8 секунд

Бабка смотрит на танцующих ламбаду и улыбается: «Неа, пока они не лягут, ничегошеньки у них не получится…» Анекдот

Рудик успевает первым. Пока я последний раз осматриваю свою комнату – всё ли на месте, нигде ли не валяются на видном месте труселя, братик уже дверь открывает. Открывает и тревожно стоит на месте. Голову задирает, чтобы гостя как следует разглядеть. - Ба-а… - тянет Рудик. Рыков опускает на мелкого свой фирменный взгляд «маньяка-убийцы». - Ма-а… - снова тянет Рудик. Выбегаю из комнаты, семеню в коридор. Рыков уже прорвался. Грязную обувь свою расставляет. Рудик рядом стоит, наблюдает за диковинным гостем. - Он? – спрашивает у меня. - Ага, к сожалению, - вздыхаю. - Твой брат, что ли? – Рыков стягивает с рук куртку, оставаясь в одной майке без рукавов. Рудик восторженно смотрит на его бицепсы, трицепсы и так далее. - Качок, что ли? – нагло выдает брат. Рыков удивленно зырит на мелкого. - Чё? - В качалку ходишь, чё? – передразнивает Рыка мой мелкий. Рыков вопросительно смотрит на меня, я делаю ему знак – указательный палец к губам – молчи. Если мой гаденыш прознает, что ты баскетболист, он от тебя не отлипнет. На ноге будешь его таскать. Рык качает головой – мол, не понимаю, чего ты от меня хочешь. Бью себя по лбу. - Пловец. Атлет. Балерун. Всё вместе, - поспешно загоняю брата к себе в комнату. – Веди себя тихо, понял? - Ладно-ладно, понял… - со скучающим видом соглашается Рудик, кидает последний презрительный взгляд на Рыка и закрывает за собой дверь. Потом всё-таки высовывается снова и суровым детским голоском громко шепчет: - Я за тобой слежу, парень. Имей в виду, я в соседней комнате. Исчезает за дверью. Рыков корчит брови. - Чё эт было? - Заходи. Чего встал? – хлопаю себя по ляжкам, словно пса подзываю. Рыков осторожно вступает в мою комнату, оглядывается по сторонам, словно ожидает какой-то напасти. Сажусь на свой крутящийся стул, смотрю на него, медленно ступающего по моей комнате. Странное какое-то чувство. Словно ночной кошмар мой ожил, встал и пошел. Майка на нем какая-то новая, ни разу её на нем не видела. Просто серая майка, без рукавов вовсе, облегающая тело. Руки без повязок – шрам виден. Джинсы потертые, носки дырявые. Сделав лицо уточкой, разглядываю «гостя». На какой-то момент взгляд мой сосредотачивается на его ключицах. А он еще головой туда-сюда крутит, зараза… Вспыхиваю, отворачиваюсь. Одеяло что ли накинуть на него, как на клетку с попугаем? Ведь так невозможно! А Рыков тем временем робко присаживается на соседний табурет, который я специально к такому случаю с кухни принесла, и спрашивает: - А почему это ты на крутящемся? Дело в том, что у Рыкова ну о-очень поганые оценки. Понимаете, к чему клоню? Правильно. Нужно подтягивать нашего дурачка. А то завуч взял, да и заявил ни с того ни с сего, что двоечников мы к игре не допускаем. Нечего позориться, познаниями скудными блистать перед всем городом. А то, что без Рыкова вся игра коту под хвост пойдет, как-то и не верится. Парни меня взяли в оборот. Пришлось мне с Тюленем идти договариваться с училками по истории, химии, географии, математике… Бесконечный список, внимание, опасность. Те сказали – ОК, поможем, только и вы там сами подсуетитесь. Подсуетились. Дружно все глянули на меня. Кто у нас тут самый умный на деревне? Пра-авильно, девочка с косичками у нас самая умная. Договорилась принимать его у себя, когда родители на работе. Оба. Чтобы их не пугать. Зачем им культурный шок устраивать? Рыков куда угодно смотрит, только не в учебник: на фотки мои в рамках детские, ржет сидит. Пришлось вставать, рамки мною к стене отворачивать. На кровать косит лиловым глазом, мол, айда перерывчик сделаем, в обнимочку полежим. На дверь – а что там твой брат по телеку смотрит? Не баскетбол ли? Америка с немцами?! Устаю, хватаю Рыкова за затылок, начинаю носом в учебник свирепо