В мир пришел я, но не было небо встревожено, Умер я, но сиянье светил не умножено. И никто не сказал мне — зачем я рожден, И зачем второпях моя жизнь уничтожена? Омар Хайям ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Знаю я — Смерть найдет всех нас, Пусть возьмет эту жизнь, Но возьмет не сейчас… «Не сейчас» гр. Ария
Время играло с Эдвардом в какую-то сложную, изощренную игру, выматывающую и изнуряющую. Оно то замедляло ход, непостижимым образом превращая часы в столетия, то ускорялось, с космической скоростью сменяя день ночью, а ночь — днем. Несмотря на то, что шансов выйти в этой игре победителем у Каллена практически не было, сдаваться он не собирался. Просто не умел. Сколько раз Эдвард оказывался в критических ситуациях, сколько раз попадал в хитрые ловушки судьбы, но в конечном счете выход всегда находился, зачастую лежал на поверхности — нужно было лишь взять себя в руки, как следует подумать или даже просто осмотреться по сторонам. Следуя этим нехитрым правилам, в первый же день своего заточения Каллен обнаружил одну возможную лазейку. Металлическое кольцо, к которому пристегивались его наручники, было припаяно к острому штырю, вбитому в пол, — именно так кольцо и крепилось к крышке лаза в подвал. Однако доски отсырели, местами даже прогнили, и штырь держался уже не столь прочно, как раньше. Пусть это больше походило на химеру, чем на реальный шанс обрести свободу, но Эдвард был благодарен судьбе даже за эту призрачную надежду, делающую его положение уже не так удручающе-безысходным. Не теряя времени, Каллен принялся расшатывать штырь, остервенело дергая здоровой рукой металлическое кольцо из стороны в сторону, превозмогая все нарастающую боль в сломанной ключице. Пот градом струился по его лицу и застилал глаза. Пальцы, вцепившиеся в проржавевший металл, сводило судорогой от невероятного напряжения. Сломанные кости все яростнее протестовали даже против малейших телодвижений, требуя немедленно прекратить эту пытку. Однако, невзирая на это, он продолжал с завидным упорством дергать злосчастное кольцо снова и снова, снова и снова — и так до тех пор, пока очередной взрыв боли криком ни вытеснил весь воздух из легких. Эдвард обессиленно откинулся на спину и тяжело задышал, жадно хватая ртом воздух. Казалось, он истратил все силы, какие только оставались, а проклятый штырь поддался не больше, чем на миллиметр. Но Эдвард не собирался так просто сдаваться. Он должен был бороться до самого последнего вдоха! Хотя бы ради Беллы, ради того, чтобы снова увидеть ее улыбку и глаза, в которых так легко читалась ее всеобъемлющая и безусловная любовь к нему. Он будет пытаться! Снова и снова до тех пор, пока ни вырвется отсюда! Однако последующие дни лишь укрепили подозрения Каллена в бессмысленности этой затеи. Да, с каждой новой его попыткой штырь поддавался все заметнее, начиная потихоньку расшатываться, но, трезво оценивая ситуацию, Эдвард понимал, что понадобится еще не меньше недели, прежде чем он сможет выдернуть кольцо из доски. Недели у него не было — это Каллен понимал еще отчетливее. Столько он просто не протянет. С каждым днем, с каждым часом силы покидали его, отчего попытки расшатать штырь становились все более вялыми, жалкими и почти бесплодными. Обезболивающее, щедро пожертвованное Джейкобом, уже почти не помогало в схватке с болью, беспрестанно мучавшей Эдварда, вгрызавшейся в его тело все глубже и глубже. Отек от сломанной ключицы постепенно сполз на плечо и продолжал пробираться все ниже и ниже по руке, так что браслет наручников начинал ощутимо впиваться в кожу запястья, грозя вот-вот нарушить кровообращение. Все чаще Эдвард забывался тревожным сном, который настигал его внезапно, туманя рассудок. Сон брал его в плен и уносил все дальше и дальше, в кромешную темноту, откуда он боялся однажды не вернуться. Но еще больше боялся, что ему не захочется оттуда возвращаться, потому что там, в этой пульсирующей темноте, ему чудилась Белла. Она была рядом с ним, ее пальцы нежно гладили его по голове, путаясь у него в волосах; нежный голос нашептывал утешения, успокаивал, вселял надежду, что все пройдет, все кончится. Всегда заканчивается. Так или иначе. В этих тревожных снах, граничащих с беспамятством, Каллен неизменно цеплялся за Беллу словно утопающий. Зарывался лицом в ее колени, как тогда, в театральной студии, когда она впервые увидела его внутренних демонов, соприкоснулась с его болью, чтобы раз и навсегда разделить ее на двоих. Эти сны были настолько реальны и прекрасны, что пробуждение обрушивалось на Каллена непомерным грузом разочарования и отчаяния, от которых хотелось выть, захлебываясь слезами боли и ярости. Но он лишь сжимал челюсти так крепко, что сводило скулы и ломило зубы. Тяжелее всего Эдварду было смириться с мыслью, что он мог бы освободиться в первые два-три дня, когда его физические силы были еще достаточно велики. Мог бы, если бы не Блэк, буквально прописавшийся на протертом диване с выпирающими пружинами, что стоял напротив Каллена. Джейкоб почти не оставлял своего пленника в одиночестве, но вместе с тем полностью игнорировал его присутствие, если не брать в расчет то, что, приходя, он неизменно клал перед Эдвардом какой-нибудь бутерброд и ставил чашку с дымящимся чаем. За все эти дни Блэк не проронил ни слова. Все его действия были механическими и отлаженными, лишенными всяких эмоций, словно у робота, в чей искусственный интеллект заложили лишь одну программу. Приезжая, Джейк в первую очередь запускал электрогенератор, установленный где-то за домом, и его монотонный гул тут же вклинивался в успокаивающий шум залива, доносившийся с улицы. Затем Блэк разогревал чайник, подсовывал Эдварду еду и, усаживаясь на диван, начинал смотреть. Взгляд Джейка, обращенный