Последняя война

Сырую и вязкую тишину подземелья, нарушал свист нагайки, рассекающей воздух и тяжкие мучительные стоны пленника. Палачи знали свое дело. Целая сеть рваных грубых ран покрывала спину Ивана. Ржавые, пропитавшиеся кровью и потом кандалы, вместе со слабостью и невыносимой режущей болью тянули несчастного вниз. Он не мог устоять даже на коленях, дрожь хлипкой, холодной змеей обвивала и обволакивала тело. Разум, отказываясь принять и понять страдание, постепенно покидал своего обладателя, оставив за собой лишь смутный туман в глазах и потерянный счет времени. Ивану казалось, что это длилось целую вечность. «Думаю, что на сегодня достаточно — спокойно и невозмутимо проговорил стражник, видя как Иван, выплевывая кровь перемешанную с желчью, падает на пол, — Теперь у тебя будет достаточно времени, чтобы поразмышлять над своим поведением…». Окончив пытку, палачи последний раз взглянули на едва дышащую жертву и стены, с которых стекали росинки свежей крови. Довольные своей работой, они, что-то проговорив про очередное пиршество, потушили факелы, а затем, выйдя из подземелья, закрыли дверь на засов… Холодно… Вокруг слепящая и разъедающая глаза темнота… Что-то мягкое коснулось ног. Наверно, голодные крысы, почувствовавшие запах крови… Иван, попытался приподняться и облокотиться об стену. Спину, испещренную ссадинами и глубокими ранами, пронзила жуткая нечеловеческая боль, но узник, невольно вскрикнув, все же стерпел ее. Он ничего не мог видеть, но ему казалось, что кромешная темнота начала странно мерцать, а пол уходить из-под ног. Пленник не раз испытывал подобное состояние. Иван знал, что за болезненным сумраком в глазах может последовать, как он называл, «пропасть разума», или же потеря сознания. Узник попытался сдвинуться с места, но изнуренные бесконечной рабской работой и пытками ноги и руки отказывались повиноваться своему хозяину. Темнота голодным упырем высасывала все силы и надежды. Но сквозь сгущающуюся пелену он начал различать темный смутный силуэт человека, освещенный в свете факела. «Как долго он здесь? – спросил себя Иван, уже отчетливо различая знакомую вороную длинную косу, стоящего к нему спиной «Господина», — Что ему еще от меня надо?». «Видимо, дела твои плохи, если ты начал разговаривать сам с собой…» — не поворачиваясь, проговорил монгол. Узник, прикусив губу от досады и обиды, отвернулся в сторону, стараясь сдержать кипящий гнев, растущий при одном только виде ненавистного силуэта. Иван, в свете мерцающего огня заметил назойливых крыс и подземных змей, которых, как ему казалось, стало только больше: «Но как он сюда попал, — судорожно размышлял он, стараясь привести хаотичные мысли в порядок, — Я не слышал этот душераздирающий скрип от открывающейся двери подземелья… Хотя, я в таком состоянии, что наверно и не почувствовал бы очередной удар плеткой… Но все же что-то не так – думал Иван, заметив, как Бату не свойственной даже ему легкой, грациозной походкой медленно подошел к темному, неосвещенному углу темницы, — Что-то в нем не так…». «Почему же ты молчишь? Может, ты не хочешь со мной разговаривать?» – елейным голосом спросил он. «Он надо мной еще и издевается!» – вскипел Иван, все же, не вымолвив в ответ и слова. «Жаль… — донеслось из тени, — А мне так надоели подобострастные, лживые улыбки этих пресмыкающихся, которые вечно восхваляют меня и Великого хана… Просто захотелось пообщаться с умным, хоть и ненавидящим меня человеком…». «Ты лжешь! – внезапно прохрипел Иван, выплюнув подступившую кровь, — Ты не Бату!». Монголия ничего не ответил. Пленник, не видел его, но ему казалось, что он чувствовал, как гость, стоящий в темном углу недобро улыбнулся… Внезапно, Иван увидел, как пламя факела, будучи и без того зыбким, стал еще слабее. Он в ужасе заметил, как земля темницы медленно скрывалась под растущей массой кишащих крыс, змей, пауков и других ползучих тварей. Казалось, что само зло вырвалось из заточения, стараясь поглотить и без того измученный разум несчастного. Узник, интуитивно сжав нательный деревянный крестик, подаренный матерью, почувствовал, как, он горел и дрожал, будто живое существо, почуявшее заклятого врага. «Да, — наконец вымолвил незнакомец, выплывая из темноты.