Ave Maria

Cuncti simus concanentes: Ave Maria… «Нет. Только не опять». От музыки не было ни укрытия, ни спасения – казалось, даже стены канцелярии буквально пропитаны этой песней. Сосредоточиться на очередном прошении стоило лорд-канцлеру гигантского напряжения силы воли. «Прошу помощи и защиты… больше не к кому обратиться… вечно ваша покорная слуга…». Подпись внизу листа была размазана, то ли от случайно капнувшей воды, то ли от слез. Но и без нее можно было определить, что автором этого отчаянного послания была несчастная герцогиня Норфолк. Кромвель поймал себя на том, что уже несколько секунд бессмысленно смотрит на лист с прошением, напевая про себя чертову песню. Clara facieque dixit, audite, karissimi. En concipies, Maria. Ave Maria… Нет, с этим надо было что-то делать. Лорд-канцлер еще раз перечитал письмо герцогини и вздохнул. Он никогда не считал себя образцом великодушия, но полагал, что власть необходимо использовать в первую очередь во благо другим, и лишь во вторую – во имя личного блага. Тем более, бедная супруга Норфолка была явно доведена до последней грани, раз решилась обратиться со своей жалобой даже к лорд-канцлеру. Проигнорировать ее воззвание значило в прямом смысле убить ее. А с герцога давно уже пора было сбить спесь. При виде лорд-канцлера на лице Норфолка мелькнуло выражение, будто ему под нос сунули червяка. Кромвель ощутил, что начинает закипать. - Ваша светлость, - подчеркнуто вежливо обратился он к герцогу, - вынужден Вам сообщить, что на Вас поступила жалоба. - И в чем она заключается? – снисходительно осведомился Норфолк, не глядя на своего собеседника. Подобное выражение презрения только усилило жгучее желание Кромвеля любой ценой поумерить герцогский гонор. - В том, что в Вашей семье участились случаи возмутительного насилия, жертвой которого является Ваша супруга. Герцог недобро прищурился. - Не знал, что мои семейные дела находятся в вашей юрисдикции. - Подобное выходит за рамки семейного дела, - процедил в ответ Кромвель, - и, напомню Вам, является преступлением. - И что, - усмехнулся Норфолк, - меня привлекут к суду? У лорд-канцлера уже все внутри полыхало от едва сдерживаемой злости, но ценой огромных усилий он сохранял на лице сдержанно-вежливое выражение. - Если жалобы будут повторяться, -ответил он, - то я лично позабочусь о том, чтобы Вы предстали перед судом, Ваша светлость. Лицо Норфолка исказила гримаса ненависти. - Вы слишком много о себе возомнили, - выплюнул он. – Повезло вам, что у вас нет жены. - Я могу расценивать это, как угрозу? –холодно осведомился Кромвель. На лице герцога вспыхнула не предвещающая ничего хорошего ухмылка. - Нет, всего лишь как проявление дружеской зависти, милорд. Распрощавшись, Норфолк удалился, но за его грузными шагами Кромвелю почудились еще одни – мелкие, семенящие, отдающиеся под сводами коридора, как перестук гороховых зерен. Впрочем, заглянув за угол, лорд-канцлер понял, что ему вовсе не показалось – в конце коридора мелькнул подол чьей-то светлой юбки. Мария изо всех сил пыталась сосредоточиться на молитве, но слова, всегда легко слетающие с губ, теснились в груди, не находя выхода наружу. Девушка не знала, что было этому причиной, но была склонна обвинять фрейлин, чьи перешептывания и хихиканья в соседней комнате отвлекали ее. - Ты серьезно?.. - Клянусь, я слышала это своими ушами!.. Заложив молитвенник четками, Мария аккуратно положила книгу на столик и решительно вышла навстречу сплетничающим девчонкам. - Что вы обсуждаете столь долго и столь громко, леди? Разом замолкнув, фрейлины испуганно повернулись к хозяйке. Одна из них – та, что накануне принесла подарок от Кромвеля – неловко потупилась. - Простите, миледи… - И все же я хочу знать, что было предметом столь живой беседы, - отрезала Мария, хмурясь. Фрейлины переглянулись. - Просто… - несмело протянула одна из них, - Джейн сегодня случайно услышала разговор между герцогом Норфолком и милордом Кромвелем… Мария вздрогнула – последнее имя резануло ее, как ножом. «Не дай Бог, они говорили обо мне», - подумала она. – «Кромвель решил окончательно меня погубить…» - И что же, - как можно более равнодушно спросила она, глядя на смутившуюся Джейн, - было в их беседе столь интересного? Задавая подобные вопросы, принцесса чувствовала себя последней сплетницей, но удержать рвущиеся на язык слова было невозможно – самообладание, которым Мария всегда гордилась, последнее время начало отказывать своей хозяйке. - Моя госпожа, - пробормотала Джейн, то и дело оглядываясь в поисках поддержки на своих подруг, - вам будет сложно в это поверить, но… На