на пленника, не выражал ровным счетом никаких эмоций, ни один мускул не двигался на его лице, остававшемся бесстрастным даже спустя долгие часы бессмысленного наблюдения за Эдвардом. Иногда в его руках Каллен замечал бутылку «Jack Daniel's», но и в те редкие моменты, когда Джейкоб делал глоток виски, лицо его сохраняло монументальную неподвижность, словно в бутылке была вода. Глядя на него, Эдварду вспоминался фильм, который он смотрел несколько лет назад. В той киноленте речь шла о пришельцах, захвативших Землю. Инопланетные существа проникали в голову к людям и уютно там устраивались, используя человеческую особь в качестве средства передвижения и своего жилища в одном флаконе. Вот и Джейкоб походил сейчас на человека, чей разум полностью захвачен инопланетным существом. В его глазах отражалась абсолютная, идеальная пустота. И вот эта сама пустота, подобно черной дыре, впивалась в Эдварда, затягивала и не отпускала, постепенно высасывая из него последние силы, капля за каплей. Каждый раз игра «в гляделки» оборачивалась для Каллена мучительной, изнуряющей пыткой, от которой он не мог ни избавиться, ни отгородиться. И лишь внезапно накатывающее забытье время от времени прекращало эту муку, унося Эдварда в эфемерный мир, в котором безраздельно царила Белла. Вот и сегодня ему на какое-то мгновение почудился ее встревоженный голос. С трудом пробиваясь сквозь сон, словно через толщу мутной воды, Каллен открыл глаза и прислушался. Монотонное гудение электрогенератора за стеной, звук отъезжающей от дома машины — и больше ничего. Значит, показалось. Протяжно вздохнув, Эдвард закрыл глаза и снова забылся тревожным сном. Когда ему наконец удалось вновь вернуться в реальный мир, за окном уже начинали сгущаться сумерки. В доме тускло горела лампочка, высвечивая жуткую картину: Джейкоб сидел на диване, прижав колени к груди и обхватив их руками. Он монотонно раскачивался взад-вперед. Из его груди вырывались рыдания, время от времени переходящие в леденящий кровь вой. В руках Джейка был неизменный в последние дни «Jack Daniel's», но сейчас он пил его жадными глотками, то и дело прикладываясь к горлышку бутылки. Янтарная жидкость, смешиваясь с его слезами, кривыми струйками стекала по подбородку, но Блэк даже не замечал этого. Глядя сейчас на Джейка, Эдварду хотелось испытывать мстительное злорадство, но вместо этого страх тяжелой, удушливой волной подкатывал к горлу. Знакомое предчувствие беды противным холодком проползало вдоль позвоночника. Разумом Каллен понимал, что воспаленному мозгу Блэка не нужна особая причина для таких разительных метаморфоз, происходивших с ним, но интуиция упрямо нашептывала, что случилось или вот-вот случится нечто ужасное, и он, Эдвард, никак не сможет этому помешать. Ему не оставалось ничего другого, как быть всего лишь сторонним наблюдателем, подневольным зрителем этой чудовищной постановки, срежисирсованной Джейком. Между тем по мере опустения бутылки рыдания Блэка начинали затихать, переходя сначала в скулеж, а затем и вовсе в отдельные всхлипы. Вскоре он окончательно успокоился, его тело заметно расслабилось, безропотно отдаваясь во власть пьяного сна. Пустая бутылка выскользнула из рук и с глухим стуком упала на пол. Не сразу, но постепенно нервное напряжение стало покидать Каллена, освобождая место головной боли, по своей силе едва ли уступающей даже боли в сломанной ключице. Не в силах выносить еще и эту пытку, Эдвард выпил последнюю таблетку обезболивающего. Закрыв глаза, он принялся ждать хоть какого-нибудь эффекта, постепенно, не заметно для себя вновь проваливаясь в спасительное забытье. Каллен так и не понял, что именно его разбудило. Словно внезапный толчок в спину вытолкнул его из темноты, освободив от прочных оков болезненного сна. Но даже открыв глаза, Эдвард никак не мог заставить себя поверить в то, что забвенье развеялось, и происходящее сейчас — самая настоящая реальность во всей своей уродливой красе. Не хотел верить! Лампочка под потолком больше не горела, но в ее тусклом свете и не было нужды: огонь, начинавший заниматься в дальней части дома и так прекрасно освещал его скромный интерьер. Словно зачарованный Эдвард не мигая смотрел на это жуткое и завораживающее зрелище, еще не осознавая весь ужас происходящего. Длинные языки пламени жарко лизали кухонные шкафчики, безжалостно терзая податливую древесину. Подпитываясь, разрастались, беря в свой губительный плен все новые и новые поверхности. Пламя гудело, трещало и яростно плевалось искрами, на месте падения которых, словно по волшебству тут же распускался новый бутон огненного цветка. И лишь закашлявшись от густого черного дыма, начинавшего заполнять комнату, Эдвард наконец поверил, что все это происходит наяву. Происходит именно с ним. Поверил и тут же горько пожалел, что не обрел вечный покой в водах Пьюджет-Саунд еще шесть дней назад. Сколько раз смерть протягивала к нему свои костлявые руки, но каждый раз в последний момент отпускала. И для чего?! Для того чтобы забрать его ВОТ ТАК?! Нет, нет и нет! Это было слишком жестоким возмездием даже за все те тяжкие грехи, что лежали на совести Каллена! В глубине души он давно готов был понести за них наказание, но только не так. Не сгорев заживо! Паника, безраздельно завладевшая Эдвардом за считанные секунды, требовала немедленно бежать, спасаться, пока не поздно, пока еще есть путь к отступлению. Но, прикованный к полу наручниками, бежать он не мог. Единственным реальным шансом на спасение был Блэк, по-прежнему спавший на диване. И то при условии, что ключ от наручников сейчас у него, в чем Каллен совсем не был уверен. — Джейк! — на предельной громкости закричал Эдвард. — Проснись! Ну же, Джейк, давай! Мы горим, слышишь?! Пожар! Ну же, Блэк, твою