— Я не Монголия!». Незваный гость был сильно похож на Бату. Но Иван, живший со своим поработителем вот уже несколько десятилетий, знал его внешность как никто другой. Черты лица незнакомца заострились, улыбка стала лукавее... Пленник, застыл в ужасе, встретившись с взглядом пришедшего. Что-то нечестивое и порочное таилось за адским огнем глаз. Такие глаза не могли принадлежать человеку! Иван крепче, сжав крест, начал лихорадочно вспоминать полузабытые слова молитвы… «Как ты не приветлив с гостями!» – театрально возмутившись, проговорил незнакомец, щелкнув когтистыми пальцами. В тот же момент крест, который судорожно сжимал пленник, воспламенился, обжигая незажившие раны Ивана. «Что тебе от меня надо? – не выдержав, взвыл, обжигаемый растущим адским огнем юноша, — Так убей же меня, если ты пришел забрать меня в преисподнюю!». «Ну зачем ты так? – тихо, все также жутко улыбаясь проговорил незнакомец, — Я же сказал, что пришел поговорить с тобой.». «Бату» провел рукой по телу Ивана, и пламя, так нещадно пожиравшее измученную плоть, постепенно растворялось в пальцах гостя. Раны начали затягиваться, и узник почувствовал, как силы возвращаются к нему. «Я думаю, — промурлыкал незнакомец, — Что так будет лучше. Разговор должен осуществляться на трезвую, ни чем не обремененную голову». «Я не знаю, зачем ты пришел, но ты никогда не появляешься просто так!.. Моя мать и волхвы успели рассказать о тебе! А теперь уйди прочь!» «О люди! – театрально воскликнул нечестивый гость, — Имя вам неблагодарность! – смеялся он, наблюдая тщетные попытки Ивана найти крест, — Я смотрю, что эти глупцы, считающие себя мудрецами, затуманили твой разум, и твоя мать…» «Не смей даже упоминать ее имя, адское отродье!» — Иван попытался встать, но оковы, крепко держащие своего пленника, не позволили ему сделать и шаг. «Я исцелил тебя, а ты, все так же груб со мной! Хоть твои речи в целом и неразумны, в них все же есть доля правды». Иван насторожился. Он понимал, что, так и не сумев прогнать нечестивого духа, он не сможет скрыться от лукавого незнакомца. Все, что оставалось закованной в цепи стране, это слушать гостя и, быть может попытаться противостоять его чарующим речам. «Ты прав, я никогда не прихожу просто так, — продолжил он, — и все что я хочу – это помочь тебе…» — Проговорил он тем завораживающим голосом, которым обладают лишь неземные создания. «Я не верю ни одному твоему лживому слову! Зачем тебе, изгнаннику небес помогать мне, слабой подчиненной стране, день ото дня страдающей и умирающей от пыток и непосильной работы?» — с вызовом взглянул он на ухмыляющегося и объятым странной огненной аурой гостя. «Ты, сам того не заметив, — рассмеялся незнакомец, — ответил на свой вопрос!» «Что?.. Что ты этих хочешь сказать?» — растерянно пролепетал Иван. «Я хочу помочь тебе, ради справедливости, — серьезнее проговорил гость, в глазах которого, все же играл двусмысленный и чарующий огонек, — Ты, жив со своей семьей, сестрами, матерью, не причинял никому страданий и боли… — начал он свой рассказ, легкой тенью приближаясь к узнику, — И тот, кто низвергнул меня с небес, жестоко обошелся с тобой. Смертоносные болезни, голод, раздробленность твоих земель… А затем жестокое, унизительное иго. Сначала не