Знаешь, мы в этой войне останемся навсегда – Мертвые и живые – единым, поблекшим строем. [Душно. Август без боя сдает сентябрю города] И не осталось ни одного героя
— Назад! Назад! Назад! Феликс матерится сквозь плотно сжатые зубы, убирая с лица полностью мокрую чёлку, смотря вперёд. Да чтоб всё провалилось прямо на этом самом месте. Со стороны раздался оглушительный хлопок, сопровождающий огромной волной высотой в десяток метров. Лукашевич обречённо застонал, резко поддаваясь назад, но в самую последнюю секунду поскальзываясь на мокром полу, упал, беспомощно хватаясь руками за любой выступ, с яростным рвением сжимая пальцы. Соленая вода накрыла их совершенно неожиданно, с силой ударяя в лицо, насильно заставляя открыть рот в беззвучном крике. Это было страшно, Иисусе, как же это было страшно. Он точно на подобное не подписывался! Польша с силой зажмурился, ощущая, как морской поток наклоняет корабль в сторону, с шумом выплёскиваясь обратно в канал, утягивая за собой остальных людей и самого блондина. Совершенно внезапно пальцы ослабели, и единственное, о чём действительно успел подумать поляк, прежде чем обдирая кожу съехать вниз, это: «Вот же блять». Нечто врезалось ему в левый бок, казалось, даже распоров его. Лукашевич уже не знал, от чего лучше умереть, от удара противника, удушения водой или потери крови. Феликс, утягиваемый водой, хватался за любые поручни, ощущая, как те, скользкими змеями, уходят из-под озябших пальцев, лишая его последнего шанса на спасение. Знать, что находится за бортом корабля на этом тёмно-синем, практически чёрном дне, совершенно не хотелось. Поэтому поляк, остервенело цеплялся, задыхаясь и периодически проваливаясь в небытиё. В какой именно момент это сумасшествие прекратилось, сказать было сложно. Всего мгновение назад блондин прощался с жизнью, захлёбываясь в солёной воде, а потом обнаружил себя практически за бортом, из последних сил держащий никчёмные железные перила, полностью промокший, но чертовски весёлый. Он висел, скользя ногами по идеально гладкой поверхности корабля, отплёвываясь в сторону и чувствуя себя чертовски живым. Подняли его обратно на борт не сразу, но когда он всё же повалился на твёрдую поверхность, то готов был расцеловать каждого. Казалось бы, что даже острая боль в распоротом боку меркла перед фактом того, что он остался жив, пусть и такой ценой. Феликс старательно отплёвывается от солёной воды, чувствуя железный привкус на губах, опираясь на какого-то матроса, совершенно не слушая, о чём тот ему говорит. Блондин бесцельно смотрит по сторонам, пытаясь понять текущую военную ситуацию, но единственное, что он видит достаточно чётко, это практически полностью разбитые две флотилии и надвигающийся на них шторм, который грозится стать огромной проблемой для дальнейших событий. Лукашевич позволяет расслабиться себе буквально на пару секунд, чтобы практически полностью обмякнуть в руках мужчины и предаться долгожданному обмороку, но весь как-то застывает. Польша смачно ругается сквозь зубы, резко выпрямляясь, ощущая, как кровь заливает всю его одежду, но это меркнет на фоне того, что предстаёт перед его глазами. Блондин неуклюже поддаётся вперёд, скользя по полу, он буквально подлетает к железным перекладинам и, цепляясь за них, ошарашено смотрит вперёд, не в силах поверить собственным глазам. — Что он, блять, делает?! — и он срывается, действительно срывается, обессилено вскидывая руки. — Стреляйте! Стреляйте, чёрт бы вас всех побрал! Лукашевич мало воевал в море. Действительно на воде с мощным флотом и подобной херней. Весь его опыт заключался на сухопутных сражениях и подобной чепухе, но ни как не на воде. Именно поэтому, ему были чужды все эти морские ходы, да и вообще корабли. И сейчас, стоя на палубе, он был вынужден лишь наблюдать, как главный корабль английского флота с каждой секундой набирая скорость, несётся на второе судно, на котором находился экс-Пруссия. Что тут творится, ему кто-нибудь объяснит? С какого, блять, момента в Англии проснулся инстинкт самопожертвования ради победы?! — Если мы это сделаем, то заденем наш корабль, — напряжённо отозвался тот же матрос, который всё ещё послушно стоял возле блондина. В какой-то момент Польше захотелось развернуться и выбить ему все зубы нахрен, но агрессивный порыв был практически тут же заглушён. — Нахуй, нахуй, нахуй, — потерянно пробормотал себе под нос Феликс, злобно стискивая зубы, понимая, насколько же он сейчас бессилен. — Россия меня убьёт, чёрт. Артур, ты сумасшедшая пиратская крыса, одумайся!***
