Мы умрем не на самом деле.
Если честно, Альфред всегда считал себя жестокой, но достаточно справедливой и доброй страной. Несмотря на мнение и обвинения других государств, которые первое время довольно-таки сильно наседали на него, Джонс всегда прекрасно знал, чего именно хочет от этой жизни. Его детство проходило во времена правления великих Империй, что не могло не отразиться на мировоззрении блондина. И даже Артур, который вечно старался оберегать его от пагубного политического влияния, не мог полностью изолировать вездесущего Альфреда от внешнего мира. Хоть Джонс и был непоседливым ребёнком, обожающим игры и не терпящим какие-либо науки, он рос смышлёным и понимающим. Америка на подсознательном уровне усваивал буквально всё, что поступало в его детский разум. Он наблюдал за Кёрклендом, столь внимательно и пристально, что Англия уже не скрывал своего недоумения, смотря в ответ. Блондин учился на чужих ошибках, в буквальном смысле этого слова. В основном, эти ошибки принадлежали Соединённому Королевству. Согласитесь, идти по стопам на то время Великой Империи, дано не каждому, и Джонс это прекрасно понимал, не упуская ни секунды. Вообще, Америка прекрасно помнил тот день, когда он впервые встретился с Российской Империей. В тот день с самого утра Артур нервничал больше обычно, постоянно меряя шагами помещение и частенько выглядывая в большое чистое окно, будто в попытке кого-то разглядеть. Тогда Джонс ещё не понимал, кого именно высматривает родственник. Блондин помнил, как ещё наивно поинтересовался, зачем англичанину вся эта парадная форма и по какому поводу всё здание буквально вылизали до скрипучего блеска. На такие глупые вопросы Кёркленд лишь что-то неразборчиво пробурчал, а затем, наконец, остановился подле парня, задумчиво жуя нижнюю губу. Руки у Англии были тёплыми и мозолистыми. Он ненавязчиво поправил скосившийся воротник, похлопал воспитанника по плечам, продолжая внимательным взглядом сверлить противоположную стену, будто полностью погружённый в свои мысли. Альфред было возмущённо открыл рот, как был прерван. С улицы раздался громкий гул, он был настолько звонким и режущим уши, что парню невольно захотелось потрясти головой, дабы прогнать неприятный звон. Великобритания, казалось, замер, а затем, нахмурившись, посмотрел на Джонса своими завораживающими зелёными глазами, говоря лишь два слова, после которых мир блондина больше не был прежним. Российская Империя сильно отличался от Британской. Он был высоким, намного выше и шире Артура. У него были пепельные волосы, отливающие на солнце серебром и до безумия яркие фиолетовые глаза, которые смотрели слишком заинтересованно. Русский постоянно задирал голову, оглядывался по сторонам, но при этом держался настолько свободно и надменно, что было видно сразу, это аристократ и никак иначе. Россия практически не разговаривал, даже на завитиеватое приветствие Англии, парень только важно кивнул и пожал руку, не произнося ни слова. Кёркленда это задело, даже со своего неудобного места для подглядывания, Джонс мог заметить, как недовольно поднялась бровь британца. К огромному сожалению, рассматривать гостей дальше он не смог. Ему помешала мимо проходящая прислуга, которая недовольно и слишком громко поинтересовалась, что он тут забыл. Альфред поморщился, испуганно оборачиваясь в сторону коридора, в котором сейчас находились гости, надеясь, что Артур ничего не услышал. К сожалению, Англия сейчас смотрел именно на него, и этот взгляд не обещал ничего хорошего, Джонс невинно улыбнулся и поспешно дал задний ход, скрываясь за углом, напоследок кидая взгляд в сторону гостей. По спине пробежали холодные мурашки, стоило ему встретиться с аметистовыми глазами, русский смотрел на него с какой-то непонятной никому весёлостью и оживлённостью во взгляде. И чёрт бы побрал всё это, Америка до сих пор вспоминает этот пробирающий до костей взгляд. Россия всегда казался ему интересной страной. Интересной и до безумия непонятной, практически