Ты ведешь себя фривольно – От укусов больно! Ощущаю, как Сильней влюбляюсь в тебя. Со мною ты герой, Только, боюсь, друг мой, Тебя отец убьет… Misato «Romeo and Cinderella» Из плей-листа Вики
- Марат, бля, внимательней можешь быть?! - Ден, прости, правда… - Да ты фига ли передо мной извиняешься?! Перед Викой извиняйся! Рык поворачивается к девчонке, нелепо рассевшейся на полу. Видит трусики, выглядывающие из-под клетчатой юбки, вспыхивает, поспешно отворачивается, переползая на четвереньках. - П-прости… - бормочет. Девчонка видит, что юбка задралась, испуганно пищит, одергивает её. - Н-нет, всё хорошо… Я сама виновата, з-зашла во время т-тренировки… - мямлит Вика. Подходит Ден, отвешивает провинившемуся другу подзатыльник. Пока Рык рычит, недовольно потирая затылок, Ден уже помогает своей подружке подняться на ноги. - Это и есть что ли твоя Вика? – бубнит обиженно с пола Рык, смотря на девчонку снизу верх. - Чё? Завидно?! – усмехается Ден, кладя на перепуганную Вику руку. Рык с недовольством переводит взгляд с Дена на девчонку. Та стоит, пальцы от волнения сцепив, губу нервно покусывает. На первый взгляд ничего так девка, лицо нормальное, одета не с рынка. Чего только стоит серебряная цепочка на шее с крестиком. Ключицы заманчиво выпирают, хотя по ней не сказать, что она не доедает. Пухленькая слегка, грудь на месте. Только зажатая какая-то. И за челкой прячется, как дурочка. Рык презренно фыркает и отворачивается. Вечереет. На детской площадке уже не осталось детей – всех увели по домам. Настает время детишек постарше. Ден запрыгивает с ногами на старые качели, орет на всю Питерскую, завывая, как дворовая собака. Откуда-то из-за забора в небо вспархивает стайка спугнутых его криком голубей. Олег недовольно морщится. - Не ори так, Ден. - ХА-АЧУ-У И А-АРУ-У, - дурачится Ден. Рык подбегает к качелям, запрыгивает на соседние. Тоже начинает завывать быдло-голосом. Качели жалобно скрипят на весь двор, ни чуть не тише их веселья. - Придурки… - усмехается Хорь. Эхо их голосов разносится по старым дворам, пока какой-то мужик не высовывается из окна с верхних этажей и не «предлагает» им заткнуться. Ден спрыгивает с качелей, шлет многоэтажкам кукиш по-американски. Все дружно усаживаются на карусель детскую, приспособив её под лавку. Пока Стас Бутузов забавляет пацанов байками о том, как они с батей чуть не потонули, проткнув на речке лодку крышкой от пива, Рыков сидит на низенькой перегородке песочницы, копается в песке. Кто-то из детишек оставил совочек. Похожий совочек у него в детстве был, такой же синенький. Вдруг разговор плавно перетекает на тему бабских замашек. Видите ли, мать у Стаса не собирается продырявленную лодку у себя на даче хранить, и в гараже у мужа. Говорит выкинуть, новую купить, если так лодка им с батей нужна. А Стас с отцом на своем стоят – заштопаем! Лодка-то ещё советского производства, этакую замечательную вещь ещё выкидывать! Разгунделась, баба! Рык сидит, и молча, про себя, отвечает, мол, мать твоя о тебе волнуется, придурок, чтоб ты в следующий раз не потонул на свом заштопанном тапке, а ты… Рык бросает совок, начинает забрасывать его песком. А про себя размышляет. Может, он, Рык, сам так скептически ко всему этому относится, потому что сам в женском коллективе вырос. Мать, да Анька, сестра старшая. Бати-то у него нет, помер, когда ему два года было. Рык его и не помнит. Анька ещё помнит, ей тогда уже шесть было. Ну и мать, естественно. А Рык вот не помнит. Они ему, каждые праздники, каждые поминки, о которых тщатся помнить, о нем рассказывают, о папке то бишь. А ему