дворец постепенно опускался вечер, закрывая все окна темной пеленой. Осень в этом году рано пришла в Англию – несмотря на конец августа, после заката становилось ощутимо прохладно. Кромвель, пересекавший внутренний двор, машинальным движением запахнул на груди мантию и ускорил шаг, мечтая побыстрее оказаться в канцелярии – хоть там и поджидает тысяча и один требующий внимания документ, но, по крайней мере, не гуляют порывы сырого, промозглого ветра. Поспешно Кромвель нырнул в пропахший чадом свечей дворцовый коридор, и тут его остановил знакомый голос: - Милорд… Леди Мария торопливо приближалась к нему, то и дело нервно оглядываясь, будто боялась быть застигнутой. Кромвель не знал, была ли у нее почва для подобных опасений, но про себя заметил, что в коридоре они совершенно одни. Чувствуя, как толика волнения Марии мало-помалу передается и ему, он поклонился. Сапфировые серьги она не надела, но, в конце концов, лорд-канцлер подобного и ожидал. Странно, что девушка вообще приняла подарок… - Я давно хотела спросить у вас, - выпалила леди Мария , будто боялась забыть фразу, - что за песню вы все время напеваете? Кромвель смутился. Насколько он знал себя, какой-то талант к пению у него определенно присутствовал, но вряд ли был предназначен для того, чтобы демонстрировать его монаршим особам. А леди Мария, кажется, сама не подозревала, как ей удалось сконфузить обычно невозмутимого лорд-канцлера. Уходить от ответа было бы невежливо, и Кромвель заговорил: - Эта песня, миледи… если мне не изменяет память, ее пели в итальянском порту, где я какое-то время… - «околачивался, не зная, куда себя пристроить, не криви душой», - … искал подходящую службу. В нашей стране ее тоже поют, но я почти не слышал. - Она очень навязчивая, - кивнула леди Мария. – Когда я несколько дней назад услышала от вас этот мотив, он еще несколько часов не выходил из моих мыслей. Кромвель усмехнулся: - Да, эта мелодия обладает подобным свойством. Но Мария, очевидно, уже думала о другом. В глазах ее появилось мечтательное выражение, сделавшее ее миловидное лицо совсем детским. - Вы давно были в Италии, милорд? - Очень, - честно ответил Кромвель. – Пожалуй, я был даже моложе Вас. - И как вам там понравилось? - Я считаю, это одна из прекраснейших стран в мире, миледи. Леди Мария заулыбалась, глядя на него, и Кромвеля будто обдало порывом обжигающего генуэзского зноя. Он застыл, пораженный, как ножом в сердце, чем-то, чему он сам затруднялся дать определение, но улыбка вдруг сползла с лица девушки, и в коридоре сразу стало по-прежнему душно и сыро. - Последнее время моя родина напоминает мне тюрьму, - печально проговорила леди Мария, бросая взгляд через узкое оконце в затянутое сумерками небо, - куда меня посадили в бессрочное заключение без права на помилование. - Странно слышать подобные слова от Вас, дочери Его Величества. - Я понимаю, что это странно, - проговорила Мария с горечью, - но здесь я себя чувствую, как… Кромвель не был готов к подобной откровенности с ее стороны. Он мог допустить, чтобы подобные речи предназначались императорскому послу или, в крайнем случае, фрейлинам – но точно не тому, кого Мария вполне определенно ставила во главе армады своих мучителей. И язык, как назло, отнялся, лишая лорд-канцлера возможности пробормотать что-то бессмысленное и беспомощное, но, хотя бы, утешающее. Мария расценила его молчание по-своему. - Вы, наверное, торопитесь, милорд. - Нет, я вовсе не… - поспешил заверить ее Кромвель, но девушка будто не слышала его. - Я не хочу отбирать у вас время. Скажу только… Кромвель ощутил, что сходит с ума. Ничем другим нельзя было объяснить захвативший его внезапный порыв преодолеть разделяющее их расстояние в полтора шага и заключить девушку в объятия, в глупой попытке оградить ее от всех волнений и бед. Но он искусно скрыл свое смятение – Мария ни в коем случае не должна была его заметить. - Я слышала, что вы защитили герцогиню Норфолк, - проговорила она многозначительно. Лорд-канцлер вздохнул. Выслушивать похвалы, конечно, всегда приятно, но в таком деле они были совсем ни к чему. - Миледи, это даже не стоит… - Нет, стоит, - прервала его Мария, как обрубила. – Вы единственный из всех поступили как благородный человек. - Любой, кому не чуждо понятие о порядочности, сделал бы то же самое. - В наше время таких людей осталось слишком мало, милорд, - ответила леди Мария. – Вы достойны благодарности, даже не спорьте с этим. Распрощавшись, она удалилась, а Кромвелю пришлось заставлять себя не смотреть ей вслед. Вернуть все свои мысли к работе он смог лишь ближе к ночи.