нелогичной. В то время, как другие опускали руки и искали обходные пути, Иван пробивался сквозь любые преграды с фальшивой доброй улыбкой и непонятно откуда взявшимся оптимизмом. Он помогал всем, даже тем, кто не так давно вонзил ему нож в спину или же попытался ударить как можно больней по самому любимому. Внешне Брагинский был открытой книгой практически для всех, но продолжал оставаться загадочным и полным необъяснимых феноменов внутри. Русский не был мстительным, но любое зло, причиненное ему и его семье, помнил прекрасно, в этом Америка успел убедиться на собственном опыте. Вообще, Джонс не мог точно сказать, почему он прицепился именно к Ивану. Россия ещё с первой их встречи казался ему удивительным и сильным противником, скрывающим под своим дружелюбием огромный военный потенциал. Альфред даже не заметил, как стремление быть похожим на Англию, медленно переросло в стремление быть выше Брагинского во всём. То, что у русского не получалось с первого раза, Джонс делал великолепно и быстро, пытаясь тем самым вывести парня, но нет. Брагинский всегда смотрел на него не как на противника, скорее это был взгляд, которым одаривают маленького ребёнка, когда тот делает что-то впервые собственными руками. Несомненно, Джонса это бесило. Он не хотел признавать даже самому себе, но огромным толчком к нынешнему величию было то непонятное желание опережать русского. Альфред вплоть до сегодняшнего дня хотел, чтобы Иван снова посмотрел на него тем взглядом. Чтобы в его аметистовых глазах была лишь оживлённость и искренняя весёлость, а не фальшивое поощрение и холодная сталь недовольства. Альфред всегда считал себя реалистом, поэтому прекрасно осознавал с самого начала. С того случайного столкновения глазами в тот злополучный год, что они никогда не будут друзьями. Потому что Российская Империя и Соединённые Штаты Америки были друг для друга кем-то большим, нежели просто враги. Так было всегда, как бы сильно они не противились этому чувству, сказать судьбе твёрдое «нет» никто не был в силах.***
Франция, без преувеличений, был великой страной. Несмотря на все его падения и взлёты, на неудачи и победы, в глазах России это государство всегда было одним из самых восхитительных в мире. Брагинский никогда особо не хотел воевать с Франциском. Иван был твёрдо уверен, что в прошлом они достаточно потрепали друг другу нервы. Однако другого выхода у них не оставалось, сейчас они оба были зажаты в железных тисках обстоятельств без права выбраться наружу или хотя бы как-то их ослабить. И Брагинский люто ненавидел подобные ситуации, в которых он был полностью бессилен. Смотреть, как умирают люди страшно. И страшно даже не по собственной воле. Россия всегда был восприимчив к воле народа, он чувствовал своих детей так остро, словно свои собственные эмоции, и это было жутко. Когда в твоей душе смешалось более тысячи людских эмоций, отдающие паникой и непониманием, думать на холодную голову становится невольно затруднительно. Ситуацию, конечно, сильно спасал Гилберт, который на протяжении практически всей войны искусно подбадривал и поднимал патриотический дух внутри каждого солдата, но даже у него Иван чувствовал осязаемое смятение в груди. Ситуацию усложняла зима. Брагинский искренне не понимал, откуда пошла байка о том, что русским морозы совершенно не страшны. Действительно, многие солдаты были менее восприимчивы к холоду, но это не значит, что снег особо играл им на руку. Помощь Генерала Мороза играла в обе стороны не самым лучшим образом. С каждым днём передвигаться становилось более затруднительно, тяжёлая техника постоянно проваливалась в снег, застревала и барахлила, пешие военные быстро уставали, в отрядах появилось много заболевших, в общем, не всё было гладко, как хотелось бы. Пару раз приходилось перегруппировываться, пуская вперёд грузовые машины с оружием и людьми, дабы те расчищали дорогу для танков и остальных военных грузов. Впрочем, несмотря на это, французам приходилось в несколько раз