тыкать. - БЫСТРО. СКАЗАЛ. МНЕ. С. ЧЕМ. РЕАГИРУЮТ. КИСЛОТЫ, БАРАН. Рыков высвободиться пытается, истерично руками машет. - ПОВТОРЯЙ. ЗА МНОЙ. СО-ЛЯ-МИ. - Хреновый из тебя репет! – падает с табуретки. - Это ты хрен ходячий. Живо за парту. Рыков медлит, думает, а не безопасней ли на полу ему будет. Взбирается на табурет, виновато чешет затылок. Начинаю по третьему кругу объяснять. Тут выясняется, что он даже самых элементарных вещей не знает. - Что это такое? – тычет мне пальцем в учебник. - H2O?! Ты не знаешь что такое H2O?! Рыков пододвигается ко мне поближе, упирается рукой мне в плечо. Но я настолько шокирована его базовым уровнем, что даже не отодвигаюсь. Наоборот, вместе с ним склоняюсь над учебником. Наши лбы рядышком нависают над этой несчастной H2O. Дышит он мне прямо в ухо, но повторяю, Я СЛИШКОМ ШОКИРОВАНА. - Ты серьезно?! - Да, блин, серьезно. Что это значит? - Ты шутишь. - Что-то простое? - Даже очень. Догадайся. Ну? Чуть поворачиваю голову, чуть не сталкиваюсь с ним нос к носу. Рыков усердно думает. Даже складки на лбу прорезались. - Без понятия. - Ну, смотри, - беру маленький листочек бумажки, рисую на нем стакан. - Что это? – тычу в рисунок пальцем. - О! Я знаю! – Рык радостно, по-детски смотрит на стакан, как мальчик трехлетний на жирафа в детской книжке. Сейчас ещё, того гляди, в ладоши начнет хлопать. - Ну и? Что означает H2O?... – наводящим вопросом тяну я его. - Водка! - Что?... - Водка, ну! А я смотрю, что-то знакомое. Бьюсь головой об стол. - Ты чего?! Радуешься так? – начинает волноваться за мое психическое состояние Рык. - Неправильно, ты братец Иванушка, сказываешь, - начинаю раскачиваться взад-вперед. - А как правильно? - Не пе-ей, козлё-ёноко-ом стане-ешь, - блею. Рыков кладет мне на лоб свою лапу. Чуть в глаз мне пальцем не попадает. - Ты бредить начинаешь? – взволнованно спрашивает. Стряхиваю его руку. - Вода это, придурок! Вода!!! - Всё, - захлопываю учебник по химии. Рыков вздрагивает от неожиданности. - Мир решился великого химика. Химик тупит. Рык возмущенно пытается отнять у меня учебник: - Да потому что скучно это! - А тебе веселье подавай? - Мне завтра отвечать, учи, давай! - Ты не выучишь это за один урок… - Ну, так придумай что-нибудь. - Я устала. Из-за тебя я устала думать. Рыков начинает выть, вскакивает с табуретки – хотя это мне положено делать в нынешней ситуации. Шатаясь, подходит к моему заправленном дивану, на котором я сплю, увальнем падает на него. - Я же на нём сплю! Слезь сейчас же! А Рыков – хоп – подушку мою под покрывалом нащупал, достал, себе под нос сунул. Всё еще воет протяжно от безысходности. Только теперь в подушку. - Боже, нет! – кидаюсь к нему, пытаюсь отнять подушку. Вцепился, зараза, не пускает. Сопли в неё вдувает, слюни. - НЕ-Е МО-ОГУ-У… Присаживаюсь на корточки, слабо дергаю за краешек подушки. - А что если за каждый правильный ответ я тебе печенку давать буду? А? – как у ребенка спрашиваю я. - Не то, - капризничает Рыков. - НУ, ТОГДА ИДИ В ЖОПУ! – начинаю бить его кулаками по спине. Знаете, это млекопитающее меня поражает. То ходит, как маньяк, детей собой пугает, то придуряться начинает, сам как дите малое начинает себя вести. Уму невообразимо! Рыков не реагирует. Всё воет от отчаянья, что такой тупой. И его не волнует, что из-за него вся команда полетит в тартарары. Нет, волнует, конечно, иначе бы его и на этот час не хватило. Но всё же! - Давай так, - приглаживаю растрепанны волосы, вставшие дыбом, сажусь на пол у кровати. – Выучишь всё-всё про физические и химические свойства металлов, про электролиз, здесь, сейчас. Если уложишься до прихода родителей, я… Тебя поцелую. По-нормальному. Знаю - что я такое говорю?! Но у меня просто уже эмоциональное опустошение наступает. С чем черт не шутит… Жду уже ответа из серии «креветка», но Рыков вдруг вскакивает, смотрит на меня как-то странно, будто с