и не интересно даже. Как-то ляпнул – чего вы мне об этом пьянице рассказываете каждый раз? Так они обиделись, обе. Мать в слезах, Анька чуть ремнем самолично его не выпорола. Приходится с тех пор в молчанку играть. По праздникам особенно. Когда Рык снова обращается вниманием к беседе, уже очередь Дена наступает жаловаться. - … представляете?! – с открытым ртом спрашивает у них Ден, будто про что-то сверхъестественное рассказывает. Стас одобрительно присвистывает. - Не хило… - тянет. Рык поворачивает голову. Прислушивается. Забывает про совок. - Во-о! Я вам говорю! Домище себе отбабахали! Под Европу косят, - Ден снова не по-доброму усмехается, с каким-то сквозящим презрением. - Сейчас многие себе коттеджи покупают, - скучающе вставляет Хорь, откинувшись подбородком в небо и усердно пытаясь отковырять ногтем козюльку в носу. Словно небо ему подсветить должно или будто в таком положении в носу ковырять сподручнее. - Да ты б видел, блин! – всё равно негодует Ден.- Я как увидел, охренел! Вот же… У них еще три катерка. ТРИ. Представляешь, людям бабло девать некуда? Ну и семейка у Викуси, да?! Мишка Судаков мнет в руках пустую пачку от чипсов. Рык с печалью косится на эту пачку – не успел хапнуть… Всё без него уже схавали, пока в песочнике, как маленький, возился. - Что ж ты тогда с ней, такой не хорошей, шашни-то всё крутишь? – без сытого воодушевления спрашивает Мишка. - Она ведь ещё и старше тебя на два года… - ворчит Стасик. Ден грозит им пальцем, словно – ага, вот в чём вся заковырка! - Тэк я чё, откажусь с такой бабенцией крутить?! Могу у неё на днюху себе новую мобилу заказать. А? Круто? - Злой ты, - Хорь зажимает одну ноздрю пальцем и звучно сморкается. Козюлька вылетает. - Завидуй молча,- морщится Ден. - Параша какая-то, - зевает Рык. - П-прости, пож-жалуйста… Я не нарочно! Правда-правда! - Отстань, дура! Отвянь… ОТВЯНЬ Я СКАЗАЛ. Девчонка отлетает, вдруг вскрикивает тонко так, жалобно. Ручками успевает взмахнуть. Рык поворачивается, утирая ушибленный нос. По всему предплечью уже кровь размазал, выглядит жутко. Ещё и взгляд этот свирепый, когда резко поворачивается и смотрит на неё… Смотрит и вдруг всю спесь с него сдирает. Девчонка сидит, жалобно корчась, чтобы не заплакать. Каблук сломался, попу ушибла. Супер. Рык вдруг вспоминает, как эту самую девчонку мячом зашиб, и как Ден злился после этого. Эта девчонка ему пока целехонькой нужна, она ещё ему новый мобильник на днюху не подарила. Рык закатывает глаза, сквозь стиснутые зубы матерится. Напустив на себя взволнованный видок, присаживается рядом с девчонкой. Как её там? Валя? Вика? Вика. - Прости, - роняет. – Ты просто так меня этой дверью шандарахнула, я тебя не узнал. Девчонка вдруг перестает дрожать, словно вот-вот начнет слезы лить, и во все глаза смотрит на него. - Ой, мамочки… - испуганно шепчет. Рык вопросительно смотрит на эту перепуганную соплю и, наконец, понимает, что это она так на кровь у него под носом уставилась. - У тебя кровь… - мямлит Вика. - Я рад, - пожимает плечами Рык. - Постой… Сядь, у тебя ведь голова должна кружится… Погоди секундочку! Мамочки… Не успевает Рык отогнать от себя эту болтливую соплячку, как та на него лезет, роняет с корточек. И сама на четвереньках к нему ползет, как черепашка. - Ты чё творишь?! - … садись, а теперь голову приподними. Вот так! – она касается его подбородка, и Рык, вспыхнув от негодования, слишком резко задирает голову. - Осторожней! Не стоит так резко. Вот так… Платок теперь… Рык пытается глаза скосить к носу, разглядеть, откуда она платок собирается доставать. Достает – из кармана юбочки. Не успевает Рык и рта раскрыть, как эта Вика начинает робко своим платочком ему по губам водить. Я тебе что, ребенок, который кашей обляпался?! – злится про себя Рык, но не трепыхается. Слишком шокирован такой бурной реакцией с её стороны на кровь. - Компресс! Холодный компресс нужен! – Вика пытается вскочить, как полоумная, но подворачивает ногу – забывает, что каблук сломан. Летит на Рыка. Рык успевает только издать жалобное «уфтыжбля».