мать! Дже… — Удушающий кашель оборвал его крик на полуслове. Эдвард отчаянно пытался отдышаться, но черный дым, становившийся все гуще, настойчиво лез в нос и рот, словно наждачной бумагой терзая горло, впиваясь в легкие колючей проволокой. Кое-как уняв кашель, он с надеждой взглянул на Джейкоба, но тот все так же неподвижно лежал, и сон его был столь же крепок, как и выпитый им виски. Последняя надежда рухнула, кажется, окончательно сломив волю Каллена. Здесь и сейчас, в эту самую минуту, он готов был сдаться, расписаться в собственном бессилии перед разбушевавшейся стихией. Единственное, что ему осталось, — плотнее вжаться в стену, покрепче зажмурить глаза и просто ждать, когда огонь доберется до него. И ждать-то, к счастью, придется недолго — всего каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут, не больше. Возможно, ему даже повезет, и он задохнется прежде, чем пламя доберется до него. На мгновение Эдвард представил себя забившимся в угол, трясущимся от страха и безропотно ожидающим смерти, — отвращение и ярость ударной волной захлестнули его. Если ему и суждено было умереть в этом пожаре, то не так он собирался провести последние минуты своей жизни! Хотя бы пытаться освободиться — то единственное, что было ему под силу, пока он еще мог дышать. Уже в который раз за последние дни Каллен снова ухватился за металлическое кольцо, к которому пристегивались его наручники, и принялся дергать его из стороны в сторону, изо всех сил стараясь не обращать внимания на едкий дым, перехватывающий дыхание. Но вот совсем рядом полыхнуло жаром, и мощный столб огня с оглушительным воем взлетел под потолок — это загорелся лодочный мотор, лежавший на столе, совсем недалеко от Эдварда. Каллен почувствовал, как несколько огненных искорок больно ужалили его в лицо. Что-то странное случилось с ним в этот момент. Словно некое существо, доселе спавшее внутри него, вдруг громко и яростно заявило о себе, полностью завладев его телом и разумом. Это существо не чувствовало той боли, что день за днем изнуряла Эдварда, не испытывало ни страха, ни смятения, полностью обратившись в силу и сосредоточившись на злосчастном куске железа, так прочно сидевшем в доске, — единственной преграде на пути к спасению. Что-то подобное уже происходило с Калленом несколько лет назад, когда он, истекающий кровью, сумел вынести Розали из квартиры Джеймса и донести до машины. Что это было? Адреналин? Если так, то сейчас его выброс был куда мощнее, чем тогда. Существо обхватило пальцами Эдварда металлическое кольцо, торчащее из пола, и со всей силой дернуло, а затем снова, снова и снова — до тех пор, пока доска наконец ни сдалась, высвобождая металлический штырь. От неожиданности Каллен с размаху повалился на спину, но ни в сломанной ключице, ни в ребрах боли так и не почувствовал — лишь обжигающий кожу жар от разогретых до нельзя половых досок. Свободен! Да, он наконец свободен! Но еще не спасен. Не тратя время на досрочную радость, Эдвард пополз вперед, надрывно кашляя и почти ничего не видя воспаленными из-за дыма глазами. Боль в левой части тела снова вернулась, обрушившись на него с удвоенной силой. Каллен вскрикнул и тут же подавился дымом. В глазах резко потемнело, но сознание удивительным образом не покинуло его, давая шанс добраться до заветной двери, ведущей на улицу — туда, где свежий воздух и ночная прохлада. Внезапно Каллен остановился. Джейк! Как же он мог забыть про Джейка?! Несмотря на то, что весь этот кошмар происходил исключительно по вине Блэка, он не имел права обречь его на неминуемую гибель… такую страшную гибель. Да, тот, кем он был еще не так давно, мог проявить подобную жестокость. Но тот Эдвард, каким он стал теперь, больше на это не способен. Явственно чувствуя, что в раскаленном воздухе почти не осталось кислорода, он все же развернулся и двинулся в сторону дивана. Добравшись до цели, здоровой рукой ухватился за свитер Блэка и потянул на себя, стаскивая того с дивана. Джейкоб, протяжно застонал и, с глухим стуком упав на пол, зашелся в кашле. Каллен поудобнее перехватил начинавшего оживать Блэка и снова пополз к выходу. До крови закусил губу, чтобы снова не закричать от боли, потому что закричать на этот раз — почти наверняка значило задохнуться дымом. Преодолев ничто малое расстояние, Эдвард почувствовал, как напряглись мышцы Джейка. Тот резко дернулся, вырываясь из рук Каллена. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись — Эдварда поразила неистовая ярость, вдруг вспыхнувшая в его безумных глазах. Случившееся вслед за этим заняло какие-то секунды, но Каллен видел все так отчетливо, словно кто-то невидимый прокручивал перед ним фрагмент из фильма на замедленном повторе. Продолжая впиваться в Эдварда жалящим взглядом, Джейкоб, пошатываясь, поднялся на ноги, но тут же согнулся пополам в новом приступе удушающего кашля. Нелепо замахав руками, будто пытаясь отогнать от себя назойливую муху, он быстрыми шагами попятился назад и врезался спиной в охваченный пламенем стол. Жадный огонь тут же стремительно перекинулся на свою новую жертву, не оставляя ей ни единого шанса на спасение. Содрогнувшись от ужаса, Эдвард поспешно отвернулся от вспыхнувшего словно факел Блэка и из последних сил пополз к выходу. Однако нечеловеческий вопль, полный дикой боли и страдания, настиг и с размаха врезался в него, пронзив насквозь, чтобы уже навсегда остаться в его памяти выжженным клеймом, возвращаться к нему снова и снова самым жутким ночным кошмаром. Наконец добравшись до двери, Эдвард затратил последние остатки сил на то, чтобы подняться. Дышать он больше не мог. Даже вместо кашля из груди со свистом вырывались только хрипы, легкие горели адским огнем. Эдвард упал на дверь — это все, на что он был сейчас способен. К счастью, под тяжестью его тела дверь тут же распахнулась. Он вывалился на улицу и рухнул ничком на землю. Краем ускользающего сознания Эдвард понимал, что этого не достаточно для спасения, что надо отползти как можно дальше от горящего дома. Вот только сил на это уже не осталось. На мгновение в его голове вспыхнула страшная мысль, что, когда огонь доберется до электрогенератора, наверняка работающего на пропане, все взлетит к чертовой матери. В том числе и он, Эдвард. Однако уже в следующую секунда бездонная тьма обрушилась на него, разом стерев все мысли и погасив все чувства.***