— Вот оно как, — усмехнувшись, протянул Гилберт, задумчиво поворачивая голову к напряжённым военным, которые ожидали его приказа. — Увернуться успеем? Вообще, Байльшмидт действительно предполагал нечто подобное. Ведь они оба прекрасно понимают, если главный военный флот Англии сейчас падёт в Ла-Манше, то война на суше будет пустяковым делом. Однако подобного действия экс-Пруссия как-то совсем не ожидал, ну не было в характере Артура такой черты, которая позволяет ему жертвовать самим собой во благо других. Это же такая хитрая и продуманная сволочь, которая везде и всегда выйдет победителем, даже если будет на последнем месте. Что-то тут было не так. — Вряд ли, но можно попробовать. — Тогда действуйте, что вы все столпились около меня, будто я праздничная ёлка? — раздражённо протянул прусс, а затем расплылся в довольной надменной ухмылке, с какой-то непонятной издёвкой добавляя. — Кстати, ребят, с прошедшим Рождеством вас.***
Китай устало зарылся пальцами в волосы, направляя ничего не выражающий взгляд на практически белое лицо родственника, будто в попытке отыскать там новые черты, появившиеся всего за какие-то никчёмные пару секунд. Яо шумно выдохнул, закрывая лицо руками, поддаваясь чуть вперёд, тем самым практически утыкаясь носом в холодное белоснежное больничное покрывало, ощущая этот противный горьковатый запах медикаментов. После подрыва Осаки, Япония упал в обморок из-за болевого шока и уже практически два дня не выходил из своеобразной комы. Ван ничего не мог с этим поделать, и собственная никчёмность дико бесила, полностью связывая ему руки. Страны не люди, и травмы они переносят по-разному. Именно поэтому никто из человеческих врачей не мог с точностью сказать, когда японец очнётся. Всё же подрыв третьего по населению города сильно отразился на здоровье брюнета. Он терял многих. Китай действительно не понаслышке знал, что значит терять дорогих тебе людей. Один раз он уже потерял Кику, и второй раз этого делать не хотелось. Только не при таких обстоятельствах, только не в такой ситуации. Китаец прекрасно понимал, что он ведёт себя неправильно. Сейчас он должен быть совершенно в другом месте и заниматься другими делами, своим присутствием он не ускорит процесс выздоровления, однако поделать с этим ничего было нельзя. Как только он покидал палату, все мысли сразу же возвращались к бледному Кику, который остался там в полном одиночестве. Вообще, Ван практически всегда считал себя достаточно рассудительным государством. Но когда Америка напал на Японию, сдержать эмоции оказалось по истине трудной задачей. И сейчас Яо действительно понимал, что если бы Россия в тот момент так жестко не пресёк весь его порыв, последствия были бы ужасными. За столько лет он стал таким сентиментальным, видел бы его Золотая Орда, точно засмеял. Китаец бесшумно усмехнулся, собираясь было поднять голову, но замер, словно парализованный. Совершенно невесомого, практически неощутимо кто-то гладил его по голове. Яо вздрогнул, резко вскидываясь и встречаясь взглядом с ошарашенными тёмно-карими глазами. На осознание хватило каких-то жалких доли секунд. Китай опустил плечи, разом как-то расслабляясь и ловя руку родственника, прижимая ту к тёплой щеке, ощущая холодную мозолистую кожу. Брюнет зажмурился, не желая портить этот непонятный, но такой искренний момент. Подобным отношений между ними не было достаточно долгое время. — Кику, ты, — брюнет вздохнул, приоткрывая чёрные глаза, смотря из-под ресниц на замершего брата. — С возвращением, ару. — Мы ещё не выиграли? — растерянно поинтересовался японец, слабо улыбаясь, чем вызвал у Вана нежную ответную улыбку. — Ты практически ничего не пропустил. И сейчас, Яо мог поклясться, что счастливее его на земле не было практически никого. С сердца будто упал тяжёлый груз, давящий к земле. Китай понял, что если бы Альфред действительно посмел нанести Японии смертельную рану, то ответ азиата был бы незамедлительным, и даже Иван со всем его убеждением был бы бесполезен. Азия сотрёт Штаты в порошок, сомнений больше нет.***