хуже. По большей части их техника была не пригодна для столь сильных перепадов температур и зачастую глохла прямо посередине сражения. Как понял сам Иван, верховные командующие не особо стремились поставлять на вооружение новое оружие. В стране явно запахло экономическим кризисом, некоторые французы шли сдаваться сами, в их рядах дух патриотизма падал стремительней, чем в русских. По данным, у Швейцарии дела обстояли намного лучше. Брагинский успел предупредить их о возможности морозов, поэтому швейцарцы были более подготовлены. У Баша было около пяти отрядов в каждом больше сотни человек. Это была небольшая, но хорошо обученная армейская сила, которая практически без происшествий подходила к столице Франции с другой стороны, медленно окружая. Всё было так, как и рассчитывал Брагинский с самого начала, правда в его планах было ещё пару отрядов со стороны Лихтенштейн, однако Цвингли смог замять эту проблему, взяв с собой ещё несколько десятков человек. В округе стоял оглушительный грохот военной техники, мокрый снег хлюпал под толстыми шинами машин и гусеницами танков, с разных сторон то и дело доносились голоса, практически сразу тонущие в этом непроглядном шуме. Иван выпрямился на месте, поднимая с глаз тёплую колючую шапку с характерной брошкой с правой стороны. Близится январский месяц, а вместе с ним и заветная дата известного праздника Рождества. Солнце высоко в небе, колючий воздух щиплет красные щёки, а впереди виднеется Париж. Они у цели.***
— Франциск, они... — премьер-министр застыл в дверях, не в силах вымолвить ни слова. Его нижняя губа дрожала, казалось, что мужчина готов был расплакаться. Если говорить честно, военная форма ему ни капли не шла. — Они под Парижем. Бонфуа вскидывает голову, а затем кривит губы в подобие усмешки, запуская пальцы в волнистые волосы, силой сжимая их у самых корней. Взгляд голубых глаз смотрит, будто сквозь мужчину, совершенно его не замечая. Франциск кусает губы, понимая, что это конец. Боже, Россия, что ты творишь? Неужели именно этого хочет твоя душа? Волнение и страхи народа передались ему, полностью разрушив ту стену, которую блондин так тщательно выстраивал на протяжение нескольких десятилетий. Мужчина метался по зданию слово раненый зверь, буквально заламывая руки от бессилия и собственной никчёмности. Ещё тогда, несколько месяцев назад, когда русские только ступили на его территорию, он уже тогда был готов возглавить армию и гордо встречать войска, нежели отсиживаться в тылу, как последний трус. Если и встречать проигрыш, то на поле битвы, а не в полностью защищённом здании. Президент, впрочем, не разделял его взглядов на жизнь. Он буквально вцепился в блондина, приказывая остаться, приводя при этом какие-то глупые и несвязанные между собой доводы. Ну и где этот мужчина сейчас? Ему казалось, что мир сошёл с ума. Все страны, которые по идее Америки должны были перехватывать ракеты, пущенные со стороны России, пали, не успев толком ничего сделать. Половина остальных государств поспешно приняли нейтралитет, всячески открещиваясь от военных действий. И Франциск прекрасно понимал, почему они так спешно отступили в разные стороны. Страх людей липкой паутиной оплетал душу, мешая спокойно дышать и думать. Было больно осознавать, что его народ умирает, а он не в силах им помочь. Бонфуа буквально на собственной шкуре ощущал, как глухое разочарование медленно наполняет его сердце. Премьер-министр всё так же продолжал топтаться в проёме, будто бы это был вовсе не его кабинет и он стеснялся сделать лишний шаг. Бесшумно выдохнув, Франциск зажмурился до белых точек перед глазами, сейчас именно от этого решения зависит исход. Когда война заходит слишком далеко и народ разочаровывается в своём правительстве, на сцену выходят они. Те, кому больше сотни лет, те, кто в силах привести страну к процветанию, и сейчас был именно тот момент. Бонфуа резко поднимается со своего места, твёрдым взглядом смотря в испуганные глаза. Сейчас его выход, и только