Война — это когда совершенно незнакомые люди убивают друг друга во славу и на благо людей, которые отлично знакомы, но не убивают друг друга.
— Мне плевать, как вы это сделаете, — Альфред сжал в руках деревянную рамку из-под фотографии, всматриваясь в столь знакомые черты улыбчивого лица. — Это уже ваши проблемы. — Но, мистер Джонс, здесь, — человек на том конце понизил голос, переходя практически на шепот, — здесь введено военное положение, всё слишком хорошо охраняется. — И это единственная причина, останавливающая вас? — веско заметил блондин, пренебрежительно хмыкая и откладывая фотографию лицевой стороной вниз, слишком свежи были эмоции и переживания, он не может сейчас так спокойно на неё реагировать. — Как же жалко. — Извините, — искренне произнёс говорившей, а затем между ними повисла тишина, нарушаемая гулом людских голосов на заднем плане. — Мы всё сделаем. — Именно это я и хотел услышать, — довольно произнёс Альфред, разворачиваясь к раскрытому окну и смотря вниз, на толпу недовольных людей, выкрикивающих слова протеста и размахивающих плакатами. — Они заплатят за то, что сделали с ними. Он заплатит.***
Война с Америкой была ожидаемой, но в то же время совершенно неожиданной. Американцы действовали жестоко, не щадя практически никого, они оставляли за собой длинный кровавый след. Истощенная длительным боем с канадцами, соединённая армия ещё не успела оправиться от предыдущей битвы, как была втянута в новую. Собственное вооружение было наполовину уничтожено, поэтому солдатам в срочном порядке приходилось осваивать инструкцию по управлению канадской техникой. Это была слишком сумбурная и жестокая война, невыгодная для обеих сторон. Китай ворвался в помещение стремительно. На нём была потрёпанная куртка, порванная в нескольких местах. Да и сам Ван выглядел неважно, бледный и уставший, будто не спал несколько дней подряд, хотя, так оно и было. Япония утомленно облокотился о стол, складывая руки на груди. В отличие от брата, Хонда не принимал участия в открытых сражениях, по большей части помогая в тылу и составляя стратегию войны, изредка связываясь с остальными союзниками. Не успел Яо подойти, как в его руки была насильно всунута бутылка с непонятной светло-зелёной жидкостью с какими-то плавающими травами внизу. — Что это? — удивлённо произнёс Ван, казалось, даже забывая о своём плохом настроении. Сзади него крутилась заинтересованная Монголия. Девушка выглянула из-за руки брюнета, пытаясь рассмотреть непонятную жидкость. — Чай, — коротко отозвался Япония, отводя взгляд в сторону. Он чувствовал себя трусом, отсиживаясь в безопасности в тот момент, когда эти двое воюют и получают всё новые и новые ранения. — Вау, больше похоже на какую-то отраву, — усмехнулась девушка, прикрыв ладонью рот, чтобы не показывать своё весёлость. Поймав недовольный взгляд, блондинка лишь невинно пожала плечами, поправляя выпачканную в крови повязку на голове, которая постоянно сползала. — Спасибо, — всё ещё ошарашенно кивнул китаец, сжимая руками бутылку, чувствуя, как остатки тепла греют озябшие ладони. — Как у вас дела? — Если сравнивать с вами, то относительно неплохо, — уклончиво произнёс Кику. Вообще, он вместе с другими военными пытался продумать следующий ход действий, Брагинский говорил не особо налегать на Америку, но в данной ситуации другого выхода совершенно не оставалось, эту позицию они долго держать не смогут. — У нас хорошие новости, — улыбнувшись, пропела Монголия, полностью выходя из-за спины китайца. Япония с неким сожалением скользит по её неумелой перевязке, поставленной на правую руку. Хоть регенерация у стран была намного лучше развита, чем у обычных людей, она и давалась им намного болезненней. — Мы смогли откинуть основные американские войска обратно к границе, но, думаю, что ненадолго. — Этого времени хватит, чтобы доставить всё необходимое к временным лагерям? — учтиво