Горло Беллы уже нещадно саднило от плача, когда она наконец нашла в себе силы сказать: «Хватит! Больше никаких слез!». Тем не менее ей понадобилось еще немало времени, чтобы справиться с рыданиями, рвущимися из груди. Одному богу известно, как долго она просидела на полу, прижавшись спиной к двери склада, а когда попыталась встать, почувствовала болезненное покалывание в одеревеневших ногах. Глаза Белла давно привыкли к темноте, но все, что она могла видеть, — смутные очертания ящиков и коробок, грудами валявшихся то тут, то там. А еще крохотные глазки-бусины, настороженно вспыхивающие в темноте совсем рядом с ней. С самого детства Белла до одури боялась грызунов. Вот и сейчас, видя эти мерзкие глазки, слыша скрежет острых когтей по бетонному полу, она чувствовала, как захлебывается в волнах ужаса, накатывающих на нее. И любые уговоры или самовнушения тут абсолютно бессильны. С таким же успехом можно приказать себе перестать дышать. Но даже страх перед крысами был абсолютно ничем по сравнению с паническим страхом за Эдварда. Сейчас Белла чувствовала, что то безысходное отчаяние, мучившее ее, пока она думала, будто Каллен погиб, снова возвращается к ней. Душит, сжимая грудь в ледяные тиски. Сколько раз Белла была на грани того, чтобы навсегда потерять Эдварда, но этот ужас от возможной утраты с каждым разом лишь возрастал, грозя свести с ума. В памяти услужливо всплыли самые страшные мгновения ее жизни: вот Райли Бирс проводит ножом по горлу Эдварда; вот темная фигура показывается из-за деревьев и, прицелившись, стреляет в него; вот по приказу Джеймса Каллена подвешивают за руки, и, со свистом рассекая воздух, на его спину снова и снова опускается плеть; а вот Эдвард последний раз целует Беллу, чтобы уже в следующую секунду броситься в погоню за сбежавшей Викторией. Последнее воспоминание красным маячком вспыхнуло в голове Беллы. Ну конечно же! Виктория! Где-то здесь есть еще один выход, через который и сбежала рыжеволосая гадина! И как только Белла не додумалась до этого раньше?! Ее ошеломила сама мысль, что все это время у нее был реальный шанс спасти Эдварда, а вместо этого она потратила не один час на бессмысленные рыдания. — Лишь бы не было поздно, — сдавленно прошептала Белла и, выставив перед собой руки, смело шагнула вглубь темноты. Пройдя всего несколько метров, она явственно почувствовала, как крыса, недовольно пискнув, пробежала по ее обуви. Пронзительно взвизгнув, Белла бросилась вперед, отметая прочь всякую осторожность, и тут же врезалась в груду деревянных ящиков. Зашипев от боли в содранных ладонях, она снова поднялась на ноги и упрямо двинулась вперед. В кромешной темноте совершенно невозможно было определить, в какую сторону идти. Уже через каких-нибудь пять минут Белла не смогла бы сказать, в какой стороне находится главный вход склада, служивший отправной точкой ее путешествия. Белле казалось, что она блуждает тут целую вечность, а руки, выставленные вперед, так и не находят нужную дверь или хотя бы одну из стен огромного помещения. Вполне возможно, что все это время она наматывала круги, даже не подозревая об этом. И вот когда Белла уже готова была взвыть от отчаяния, ее ладони уперлись в бетонную стену. Теперь необходимо было двигаться вдоль стены — оставалось только решить, в какую сторону. После минутного колебания, Белла зашагала вправо, не отрывая ладони от шершавых стен. Несколько раз ее ноги спотыкались о какой-то хлам, валявшийся на полу, и лишь каким-то чудом ей удавалось не упасть. Наконец, спустя мучительно долгое время, руки Беллы нащупали что-то металлическое — дверь! Не теряя ни минуты, она толкнула ее плечом, но та не поддалась. Сердце Беллы болезненно сжалось от настигшего ее разочарования с ярким привкусом горя. Ей нестерпимо захотелось кричать, рыдать и биться головой об эту дверь, но в последний момент она сумела справиться с этим порывом. Белла лихорадочно зашарила руками по двери, вряд ли отдавая себе отчета, для чего это делает. И, о чудо, ее пальцы нащупали металлическую задвижку, которую она тут же дернула изо всех своих сил. Дверь с тихим скрипом распахнулась, открывая ей путь к свободе. Прохладный влажный ветер, дующий с залива, коснулся ее лица и взъерошил волосы, словно пытаясь подбодрить, вселить надежду. Белла прикрыла глаза рукой, чтобы привыкнуть к вечернему сумраку, после кромешной темноты склада показавшемуся ей ясным днем. Вопрос, что теперь делать, для нее даже не стоял. По-хорошему, ей следовало попытаться добраться до города, однако без машины на это ушла бы вся ночь. Лучше всего было бы поймать попутку и позаимствовать у водителя телефон, чтобы связаться с Чарли, но этот отрезок дороги даже в дневное время не пользовался популярностью, а уж поздним вечером и подавно выглядел заброшенным. Все, что оставалось Белле, — вернуться к домику Блэков, до которого было около десяти километров. Это расстояние не пугало ее, пусть даже ей пришлось бы пройти весь этот путь босиком по битому стеклу или проползти на животе. Единственный страх, который она испытывала, — страх опоздать. Белла старалась не думать о том, что будет делать, когда доберется