он в силах сделать так, чтобы всё это безумие закончилось. Слишком долго власть была в руках глупых и ничего не смыслящих в политике людей. — Пропустить, — мужчина не узнаёт собственного голоса. Последний раз у него был такой тон во времена Наполеона. Тот мужчина довольно-таки сильно повлиял на его позицию, буквально силой заставляя быть жёстче и прямолинейней, чем он был на самом деле. — Но, мсье Бонфуа, неужели, — политик разводит руками в стороны, не в силах подобрать нужные слова, рассеянно взирая снизу вверх на непоколебимого мужчину. — Неужели мы отдадим им Францию, после стольких недель сражения? — Я слышу, как они зовут меня. Народ хочет прекращения войны, и я не в силах им отказать, — порывисто улыбнувшись, произносит Франциск, спешно выходя из комнаты. Ведь он для себя уже всё решил.***
Впервые спустя столько месяцев после начала войны, они встречаются вновь. Россия выглядит неважно. Бледный и потрёпанный, он был больше похож на давно больного человека, который больше не верит в чудеса лечения. Однако даже в таком положении он умудрялся выглядеть так, будто возвышается над всем миром. И Франциск действительно восхищается этим, понимая, как же сильно этот парень вырос в моральном плане. За спиной Ивана танки. Огромное количество боевых машин, пушки которых были направлены точно в их сторону. Из немногих салонов выглядывают солдаты, они выглядят так же устало и опустошённо, как и их главнокомандующий, но в отличие от Брагинского в их лицах виднеются поспешные нотки облегчения и непонятной надежды. Слева России чуть поодаль каменным изваянием застыл бывший немец. Экс-Пруссия как всегда выглядел нереально живым и полным сил, будто не было этой выматывающей и высасывающей всю жизненную силу войны. Он стоял прямо, в расстёгнутой военной куртке и без головного убора, будто и вовсе не замечая пронизывающего до костей ветра. Взгляд красных глаз был направлен твёрдо перед собой, сейчас как никогда раньше начинаешь действительно понимать, что перед тобой стоит не бывшее Королевство Пруссия, а Калининградская область, часть Российской Федерации. И от этого невольно становится грустно на душе, будто потерял навсегда друга, который всё ещё жив и даже находится на расстоянии пары метров. Впрочем, Франциск, наверное, только сейчас действительно понял эту простую истину. Они воевали не только против русских. Если хорошо приглядеться, то за спиной Брагинского мелькало множество ярких нашивок совершенно разных флагов. Беларусь, Казахстан, Азербайджан, Индия, Монголия и многие другие страны, кого здесь только не было. А ведь Иван действительно был удивительным государством, поднять такое количество стран на мировой бунт не каждый способен. Измученные активным наступлением и суровыми холодами, французские солдаты всё же старались не показывать своих слабостей. Сейчас перед ними не очередной политик, а действительно тот, кто будет прислушиваться именно к их мнению и делать так, чтобы в первую очередь было выгодно большинству. Солдаты угрожающе посмотрели в сторону врага, всем своим видом показывая, что если кто-нибудь посмеет напасть на Франциска, мигом поплатится своей жизнью. Невольно в груди блондина разлилась приятная теплота, не смотря на весь этот кошмар, народ действительно поддерживает его. Невольно, это предавало сил двигаться дальше и уверовать в правильность своих решений. Подняв раскрытую ладонь, Франциск приказал военным оставаться на местах, а затем сделал несколько шагов навстречу России. Солдаты напряглись, но никто не выстрелил, уже прогресс. Фиолетовые глаза русского внимательно посмотрели в уверенные голубые. Всего на секунду уголки губ Ивана дрогнули, полностью преображая бледное лицо, добавляя в него каплю прежнего России, который был известен всем. Всего на секунду, ибо в следующее мгновение лицо парня вновь стало непроницаемой маской. Чуть помедлив, Брагинский повторил движения блондина, останавливаясь в нескольких метрах от Бонфуа. — Я, от лица верховного главнокомандующего