поинтересовался Хонда, что-то старательно подсчитывая в уме. — Потрепали мы их знатно, как и они нас, — уклончиво произнёс Ван, всё же открывая крышку и делая небольшой глоток, задумчиво пытаясь понять, нравится ли ему этот вкус. - Но, думаю, если работать оперативно, то хватит. — Тебе нужно это было видеть, — взмахнув целой рукой, отозвалась блондинка. — Но Америку бы не увидели, чёртов трус, небось отсиживается в своём Вашингтоне и горя не знает! Эй, Япония, ему надо хорошенько наподдать… Япония? Хонда поднял одну руку вверх, второй закрывая рот, с силой зажмурившись. Китай обеспокоенно отставил бутылку в сторону, делая пару нерешительных шагов к родственнику. Протягивая было руку, чтобы положить на плечо, но Монголия была быстрей. Шустрая девушка подскочила с другого бока, позволяя японцу полностью облокотиться на себя, обеспокоенно переводя взгляд черных глаз с одного брюнета на другого. Ван непонимающе провёл рукой по волосам Хонды, убирая чуть отросшие пряди назад, чтобы разглядеть лицо. — Хонда, с тобой всё в порядке? — твёрдо поинтересовался Китай, замечая, как сильно парень напрягся. — Я в полно… — Япония было поднимает голову, но практически сразу же скручивается в новом приступе боли, закрывая ладонью рот. И к своему ужасу, Ван видит, как белоснежная перчатка брюнета практически сразу же окрашивается в кроваво-красный цвет. - Оса, кха, ка, больно. Кику соскальзывает вниз, упираясь коленями в твёрдый пол, хватаясь свободной рукой за форму, чуть ниже сердца. Монголия испуганно приседает рядом, не понимая, что именно ей сейчас делать. Если бы это было прямое ранение, но сейчас, похоже, страдает не само физическое тело Японии. Страдает один из его крупнейших городов, блондинка беспомощно смотрит на ошарашенного Китая, который буквально застыл на месте, с поднятыми руками и пустым взглядом. — Яо? — непонимающе шепчет Монголия. — Америка, — злобно шипит китаец, его лицо практически сразу преображается, приобретая некие хищные нотки, несвойственные столь мудрой стране. — Ублюдок. Китай срывается с места, кидая напоследок какой-то нечитаемый взгляд на брата. Монголия пытается позвать его, даже было поднимается с места, но была почти мгновенно остановлена крепкой хваткой японца. Блондинка обессилено опустилась рядом с парнем, не понимая, чем именно может ему помочь. Нападение на город причиняет много боли стране, которой он принадлежит. И эти чувства нельзя заглушить ничем, они пожирают тебя изнутри, заставляя захлебнуться в отчаяньи и нестерпимой боли.***
— Нет. — Он посмел поднять руку на Японию, — недовольно шипит Китай в телефонную трубку, бездумно меряя узкую комнату шагами, периодически замирая на месте, будто что-то вспоминая. — Он подорвал Осаку, третий! ТРЕТИЙ по населению город, а если бы это был Иокогама? Или ещё хуже, Токио. — Всё равно, нет, — Брагинский говорит это вполне спокойно, но в его голосе то и дело слышится совершенно нескрываемая сталь. — Он заслуживает этого, — Ван останавливается на месте, упираясь лбом о холодную стену, закрывая глаза. — Как никто другой. — Как и я, — уже более мягче отзывается Россия, шумно вздыхая прямо в телефонную трубку. — У тебя нет доказательств того, что это сделал именно он. Пока твои слова ничем не закреплены, они просто слова. — Я знаю, — Яо переворачивается на спину, съезжая по твёрдой поверхности на холодный деревянный пол. — Просто… — Это война, Ван, — достаточно жестоко пресекает Брагинский. — И ты прекрасно знаешь, что на войне все средства хороши. Успокойся, я не желаю разговаривать с таким Китаем. Тот Ван Яо, которого я знаю, мудрое и решительное государство, которое всё делает ради победы. В трубке послышались гудки. Брюнет устало усмехнулся, проводя рукой по лицу, будто в попытке снять с себя всю ту злость, которая внезапной волной поднялась в груди. Он действительно сильно разозлился на Америку, а то, что это был именно Джонс, он абсолютно не сомневался, никто другой не стал бы действовать так скрытно. Хотя, в чём-то Россия был прав. Если бы он сейчас направил свои ракеты в сторону Вашингтона, то его сразу же атаковали бы ответно, а потом, если бы он выжил, то в покое не оставили. Без веской причины нападать на какую-либо страну подобным способом было запрещено, даже если в мире шла война. Данное оружие считалось последним, к которому кто-либо из них мог обратиться. Слишком уж много убытков было от него для обеих сторон.***