стало твоей матери, затем жуткая мука и рабство настигло твоих сестер… Как ты можешь утверждать, что Он, кого так восхваляли твои священники, источник справедливости и мира на белом свете? Ты, гонимый воинами-монголами, истязаемый, и страдающий ни за что, до сих пор веришь своим волхвам? И все, что тебе остается, лишь довольствоваться проповедями каких-то юродивых. Я же, могу предложить настоящую помощь тебе и твоему народу!» Иван, раздираемый внутренними противоречиями, в ответ лишь отвернулся, тщетно пытаясь скрыть пробуждающееся в самом уголку души сомнение, но вспомнив глубокие, лазурные глаза матери, и добрую улыбку деда Велимира, с обновленным чувством в груди, узник взглянул на лукавого. «Я могу накормить тебя и твой народ!» — торжественным, громовым голосом проговорил Павший, и тут же, вместо крыс и других отвратительных тварей появились яства, от которых шел одурманивающий запах. «Нет! Уходи прочь!!!» — крикнул Иван, пытаясь не думать о завораживающих кушаньях. «Твой народ нищ и беден! Если ты отказываешься от еды, я дам тебе столько богатств, сколько пожелаешь!». Хлеба, ягоды, другие яства и украшения рассыпались золотыми и серебряными горами по земле, игриво мерцая в свете факела. «Я же сказал тебе! Оставь меня в покое!» «Тогда, — тихо проговорил гость, — я подарю тебе то, что ты жаждешь больше всего на свете…» Иван, держась из последних сил, с замиранием сердца слушал Павшего. «… Свободу!» — ликующе крикнул он, и комната озарилась ярким пламенем, демонстрирующего всю силу и мощь сказанных слов. Иван снова увидел колосящееся поле, смеющихся, беззаботных Олю и Наташу, и мать, в глазах которой читалась любовь, переполняющее теплое и благородное сердце. «Нет…» «Но почему? – взревел Нечестивый ангел, — Ведь ты столько лет готовился к будущему противостоянию с Золотой Ордой! И теперь, когда я тебе предлагаю свободу, за которую не придется платить человеческими жизнями, ты так просто отказываешься от нее!» «Зачем ты все это мне предлагаешь?» – задал встречный вопрос пленник, — Это моя судьба и жизнь, завещанная предками! И я не предам тех, кто пожертвовал собой в борьбе против тебя и твоего адского легиона!». «Бату», проведя пальцами по щеке и серебристым волосам Ивана, лукаво и завораживающе прошептал: «Не строй из себя мученика, ведь ты гораздо выше этого… В тебе сокрыт невообразимый потенциал, — Падший нагнувшись так, чтобы видеть глаза и трепещущую душу, сокрытую за ними проговорил, — И я чувствую это! Я не могу позволить такому как ты гнить и увядать в рабстве!.. Пойми! – глаза демона полыхнули огнем, — Тебя ждет великое будущее, полное могущества и власти!». «Уйди! Оставь меня! – крикнул узник, не выдерживая душевной муки, тисками сдавливающее все его существо, — Почему ты обращаешься ко мне, а не к Монголии? Ведь он – могущественная империя!». «Ты думаешь, что своим появлением я только тебе оказал подобную честь? Я – часть каждого сердца, трепещущего в груди смертных, я знаю все, что вы желаете и чувствуете! Я знал про желания Бату, но он… не так интересен как ты…». Заметив замешательство в глазах Ивана, нежданный гость добавил: «Что ж, юный пленник, очень жаль, что ты отверг мои дары… Но помни, что где бы ты ни был, я всегда буду рядом… Посмотрим, сможешь ли ты выстоять против злого рока!.. И на прощание я дам тебе один совет. Всегда улыбайся, чтобы не случилось!