всей армии, официально заявляю, — мужчина на мгновение запинается, смотря в отчуждённые аметистовые глаза и понимая, что этих слов ждёт не только он один. — Франция отказывается вести дальнейшие военные действия, мы сдаёмся. Казалось, что стоящая до этого почти идеальная тишина, буквально утонула в радостных ликованиях соединённых войск. Гилберт, до этого не двигающийся с места, манерно задрал голову, складывая руки за спиной и величественно идя к молчаливому Брагинскому. И ведь простая область, а ведёт себя так, будто полноценная страна, наверное, так мог делать только этот парень. Бонфуа позволяет себе лишь на секунду поднять уголки губ в знак облегчения, впрочем, почти тут же напрягаясь. Слишком рано все они выдохнули, Россия ещё не принял его заявления, а это значит, что русский сейчас был в полном праве поднять руку и приказать войскам дальнейший захват Парижа. В какой именно момент Иван подаётся вперёд, протягивая руку, Бонфуа сказать сложно. Отвлекается он от своих мыслей только тогда, когда слышит совсем близко знакомый глумливый смех и видит, как Байльшмидт что-то говорит русскому, кидая незаинтересованные взгляды в сторону. А Брагинский продолжает стоять с вытянутой рукой, которая уже начинает подрагивать от напряжения и, слушая, как крики замолкают, уступая место перешёптываниям и непониманию. Франция подрывается практически сразу, спешно протягивая руку в ответ, понимая, что только что он собственноручно поставил Россию в невыгодное положение, проигнорировав рукопожатие. Впрочем, не сказать, что русский был особо зол. Кожа у Ивана холодная и шершавая на ощупь, сейчас он без своих чёрных перчаток, что позволяет Бонфуа рассмотреть ладонь. Ничего необычного, ни ожогов, ни ужасных шрамов, ни чёрных ногтей, как когда-то утверждал сам Альфред, строя самые различные догадки, почему же Брагинский всегда в перчатках. Совершенно обычная мужская рука. Франциск практически сразу понимает, что превысил время обычного рукопожатия раза в два, но пальцы почем-то разжать не получается, будто бы мышцы свело непонятной судорогой. Иван сам мягко освобождает руку, поспешно пряча её в карман чёрного пальто. — Что ж, я думаю, что теперь нам необходимо сделать всё тоже самое, но с юридической точки зрения, — голос России предельно спокоен, не дожидаясь ответа со стороны блондина, парень оборачивается в сторону экс-Пруссии. — Гилберт, на тебе солдаты и техника. — Ксе-ксе-ксе, будет сделано, верховный главнокомандующий, — язвительно тянет Байльшмидт, ловя уничтожающий взгляд фиолетовых глаз. Похоже, Франциск поторопился с мыслями, этот парень совершенно не изменился.***
Мэттью опёрся рукой о стену, спешно уходя вниз по улице, оставляя на каменной поверхности кровавый отпечаток руки. Это был один из многих городов, покинутый жителями под натиском соединённых войск. Его захват произошёл совершенно недавно, солдаты отстаивали каждую улицу неделями, но в конечном итоге численность врагов повысилась, заставляя людей отступать глубже в страну, не в силах больше держать достойную оборону. Сейчас этот город был наполовину разбомблен и уничтожен, однако ближе к северу всё же сохранилась большая часть построений, в которой блондин как раз таки сейчас пытался затеряться. Он находился в разбитом лагере в ближайшем лесу, где засели войска, когда ему сообщили о том, что в городе остались люди, которым нужна помощь. Под чутким руководством канадца был собран отряд из восьми человек, на плечи которого была возложена миссия бесшумно и без потерь проникнуть внутрь, выводя гражданских. Поначалу всё шло действительно неплохо, впрочем, всё настолько хорошо складывалось, что Мэттью практически сразу заподозрил неладное, прислушиваясь буквально к каждому шороху и шуму, встречающемуся на их пути. Людей они действительно нашли. Их было пять человек, с трясущимися от страха коленями и белыми лицами из-за пыли. Дальнейший путь тоже обещал быть удачным, однако, что-то пошло не так. Не сказать, что у Канады