Ловино выдохнул, надвигая поля чёрной шляпы вниз, в попытке скрыть глаза. Погода была пасмурной и неуютной, хоть и холодов вовсе не предвиделось, когда в других странах стоял удушающий мороз, в Италии был лёгкий северный ветер, которого практически не чувствовалось. На улице было немноголюдно, большая часть людей не спешила выходить из собственных домов, казалось, итальянцы застыли в ожидании войны, которая вот-вот должна будет постучаться в их двери. Ожидание было томительным и изнурительным, особенно для двух братьев Варгас. К удивлению шатена, мафия практически в полном составе приняла единодушное решение, а именно участие в войне. Наверное, это было один из немногих моментов истории, когда тёмная сторона Италии соглашается воевать наравне с солдатами, пренебрегая собственным кодексом. Осталось встретиться с Феличиано, он должен был договориться с правительством по поводу совместного сотрудничества. Власть всегда больше любила младшего Варгаса, непонятно за какие заслуги. Северная Италия подъехал к дому на шикарной чёрной иномарке, когда Ловино только собирался отпереть дверь. Рассыпаясь в комплиментах и посылая заискивающие улыбки вглубь салона, парень спешно закрыл дверь и ещё около десяти секунд махал вслед уехавшей машины, внимательно наблюдая за тем, как она скрывается за ближайшим углом. Медленно выдохнув, Феличиано плавно развернулся к брату, который всё это время молчаливо ожидал его. На лице у младшего Варгаса больше не было той улыбки, сейчас он был похож лишь на бледную тень себя настоящего. Романо понимающе хмыкнул, однако говорить ничего не стал, пропуская брата вперёд и заходя сам, тщательно закрывая за собой дверь. Только оказавшись в узком коридоре, Феличиано спешно прошёл в гостиную, даже не соизволив скинуть туфли. Ловино не спеша проследовал за ним, ставя тяжёлый железный кейс на стол перед парнем, ожидая, когда тот, наконец, обратит на него внимание. Неизвестно, что именно произошло у шатена и смог ли он договориться с властями, но одно было понятно точно, эти переговоры были в несколько раз трудней, чем у Романо с мафией. — Это было сложно, но, — замки щёлкнули и кейс легко открылся, обнажая две толстые пачки с двух сторон исписанные мелким почерком. — Заявления от тридцати двух самых главных и влиятельных семей, мафия на нашей стороне. У тебя чего? — С большим трудом и огромным количеством оговорок они согласились, — уклончиво произнёс Феличиано. У Ловино всё внутри сжалось, а ведь он действительно впервые видел своего брата таким убитым и будто неживым. — Да жива твоя ходячая картофелина, — в сердцах произнёс шатен, обходя стол и останавливаясь около дивана, на котором сидел парень. — Ничего он с ним не сделает. — Ты не понимаешь, Романо, — убито произнёс Северная Италия, сильней сжимая волосы на голове. — Я был там, я держал его под прицелом, но не выстрелил. А ведь мог! И тогда бы всего этого не было. — А что было бы с тобой? — возмущённо всплеснув руками, поинтересовался старший Варгас. — Пруссия бы убил тебя, даже если на собственного брата оружие поднял… Он бы точно тебя убил, если бы ты хоть пальцем тронул Брагинского, всё было бы в пустую. — Зато Дойцу бы не сдался, да и тебе не пришлось бы воевать. Романо обессилено застонал, поднимая голову к потолку, отчего шляпа сорвалась с головы, с тихим стуком упала на пол. Глубоко