Последняя война

Годы в заточении, которые провел Иван, летели с неумолимой быстротой. Рабство, унижения, ссоры князей и их нежелание объединяться – все это лишь играло на руку Бату и его невероятно сильной и могущественной империи. Юная страна, тая ненависть в глубине своего сердца, платила дань своему поработителю, который, в силу свой врожденной жестокости, любил мучить и истязать Ивана. Маленький Россия, помня и чтя заветы своей матери, терпел всю невыносимую боль, когда Монголия пытал его за неповиновение или очередное вспыхнувшее восстание. Но годы летели… Иван рос и та мука, которую причинял Бату, постепенно закаляла юную страну. В его глазах уже не блестели предательские слезы, и он, получив очередной удар, не падал, стиснув зубы, чтобы не крикнуть от разрывающей все его существо боли, а продолжал работать и бороться, награждая своих врагов взглядом полным ненависти и жаждой отмщения. Непосильная работа и страдание безмолвными скульпторами вытесали из маленького тщедушного мальчугана мускулистого и на удивление стройного юношу. Время, будто бы пощадив Ивана, наградила его красотой. И даже грязь и незаживающие от бесконечных пыток раны не могли омрачить его, лишь делая наследника Руси более мужественным и стойким в глазах своего народа. Но все же он был еще слаб, чтобы освободиться от власти Бату. И сейчас Иван, закованный в кандалы, сидя в великолепном шатре своего «господина», не мог ничего сделать против его власти. «Недавно, — проговорил Монголия, не сводя глаз с Ивана, — Твои мятежные князья напали на моих воинов. И мне интересно, почему ты не подавил восстание?» «Нет единства на моей земле, — отвечал невольник, стараясь не смотреть в порочные змеиные глаза Бату, — Я не могу следить и управлять ими, если каждое княжество как отдельное государство…». «Хватит оправданий!— внезапно оборвал Ивана разъяренный Монголия, — Признай, — медленно, голодным и грациозным хищником, приближался Бату к своей «жертве», — Признай, что ты просто не хотел убивать их!». «Я заплатил тебе дань золотом и серебром! – не выдержав, крикнул в ответ пленник, — Теперь ты хочешь, чтобы я заплатил тебе кровью моего народа?» – Иван хотел было наброситься на Бату, и, наконец, убить этого алчного и ненасытного демона, но оковы крепкими путами сдерживали невольного мятежника. «Что, — ухмылялся Монголия, — Закованный сокол опять хочет свободы?.. Видимо, ты никак не хочешь усвоить вчерашний урок!» — с этими словами он со всей силы ударил плеткой по спине порабощенной страны. В глазах несчастного пролегла темная тень, а лохмотья, в которые он был одет, окрасились в бардовый цвет. Иван, собрав всю свою волю все же устоял на месте. Но он чувствовал, как острая пульсирующая боль становилась сильнее. Бату умел наносить удары так, чтобы жертва, не испустив дух, все же пережила всю кровавую палитру страданий. «Я надеюсь, что ты все понял, — лукаво улыбался «господин», снова отойдя в дальний угол шатра — Но если с твоей стороны я вновь встречу неповиновение, то судьба той деревушки станет долей всего твоего народа…». Вздрогнув, пленник с ненавистью и безмолвным вызовом взглянул на Монголию. Но тот в ответ лишь злобно рассмеялся: «Значит, твой выбор – смерть? Что ж это храбро и благородно… но глупо…» – хмыкнул он, достав великолепный кинжал ручной работы. Бату бережно провел длинными когтистыми пальцами по идеально отточенному лезвию, а затем, зловеще ухмыльнувшись, метнул смертоносное оружие в сторону Ивана. Тот, предугадав движение руки, бросился в сторону, насколько позволяли оковы, а затем схватил кинжал, вонзившийся в землю. «Я знал, что ты не пострадаешь, звереныш – прошипел Монголия, — Поэтому я и оставил тебя в живых... Ну, и что ты теперь будешь делать? — с чувством превосходства проговорил Бату, наблюдая, как Иван трясущимися руками сжимает заветный кинжал, от удара которого зависело будущее целой страны, — Ты не сможешь и поцарапать меня. Хоть ты и изменился, но все же ты слаб. Твои оковы и бремя слишком тяготят тебя. Ты все еще глупый и несмышленый ребенок, а я великая могущественная империя, покорившая многие народы и племена, — отчеканивая чуть ли не каждое слово, торжествовал Бату. – Моя армия велика и непобедима, клинки их остры, а сердца полны волчьей ярости… И ты, ослабленный раздорами собственного народа, израненный, сидящий передо мной в оковах, держишь этот кинжал так, будто ты и в правду надеешься убить меня!». Иван, подняв голову и посмотрев в черные бездонные глаза, заговорил со своим поработителем: « Ты не пощадил мою мать, — он крепче сжал кинжал, — Ты убил тех, кто был мне так дорог… Ты залил мою землю кровью и слезами моего народа! – В лиловых глазах мелькнул яростный огонь, — Я клянусь небом и землей, что убью тебя! И неважно когда, но помни, что наступит время, когда ты не сможешь своей поступью осквернять землю, твои ядовитые, лживые уста не отравят звенящие родники, а твои псы найдут твое мертвое тело с этим кинжалом внутри!». С этими словами Иван трясущимися от боли руками попытался метнуть нож монгола. Но тот легким и плавным движением выхватил оружие, а затем схватил непокорного русича за волосы и приподнял голову так, чтобы видеть его глаза. «Значит, не сдаешься, — проговорил он, заглядывая в лиловую ледяную глубину, — Тебя величают богоизбранным народом. Я вижу, как тебя переполняет благородная ярость и ненависть ко мне… Но этого не достаточно, чтобы одолеть меня. Тем более, — добавил Бату, ядовито улыбаясь, — В твоих очах я вижу не только пристанище святого духа…». Последние слова заставили пленника вздрогнуть. «А-а…Ты все-таки чувствуешь это! – от зоркого монгола не укрылось секундное замешательство, — Быть может, за такой божественной и ангельской красотой… — Бату провел рукой по гладкой, белой щеке юной страны. Иван, трепещущий от гнева и отвращения, попытался вырваться из цепких объятий, но тот, лишь самодовольно ухмыльнулся — …Скрывается самый настоящий дьявол?». Монголия, швырнув пленника, громко, торжествующе засмеялся. «Стража! – крикнул Бату, — Позаботьтесь о нем!». «Да, мой господин. – Кивнул вошедший, достав устрашающих размеров нагайку». «Надеюсь, — медленно проговорил Бату, наблюдая, как стражники тащат сопротивляющегося Ивана в подземелье, — Что на этот раз ты усвоишь урок!»…