Потом его грудью накрывает. Рык не сразу понимает, что это Вика. Вика, а не кто-либо еще. Сидит, прямо на земле, в своей дурацкой клетчатой юбочке, в гольфиках. Плачет. Рык оглядывается по сторонам – никого… Все уже из школы разошлись. А Вика – так она вообще не из этой школы, а из какого-то лицея продвинутого… Чего сидеть-то? Дена ждет? Так он с парнями в боулинг упер… Ей, может, не сказал? Рык растеряно чешет затылок. Не дело так её в неведении оставлять. Жопу отморозит. Подходит, крадучись, встает над ней. Молчит, не знает, как плач её прервать. А Вика сидит, в коленки носом спряталась, что аж трусы, наверняка, видны… И завывает еле слышно, приглушенно. Рык стоит в ступоре. Чё за фигня? Чё в таких ситуациях делать? Конфетку ей дать – у него нет! Котенка показать смешного – так где же тут котов ловить?! Бля-бля-бля, не плачь, только не плачь. По головке остается погладить?! Что сделать, чтобы она утихла?! Рык неуверенно приседает, чуть согнув колени, и растеряно водя взглядом по местности (не увидит ли кто?!) ерошит девчонке волосы пятерней. Тут же выпрямляется, как ни в чем не бывало. А Вика вдруг как захлебнется, как вскинет голову. Но не верх, а в сторону. Видит его ногу и… виснет на ней, как коала на дереве! От такой неожиданности Рык дар речи теряет, только руки в ужасе над головой заносит, словно в него монстр какой-то впился. А девчонка как вцепится, как обовьет своими ручками его ногу, как прижмется щекой к коленке, как заноет: - Дени-и-ис… Опять Рыку ничего не остается, как невольно выпалить: - Уфтыжбля! Прямо как тогда, неделю назад, с носом и платочком… - Не хочешь домой? – устало спрашивает Рык, делая глоток из банки с пепси. Вика сидит с ним рядышком, на лавочке, скрестив стеснительно ножки. Двумя ладошками банку держит, тоже пепси, но держит так, будто там горячее какао стынет. На лице скромная улыбка. Локон темных волос из-под хвостика выбился, свисает у неё перед носом. Рык косится на девчонку, завернутую в его куртку. Сидит, думает, и не верит, что эта соплячка старше его на два года. Что через несколько месяцев она школу заканчивает… - Уже темно, - говорит он. – Твоей отец будет волноваться. - Ты прав… - горько соглашается она. Вика открыто, без утайки, как с близким человеком, поведала ему, что мать с отцом у неё успели развестись, когда она училась в пятом классе. Мать уехала за границу с новым ухажером и новым ребенком, а сама Вика осталась на попечение равнодушного отца и его новой жены-любовницы. Отец с новой гусыней успел забацать еще пару тройку оглоедов, а от старшенькой решился избавить путем изоляции – лицея, учебы скрипке и кучей всякой шелушени. Пускай дочь нелюбимой женщины, но позорить фамилию он ей не даст. Как и не даст спуску. - Но если они у тебя такие негодяи, - притворно сомневается Рык. – Почему бы ещё их не понервировать? Отца твоего с этой чучундрой. Вика смотрит на него с каким-то беззаветным восторгом. - Ах тыж мразь! – орет Ден и лупит Рыка по скуле. Рык летит на скамейку, ударяется затылком о крючок. Голос Дена эхом разносится по раздевалке, ударяет по барабанным перепонкам. Рык начинает оседать, не в силах справиться с охватившей его болью. Ден прет на него, хватает за грудки, заставляет встать. - И ты мне это так просто заявляешь?! – орет ему в лицо Ден. - А как… мне ещё… - давит из себя Рык.