вздохнув, Романо присел рядом с братом на диван, без лишних слов прижимая его к себе, стискивая в удушающих объятиях. Вообще, он не привык проявлять подобную нежность, даже по отношению к собственному родственнику. Но серьёзно, прошло почти полгода, а Феличиано всё винит себя в том, что случилось с Людвигом. Романо не понимал этого, этот чёртов блондин сам признал собственное поражение, сколько же можно повторять. — Глупый-глупый-глупый Венециано, — успокаивающе шепчет парень, тяжело вздыхая. Северная Италия весь как-то напрягся в его руках, и Романо был уже готов пресекать всякие попытки на освобождение, но внезапно плечи младшего Варгаса резко опустились, и послышался первый всхлип, а за ним ещё один, и ещё. Ловино даже несколько опешил, на секунду расслабляя руки, чем практически сразу же воспользовался шатен, просовывая свои руки и самостоятельно уже обнимая брата, цепляясь дрожащими пальцами за его чёрный костюм, пряча лицо в белоснежной рубашке. Итальянец грустно усмехнулся, зарываясь носом в каштановые волосы Феличиано, прикрывая глаза, сильней прижимая того к груди. Война всегда была беспощадна ко всему живому, так уж повелось с давних времён, и никто не был исключением. Шатен всё плакал, надрывно и как-то слишком отчаянно, периодически переходя на хриплое сипение, но успокоиться никак не мог. А Романо послушно сидел, поглаживая брата по спине и смотря на документы, находящиеся в кейсе, они должны быть сильными. Для Италии весь ужас только начинается.***
— А на вид вы такие милые девушки, — отхаркиваясь кровью, тянет блондин, стирая красную дорожку с подбородка, пытаясь улыбнуться, но вместо этого его лицо как-то всё недовольно кривиться, искажаясь в непонятной гримасе. Беларусь надменно хмыкает, поддаваясь чуть вперёд, ставя ногу на вторую ладонь, с силой прижимая ту к деревянному полу и устремляя острое лезвие ножа прямо в кадык парня. Словения, казалось, совершенно не боится прямой угрозы жизни, прямо смотря своими светло-карими, практически янтарными глазами. И в этом взгляде столько понимания и сочувствия, что Наташа невольно замирает, ошеломлённо смотря в ответ. За всё это время на неё смотрели по-разному, но чтобы так. — Ты сдаёшься? — зачем-то интересуется Орловская, хотя, если бы перед ней сейчас был бы кто-нибудь другой, то она, не раздумывая, вонзила бы нож в горло и спокойно покинула помещение. Европейцы всегда не особо любили их трио, и Словения был одним из этих самых европейцев. — А ты хочешь, чтобы я сдался? — интересуется блондин, недовольно морщась, когда тяжёлый ботинок с рельефной подошвой сильнее надавливает на руку. Кажется, что ладонь даже хрустит под таким напором, однако парень не планирует замолкать. — Наталья, скажи мне. Ты. Хочешь. Этого? Орловская раздражённо шипит, а затем, безжалостно отводит руку в сторону, чтобы нанести последний удар. Блондин понимающе улыбается ей в ответ, а затем послушно закрывает глаза, готовясь к болезненному удару, которого, впрочем, не следует. Слышится металлический звук, нож звонко ударяется о стену, падая куда-то за старые практически прогнившие ящики. Беларусь убирает ногу, а затем и вовсе разворачивается в сторону выхода, оставляя за собой удивлённого Словению. — Я хочу, чтобы ты сдался, — предельно чётко произносит девушка, не оборачиваясь и не видя, как ошарашенно распахиваются янтарные глаза. — Понял меня, Словения? Парень беззвучно усмехается, однако Беларуси даже не нужен ответ. Она с идеально прямой спиной выходит из помещения, оставляя парня позади. Она не знает, зачем оставила этого парня в живых. Но они оба прекрасно понимали, на чьей именно стороне была сила и власть и что будет, если они вновь попытаются сойтись в битве. Смерть для одного из них точно будет неизбежна.***