бодуна. - Врешь. - Обещаю, - салютую. – Просто ты сейчас садишься и тупо зубришь. Так тоже можно. Тебе ведь только эти темы отчитывать… Не успеваю договорить. Рыков падает с кровати, быстро ползет на четвереньках к табуретке, карабкается. - Какой параграф?! Усмехаюсь – ему ни за что не впихнуть себе в голову столько информации разом. Непонятной для него информации. Уж если он воду не знал, что там говорить про окислительно-восстановительные реакции, протекающие на электродах?! Он и трех слов в голове удержать не может. Но хоть немного, может, выучит. На тройку, да расскажет. А вот на поцелуй – ага, ща-аз. Ишь, разбежался, какой самоуверенный. Сидим. Часы тикают, отсчитывая каждое непонятное Рыку слово. Отнимаю взгляд от тетради, в которой пишу упражнение по русскому, кошусь на Рыкова. Тот сидит, одну ногу согнул перед собой, пяткой на табурет поставив, горбится, пальцем по строчкам в учебнике водит. Галочки над переносицей одна на другой, весь скорчился от усердия. Молча что-то губами проговаривает. Глаза в свете настольной лампы у него отсвечивают, как у кошки в темноте. Сидим в этой самой темноте, у пятака света настольной лампы. Большой свет Рык вырубил, шторы задернул, хотя там и без нас пасмурно. Говорит – уютней так ему. Уже второй час сидим. Я все уроки переделать успела. Осталось только тему по английскому повторить. Десятый раз. Вдруг Рыков отбрасывает от себя учебник. Всплескивает руками. Думаю – ну вот, не выдержал. А он вдруг возьми, и успокойся. Протер глаза, повернулся ко мне. Смотрит устало, но решительно. - Поехали. - …коррозия металла усиливается, если соприкасается с другим менее слабым, тьфу, активным металлом… Поспеваю за ним, по словам в учебнике, и с каждым проговоренным его предложением глаза мои покидают орбиты. - … Способы защиты от кор… коррозии. Что за дьявольщина?! Он знал это! Он знал всю тему заранее! Я была не права, он оказался, чертовым великим химиком! У него, поди, в семье все химики, да?! Не мог же этот дуралей всё выучить?! Сейчас запнется. Спокуха. Это же Рык. Не доползет до конца страницы, до конца параграфа… - И последнее: протекторная защита. Как?! Почему он всё говорит?! Бес! В него бес вселился! - Покрытия. Покрытия же там по порядку? Значит… Забодай меня Тюлень, он подходит к концу страницы. Параграфа. Нет. Надежда. Дохнет. Последней. Он не вспомнит… - … эмали, лаки и т. п. В комнате виснет молчание. Как после ливня – озон. И только кап-кап мое сердце с перепугу, тук-тук. Не отнимаю глаз от учебника. Медленно, очень медленно, поднимаю книгу выше, прячась. Прижимаюсь к страницам носом, шепчу губами беззвучные проклятия. А Рыков, зараза такая, молчит, торжествует, мозги остужает. Делаю глубокий вдох, как ни в чем не бывало кладу на стол учебник, как-то неуверенно начинаю хлопать в ладоши. - Браво! Бис? Так и думала: Рыков сидит, ухмыляется не по-доброму. Пытаюсь подавить, скрыть свою растерянность. Поражена. А Мария Ивановна завтра вообще будет повержена, если к тому моменту он не растрясет всё это… - Молодец… Правда, не ожидала. Видишь, оказывается, можешь, когда… Осекает меня на полу слове. Стучит пальчиком себя по губам. Бровкой шевелит. Судорожно сглатываю панику. - Ага, разбежался. Давай свои тетради собирай, домой уматывай… Начинаю непослушными руками сгребать тетради на столе, одну случайно локтем со стола сбрасываю. Наклоняюсь, чтобы подобрать. Рык вместе со мной наклоняется – успеваю вовремя голову остановить, иначе бы лбами тюкнулись. Смотрим друг на друга, склонившись над тетрадкой, нос к носу. Я зло на него смотрю, он же ухмыляется. - Обещала ведь. - Я пальцы за спиной скрещивала, отвали. Почему-то не спешу выпрямляться. Словно выпрямлюсь, начнем громче разговаривать, соседи услышат, Рудик. А так нагнулись заговорщицки, и как бы под столом находимся. - Поздняк метаться. - Ой, всё. Решаюсь встать, но тут этот