- Открытку надо было послать? С приглашением на свадьбу? - Шутник, бля! Ден крепче сжимает кулаки у него перед носом - в глазах его плавится, бурлит жгучая ненависть. - Чё, себе захотел бабло её?! Да?! Если ты новую шмотку хотел, спросил бы у меня просто, я бы через неё для тебя достал! Какого уводить вздумал?! Рык просыпается. Вмиг из жалкого побоишного паренька превращается в разъяренного пса. Перехватывает удерживающие его руки, ударом под дых коленом отправляет Дена корчиться на полу. Наседает над ним, хватает теперь уже того за грудки. - Не смей так говорить, понял?! Урод! Ты её столько раз до слез доводил! А ты ей нравился, понимаешь?! Она от отца к тебе хотела сбежать, понимаешь?! А тебе посрать на неё! Тебя только деньги её волнуют! Чё теперь скажешь, чмоша?! - Врешь, тварь… - цедит Ден. - Не вру! - Шалаву захотелось богатенькую просто тебе! - Да подавись! – Рык лезет пальцами себе в задний карман на джинсах, достает оттуда скомканные купюры по сто рублей, Дену начинает в рот запихивать. Ден орет, Рык сам орет, по полу катаются, пока на крики Вика не вбегает. - Боже! Нет! – Вика кидается с дерущимся, хватает Рыка за майку на спине, начинает оттягивать в сторону. Рык разом обмякает, боится её зашибить ненароком, вставать на ноги начинает. Пока встает, Ден успевает его по челюсти лягнуть. - Боже! Марат! – Вика бросается к нему, пытается в лицо заглянуть, по голове гладит. Ден тем временем по лавочке поднимается, тоже встает. Отплевывается, деньги рвет, которые ему Рык в рот пытался сунуть. - Шлюха, поняла?! – орет на Вику. Вика в немом ужасе на Дена смотрит, словечка из себя выдавить не может. Ден подходит к ней, замахивается, но тут Рык, всё ещё от боли не опомнившийся, между ними втискивается. Ден Вику бы не ударил, просто бы припугнул, но вот Рыка с большим удовольствием треснул. - Как ты? – Вика касается его лба, на котором уже успела возникнуть ссадина. - Бывало и похуже, - шипит от боли. - Прости… Я виновата. - Ты ни в чем не виновата. - Виновата. - Хватит. - Виновата в том, что позволила себе влюбиться в такого козла. - Тут не спорю. - Иди сюда… - Ви… Она берет его лицо в свои ладошки и, притянувшись, целует. Отец Вики – высокий мужчина в строгом костюме и с обычным обрюзгшим лицом. Рык успел запомнить только дорогие часы, волосатые пальцы, взгляд, что полон ненависти. - С какой помойки ты его вытащила, дорогая? – смеется Полина, подтянутая брюнетка в домашнем платье. На ней Рык запомнил золотой браслет, красный лак на ногтях, большую, подобранную грудь. Мачеха, стоит предположить. - На мордашку ничё так, - заявляет толстый пупс, которому положено быть девочкой десяти лет. - Ой, малыш! Тебе не должны нравиться бомжи! – пугается Полина. - Не говори так! – вдруг восклицает Вика, вставая между Рыком и «семьей». - Не кричи на Полину, - строго обрывает её отец. – Это тот мальчик о котором ты говорила? - Да… - Выгони его. Рык стоит, смотря в пустоту. У него нет желания рассматривать узорную отполированную лестницу, ведущую на второй этаж, бархатный ковер под ногами, шторы с бахромой на окнах. Не замечает он и маленького шпица с хвостиком промеж раздутых глазок, который истерично лает на него и пытается порвать ему штанину. Хреновая была затея надевать костюм бати. Этот идиотский черный пиджак, вельветовые штаны, белая рубашка. Как в школу на первое сентября собрался, а всё равно