туда. Значение имело лишь здесь и сейчас, а здесь и сейчас ей нужно было просто бежать. Бежать как можно быстрее. И она побежала. Белла бежала так быстро как только могла, но все равно ей казалось, что она двигается непозволительно медленно. По ногам волнами расходилась боль, концентрируясь в икрах. В правый бок словно воткнули острую спицу, но Белла упорно продолжала двигаться вперед на пределе своих возможностей, не имея права сдаваться. Споткнувшись в сгустившейся темноте о какой-то камень, Белла на секунду потеряла равновесие и со всего размаха рухнула на асфальт, порвав джинсы и разбив колени в кровь. Удивительно, но при этом она не испытала ни малейшего желания заплакать или пожалеть себя. Напротив, досадное падение по-хорошему разозлило ее, прибавляя сил и упорства. Оказавшись наконец на мосту, Белла впервые в жизни почувствовала на себе, каково это, когда открывается второе дыхание. Вся усталость разом улетучилась, боль в ногах и правом боку исчезла, словно ее и не было никогда, даже легкие перестали гореть огнем и молить о пощаде. Белла с легкостью преодолела мост и, пробежав еще пару сотен метров, почувствовала едкий запах дыма. Внутренности словно скрутило узлом, а сердце, и без того стучавшее с бешеной скоростью, едва не выпрыгнуть из груди. Как же ей хотелось думать, что этот дым не имеет никакого отношения к домику Блэков. Но она слишком хорошо знала, что гореть здесь больше нечему. Подгоняемая диким ужасом, Белла свернула на грунтовую дорогу, ведущую к дому, и только тут увидела огонь. Она продолжала по инерции двигаться вперед, не сбавляя темпа, но чувствовала, как в груди начинает образовываться трещина. С каждым шагом эта трещина становится все глубже и шире, ее края — все острее. Белле хотелось крепко зажмуриться, чтобы не видеть, каким неистовым огнем полыхает крыша дома. Будучи маленькой, она часто так делала, когда что-то пугало ее, потому что со всей своей детской наивностью верила — раз больше не видит чего-то, значит, этого и нет. Однако детство осталось далеко позади, а в реальной взрослой жизни подобные хитрости уже не срабатывали. Подходя к горящему дому, Белла решила, что попытается войти внутрь, если это еще возможно. Если же нет, то ей не останется ничего другого, как просто упасть на траву и рыдать, рыдать, рыдать до тех пор, пока не сойдет с ума от горя и отчаяния. Однако на этот раз судьба решила сжалиться над ней. Обогнув свою машину, сиротливо стоящую в опасной близости от охваченного пожаром дома, она увидела Эдварда. Он лежал ничком всего в метре от входной двери, объятой пламенем, и только каким-то чудом огонь до сих пор не перекинулся на него. Еще не веря своему счастью, Белла упала перед ним на колени и осторожно, словно боясь, что он окажется миражом, дотронулась ладонью до бинтов на его спине, почерневших от дыма. Быстро переместив руку на шею Каллена, она отчетливо почувствовала пульсацию под его кожей — он был жив! Жив! Эта спасительная мысль словно подбросила Беллу вверх, выводя из минутного оцепенения и побуждая незамедлительно действовать, отбросив все сомнения и страхи. Не рискуя даже прикасаться к левой руке Эдварда, выглядевшей пугающе, Белла схватила его за правую руку и волоком потащила по земле. Он оказался невероятно тяжелым, намного тяжелее ее самой, но ей нужно было оттащить его как можно дальше от горящего дома — только это имело сейчас значение. Пятка Беллы предательски заскользила по траве. Она упала, больно подвернув ногу. В это мгновение оконное стекло со звоном лопнуло. Длинные языки пламени вырвались на волю, тот час жадно охватывая огнем стены дома. Белла в ужас вскрикнула и накрыла собой тело Эдварда, в ту же секунду почувствовав, как их обдает адским жаром и мелкими осколками разлетевшегося стекла. Собрав всю свою волю в кулак, Белла приказала себе немедленно подняться. На этот раз, подгоняемая опалявшим кожу жаром, она достаточно быстро оттащила Эдварда на безопасное, как ей казалось, расстояние. Однако что делать дальше, Белла не представляла. Беспомощно оглядевшись по сторонам, она задержала взгляд на своей машине. А вдруг?.. Белла подбежала к ней и дернула за дверную ручку — та с легкостью поддалась, и в салоне мгновенно вспыхнул яркий свет. Она заглянула внутрь и не смогла сдержать радостного крика, увидев, что ключ болтается в замке зажигания. Не теряя ни минуты, Белла села за руль, завела мотор и осторожно подъехала к лежавшему на земле Эдварду. Распахнув задние двери, она обхватила его чуть повыше талии и попыталась приподнять, но это оказалось за пределами ее возможностей. Решив сменить тактику, забралась на заднее сиденье, свесилась вниз и, подхватив Эдварда под мышки, потянула на себя. Однако и это оказалось куда труднее, чем ей представлялось. Белла стонала и рычала, до боли закусив губу, плакала и кричала, но не отступала ни на секунду. Наверняка, своими действиями она причиняла Эдварду не только боль, но и вред, усугубляя его и без того тяжелое состояние, но что еще ей оставалось? Она была всего лишь маленькой хрупкой женщиной, отчаянно боровшейся сейчас за них двоих. В конце концов ценой нечеловеческих усилий Белле удалось затащить Эдварда в машину. Ее колени подгибались от усталости, а руки нещадно дрожали, но в груди расцветала надежда, что она успеет вовремя довезти его до больницы Карлайла, и с ним все будет хорошо. Захлопнув задние дверцы, Белла села за руль и резко тронулась с места, желая как можно скорее уехать от этого адского пекла, еще совсем недавно бывшего рыбацким домиком Блэков. Проехав около сотни метров, она услышала оглушительный взрыв. Окна в машине завибрировали, но с честью выдержали натиск ударной волны. Бросив прощальный взгляд через плечо, Белла увидела, как мощный столб огня взмывает вверх, расцвечивая ночное небо оранжево-красными всполохами.***