идиот как дернет за ручки моего кресла, как подкатит стул ближе к себе. Меня вперед, на него бросает, успеваю руками оградиться. А он уже подбородок мне на макушке устроить успел. Откидываюсь назад, скидываю его, замираю, но всё равно ещё слишком близко. Слишком близко его лицо. Вдруг понимаю, что после трех часов сидения за тесным столом уже и не чувствую его чуждости, даже к его человеческому запаху привыкнуть успела. Он мне тут своим эгом всю комнату пропитал. Всю подушку. А тут ещё в этой темноте, как в норе, чудится, что всё не взаправду. И намеренья его не настоящими кажутся, а будто просто дурачимся. Хочу что-то снова сострить, но вдруг все слова как в воду. Усталость какая-то, лень накатывает. Перезагрузка механизма. Ток засыпает. Затопило систему… Рык осторожно приближается, лбом своим моего касается. Выключается. Тоже. Сидим, как два робота, в которых заряд кончился. Дышим. Ровно в такт дышать у нас не получается. Я начинаю вдох делать, он выдыхает. Я начинаю еле выдыхать, он вдыхает. Вдруг шевелится, плечо его вижу, как шевелится, чувствую на затылке своем его пальцы: на волосах, выбившихся из-под резинки. Опять эта тяжелая рука – ладонь теплая, горячая даже. Пока ресницы опускаю сонно, он уже губами моих касается, ласково, осторожно. У него даже нежнее, чем у Олега выходит. Приятней. Чувствую его скованность, словно сам себя сдерживает, чтобы меня не укусить, но все равно ясно становится, что умеет... Умеет, но ждет. Ждет от меня умелого ответа – не дожидается, понимает, что с Чаком я его тогда обдурила. Крепче к себе начинает прижимать, чуть со стула своего не соскальзываю: на самом краю удерживаюсь, приходится к груди его приникать. Стоит мне к нему податься, как он еще больше к себе прижимать начинает, словно сломать пополам удумал. Вначале кулачки на груди его держу, потом уже разрешаю себе ему ладони на плечи положить, пальцами за край майки вцепиться – не сильно, а жалобно так. Намек понимает без слов, ослабевает хватку. Пытаюсь доказать, что всё-таки могу дать отпор, но Рыков меня своим изголодавшимся напором просто сносит: распаляясь в поцелуе, словно, и на самом деле, у меня на губах медом намазано… В какой-то момент понимаю, что задыхаюсь. Таять начинаю, уже вовсе не сопротивляюсь. А он как разойдется, вот-вот зарычит, как пес на кость. Вдруг воздух ртом ловлю – дышу. Жива. Пора приходить в себя, девочка. Но не успеваю еще в сознание прийти, как Рык уже на шею переметывается. Загрызет, и не заметит. Руками порывисто отталкиваю его от себя, или себя от него, на стуле назад откатываюсь. Между нами расстояние растет. Вот уже метр. Ковер между нами. Сбоку стол. Он куда-то в пол и смотрит. Словно никак не поймет, что кость исчезла из-под носа. Смотрю на него. Часики откуда-то сверку тик-так. Как будто встревожить хотят. Встаю. Наступаю на тетрадку, которую мы так и не подняли. Быстро покидаю комнату. Задвижку поворачиваю, закрываюсь в ванной комнате. Смотрю на дверь, пока не слышу, как с той стороны кто-то подходит. Отбегаю от двери, словно ребенок, которому за дверью тень монстра почудилась. Лечу к раковине, включаю на полную мощность горячую воду. Погружаю пальцы, ладони, руки в пузырящуюся теплоту… А за спиной стук в дверь. Стук в дверь. Мылю руки, остервенело тру. Смываю. Стук в дверь. За ручку дергает с той стороны. Щетку беру, роняю остальные, слишком руки быстро двигаются. Нагибаюсь, лезу за унитаз, подбираю упавшие щетки родителей. Кидаю обратно на место. Стук в дверь. Голос. Начинаю стирать себе до крошек зубы щеткой. По подбородку стекает пена. Из правого глаза - слеза. А провода вдруг спаялись. Заработало сердце. И мыслей хоровод уже помчался – чух-чух. Успеваю с отчаяньем подумать: поцелуйная шлюшка! Открываю задвижку, тяну вниз ручку – дверь от себя. Рыков отходит, давая мне выйти. Стоит, руки в карманы, смотрит сверху вниз. - Ты… что