не угодил. Правильно, этому костюму лет этак двадцать, если не больше. Но другого у него не было. И быть не могло. Хотя, возможно, дело и не в костюме вовсе. Кто он на деле, как не парень с помойки? За дом обидно, но район и, правда, помоишный, откуда он родом… Но в этом помоишном районе он вырос. С матерью-парикмахером, работающей в помоищном заведении, и старшей сестрой, окончившей школу какую-то помоишную на какую-то помоишную золотую медаль. Где-то есть правда, но всё равно обидно. - П-папа… - голос Вики дрожит, глаза полны слез. – Что ты такое говоришь? - Постой, Андрюша, мы же его не разглядели толком… - хихикает Полина, гладя своего большого пупса по выпирающему пупку, обтянутому белой рубашкой. - Мне уже достаточно, - ровным голосом произносит отец. Рыков поднимает на отца Вики взгляд исподлобья. «Откуда у тебя этот след?» - проносятся их с Викой голосами воспоминания. «Неважно…», «Тебя ударили дома?», «Я сама была виновата». Рык сжимает кулаки. - Ты еще злишься, засранец? - Господи, ты глянь… У него над глазом след. Подрался с кем-то! Бандит! - Хватит устраивать мне тут цирк. Решила позлить меня, Вика? Тебе это удалось. Видимо, я что-то не досмотрел в твоем воспитании. - Это дурное влияние матери… Вся в мать свою дурную пошла, та тоже по молодости всё с зеками ошивалась, - с презрением роняет Полина. - Замолчи! – кричит Вика. Рык не успевает ухватить её за руку, остановить не успевает. «Не подходи ближе…» Вика делает несколько быстрых шагов, не сводя злого взгляда с мачехи, стремительно сокращая между ними дистанцию. - Ты не имеешь права говорить такие слова в этом доме! Рык видит опасность, кидается с места – не успевает. Вика хватается за опаленную пощечиной щеку. Застывает. Глаз не видно за челкой. - Гадина, не повышай на меня голос! – визжит Полина. - Получила-получила! – тычет пальцем гнойный карапуз-гермафродит. - Живешь на мои деньги, жрешь на мои деньги! – орет отец, отводя руку. – Даже обучение тебе оплачиваю! Знаешь сколько денег ты сжираешь?! - Хватит… - Рыка никто не слышит.Он в этот момент сам себя не слышит. Насколько же он жалок…Может только стоять и смотреть. - Так что прими к сведенью, - бросает отец. – Пока живешь под этой крышей, слушайся. Когда начнешь зарабатывать сама, тогда спи, с кем попало, сколько влезет. Поняла? А сейчас не смей приводить ко мне в дом своих грязных дружков! Рык делает шаг. Вика успевает только смахнуть слезы с глаз. Что ж, - думает Рык, - я не успел уберечь тебя. А ты не успела уберечь отца. Он бьет её отца. Рык останавливается у больших контейнеров с мусором. Стягивает с себя пиджак, не задумываясь ни на секунду, бросает его в мусорку. Потирая ушибленное лицо, бредет дальше. Кроме своего никчемного пиджака батя ему ничего не оставил. Отец ответил – удар по лицу вернулся рикошетом. А затем Рыка просто хватают, как дворового щенка, укусившего прохожего, и откидывают прочь. От неожиданности, от слепой боли, Рык падает. Удар мальчишки получился жалким, по сравнению с ударом взрослого мужчины: если мужчина только покачнулся, то мальчишку скосило. Маленький шпиц захлебывается лаем, хвостик его слетел, теперь это злой монстрик. Карапуз-гермафродит рыдает в захлеб, растирая по прыщавым щечкам свои сопли. Рык сидит, не встает. Смотрит в пол. Как он жалок… Настолько жалок, что над ним даже эта мерзкая ушанка насмехается, лает и лает. Вика кидается к нему, по щекам у неё уже бегут слезы отчаянья. Она обнимает его за шею, целует в висок. - Марат… Марат, прости меня… Я виновата… Я не должна была… Рык кладет девочке на голову руку, словно давая ей