Я за тебя молюсь. Ты слышишь? Зажгла за здравие свечу, Ты ведь моим дыханьем дышишь, Его отдать тебе хочу. А лучше вместе — вдох и выдох, Секунда — жизнь, и ты держись, Так лучше, легче, вместе — выход, Ещё вздохнули — это жизнь. С тобой я рядом, слышу, вижу, Ресницы вздрогнули слегка, Твой пульс полнее, чётче, ниже, Тут, с нами, Ангела рука. Ты очень сильный, сможешь, сможешь!!! Вдох-выдох, ну, ещё, любя… Нет в мире глаз твоих дороже, Открыл слегка, пришёл в себя… Алла Войнаровская
— Белла, я думаю, тебе нужно поехать домой и как следует отдохнуть, — положив руку ей на плечо, настойчиво проговорил Карлайл. Вместо ответа та лишь упрямо покачала головой, даже не взглянув в его сторону. Уже который час она безотрывно смотрела на Эдварда, лежавшего на больничной кровати, и боялась пошелохнуться, словно малейшее ее движение могло как-то навредить ему. Глаза Беллы беспрестанно блуждали по бледному, осунувшемуся, но такому родному лицу. Родному даже несмотря на темные круги под глазами, искусанные в кровь губы и повязку на обожженной щеке. Взгляд Беллы, полный любви и надежды, будто заклинал Эдварда, заговаривал, умолял очнуться. Она держала его прохладную руку в своей и нежно вычерчивала на ладони любимого одной ей ведомые тайные знаки. Никто и ничто в этом мире не заставили бы ее сейчас оторваться от него даже на минуту. — Доктор Росс ясно дал понять, что тебе необходимо как можно больше отдыхать и как можно меньше нервничать, — не отступал Карлайл. — Я понимаю, что второй совет выполнить сейчас вряд ли возможно, но что касается первого, то тут все в твоих руках. Неужели ты не понимаешь, Белла, что твое упрямство может дорого тебе обойтись? Ты ведь не хочешь, чтобы случилось непоправимое? — Я все понимаю, честно! — полушепотом воскликнула Белла. — Но я отлично себя чувствую. По крайней мере когда нахожусь рядом с Эдвардом, пока вижу его. Но стоит мне хотя бы на пять минут выйти в коридор, как на меня накатывает паника. Я начинаю сходить с ума! — Хорошо, — устало вздохнул Карлайл, вынужденный признать свое поражение. — Я распоряжусь, чтобы сюда поставили кушетку на случай, если ты все же захочешь отдохнуть. Роуз, как на счет тебя? — обратился он к племяннице, впрочем, заранее зная ее ответ. — Я никуда не уйду и спать совсем не хочу, — тут же откликнулась Розали. Все это время она сидела по другую сторону от Эдварда и так же, как и Белла, держала его за руку. — Лучше скажи, как он? Потому что я смотрю на него, и мне становится страшно, так страшно. — Розали замолчала и сдавленно всхлипнула. — Сейчас уже нечего бояться, все худшее позади, — стараясь говорить как можно мягче, ответил Карлайл. — Нужно просто набраться терпения и подождать. — Сколько? Сколько еще ждать?! Прошло уже три дня, а Эдвард так и не пришел в себя! — гневно воскликнула Роуз, но, поймав на себе укоризненный взгляд Беллы, тут же осеклась. — Я ни в чем тебя не обвиняю. Просто слишком сильно люблю Эдварда и не могу его потерять… не могу СНОВА потерять его. Прости. — Розали замолчала и поспешно вытерла набежавшие на глаза слезы. — Я все понимаю, детка, — ободряюще улыбнулся Карлайл. — Нам всем сейчас тяжело, но мы должны быть сильными, так ведь? Все будет хорошо, просто знай это. — Доктор Каллен, — позвала медсестра, заглянув в палату, — доктор Картер просит Вас подойти в третью операционную. У него что-то срочное. — Да-да, сейчас буду. Спасибо, Кэрол. — Не за что, — улыбнулась та и снова скрылась за дверью. — Ничего, если я ненадолго вас оставлю? — обращаясь к Белле и Роуз, спросил Карлайл. — Конечно, иди, — ответила Розали и многозначительно добавила: — А на обратном пути загляни в свой кабинет, чтобы поспать. Твоя Кэрол шепнула мне сегодня по секрету, что ты уже третьи сутки на ногах. — Я постараюсь, но не обещаю, — рассеяно улыбнулся Карлайл и вышел в коридор. В палате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь писком медицинских приборов. Белла все так же держала Эдварда за руку, нежно поглаживая ее указательным пальцем, как вдруг на какое-то мгновение ей показалось, что он ответил легким пожатием. Боясь ошибиться, она внимательно посмотрела на его лицо, ища в нем хоть малейшие изменения. Сначала Белла ничего не заметила, но затем отчетливо увидела, как ресницы Эдварда затрепетали, и уже в следующее мгновение он приоткрыл глаза. Девушки, как по команде, вскочили на ноги и посмотрели друг на друга, будто бы вопрошая: «Ты тоже это видишь?!». — Белла! — сквозь слезы воскликнула Розали, протягивая к ней руки, то ли ища у нее поддержки, то ли желая разделить с ней радость. — Роуз! — в тон ей ответила та и с готовностью сжала протянутые ей руки. Так они и стояли, плача и крепко держа друг друга за руки до тех пор, пока стон Эдварда ни вывел их из состояния, близкого к эйфории. — Наверное, нужно позвать Карлайла или еще кого-нибудь, — первой пришла в себя Белла. — Да-да, конечно, — улыбнувшись сквозь слезы, закивала Розали. — Я схожу! Я быстро! Она опрометью выскочила в коридор, громко хлопнув дверью. Белла снова сжала ладонь Эдварда и склонилась над ним. Тот несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд, и тихо прошептал: — Белла… — Я здесь, с тобой, — слизав с губ слезы, прошептала она и нежно погладила его по голове. — Со мной… — слабо улыбнувшись, эхом отозвался Каллен. — Да, а ты со мной, — продолжая гладить любимого по голове, сквозь слезы улыбнулась Белла. — Мы вместе… — Вместе… — вторил ей Эдвард.***