Столкновение двух кораблей сопровождалось оглушительным скрежетом, от которого невольно сводит зубы, и взрывом. Это был действительно огромный сокрушительный взрыв, который заставил практически все суда в радиусе несколько сотен метров опасливо накрениться в сторону. Любой невольный наблюдатель соврёт, если скажет, что это было не зрелищно. Подобная картина вызывала лишь два чувства: безграничный страх и оцепенение, словно смотришь на что-то далёкое, но такое ужасно опасное, будто это может настигнут самого тебя в любой момент и сожрать с потрохами. Русский корабль начал тонуть практически мгновенно. Поскольку матросы пытались увернуться от столкновения, получилось так, что английское судно носом врезалось в бок, почти полностью разделив корабль на две части, которые теперь стремительно шли ко дну. Это было так странно. Люди маленькими точками буквально выпрыгивали с тонущей посудины, совершенно не заботясь о том, что будет дальше. А следом за ними летели тяжёлые металлические балки и прочие покореженные детали, мгновенно отрезая путь к спасительному вверху, к воздуху. И это было дико страшно. Польша поймал себя на мысли, что вот уже пару секунд бездумно смотрит на открывшуюся взгляду картину и совершенно ничего не делает. Кажется, что к нему кто-то обращается, на него даже кричат, но он просто не может пошевелиться, не может заставить себя сделать что-то. На том корабле был Гилберт, тот, кто возглавлял всю флотилию, а это значит… Значит, что в подобной ситуации, вся власть в управлении переходит ему. Чёрт, чёрт-чёрт. Феликс резко отшатывается в сторону, он бледный, его тошнит и кажется, что внутренности вот-вот полезут наружу. Кажется, что он даже наступает кому-то на ногу. — Отступаем, — он говорит это тихо, в горле пересохло, руки мелко трясутся, и Лукашевич не может сосредоточится практически ни на чём. — Но, — матросы выглядят потеряно, они в таком же шоковом состоянии, но в отличие от блондина, всё же пытаются сохранить какое-то самообладание. — Мы должны их спасти! Там могут быть выжившие. — Официально командование перешло ко мне, — обхватывая себя руками и больше не смотря в сторону этого кровавого морского побоища, чуть громче произносит Феликс, спешно направляясь прочь с палубы. — Отступаем, срочно! Какой же он трус. Чёртов никчёмный и беспомощный трус.***
Шотландия усмехается. Усмехается так довольно и лениво, медленно ведя сигаретой из одного угла рта в другой, сверля взглядом зелёных глаз ровную спину братца. От Англии так и веет надменностью. О, это давнее чувство, когда Скотт действительно уважал блондина. Ведь когда-то Артур действительно заслуживал к себе бесконечной преданности и покорности. Такая прекрасная и жестокая страна, которая всегда шла на любые жертвы для победы. Всё ради страны, всё ради короны. Кёркленд повёл плечами, чуть не сбросив тёплую куртку, небрежно накинутую поверх. Он был полностью доволен результатом. Мировые подсчёты утверждают, что флот Британии сильно уступает русскому, и они полностью правы. В последнее время его армия достаточно сильно сократилась, но это не значило, что они были полностью беспомощны. Россия забыл, с кем воюет. Блондин всегда знал несколько десятков тактик, как выйти победителем, когда силы не равны, особенно когда местом сражения была его стихия. — Я восхищаюсь твоей жестокостью, — хрипло протянул Скотт, а затем раскашлялся прокуренным глубоким кашлем, отворачиваясь чуть в сторону. — Создать иллюзию того, что именно ты на том корабле и именно ты идёшь на таран главного корабля России, похвально. — Глупый стереотип того, что если один из кораблей выступает чуть вперёд, то на нём обязательно находится капитан, — небрежно обронил Англия, растягивая обветренные губы в усмешке и вдыхая солёный воздух. — Брагинский выставил против меня не тех людей. — Они отступают, — как бы между прочим заметил шотландец, роняя изо рта сигарету и сразу же наступая на неё ногой, туша.— Преследовать не будем, я так предполагаю? — Нет, — качнув головой, манерно протянул англичанин, делая размашистый шаг вперёд, практически к самому бортику. — У нас есть другая, более интересная задача.***
