С нулевой отметки

      В машине скорой помощи трясло — ну еще бы, мчалась она через все главные ухабы Питера, стараясь поскорее довезти пострадавшего. — Я могу чем-то помочь? — сам не знаю, чего ляпнул — денег-то нет.       Да, понятно почему… Я идиот. Зачем я, вообще, поехал? Это просто незнакомый парень, ну и что с того, если он похож на Нойза? Я думал, что переезд в новое жилище заставит меня забыть старое, в том числе и риветхеда, а теперь сам, как утопающий, цепляюсь за соломинку в надежде разыскать его? — Ты, действительно, так заинтересован? — доктор как-то странно на меня смотрит.       Я, честно говоря, теряюсь, опять же, такое чувство словно я под гипнозом того зеркала. Или, может, внешней схожести парня с ... Какого хера! Ну почему? Ведь я так старался не вспоминать о Нойзе все это время! — Не знаю. Просто жалко мальчишку.       «Он же еще совсем подросток, и правда, жаль. И дело тут вовсе не в схожести», — стараюсь успокоить себя. И тут меня словно током дергает. С чего я взял что он моложе Нойза, только из-за того, что ривет озвучил свой возраст? Да выглядит он также почти. Я наклоняюсь к лежащему на носилках, и начинаю внимательно разглядывать его бледное лицо. Да что такое, не умею я определять возраст! И, вообще, если не обращать внимания на его руки – я бы думал, что это Нойз. Брат?       «Ну, для чего я еду с ним? Почему он так на него похож? Мистическое зеркало, вибрация несуществующего телефона, и, наконец, двойник парня, к которому я не испытываю ничего, кроме ненависти. Или все же...»       В ушах зашумело, а пульс начал отдаваться в висках при мысли, которую я побоялся озвучить сам себе. «Однозначно, это подкрадывается шиза. Ведь я... Ведь я никогда не собирался больше привязываться к кому-то! Я наперед знал, что ничем хорошим это не закончится.       Страх натолкнуться на преграду отчуждения ледяными оковами сковывал мои запястья, и я когда-то решил: однажды и навсегда похоронить свое сердце вместе с иллюзиями так глубоко, что никто не посмеет до него дотянуться. Все мои детские переживания оставались далеко в прошлом до тех пор, пока я не встретил его. Я следовал своему принципу столько лет, и что же получается? Нойз… Что мне теперь делать? Я превращаюсь в шизофреника».       В детстве я мечтал о нормальной семье: я хотел быть нужным, но оказалось, что мое присутствие только мешало всем. Я очень любил обоих родителей, но не получал ответной любви. Отец работал целыми днями и приходил домой под вечер, постоянно нетрезвый и злой. Орал на мать, которая ничего по его словам не делала, на меня, потому что ребенка надо кормить и одевать, а денег катастрофически не хватало. Мать тихо плакала. Она тоже работала, но зарплата почтальона не помогала решить финансовые проблемы семьи. Приходя домой, торчала на кухне за приготовлением еды, занималась стиркой, и я часто получал от нее за то, что испачкал рубашку или порвал брюки, добавляя этим ей и без того погрязшей в семейной рутине, еще больше проблем.       Я смирился, хотя в маленьком сердце творился целый бунт. Уходил молча в свою комнату, чтобы не мешать и не злить родителей, я пытался рисовать. Однако, никаким художественным талантом не обладал, и у меня получились ужасные рисунки. Я кидал, один за другим, альбомные листы с неудачным своим художеством в ящик письменного стола и думал о том, что действительно по нелепой случайности появился на свет, и лучше было бы не родиться вовсе.       Когда мне исполнилось десять, родители развелись, и я остался с мамой. Но она была настолько занята устройством свой личной жизни, поэтому иногда забывала о том, что дома ее ждет сын. Она уходила с утра на работу и зачастую не возвращалась по несколько дней. По вечерам я стоял у окна, глядя на прохожих, которые спешили домой к своим семьям, к своим любимым и близким. Ждал, когда она вернется. И, засыпая один в пустой квартире, представлял, как было бы здорово, если мама была сейчас со мной. Мне не нужны были сказки на ночь, потому что в них я уже не верил, но очень-очень не хватало материнской заботы и даже обычного ее присутствия рядом.       Потом я забил на попытки рисовать, да и по этому предмету в школе имел трояк, но зато внезапно и навсегда открыл для себя рок. Наверное, тут стоит упомянуть такие группы, как Sex Pistols, Metallica и Nirvana, благодаря которым и началось мое увлечение этим искусством. И с головой погружался в музыку, не расставаясь с круглым дисковым плеером, на который с трудом накопил деньги, лишая себя школьных обедов. Друзей у меня не было, да и особо в них нужды я не испытывал. Я полюбил долгие прогулки в одиночестве, слушая музыку и мечтая.       Мне стукнуло двенадцать, мама вновь вышла замуж. Я возненавидел отчима с первого взгляда. — Здорово, шкет, — сказал он тогда, — теперь это не твоя мамка, а моя. Усек?       