Отыщи в моем взгляде свое отражение, В твоих теплых ладонях — мое настоящее… И почувствуй призыв в моем каждом движении… В каждом вздохе моем — твое имя звенящее… Распознай в моих песнях мечты и признания, Все они — о тебе, хоть и в разной тональности, Ты — мое искушение вечным желанием… Лишь в тебе — оправдание моей ненормальности… Ты наполнила мир волшебством и удачей… Я ж тебя научу улыбаться блаженно… Я в тебе вижу смысл своей жизни, а значит, Если ты со мной рядом, — то жизнь совершенна …
Белла сидела на больничной кровати рядом с Эдвардом и кормила его с ложки. Конечно, сначала он пытался сопротивляться, но больше, что называется, для порядка. В действительности Каллен наслаждался почти материнской заботой Беллы, грелся в лучах любви и нежности, которыми светились ее глаза, устремленные на него. За прошедшую неделю они почти не расставались, будучи не в силах оторваться друг от друга. То говорили обо всем на свете, то просто молча смотрели друг на друга и не могли насмотреться, как усталый путник, долгое время бродивший по пустыне, не может напиться чистой родниковой воды. Они были единым целым, нитями одного узора, тесно переплетенными так, что ни разорвать, ни понять, где заканчивается один и начинается другой, невозможно. Дарующие и получающие, любящие и любимые, счастливые уже только тем, что есть друг у друга. Глядя на Беллу, Эдвард неустанно благодарил Бога за то, что она появилась в его жизни, раскрасила его безликий мир яркими красками нежности, наполнила мелодичными звуками счастья и волшебством любви. — Это удивительно вкусно! — блаженно прикрыв глаза, простонал Каллен. — Ты сама готовила? — Не хочу тебя разочаровывать, но нет. Это готовил Чарли. — Серьезно?! — рассмеялся Эдвард, представив, как отец Беллы, облаченный в фартук и поварской колпак, крутится у плиты. — Сам начальник полиции сварил для меня куриный суп! Думаю, мало кто может этим похвастаться. — Ты ему нравишься, — улыбнулась Белла. — Он даже сказал, что приготовит праздничный ужин, когда тебя выпишут. — Просто Чарли еще много обо мне не знает, — вмиг стерев с лица улыбку, прошептал Каллен. — Нет, папа все знает! — на секунду задержав дыхание, выпалила Белла. — Я уже давно ему рассказала. — И что он сказал? Что мне самое место за решеткой, а не возле его дочери? — Эдвард замер и выжидающе посмотрел на Беллу. — Вовсе нет! Если бы Чарли так думал, разве стал бы откармливать тебя домашним супом?! — возмущенно воскликнула Белла. — Знаешь, что он сказал? Он сказал, что с людьми часто случается дерьмо, но кто-то смиренно тонет в нем с головой и постепенно сам становится дерьмом, а кто-то всеми силами пытается выбраться. И если первые заслуживают лишь жалость и презрение, то вторые достойны уважения. На щеках Беллы выступил легкий румянец, а в глазах вспыхнуло негодование. Эдвард невольно залюбовался ею — как же она была сейчас хороша! Совсем как тогда, во время их первой репетиции. Только в прошлый раз Белла нападала на него, а сейчас пыталась защитить от самого себя. Она не могла смириться с тем, что он так и не научился думать о себе в лучшем свете. — У тебя замечательный отец, — совершенно искренне произнес Каллен. — Самый лучший во всем мире! — подняв вверх указательный палец, уточнила Белла. — Жаль только, что я совсем недавно узнала об этом. Мама столько лет старательно избегала любых разговоров о Чарли, что у меня поневоле сложилось о нем неверное мнение. — Она замолчала, но тут же поспешно воскликнула нарочито бодрым голосом: — Но не будем сейчас о грустном! Давай, доешь последнюю ложечку и вырастишь тогда большим и сильным мальчиком! Эдвард рассмеялся и послушно открыл рот, позволяя ей отправить туда очередную порцию супа. Белла поставила на тумбочку опустевшую тарелку и, взяв в руки салфетку, нежно, едва касаясь, промокнула ему губы. Подчиняясь внезапному порыву, он схватил ее указательный палец зубами и слегка прикусил. Белла приглушенно охнула, чувствуя, как сладкая истома волной проходит по телу. Она осторожно высвободила палец из сладкого плена, но только за тем, чтобы тут же ласково очертить им контур любимых губ. Придвинувшись к Эдварду вплотную, Белла прикоснулась лбом к его лбу и запустила пальцы ему в волосы. — Ты спасла меня, — прошептал он, закрывая глаза. — И я сейчас говорю не о пожаре. Ты спасала меня все те дни, что я провел вдали от тебя. Спасала меня час за часом, минута за минутой, снова и снова. Я чувствовал твое присутствие, слышал твой голос, и мне становилось легче. Это что-то вроде связи на расстоянии, понимаешь? — Понимаю, — прошептала Белла, положив ладонь ему на щеку. — А еще я знал, что нужен тебе, что ты меня ждешь, — торопливо продолжил Каллен, словно боясь не успеть сказать ей все то, что чувствовал и о чем думал в последнее время. — И это придавало мне сил, заставляло бороться. Я должен был вернуться хотя бы ради того, чтобы еще раз сказать, как сильно тебя люблю. Люблю, люблю, люблю! Я буду повторять тебе это каждый день, год за годом, до самого последнего своего вдоха. — Эдвард на минуту замолчал, а затем, улыбнувшись, добавил: — У меня есть для тебя кое-что. Там, в тумбочке. Белла отстранилась от Каллена и с любопытством взглянула на него, пытаясь угадать по выражению его лица, что ее ждет. Но оно оставалось невозмутимым, и лишь в зеленых глазах читалось волнение. — Ну же! — нетерпеливо воскликнул Эдвард, улыбнувшись еще шире. Присев около тумбочки, Белла рывком распахнула ее и наткнулась взглядом на довольно большую красную коробку. Сгорая от любопытства и предвкушая нечто особенное, она взяла ее в руки и подняла крышку, на какое-то время позабыв о необходимости дышать. В коробке, на нежно-кремовых орхидеях сидело несколько разноцветных тропических бабочек. Однако уже в следующее мгновение они, одна за другой, взмыли вверх и закружили вокруг Беллы, срывая с ее губ вздох восхищения. — Ох, Эдвард, это так прекрасно! Так… потрясающе! — воскликнула она, посмотрев на Каллена. На его щеках играл румянец смущения, а на