Вообще, Франциску доводилось видеть Россию в плохом расположении духа никчёмное количество раз. Практически всегда с лица русского не сходила лёгкая улыбка, которая не раз заставляла европейцев неловко передёрнуться и невольно отступить в сторону. Гримасы искренней и чистой злости на лице Ивана не было даже тогда, когда он при Наполеоне сжигал Москву, лишь бы не дать французской армии пройти дальше. Тогда он был спокоен, до дрожи в ногах спокоен и сосредоточен. Именно поэтому, сейчас Бонфуа не мог выдавить из себя ни слова, наблюдая за тем, как Брагинский медленно закипает. Всё это началось вполне безобидно. Они сидели в комнате, русский что-то заполнял, блондин читал книгу, изредка бросая задумчивые взгляды на Ивана и рассуждая, почему он так добр к нему, как в дверь постучали. Польша, на удивление, был краток и тих, бросил в его сторону короткий неприязненный взгляд и тут же переключил всё своё внимание на Брагинского. Казалось, Россия почувствовал что-то неладное сразу же. Он практически мгновенно встал из-за стола и тяжёлой походкой подошёл к поляку, опасно нависая над ним. Франциск тоже понял, что новости нехорошие. Опять же, к удивлению, от него почти не скрывали информацию, и француз был в курсе, что русский флот под командованием Гилберта отправился воевать с британским. И это сражение было действительно долгим, оно шло практически два дня, и было совершенно непонятно, что столь долгое время можно делать на море. Феликс выглядел неважно. Даже хуже, чем Россия, когда Франция впервые увидел его после начала войны. Лукашевич был весь потрёпанный, в крови и от него до сих пор отчётливо несло солёной водой. Значит, новости действительно срочные, что он сразу же прибежал сюда, не позволив никому из людей отчитаться. Похоже, Брагинский тоже это прекрасно понимал, от чего выглядел ещё более недовольным и раздражённым. Поляк неловко прочистил горло, убирая руки в карманы потрёпанных армейских штанов. — Итак, — поторопил его Иван, склоняя голову к правому плечу на птичий манер. — Я слушаю. — А ты уверен, что стоит говорить при, — Лукашевич весь как-то скривился, бросая в сторону блондина неприязненный взгляд, — этом? — Уверен, — достаточно жестко пресёк его русский. Казалось, чем дольше Польша тянул время, тем сильнее нервничал Иван, и тем больше эта нервозность переходила в раздражение. — Где Гилберт? — Понимаешь, произошёл ряд непредвиденных обстоятельств, — нехотя начал блондин, отводя взгляд зелёных глаз в сторону. — К концу сражения наш строй сильно поредел, и стало сложней сдерживать силы врага. Англия, похоже, подумав о том же, выполнил некий манёвр, чтобы окончательно не проиграть. — И что же это был за манёвр? — голос Брагинского был обманчиво спокойным, можно было даже сказать, что заинтересованным, однако Франциск то со своего места прекрасно видел, с какой силой Россия сжал руки. — Он пошёл на таран, — совершенно тихо произнёс Феликс, с силой зажмурившись, а затем выпалил всё на одном духу, понимая, что тянуть уже нет смысла. — Командование перешло ко мне, я приказал отступить. — То есть, я правильно понимаю, ты сбежал, оставив на том корабле выживших матросов и Гилберта? — Я спасал остальных! Мы не могли рисковать, идя на спасение одного судна, — как-то слишком отчаянно произнёс Польша, резко поднимая голову, с искренним возмущением смотря в аметистовые глаза русского. Бонфуа невольно поморщился, когда тяжёлый кулак Ивана прилетел точно в правую скулу поляка, тем самым отбрасывая того практически к стенке. Француз и сам несколько раз ощущал этот удар на себе, но тогда он был более мягче, что ли? Или это просто из-за того, что он в физическом плане превосходил Лукашевича раза в два. Тем временем, Феликс задрал голову, вытирая с подбородка струившуюся вниз кровь, даже не делая попытки встать на ноги. — Ты не видел того, что видел я, Ян! — отчаянно произнёс парень, обессилено ударяя рукой по полу, практически тут же кривясь из-за боли в ещё незажившем боку. — Он мог быть мёртв! Мёртв! А на моей совести были ещё сотни жизней. Семь кораблей к одному, ты бы действительно подверг их всех такой опасности?! — Гилберт жив, я чувствую это, — хмуро произнёс Иван, плотно сжимая зубы, чтобы в следующую