знать без слов – всё в порядке. Вика прижимается к нему, дрожит. Он хочет обнять её, утешить, но мерзкая маленькая собачка всё продолжает лаять в ухо. Своим визгом она напоминает ему о своей беспомощности. Отец делает грозный шаг в их сторону, Рык успевает только с мольбой сжать пальцы у Вики на руке. - Мерзкая девчонка! – вопит отец, забирая у него её… - Пусти! - … испорченная маленькая стерва! – крякает Полина. Рык тянет руку – вы не можете… Не можете её вот так увести! Но слова вязнут в сознании, остается только быть жалким трусом. - Выметайся вон, грязное отродье! - Марат… - последнее, что он видит, слезы Вики. Он сидит в пустом спортзале, закрыв глаза. В ушах – старые наушники, в левом ухе слышится поломанное шипение. В мыслях тоже – поломанное шипение. Он почти проваливается в дрему, когда кто-то садится рядом с ним на скамейку и кладет ему на плечо свою голову. Рык срывает с себя наушники. - Вика. - Тс, - она делает ему знак, прислонив палец к губам. – Давай просто посидим. Прошу. Глаза её закрыты. По щекам бегут слезы. - Давай убежим? – она поворачивается к нему, и свет заходящего солнца окутывает весь её призрачный образ. Она раскидывает руки в стороны – и вот целый город пал к её ногам. Отсюда, с крыши старых домов, это реальность. Исход дня. Это можно увидеть, это можно почувствовать. Рык перешагивает через толстые кабели проводов под ногами, подступая к ней. Над головой проносится небо. Внизу ревет время. А здесь, на крыше, только Вика, только ветер. Только безмолвное падение. - Как далеко? – спрашивает он, не сводя взгляда с её волос, на которых гаснет солнце. - Так далеко, что начнут ругать, - она привстает на носочки и целует его. - Этой ночью я не вернусь домой, - шепчет Вика. - Как ты можешь называть то место домом? - Ну, надо же его как-то называть. Она целует его в шею. За окном гремит гром. В распахнутые окна заливает дождь. Но им всё равно не хватает воздуха. Он касается её волос, пытается прочувствовать сквозь запах мокрого города, что веет в распахнутые ставни, аромат её кожи… Такой теплой, такой близкой, такой желанной. Она шепчет его имя. - … не кусайся, мне больно. - Не могу… - Если будешь кусаться, я влюблюсь в тебя ещё больше… - Тогда я тебя съем. - Ты не Ромео, - она пытается смеяться сквозь слезы. – Ты серый волк… Над городом вспыхивает зарница. ... и стон её так горек. В окно дышит утро. Холодное октябрьское утро. Тучи цвета земли, грязи и крови. Прозрачный тюль развевается от ветра. Вика сидит на его кровати, в его футболке на голое тело. Такая хрупкая, такая родная, такая забавная в этой футболке… Он хочет накинуться на неё, зацеловать, защекотать. Но он застывает на входе в комнату. Рука его соскальзывает с мокрых волос. На её губах уже не играет улыбка. Пока он был в душе, она её обронила. Потеряла. Выбросила в окно. Навсегда. В руках она держит мобильный телефон. - Что-то случилось?- спрашивает он. - Папа… - бесцветным голосом отвечает она. – Сбил вчера человека. Когда… искал меня. Небо падает на город. А потом она уезжает к матери, в Германию. Далеко-далеко, за тысячи километров. Возможно, и дальше. Настолько далеко, что на прощанье говорит ему «прости» и «прощай». Джульетта оказалась Золушкой, которая бежала без Ромео. Оставив на память лишь одну фотографию, которую он успел сделать в тот вечер на крыше. И то на свой старенький мобильник. Нет никаких хрустальных туфелек, которые со звоном рассыплются в полночь. Есть только старый мобильник, который развалится на кучку пластмассы и проводов.Эпизод девятнадцатый. Ромео и Золушка
29 июля 2015 г. в 21:30