там долго делала? – роняет. Оттягиваю себя пальцем за щеку. Демонстрирую ему отполированные зубы. Теперь из левого глаза слеза. Глаза, кажется, сломались. Дверь открывает Любкина мама – тётя Света. - Ой, Рената! Привет, солнышко. Ты к Любе должна была прийти? Погоди-ка… Люба! Ну что же ты стоишь? Разувайся, заходи. Мы только поужинали… хочешь макарон? Там ещё осталось. Олег, только вот, уже в холодильник убрать успел… Любка из-за угла в тапках семенит, видит меня, чуть кружку с какао на пол не роняет. - Ренат?! Ты чего?! Всё, мам, ой, иди… На! Люба сует маме кружку с какао и толкает ту в сторону кухни, откуда уже доносится звук включенного телевизора – телепередача пусть говорят, - и звон посуды вперемешку с бьющей из крана водой. Тётя Света, ворча, уходит, слышу, как она по дороге окрикивает Олега. Люба стоит передо мной в одной майке (майка явно Олега) и труселях – а и что, что брат двоюродный дома?! – и встревожено вглядывается мне в лицо. - Что случилось? Нать?... Ты погодь, я оденусь быстренько, выйдем… Или пошли в комнату? Но у меня своей нет, там бабушка… Со мной. Давай лучше выйдем. Подождешь? Я сейчас. Я мигом! Она убегает и оставляет меня одну. Но не успевает она за углом скрыться, как с кухни уже Олег спешит. Он, в отличие от Любки, в штанах домашних, протертых на коленях, майке – майка, черт, как у Рыка почти… Без рукавов, облегает, блин. Только цвета другого – белого. Видит меня, тревожиться начинает. Подходит, трогает за руку. - Ты зачем пришла? Вы с Рыковым отзанимались? Ну, как? Как успехи? Зашибись успехи! Лучше не бывает! Отзанимались? Да, ПРАКТИЧЕСКИ. - Эй? Что-то случилось? У него не получилось ничего? У него-то как раз всё получилось. Лицо мое скукоживается, и я начинаю плакать в голос. Начиная с тихого «ы» и тяну до чуть громкого « а». - Что с тобой? Тебе принести воды?! – Олег заботливо пытается меня обнять, утешить. Услышав про воду, начинаю завывать еще громче, правда, уже ему в плечо. - Подожди, сейчас принесу тебе воды… Да бляха-муха. Шмыгаю носом в последний раз – время уже кончать концерт не по заявкам. От Любки избавилась ещё у подъезда. Но та убегала, обещая прислать на смену Олега – чтобы до дома проводил, как-никак – время на дворе позднее, не дело этак шамоняться без присмотра. Олега ждать не стала – к чему мне лишние расспросы? Всё я уже успела изложить Любушке, как следует: с причитаниями, матом и прочими прелестями моей озвучки, взяв с той слово, что брату она эти замечательные подробности передавать не будет. Любка после моей тирады лишь покачала головой – всё-таки она оставалась на стороне брата, и выходка Рыка её не очень-то забавляла на деле. Решать, конечно, тебе – высказалась Люба – но ты всё-таки приглядись повнимательней – кто из этих двоих… адекватней смотрится? Легкий намек такой. И вот, сижу я, в общем, на лавочке, жду свой трамвай. Опять я дождалась, чтобы домой ехать… И вообще, надо было мне переться к Любке? У себя дома поплакаться перед зеркалом не могла? Не могла – Рудик там, засмеет, дурынду… родителям проболтается. Тру нос то левой рукой, то правой – весь пятак уже красный, поди, и в размерах увеличился. Тётя-хрюша, блин. Не успеваю умолкнуть, как фигура, сидящая со мной рядышком, на лавке, вдруг пододвигается ближе и у меня перед носом возникает… рука, держащая платочек. Батеньки! Немного сконфуженно принимаю платочек, мямлю «не стоит». Поворачиваю голову, сталкиваюсь лицом к лицу с какой-то тётенькой. Тётенька сама по себе обычная: такими весь мир заселен. Немного габаритная, но это оправдывает её возраст – лет этак тридцать пять-сорок, что-то промежуточное, в сером запахнутом пальтишке, на шее – модный платочек. Прическа у неё аккуратно уложена в темный кокон. Глаза голубые, насколько я могу различать при свете фар и мигающих витрин, добрые. Сразу видно, что ругаться и просить меня заткнуть она