губах застыла робкая улыбка — все это было настолько ему не свойственно и так удивительно красило его, что Белла невольно замерла, залюбовавшись им. — Посмотри под цветами, — подсказал Эдвард, смутившись еще больше. Эта идея с бабочками пришла к нему совершенно случайно и показалась едва ли не гениальной. Однако сегодня утром, когда Розали с Эмметом принесли коробку, вся эта затея вдруг стала казаться ему самой глупой из всех возможных. Но обратного хода уже не было. Даже сейчас, видя восторженную реакцию Беллы, Каллен никак не мог отделаться от терзавших его сомнений и мысли, что все нужно было сделать совсем иначе. Белла опустила руку в нежно-кремовое облако орхидей и наткнулась пальцами на что-то твердое. Кольцо! Ну конечно, как же она сразу не догадалась?! — Ты выйдешь за меня замуж? — охрипшим от волнения голосом спросил Эдвард. Тысячу раз Белла представляла себе этот момент, но даже подумать не могла, какую бурю чувств вызовет в ней эта короткая фраза. Восторг и счастье теснили ей грудь, перехватывая дыхание; сердце то сладко замирало, то снова неслось вскачь; яркие картинки из будущей семейной жизни калейдоскопом со скоростью света проносились в голове; а маленькая собственница, живущая в ней, благоговейно шептала: «Мой! Теперь он будет только мой! Навсегда! Перед людьми и Богом!». В ожидании ответа Эдвард напряженно смотрел на Беллу, замершую с кольцом в руке. Ему казалось, что прошла целая вечность, а она по-прежнему ничего не говорила, не шевелилась и, кажется, даже не дышала. — Я бы хотел сделать тебе предложение по-другому и в более подходящем месте, — достигнув крайней степени волнения, забормотал он. — Но раньше, чем через две недели я отсюда не выйду, а ждать я больше не мог и… В один миг Белла оказалась возле Эдварда и, обвив его шею, порывисто прижалась к нему. — Да, — прошептала она, дыханием щекоча ему шею. — Конечно же, да! Только да и ничего, кроме да! Эдвард охнул от боли, но даже не подумал отстранить от себя Беллу или хотя бы ослабить ее хватку. Единственное, что сейчас имело для него значение, — ее ответ. А она сказала «да». Какое ему дело до боли, если Изабелла Свон только что согласилась стать его женой?! Значит, вместе! Сейчас и навсегда! Вместе, несмотря ни на что и вопреки всему! — Я люблю тебя, Белла, — выдохнул он, здоровой рукой еще плотнее прижимая к себе Беллу. — Я тоже люблю тебя, — ласково прошептала она. Внезапно Белла отстранилась и, заглянув Эдварду в глаза, неуверенно сказала: — У меня тоже есть для тебя кое-что… особенное. Белла встала с кровати, торопливо вытащила из заднего кармана джинсов какую-то бумажку и, чуть дрожащей рукой протянув ее Каллену, снова села рядом с ним. Не смотря на все старания, Эдвард никак не мог взять в толк, что именно держит в руке. Какое-то черно-белое изображение с серыми разводами посередине. Где-то он уже видел нечто похожее, но где и когда? Внезапно в голове всплыло одно воспоминание: обезумивший от счастья Джаспер машет перед лицом Эдварда похожим снимком, который называет не иначе, как «абстрактный рисунок счастья». Но даже начиная наконец осознавать, на что именно смотрит, Каллен все равно не мог сообразить, какое же отношение это имеет к нему. Только увидев в глазах Беллы призыв и надежду, заметив, как пристально она на него смотрит, ловя даже малейшие изменения в его лице, Эдвард все понял. Сложил два и два. Это было настолько очевидным, настолько правильным, что он сам удивился, как и почему не смог догадаться сразу? Никогда прежде Эдвард не задумывался о детях всерьез, а сейчас вдруг со всей ясностью осознал, что это именно тот недостающий фрагмент в идеальной мозаике их с Беллой счастья. Каллена пронзило острое, почти болезненное чувство восторга, до этого момента еще ни разу им не испытанное. Он почти физически ощущал, как мир вокруг него меняется с неимоверной скоростью, чтобы уже никогда не стать прежним. Потому что этот новый мир будет наполнен уютным ароматом детского мыла, топотом босых ножек и звонким детским смехом. Гора игрушек, велик, разбитые в кровь коленки, школа, подростковые закидоны, колледж… — целое приключение длинною в жизнь. — Это… — почти задыхаясь, прохрипел Эдвард, нежно погладив подушечкой большого пальца серые разводы в центре снимка. Да, теперь он видел такое маленькое и удивительно трогательное создание, изображенное на нем. Ребенок… Их с Беллой ребенок! — Да, это первая фотография нашего малыша, — шепотом подтвердила она, придвигаясь к Эдварду осторожно, чтобы не нарушить трогательную теплоту момента. — Ты рад? Этот вопрос был излишним — все эмоции с легкостью читались на лице Каллена и в его глазах, устремленных сейчас на Беллу. Еще никогда прежде она не видела в них столько любви и нежности. — Это не то слово, — севшим от волнения голосом возразил он. — Боюсь, что еще не придумали слова, которые могли бы описать мои чувства. Наверное, сейчас я впервые понял, для чего живу, для чего вообще стоит жить! Это… это так… волшебно!.. — голос Эдварда сорвался, и он замолчал, тщетно стараясь выровнять сбившееся дыхание. Желая сократить расстояние между ними до минимума, Белла осторожно легла рядом, пристроив голову у него на плече. Он положил ей руку на спину и прижал к себе плотнее. — Тогда почему ты плачешь? — с улыбкой в голосе прошептала Белла, уткнувшись носом ему в шею. — Ну вот еще! — притворно фыркнул Эдвард, смаргивая набежавшие на глаза слезы. — Я счастлив. Абсолютно и бесстыдно счастлив! — добавил он, нежно целуя ее в макушку. — Мы счастливы, — поправила Белла, накрыв ладонью снимок УЗИ, теперь лежавший на груди у Каллена. Одна из бабочек, грациозно порхавших по больничной палате, мягко опустилась на плечо Беллы и осталась там сидеть, греясь в теплых лучах их любви и счастья.