была хорошо развита интуиция или какое-нибудь шестое чувство, но опасность он почувствовал практически сразу. Сжав в руках автомат, блондин отдал чёткий приказ отвести гражданских в лагерь. Пару человек сразу же возразило ему, поэтому получили те же слова, но уже в более жёсткой форме, с упоминанием статуса самого Уильямса и что будет, если они не подчинятся ему. Дождавшись, как только последний военный скроется за углом, Мэттью медленно отправился ближе к центру города, практически через каждый метр останавливаясь и прислушиваясь к неестественной тишине. Ему явно всё это не нравилось, разве город, захваченный врагами и находящийся ближе всего к их засаде не должен быть более населённым? Блондин недовольно нахмурился, останавливаясь за углом, аккуратно выглядывая наружу. Дальнейшие действия были слишком рискованны, центральная часть города была почти полностью разрушена, и затеряться среди обломков было практически невозможно. Канада развернулся, собираясь возвратиться обратно в лагерь, похоже, вся эта гнетущая атмосфера действует на него слишком пагубно. Его атаковали сзади. Это было настолько быстро и бесшумно, что Мэттью смог отреагировать лишь в тот момент, когда нескончаемый поток боли на секунду заглушил его разум, заставляя реальность померкнуть перед глазами. Канада медленно опустил голову вниз, видя окровавленное металлическое лезвие, выходившее из его правого бока. К горлу подкатил ком, Уильямс дрогнул, поддаваясь вперёд, практически рывком снимая себя с острого металла, чувствуя, как ноги практически сразу подгибаются, а во рту встаёт металлический привкус, казалось, что он даже чувствует сгусток крови на своём языке. Поборов дрожь, Уильямс оборачивается в сторону своего врага, нервно сглатывая. На него смотрят холодные карие глаза, в которых не было ни капли сожаления или ненависти. Блондин открывает рот, в попытке сказать, но лишь ощущает, как по коже вниз скатывается тёплая жидкость, капая с подбородка. Форма в районе живота мгновенно намокла, канадец схватился за бок, с силой сжимая ранения, понимая, что долго он так не простоит. В глазах периодически рябило, а мозг, казалось, сейчас взорвётся из-за ослепительной боли, которая с каждой секундой лишь нарастала. — Ты… — Мэттью говорит это хрипло, пятясь назад, смотря на непроницаемое лицо когда-то бывшего союзника. — Мне жаль, — спокойно отзывается японец, взмахнув катаной, оставляя на пыльном асфальте капли чужой крови. — Но мы по разные стороны баррикад, Канада-сан. Уильямс лишь хрипит в ответ, наверное, со стороны это было больше похоже на неудачную попытку смеха. Хонда приближается медленно, будто давая понять всю никчёмность и неспособность скрыться. Кажется, что Кику показывает, насколько неизбежна будет эта битва, и что побегать друг от друга больше не получится. Блондин вскидывает оружие, а затем делает три коротких выстрела, и, не давая брюнету прийти в себя, резко срывается с места, уходя в сторону, в попытке затеряться в немногочисленных улицах. Хотя с таким ранением его шансы слишком ничтожны. Канада бежит буквально из последних сил, ощущая, как жизнь медленно покидает его. С каждым шагом, рана открывалась всё больше, было удивительно, как он до сих пор держится на ногах и не шатается при каждом вздохе. Блондин дышит отрывисто, периодически чувствуя, как ко рту подкатывают кровавые комки, которые парень спешно сглатывает. На секунду промелькает мысль позвать помощь, но тут же растворяется в абсолютно пустой голове. Сейчас это только его сражение, Хонда дал это чётко понять, напав лишь тогда, когда Мэттью остался один. А это значит, что звать подмогу было бы глупо. Блондин пытается вздохнуть, но чувствуя резкую боль, лишь задерживает дыхание, медленно выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. Шаги Японии, казалось, отдавались в самой голове звонким и чистым звуком. Даже в тот момент, когда в реальности они затихли, Уильямс всё равно продолжал вздрагивать, чёрт, до чего же он слаб. Канада