секунду недовольно зашипеть. — Мы никогда не бросаем своих. НИКОГДА, значит НИКОГДА, Феликс, понимаешь? — Не понимаю, чёрт бы тебя побрал, Брагинский, — качнув головой, практически прокричал Лукашевич, совершенно не регулируя свой голос, казалось, он был на грани срыва. — Не понимаю, как можно приравнивать жизнь одного недогосударства к жизням сотен людей! — А как можно приравнивать жизнь Литвы к жизням остальных стран, а, Лукашевич? — словно какое-то ругательство выплюнул Россия, а затем сделал шаг назад, мигом отступая и пересекая весь дальнейший спор. - Вон, все вон, я хочу побыть один, — Россия опускает плечи, отворачиваясь от поляка, добавляя тише. — Франциск, ты тоже выйди. — Мне жаль, Россия, — напоследок произнёс Польша, медленно поднимаясь с пола, отрешённо смотря на напряжённую спину Ивана. — Можешь считать меня трусом, я думаю точно так же, но на кону были жизни людей, и я не мог поступить иначе. Дверь с тихим стуком закрылась, оставляя растерянного русского одного. Иван обессилено опустился в кресло, сжимая и разжимая руки, в попытке успокоиться. Одна мысль о том, что Гилберт в эту самую секунду может находиться в руках Соединенного Королевства заставляла его крушить всё вокруг. Впрочем, он ожидал подобного поворота, до этого момента всё шло слишком гладко, а на войне так никогда не бывает.***
Гилберт обречённо стонет, а затем резко поддаётся вперёд, успевая забиться в угол, прежде чем выблевать из себя всё то дерьмо, которым успел наглотаться, пока был под водой. Он упирается мокрым лбом о холодную железную стену, закрывая глаза и глубоко дыша, пытаясь восстановить дыхание. Хах, а ведь он действительно думал, что сдохнет в этой чёрной и непроглядной пучине. Конец был так близок и так спокоен, всё же он не впервые таким варварским способом уходит от смерти. Когда рвотные позывы практически прекращаются, экс-Пруссия, наконец, поднимается на ноги, шатающейся походкой отходя от этого угла, мутным взглядом окидывая место, в которое попал. С него водопадом лилась вода, было дико холодно, пальцы почти не ощущались, казалось бы, что согнуть или разогнуть их не представляло никакой возможности. Непонятным образом он оказался в маленькой каюте, в которой то и была одна лавка, да дверь. Негусто, значит, его спасли не русские корабли. Додумать, впрочем, ему не дали. Дверь с диким скрежетом и грохотом распахнулась, заставляя Байльшмидта невольно поморщиться от столь резких звуков. Подняв голову, прусс не смог сдержать саркастичной ухмылки. На пороге стоял Шотландия. С красными щеками, какой-то весь всколоченный и мокрый, он явно был чем-то разозлён и пытался затушить агрессию на начальной стадии дешёвыми сигаретами, отвратительный запах которых экс-Пруссия ощущал даже отсюда. Скотт хмыкнул, поднимая уголки губ в ироничной улыбке. — Как тебе апартаменты? — манерно тянет рыжеволосый ублюдок, наиграно пуская аккуратные кольца из дыма в потолок. — Здесь явно не хватает вина, ребят, могли бы и лучше, — несмотря на своё неутешительное положение и холод, который заставлял внутренности скручиваться в трубочку, Гилберт умудрялся ни в чём не уступать шотландцу. — Куда хоть плывём, капитан? — О-о-о, капитан далеко не я, — грустно произнёс Шотландия, а затем всё же добавил. — Однако, ваше недоВеличество, путь держим туда, куда в настоящий момент все хотят попасть. — Элитный бордель в Сицилии? — невинно интересуется Байльшмидт, заливаясь хриплым кашлем. Купание зимой в море всё же не пошло ему на пользу. — Если бы, — хмыкает рыжеволосый, подходя к бывшему немцу и протягивая тому недокуренную сигарету, позволяя затянуть. — В Лондон плывём. И, да, наш Король желает поговорить с тобой. — Ксе-ксе-ксе, а вашему Королю корона часом не жмёт? — интересуется Гилберт, отдавая сигарету владельцу. Всё же неплохо, что у них с Скоттом остались вполне приятельские отношения, несмотря на всё это дерьмо, творящееся в мире. — Вот сам это у него и спросишь, — махнув рукой, кратко бросает парень, убирая свободную руку в карман и спешно идя на выход. — Однако ты учти, наш Король сейчас зол, как сто морских чертей, и всю злость он будет срывать на тебе. — Какая прелесть, ксе-ксе. Жду не дождусь встречи с вашим бровастым самопровозглашённым правителем.