не собирается. - Извините… - растрогано делаю вид, что подтираю глазки её платочком. - Чего так поздно сидишь? – озадачивается тетушка. Возвращаю ей всё столь же бережно сложенный платочек – чистенький по-прежнему, моими слюнями не загаженный. - Да вот… так получилось. Извините за беспокойство, - силюсь изобразить подобие улыбки. Тётенька вальяжно перекидывает ногу на ногу и кладет ладошки на выступающие из-под пальто коленки, обтянутые капроновыми колготками, готовясь завязать со мной беседу: - Небось, из дома сбежала, паразитка такая? – с прищуром любопытствует тётенька. Позволяю себе усмехнуться: - Да что вы, я не настолько… глупенькая, знаете ли. Во мне бунтарства – ноль на донышке. Вот. - Тогда… из-за мальчика? Угадала?! – тетенька победно щелкает пальцами. - Ну да… Только не совсем то, что вы, наверное, подумали… - говорю запальчиво. Тётенька смеется, окидывая прищуренным взглядом дорогу. Смеется, будто я ей штуку какую-то забавную поведала. - Ох, деточка, - тётенька снова смотрит на меня с какой-то материнской заботой. Вспоминаю в этот момент свою бабушку… - Нашла из-за чего слёзы лить! Из-за этих баранов несчастных! Жить надо. И радоваться! Вот по пустякам-то загоняться… Тётенька мне чем-то нравится, и я позволяю встрять: - А ведь вы правы… Пустяк, да и только. Тётенька вопросительно косит в мою сторону, хитро улыбается: - Пустяк? Киваю, но с каким-то заметным облегчением. - Всего-навсего – поцеловали без разрешения… Ничего ведь такого, да? Тётенька какое-то время молчит, переваривает мои слова, потом вдруг развеселено всплескивает руками, начинает негромко хохотать: - Вот ведь, гляньте! Без разрешения? Дочь, ну и что же тут такого ужасного?! Мужики, они, ну это, знаешь, полигамные твари! - Как жестко… - А что? С ними жестче надо быть! А не нюни распускать! У меня вот, сына, тоже тот ещё упрямец и дуралисимус… Твоего возраста примерно, ровесник тебе вот. Так что я в этих делах секу, понимаешь? Согласно киваю, с каким-то восторгом глядя на эту бойкую тетушку. Всё это, конечно, я и без неё знала, но просто от её жизнерадостного настроя и мне немножечко перепасть успело – сразу повеселело как-то. - Так вот… О чём я? Строже с ними надо быть! В ежовых рукавицах за яй… Ну ты поняла, надеюсь. Тут люди, не стану же я так громко… Тётушка подается ко мне, запальчиво шепчет, хотя в этом нет никакой надобности. На остановке мы сидим одни. Подслушать нас могут разве только… да никто не может подслушать, о чём я вообще. - У мальчиков в их возрасте гормоны шалят, ты же знаешь, поэтому спокойней нужно к их выходкам относиться. Так что не переживай, дочь. У меня вот сын, ну я говорила только что, вот всю жизнь без отца рос, с двумя бабами – Анькой, да мной. Всё детство от нас во двор бегал – с пацанами играть. А они его разве чему умному научат? Так что ты, доча, не переживай, не горюй. Мало ли, что там у мальчика твоего за тараканы в голове. Относись к этому спокойней. Всему своё объяснение есть. Верно ведь? Тётушка накрывает меня своей пухлой рукой, по-братски так хлопает по плечу. Смеемся обе. - Да уж… Согласна с вами, - улыбаюсь. - Ну и вот славненько. Поэтому, доча, не смей себя расстраивать всяким дибилоидам, умей по жопе надавать! Поняла?! - Поняла! Тётенька снова смеется, тихо так, скрипуче. Поднимается с места. Тоже скрипуче. - Ну, лан, доч, пора мне. Сын, поди, вернулся, жрать там требует. - До свидания, - машу ей рукой. – Спасибо. Наверное. Тётушка машет мне в ответ, и ковыляет прочь от остановки, на ходу громко жалуясь непонятно кому: - Оглоед, уже вымахал, а всё готовить сам себе никак не научится… Правильно, с двумя бабами-то… Смотрю ей вслед, продолжая махать рукой… Тут и мой трамвай подходит. Встаю, постепенно теряя тётеньку из виду. Что это сейчас такое было? Что это ещё за фея-крестная, исчезающая в ночи? Она ведь трамвай, как и я, ждала… Или нет?