останавливается, захлёбываясь в собственном отчаянье и бессилии, приваливаясь плечом к уцелевшей стене, чувствуя, как кровь практически полностью пропитала одежду. Мэттью сжимает окровавленную ладонь, открывая рот в немом крике, не в силах издать ни звука. Умирать, как оказывается, до жути страшно. Даже когда ты знаешь, что рано или поздно всему приходит конец, даже когда ты каждый день, стоя перед зеркалом, утверждаешь, что ты не вечен. Несмотря на всё это, умирать всё равно до дрожи страшно, проваливаться в эту бездомную тьму, ощущая, как краски жизни стремительно ускользают сквозь пальцы. Останавливает его от самопоглощения помехи в незаметном передатчике, вставленном в ухо. Блондин на секунду застывает, вслушиваясь в столь знакомые звуки, но как. Он ведь чётко отдал приказ не беспокоить его до возвращения в лагерь. Когда же в ухе раздаётся знакомый беспечный голос, Уильямс обессилено закрывает глаза, чувствуя, как на его губах всплывает дурацкая улыбка. Господи, как же он счастлив услышать этого придурка сейчас. Мэттью выпрямляется, продолжая свой путь, кажется, он плачет, или это просто кровь из глаз. Боже, какая глупость. — Эй, Мэтти, у меня для тебя хорошие новости, — Джонс говорит отрывисто, его всё время прерывают, а на заднем плане стоит просто невыносимый шум. — Герой едет к тебе на помощь! Ты рад? — Безумно, — одними губами шепчет блондин, медленно вдыхая, стараясь не зашипеть. За спиной опять слышатся неумолимые шаги, но теперь они кажутся столь далёкими. — Альфред, поговори со мной. Канада мог поклясться, что в этот самый момент лицо американца удивлённо вытягивается. Однако парень послушно начинает говорить, совершенно не интересуясь, зачем канадцу это. Джонс говорит много, постоянно сбиваясь, растягивая слова и заливисто смеясь, обещая, что когда они покончат с этим, то обязательно сходят в Макдональдс, и он заплатит за них двоих, честно-честно. Мэтью прикрыл глаза, улыбаясь в ответ, практически теряясь в реальности. Умирать под весёлый бубнёж Америки не так страшно, потому что это Альфред, потому что он тёплый, и каким бы он не был ублюдком, Уильямс любит его. Однако насколько бы сильно блондин не хотел утонуть в этой крошечной идиллии, так внезапно появившейся в этом хаосе, приближение Хонды он услышал сразу же. Мэттью с силой зажмуривается, поднимая голову к чистому голубому небу, в непонятной попытке запомнить его, а затем резко разворачивается, ловко отбивая лезвие катаны автоматом, отпрыгивая в сторону. Альфред на том конце явно в негодовании, он что-то спрашивает, однако сейчас его голос для блондина сливается в один однотонный гул. Бежать больше некуда, однако Уильямс и не собирается. Если сражаться, то до победного конца, ведь у него тоже есть дом и страны, к которым он хочет вернуться. А затем их оружия вновь встречаются в неравном столкновении. Мэттью отбивается слишком вяло, постоянно теряясь в пространстве из-за внезапного наплыва тьмы перед глазами. Они дерутся слишком неуклюже, будто это не их поединок, в котором решается право на жизнь, а очередной шуточный бой, в котором всё несерьёзно. Ульяимс поддаётся вперёд, уклоняясь от неудачного взмаха катаны и прислоняя дуло автомата к груди брюнета, незамедлительно нажимая на курок. Кику, впрочем, достаточно этой доли секунды, он резко приседает, от чего пуля попадает в плечо, мгновенно окрашивая белоснежную форму японца в кроваво-красный цвет. Однако надо отдать Хонде должное, он с неестественным ему хладнокровием отступает чуть назад, перекидывая катану из правой руки в левую и продолжает наступление. Его атаки становится более медлительными и неточными, но он продолжает наступать. Мэттью никогда не думал, что вообще когда-нибудь ему придётся драться с этим человеком. Ведь у них столь разные стили боя, столь разное оружие, да и вообще. Ничего общего между ними нет. Где-то на заднем фоне продолжает надрываться Альфред, он уже кричал во всё горло, казалось, что сейчас его мог услышать даже Кику. Сколько