Если встретимся с тобой, Я хочу, чтоб это было здесь. За руку меня возьми, Поклянись, что не исчезнешь вновь…
Текст песни «Если встретимся с тобой...»
Над головой раскинуто синее небо. Колеса инвалидной коляски, хрустя по песку на асфальте, сворачивают у баскетбольного кольца. Анна-Мария недовольно фыркает, быстрым жестом смахивает с носа непослушную прядь волос, выбившуюся из-под резинки. У колес её коляски лежит мяч. Мария какое-то время задумчиво смотрит на него, но поднять так и не решается. Медленно откатывает себе назад, тянет рычажок. Останавливается на месте. Устало кладет руки себе на колени. Полной грудью вдыхает летний ветер… смотрит на небо, ловя его свет. А потом начинает привставать руками на подлокотниках. Медленно, нерешительно, вся дрожа… Кладет ногу на землю, не отпуская коляски, пытается почувствовать твердь под собой… Шаг. .. она начинает улыбаться. … следующий шаг. Она поворачивается ко мне и, улыбаясь, тепло произносит: - Смотри, Рената, я смогла… Меня будит этот сранный звонок из приемной. Подскакиваю на стуле. К щеке, пока я дремала, успел прилипнуть отчет по анализам РНК крови Семенова, которого вчера привезли к нам в реанимацию ночью (что б его). Рыща по рабочему столу, спросонья не сразу нахожу телефонный аппарат. Щелчок, трубка к уху. - Лаборатория экспресс… (зеваю) слушает. Пока чей-то ворчливый голос в трубке наказывает меня спуститься на первый этаж (ага, так я им и почапала с четвертого на первый! Вот когда установят нам в госпитале лифт, вот тогда я ещё, может быть, подумаю…), и забрать у курьера бутылки с водой, скребу сонно затылок. - А с какой это стати мы должны воду забирать? – наконец, до меня начинает доходить, что именно от меня требует эта бабенка на том конце провода. – У нас тут даже кулера нет в лаборатории. (Про себя добавляю – так что, дамочка, идите на хуй). Тётка из приемной начинает вдруг истерить и бросает трубку. Обреченно вздыхаю. Видимо, всё-таки придется вниз шкандыбать, расписываться. Складываю документы со стола в стопку, на выходе успеваю выключить аппарат с анализами крови. Что ещё? Телек на кухне пускай работает, посрать на работе на электричество. Вот я им еще за их расходы переживать буду, этого мне не хватало; с зарплатой раз в этом месяце затягивают, так идут, пускай, в жопу, уроды. Перед выходом задерживаю взгляд на открытом окне… За стеклом плывет ясное небо… Отворачиваюсь, устало вздыхаю. Выхожу. Дверь в лабораторию оставляю приоткрытой. Всё равно сейчас Ленка вернется, я с ней сегодня вместе дежурю. Привередливо шаркая обувью по коридору, и, сунув руки в карманы врачебного халата, по-деловому шествую вдоль раскрытых дверей реанимации. Пока спускаюсь вниз по этой уебищной старой лестнице, на которой я того и гляди, навернусь, обдумываю свой увиденный сон… Мария. Машка. Сколько лет уже прошло. Семь? Да, кажется семь. Семь лет, как тебя больше нет. Спотыкаюсь на ступеньке, чертыхаюсь. Останавливаюсь на лестничном марше, чтобы повернуться к окну. Отсюда открывается вид на территорию госпиталя – старинные, обветшалые корпуса, цветущие яблони, зелень… … вспоминаю, как бежала в тот первый для нас день по снегу. Как глотала слезы, когда увидела Марию, живую, ненаглядную, когда она очнулась. Тогда и не верилось вовсе, что всё может быть вновь иначе… … продолжаю спускаться по лестнице. В тот день она сказала мне, что никогда бы не подумала обвинять меня в случившемся с ней. В тот день она плакала оттого, что всё это время я винила себя… … и вообще, зачем нужны кулеры? Вон чайник кипятите, уроды. Денег что ли завалом у вас? Много платят? Зажрались там в ординаторской… Мария пробыла с нами ровно год. А потом ушла насовсем. … интересно, мне бутыль с собой потом тащить обратно? Просто оказалось, что она очнулась, чтобы попрощаться… Когда она ушла, странно, но все мы вдруг поняли, что так и должно было быть… Облегчение? Возможно. Шрам на всю оставшуюся жизнь? Безусловно. В тот день, когда рвалась земля под лопатой, когда холод остужал слезы, я вдруг поняла, что Марию не просто огласили к отсрочке. Возможно, она чувствовала, что её уход вновь может сломить все наши жизни, и что это время, которое она провела с нами, было необходимым, чтобы заживить старые гниющие раны… В тот день, когда мы покидали Марию в первый раз с кладбища, я обернулась в последний момент. … тогда её образ последний раз развеялся на моих глазах облачком тонкой морозной куржи. …Толкаю тяжелую железную дверь плечом, в лицо ударяет ослепительный жар летнего солнца. … А Рык… в тот день мы виделись с ним последний раз. Я обернула время вспять, и в наказание его отняли у меня… в сей же час. В тот день его увезли на