— С этими словами, Падший, объятый неземным пламенем, вокруг которого порхали уродливые, крылатые твари, верещащие и выкрикивающие проклятия на непонятном языке, исчез, разрываясь громким демоническим смехом… Юноша, в бессилии рухнул на землю. Слезы, которые вот уже несколько десятков лет не стекали по щекам, капали на пол, растворяясь в засохшей крови. Тысячи чувств и эмоций, не могли уместиться в одной измученной душе. Иван кричал, бил стену руками, окровавленными от бесконечных ударов… А затем, на мгновение притихнув, начал тихо смеяться. Едва уловимое хихиканье постепенно перерастало в безумный хохот. «Что это с ним? – спросил стражник, охраняющий дверь подземелья своего товарища, — Сначала разговаривал сам собой, теперь смеется как сумасшедший… Может, мы все-таки перестарались?» «Мне кажется, что он действительно свихнулся, — невозмутимо проговорил второй, — Во всяком случае, удивительно, что он так долго продержался». «Как меня раздражает этот смех! Я думал, что могу спокойно вздремнуть, пока Харумбея здесь нет!» «Давай заставим его быть более послушным…» – хитро ухмыльнулся монгол, недвусмысленно поглядывая на озверевших собак в клетке. «Ты что! – возмутился второй, — А если он умрет, что тогда мы скажем Великому хану?» «Он, все равно после последней пытки, должен умереть, а собачки, как раз порезвятся на воле, да и нам забава…» «Ну что ж – хмыкнул первый стражник, может ты и прав…». Монголы, открыв дверь подземелья, выпустили собак, предварительно кинув кусок мяса в темницу, и животные, почувствовав влекущих запах, с лаем бросились туда, где сидел Иван. «Ну все! — рассмеялся первый стражник, резко закрыв дверь за последней собакой, — теперь немного подождав можно завести сытых псов обратно в клетки…». Из темницы доносился рык животных, почуявших человека. Стражники, прислушиваясь к лаю, заметили, что смех прекратился. Но затем, после яростного рыка, они услышали, как звери, истошно вопя и поскуливая, начали ломиться в дверь. Монголы, нервно переглянулись, но не стали открывать ее. Тем временем, из тьмы донесся визг собаки, которую кто-то или что-то утягивало обратно вглубь подземелья… «Что там происходит?» — все еще не отойдя от шока, спросил второй стражник. «Что бы это ни было, — трясясь от охватившего страха, проговорил первый, — Нам нужно проверить…». «Я не пойду, — встретившись с взглядом товарища, пробормотал монгол, — Если пойдешь ты, — проговорил он, заметив, что друг хочет возразить, — я прощу тебе весь твой долг!» Немного помешкав, первый стражник все же взял факел и начал медленно спускаться вглубь черного, зияющего как пасть древнего чудовища подземелья. «Разрази меня гром!» — спустя некоторое время донеслось до монгола, оставшегося стоять у двери. «Что там? – обеспокоенно крикнул он, — Где пленник?» Но товарищ не отвечал. Из темницы не доносилось ни единого звука. Будто кромешная и непроглядная темнота поглотила все живое. Но вдруг он услышал истошный вопль своего друга. Вылетев, и что-то бормоча, первый стражник захлопнул дверь, стараясь как можно скорее закрыть ее на засов. «Что случилось? Говори!» – схватил второй стражник своего товарища за плечи, стараясь привести его в сознание. «Там.. т-там демон!! – крикнул обезумевший от охватившего ужаса монгол, — Я в-видел… огромные… святящиеся звездным пламенем глаза!! И и он улыбался!!! Это чудовище!..» «Что здесь происходит? – гневно спросил Бату, выйдя из своего шатра, — Почему вы подняли такой крик на весь лагерь?» Стражники, едва завидев своего повелителя, тут же пали ниц. «Господин, — все так же трясясь от страха, пролепетал первый стражник, — там…там…» «Объясните мне, что случилось, — проговорил он, а затем, заметив пустые собачьи клетки, и полуоткрытую дверь темницы, грозно спросил, — И зачем вы пустили псов к узнику?.. Я, кажется, не приказывал вам отдать его на растерзание собакам» — прошипел он, достав саблю из ножен. «Господин, — подобострастно пробормотал второй стражник, — Смилуйся, пленник все равно мертв… Мой товарищ проверял темницу и нашел разъяренного демона…» «Идиоты! – взорвался Бату, — Если бы это