. Тогда зачем хотел остановить капитана? Как же сейчас это оказалось несущественным! Надо было переждать, вернуться в команду, они бы обязательно приняли. А благими намерениями его, Кости, и Лены построилась дорога в ад для всех. И виновные пострадали, наверное, больше остальных. По крайней мере, как Журова переживёт новость про Антона, он не представлял, тем более после смерти первого мужа… «Прости, кэп, - повторял, как мантру, Орлов. – Прости дурака». После долгих размышлений замаячил и другой ответ. Стоило припугнуть, сблефовать, что звонок был сделан, но на деле оставить всё как есть. Вот только удалось бы ему правдиво соврать? Движимый целью, он не увидел иных решений, более простых и понятных. И как не догадался, что Макс пойдёт до конца, а ребята – за ним, и никто не откажется? Костя считал, что знал капитана, как себя, а тут так провалился! Понадеялся! Нет, никогда он настолько хорошо не сможет продумывать всё до мелочей, никогда не осознает, что в голове у того. Интересно, что с кэпом сейчас? Сильно пострадал в той бойне, раз оказался тоже здесь? А остальные? Как всё сложно… Ни про кого Орлов не знал, одни догадки. И обменяться информацией нельзя. Только ждать, вылавливая слухи, намеки, достраивать картину происходящего. Ожидать помощи не от кого. Мысли перескочили на другую семью. Мать, наверное, уже похоронили, его тётя постаралась. Вряд ли она приедет, а в этом случае ему будет неловко и стыдно смотреть на неё. Она могла сколько угодно сомневаться в его причастности к «Мечу», вот только в смерти близкого человека винить, кроме него, некого. Мама, мама… Это самая тяжёлая расплата, назначенная ему. Видимо, свыше, за ошибки. Покинула, ушла не со спокойной душой, а с горечью и болью в сердце, испугавшись того, что ей рассказали о сыне. Виновен, виновен, кругом виновен. Уничтожил всё, что только можно было. От осознания этого злость, желчь выливались в разрушительную ненависть, обращенную на самого себя. От накатывающей волны ярости сжимались кулаки, он дёргался на кровати и, лишь когда охранник предусмотрительно вскидывал автомат, приходил в чувство, но ненадолго. Усугублялось всё неподвижностью заключенного. Хотелось встать, иногда казалось, что невыносимо душно, а форточка не пропускала достаточно свежего воздуха. Хотелось сбежать на волю, избавившись хотя бы от одной проблемы. Хотелось заглушить голос совести, забыть про ситуацию, чтобы стало как раньше. Однако единственное, что полезного мог он сделать, — молчать. Пусть спасутся те, кто убежал. Всё равно поблажек не будет. Костя не замечал то, что видел со стороны Бес: от переживаемой каждодневной бури эмоций Орлов быстро приходил в форму.