скорой. Обнаружили редкостное заболевание мозга, ставшего в последствии ударов по голове… Первоначальные симптомы, такие как глухота, тошнота, перепады давления и температуры – всё это время он скрывал от нас… Он скрывал от меня своё состояние. И вот в тот день, когда он, наконец, сдержал обещание, добыв для нас победу… он понял, что слишком устал. Или его организм понял это быстрее его. В одиночку Рыков всегда соображал туго… Несколько дней он провел на обследовании, к нему допускались только родственники, а потом… … Жмурюсь, пряча глаза под козырек ладони. Ну и где этот курьер? Заплутал в яблоньках?... … а потом его забрали. Дорогостоящее лечение могли оказать ему только в Германии. И единственным человеком, кому мы могли отдать Рыка насовсем, была… Вика. Да-да, та самая сбежавшая Золушка. Живя за границей, имея большие связи и средства, она была единственным человеком, способным спасти Рыку жизнь. Мне передавали, что Рык отказывался… но разве могло быть иначе? И его забрали у меня, не дав даже попрощаться. Или я сама испугалась прощания… Просто в один день я поняла, что его больше нет рядом. И всё. И пустота. Забрали… просто забрали у меня. Зеваю. Туфли мягко ступают по песку и жухлой траве. Вот тут приходится спускаться вниз по тропе меж корпусов… Верно. Столько времени прошло, и теперь мне стало казаться, что всё было на самом деле только нелепым сном… Когда-то я была маленькой, когда-то я любила играть в баскетбол. Когда-то я, как больная на всю голову Алиса, попала в Страну Чудес, в которой были и Хори, и сумасшедшие Цыганы, и чеширские Рыки… Но ведь теперь, гляньте, всё настолько иначе. Сдала экзамены, закончила институт. Теперь работаю в военном госпитале рядом с домом, дежурю круглосуточно через два дня на третий. Лечу несчастных солдатиков и вонючих пенсов. А из того вымышленного мира остались лишь редкие люди, с которыми мне иногда удается пересечься. Только их уже вовсе не зовут так, как в том сне… Олежик – Олег Максмович, хирург. Единственный из моего сна, с кем мне удается чаще всего видеться. Он как и был, всё такой же спокойный и сдержанный, всё с той же теплой улыбкой и ясными глазами. Только теперь он стал взрослее. Теперь он действительно спасает людей... Чиж – Виктор Степанович, преподающий в институте физику… иногда подрабатывающий репетитором для готовящихся сдать ЕГЭ. Молчаливый и задумчивый, но с прежней харизмой. Студентки по нему с ума сходят. Хорь – Вадим, муж Дарьи, отец трех годовалой Насти… И так далее… Любу ещё могу Любкой назвать, позвонить вечерком, на чай пригласить… но та уже своими заботами и без того загружена. Работа, свадьба на носу… А ведь Чижов её до сих пор вспоминает. Мосолов, Гоша, Демьян, Тюлень, Бина, Кот… никого нет рядом. Они где-то есть, они существуют, но и им всем давным-давно пришлось проснуться. А я что? Я ничего… Наконец, вижу курьера. Прибавляя шаг, иду к нему навстречу. Не жарко ему, в такую-то жару в толстовке своей запыленной? И на руках перчатки без пальцев, ишь, утеплился. Курьер идет мне навстречу, на плече две бутыли огромных несет. Видит меня, останавливается сразу же. Тяжело ставит свою ношу на землю. Сдергивает с головы кепку, начинает утирать пот с затылка. Останавливаюсь от него на расстоянии броска. Недоверчиво гляжу на бутыль, затем на курьера. Он что, предлагает мне дальше самой это на себе тащить?... Курьер как курьер. Молодой человек, коротко стриженный, с подбитой бровью. Щеки впалые, левая в саже запачканная. Взгляд спокойно смотрит - даже не запыхался сам, пока тащил эти бутыли сюда всё расстояние от ворот входных… Недовольно продолжаю глазеть на него, ожидая, пока он предложит мне расписаться за доставку. Но думает молодой человек уж больно долго, начинаю задумываться - а не закурить-ка ли мне, пока он соображает?... Зелень. Над головой шуршит зелень – в ней пестрят солнечные блики, - за ней – летняя синева. Внезапно налетевший порыв горячего ветра ерошит волосы, забирается под одежду, ласково касается щеки. Он пропитан солнцем, землей и цветами городских яблонь… Что?... Странно. Дежавю. … я вынимаю руки из карманов халата. Забываю про начатую пачку сигарет, припрятанную в нем... Что только что сейчас… Я смотрю на человека, стоящего передо мной, и весь мир вокруг вдруг начинает постепенно осыпаться лепестками яблонь… «Хорошо» - небо доносит до меня чей-то далекий голос. Голос девушки, улыбающейся много лет назад… «Я буду ждать тебя». Ветер подхватывает лепестки… Летняя синева. Рык вытирает одной рукой грязь с лица, затем поднимает на меня свой наглый взгляд и, всё с той же привычной издевкой, усмехается надо мной. - Ну, здравствуй... очкастая... Шаг вперед.Конец