был демон, вы давно были бы мертвы! Трусы! – с презрением взглянул на них Монголия, беря горящий факел, — Сорок плеток каждому, после того как я вернусь! И благодарите богов, что я так добр сегодня!». Монголия, резко развернувшись, начал медленно и осторожно спускаться вниз. Он держал саблю наготове, зная, что ему следует быть начеку в темном и небезопасном подземелье, в котором, к тому же, оставались разъяренные псы. Пламя, столкнувшись с первозданным мраком, пугливо мерцало и трепетало от внезапно появившегося ледяного, свистящего северного ветра: «Что это такое? — поежившись от холода, с тревогой подумал Монголия, — снаружи – невыносимая жара, лето…» — вздрогнул он, заметив, что ветер дует вовсе не с улицы, а из глубин подземелья… «Кто бы ты не был, — стараясь заглушить растущий страх проговорил Бату, — Я найду тебя и достану из недр подземелья… Ай!» — невольно вскрикнул он, споткнувшись о странный, неподвижный предмет, а затем застыл в ужасе, осветив неожиданное препятствие Перед ним лежало растерзанное тело собаки. Кто-то так яростно и неистово сражался со зверем, что даже в бешеном порыве заляпал стены кровью. Морду пса невозможно было узнать. Разорванная пасть зияла ужасающей, неестественной дырой, обрамленной запекшейся кровью, а на соседней ступеньке лежала оторванная лапа. «Может это действительно демон?.. Да нет, — пытался успокоить себя Бату, — Просто, наверно эти олухи, задремав, проглядели медведя. А он, будучи голодным, расправился с псами», — думал он, не учитывая то, что свора обученных собак могла бы с легкостью расправиться даже с таким крупным хищником. Монголия спускался все ниже и ниже, находя новые, растерзанные, а иногда и порванные на куски тела. Бату заметил, что чем дальше он спускался вглубь пугающей темноты, тем более жестокой и извращенней становилась расправа над животными. Пнув очередную оторванную собачью голову, Страна-империя уже не надеялся найти Ивана в живых. Это было бы безумием, считал он, думать, что после такой яростной бойни, мог хоть кто-то уцелеть. Но внезапно, Монголия, приняв боевую стойку, крепче сжал саблю. В подземелье было все также тихо, но чутье, выработанное бесконечными сражениями и непростой кочевой жизнью, подсказывало ему, что поблизости затаился враг. «Кто бы ты ни был, — твердо проговорил Бату, — Покажись!» Но темнота молчала. Монголия, все также держа оружие на вытянутой руке, наконец, подошел к двери, непосредственно ведущей в комнату, где должен бы быть Иван. Бату, видя, что все петли и даже замок сорваны, лишь тихонько толкнул ее. Войдя в темницу, он поднял факел так, чтобы осмотреть всю комнату. Монголия начал лихорадочно отыскивать Ивана. После нескольких, тщетных попыток, он все же заметил съежившуюся фигуру, сидящую в самом углу темницы. Осторожно переступая через кровавое месиво – все, что осталось после собак, он заметил, что Иван сидел спиной к нему, обхватив колени, не двигаясь и не реагируя на свет. «Что здесь произошло? — спросил Бату узника, подставив лезвие к горлу пленника, — Отвечай же!» Монголии показалось, что пленник едва улыбнулся… И снова напряженную тишину нарушил свист зловещего ветра. Пламя, и без того гибнущее на глазах, потухло, проиграв неравную битву. Теперь, паника пеленой застилала глаза Монголии. Он начал метаться в темноте, тщетно пытаясь отыскать выход. Страх душераздирающем криком вырывался наружу. Неожиданно, вблизи своего лица он почувствовал чье-то теплое прерывистое дыхание. Ужас ледяной хваткой сковал все тело, не позволяя вырваться из цепких объятий страха. Медленно, повернув голову, он увидел неестественно горящие потусторонним безумным огнем лиловые глаза и зловещую ухмылку, обнажающую нечеловеческие клыки… «Ну, здравствуй, Бату…»