Этих слов было достаточно, чтобы понять: у меня отбирают мою маму и я попытался бороться за нее. Я окунал в унитаз его зубную щетку, прятал вещи: часы, документы. Однажды, поймав меня во время очередной шалости, он схватил меня за грудки и встряхнув в воздухе, швырнул так, что пролетев через кухню, я впечатался затылком в батарею и на голове сразу же образовалась огромных размеров шишка. Матери в этот момент дома не было. Всю ночь я проплакал в подушку, заткнув уши наушниками плеера и не слыша, как шумят за окном деревья в преддверии грозы. А наутро рассказал все матери и получил в ответ жестокое: — А ты что хотел? Во-первых, сам виноват, а во-вторых — ты тут только мешаешься! Поезжай к отцу и живи у него! – и пробурчала, уходя, шаркая безразмерными тапками. — Копия – отец!       «Папа, — подумал я, — он точно меня примет». Внешне я очень похож на отца: черные волосы, брови, зеленые глаза и крупный нос. Так я поселился у бати. Однако, сходства оказалось недостаточно, чтобы наладить контакт. Отец постоянно приходил с работы пьяный, а иногда и не приходил – его приносили друзья. Есть зачастую было ничего, папка не заботился об этом, после работы ему уже было не до еды и не до сына. Как ни странно, несмотря на все свои попойки, он каждое утро вставал по будильнику ровно в семь, будил меня, чтобы я не опоздал в школу. После чего, почистив несколько минут грязную с вечера одежду в ванной, давал мне немного денег на обед и исчезал за дверью, торопясь на работу.       Года полтора я прожил у него. У меня, по-прежнему увлеченного музыкой, появилась мечта — стать музыкантом. Это была наивная мечта ребенка, желающего доказать своим близким то, что он все-таки может быть полезен. Выучив пять аккордов, я, на позаимствованной у соседа гитаре, каждый вечер оттачивал свое мастерство.       Может быть, так худо-бедно, и существовал бы до сих пор. Но, обычно, судьба вмешивается, если что-то идет не так. Накануне дня рождения отца я приготовил ему сюрприз. Разучив отличную композицию Нирваны и достаточно долго упражняясь в пении, я мечтал подарить ему песню Sappy.       Так получилось, именно в этот день отец случайно забрал и мои ключи, заперев меня, таким образом, в квартире. Поначалу, я не особо переживал — выпал шанс не идти в ненавистную школу.       Я догадывался, что он вернется пьяным и был готов отложить свой подарок да утра. Вечером он не пришел. Я всю ночь просидел в прихожей, юзая струны. Однако он не вернулся и под утро. Хотелось есть – но полки в холодильнике, как обычно, были пусты. Я нашел кусочек черного, покрытого плесенью хлеба, и сразу съел его, запивая водой из крана. Больше ничего съестного не обнаружилось. Подумалось позвонить маме, да телефон в этом доме давно был отключен за неуплату, а мобильного мне так никто и не купил.       Вновь усевшись на полу в прихожей, я продолжал терзать струны расстроенной гитары. Звонить маме? Я не нужен ей так же, как и отцу. Каждый из них жил своей жизнью. А я? Никто, пустое место, всем было бы лучше, сдохни я.        Тем вечером у меня поднялась температура. Тело трясло, словно меня окатили ледяной водой, несмотря на то, что внутри все горело, а безвольно болтавшаяся из стороны в сторону, как у марионетки, голова не соображала совсем. Я потерял счет времени и не понимал, где нахожусь. Не было сил даже подняться с пола в прихожей. «Наверное, я должен исчезнуть с этой планеты навсегда», — шевелились мысли в моем воспаленном мозгу, когда я странным образом приходил в себя. И через минуту снова впадал в забытие, сознание покидало меня и, казалось, что я, подобно ракете, лечу в необъятном космическом пространстве, среди мириад звезд, тех, которые давно ждут и любят, и готовы принять, такого, какой я есть.       Сколько я провалялся так, трудно сказать. Очнулся от громкого стука в дверь: кто-то снаружи пытался выбить слабую деревянную коробку с хлипким замком. Попытавшись поднять голову, тут же опустил назад: тело настолько ослабло, что даже пошевелить рукой стоило огромного труда. Пытался скосить глаз, чтобы оглядеться, но даже и это было больно – болело внутри глазного яблока, а веки, казалось, налились свинцом. Рядом валялась гитара с порванными струнами, я лежал в коридоре на полу в луже собственных испражнений и блевотины. Однако, несмотря на тот факт, что собственное тело меня не слушалось, я был жив и понимал, хотя и с трудом: даже звезды не захотели иметь со мной дело.       Кому-то удалось выбить дверь. Она отлетела так, что едва не накрыла меня сверху, но, все же, видимо, сжалившись, приземлилась в нескольких сантиметрах от скорченного тела — я только и смог поджать ноги, принимая позу эмбриона. — Боже! — донеслись до меня восклицания моей классной руководительницы. — Бедный мальчик!       Сознание вновь отключилось, а когда я пришел в себя, увидел над собой лишь сливающуюся в белую ленту полосу потолка. Я лежал лицом вверх и меня куда-то катили с огромной, казалось, скоростью. — В реанимацию! — услышал я уже совсем другой голос: мужской, грубый, командный. — В реанимацию… — Что? – я прихожу в себя. — Если человека привезли на скорой в непонятном состоянии и без сознания, его определяют в реанимацию. — Да… Наверное, — не могу не согласиться.