Россия, упёршись руками о стол, нависал над картой пролива, задумчиво хмурясь и изредка кидая взгляды на других командующих. Люди, сидевшие на диване, что-то тихо обсуждали, изредка махая рукой в сторону карты, на которой было выстроено около двадцати крышек из-под напитков, обозначающих свой и вражеский флот. Они сидят тут около двух часов, но так ничего и не придумали. Вестей от главного корабля не было, а это значит, что они не знают, началось ли морское сражение или ещё нет. Брагинский устало встал, потерев переносицу, его дальнейшее пребывание в этом помещение было полностью бессмысленно. Иван было развернулся к выходу, чтобы бесшумно выскользнуть прочь и пойти проверить отряды, но был остановлен. В дверь несмело постучались, а затем приоткрыли, на пороге стояла женщина в форме цвета хаки, обеспокоенно смотря прямо на него. Россия вопросительно выгнул брови, как бы намекая, что если ей есть что сказать, то стоит это сделать прямо сейчас. — Эм, главнокомандующий, он хочет поговорить с вами, — отступая в сторону и давая парню пройти, чеканит военная, теребя край формы. — Мы не знаем как, но им удалось связаться с нами через спутник. — Они взломали наш спутник? — иронично поинтересовался Брагинский, следуя за женщиной, которая практически бежала по витиеватым коридорам здания. Как интересно, после начала войны ни одна из стран не покушалась на их собственность в космосе. — Нет, скорее, настроились на волну, — уклончиво произнесла рыжеволосая, останавливаясь перед ничем не примечательной дверью. — Мы бы и сами разобрались, если бы с нами связался простой человек. — Не стоит подробностей, — махнув рукой, жестко прервал ту Иван, а затем более мягко добавил. — Я понял. В зале царил шум. Брагинский ненавязчиво кивнул знакомым лицам, которые изредка мелькали вдалеке и прошёл к одному из компьютеров, на который ему указали. От солдата, который попытался ему было что-то объяснить, русский отмахнулся, спешно надевая наушники и присаживаясь на местами порванное кресло, придвигаясь ближе к столу, смотря в монитор, точно в голубые глаза внезапного собеседника. — Ну, конечно же, кто ещё может так бесцеремонно пытаться связаться со мной, — усмехнувшись, протянул Иван. — Здравствуй, Альфред. — Брагинский, — блондин улыбается в ответ, хитро прищурившись. После того разговора в Кремле, они больше ни разу не выходили на связь, общаясь через посредников. Россия был склонен к мысли, что Америка обиделся на него, сущий ребёнок. — У меня к тебе деловой разговор. — Как интересно, — кивнул парень, ставя локоть на стол и подпирая рукой подбородок. — Я весь во внимании. — Отзови свой флот. — И что же мне за это будет? — русский не понимал, откуда у него появился столь игривый настрой. Слишком уж давно он не общался с этим наглым американцем, даже забыть успел, каким он может быть требовательным. — Я отзову свой. — Точнее, флот Артура, верно? — усмехнувшись, поправил его Россия, видя, как по лицу Штатов пробежала тень недовольства. Конечно же, им обоим было известно, какая сейчас ситуация сложилась в Америке и воевать блондину сейчас, наверное, сложнее всех. Кризис, мировая, да ещё и народ взбунтовался. — Возможно, — уклончиво произнёс парень, поправляя военную куртку. — Я понял, что именно ты хотел мне сообщить, прекрати. — Ну, уж нет, Альфред, война до победного конца, разве не об этом мы говорили? — нагло интересуется пепельноволосый, а затем поддаётся вперёд. — Мой ферзь против твоего, сыграем? — Я не силён в шахматах, — морщится американец, однако в разрез его словам, на лице всплывает хитрая глумливая улыбка, отдалённо похожая на ту голливудскую, с которой Джонс обычно начинал собрания. — Но будь уверен, из этой войны ты победителем не выйдешь. — Пусть выиграет сильнейший, — согласно кивает Брагинский. — И пусть игра будет честной. — Конечно, — легко соглашается Россия, скрещивая под столом пальцы. На войне все средства хороши, поэтому он был на все сто процентов уверен, что у себя за спиной Альфред повторил этот жест.