длился их бой, сказать было невозможно. Уильямс постоянно терялся во времени, с каждой минутой собственный организм всё больше подводил его, усталость и ранение давало о себе знать, практически лишая его возможности на победу. Япония выглядел не лучше. Из его левого виска текла кровь, блондин всё же успел изловчиться и нанести достаточно мощный удар тыльной стороной автомата. Брюнета тоже заметно начинало шатать, он постоянно тряс головой и часто смотрел куда-то сквозь блондина, будто на пару секунд терял зрение. Голос Америки в наушнике стих, наверное, он либо понял, что до брата докричаться бесполезно, либо вообще отключился. Канада даёт себе право на слабость всего лишь на пару мгновений. Мэттью отступает чуть назад, ощущая, как реальность перед глазами покрывается чёрными пятнами, расползающимися на всю радужку, лишая его возможности видеть, ноги подкашиваются, и он теряется в пространстве, не понимая, где вверх, а где низ. Это и является его роковой ошибкой. Острое лезвие с размаху легко прорубает одежду, входя в податливую плоть. Из окровавленных губ Уильямса невольно вырывается тихий стон, и он словно подкошенный падает на колени, ощущая лезвие катаны в правом плече. Из последних сил блондин вскидывает левую руку, направляя дуло автомата в район сердца японца. Так они и застывают в этих неудобных положениях. — Ты сам загнал себя в тупик, — медленно произносит канадец, смотря сквозь полуприкрытые веки на брюнета. — Я убью тебя раньше, чем ты сможешь достать из меня лезвие. — Мэттью? — голос Альфреда разносится слишком внезапно, от чего Уильямс невольно дёргается, вонзая лезвие лишь глубже. Парень спешно прикусывает нижнюю губу, не давая предательскому стону вырваться наружу. — Мэтти, ты… как? — Вы, несомненно, правы, — даже в такой ситуации, Кику умудряется сохранять спокойствие, будто бы это вовсе сейчас не в его сердце направлено дуло пистолета. — Однако вы упустили одну немаловажную деталь. В отличие от вас, Канада-сан, у меня всё это время был союзник. Блондин лишь на секунду замечает чёрную тень, промелькнувшую сзади, а затем острый меч пронзает его грудь в районе сердца. Блондин широко распахивает глаза, разом осознавая всю ту неизбежность, он был обречён ещё тогда, когда ему нанесли первый и по-настоящему смертельный удар со спины. Автомат с глухим стуком падает вниз из вмиг ослабевшим пальцев. Блондин пытается что-то сказать, но изо рта вырывается лишь неприятное бульканье. Кажется, что всё тело в один миг наливается свинцом, Канада обессилено прикрывает глаза, с глухим звуком падая на пыльный асфальт. Земля под его телом практически сразу становится тёмно-бордовой. Уильямс последний раз прерывисто вздыхает, а затем голубые глаза стекленеют, и он проваливается в бесконечную тьму. — Мэтт? — Альфред говорит совершенно осипшим голосом, получая в ответ лишь пугающую тишину. — Мэттью?! КАНАДА! — Сожалею, но он больше не сможет вам ответить, — бесцветно произнёс японец, заставляя американца на секунду ошарашено замереть, обессилено хватая ртом воздух. — Хонда, — словно выплюнув какое-то ругательство, медленно отзывается Америка. — Если с ним что-то случилось… — Он мёртв, Америка-сан, — Кику опускает взгляд на окровавленное тело. Китай успел вытащить меч и перевернуть Мэттью на спину, закрывая тому глаза. С пару секунд на том конце слышится почти идеальная тишина. — Я уничтожу тебя, Япония, — предельно чётко чеканит Альфред, заставляя Кику впервые за последние пару часов проявить эмоции. Брюнет испуганно дёрнулся в сторону, подсознательно хватаясь за живот, там, где находились ожоги от ракет со времён Второй Мировой. — Наслаждайся своей свободой, пока можешь. Америка выключил передатчик, убирая тот в карман и поднимая голову к небу. По щеке скатилась слеза, теряясь в складках белоснежной рубашки. Канады больше нет, что ж. Это следовало ожидать. Альфред прикрыл глаза, закрывая лицо руками, сквозь пальцы смотря на темнеющее небо. Спи спокойно, Мэттью. Я люблю тебя… …Брат