Русская матрёшка

      На следующее утро экспресс доставил нас в Лондон, откуда я отправил телеграмму доктору Уотсону. Затем мы поспешили в порт Саутгемптон, где поднялись на борт военного крейсера «Жемчуг» - новинки русского флота.       Меня тепло приняли в кают-компании среди морских офицеров, показавшихся мне умными и сильными людьми. Я был наслышан о гостеприимстве и дружелюбии русской нации, поэтому ничуть не удивился и хлебосольному флотскому обеду.       К столу подали капустную похлёбку, в которой плавали кусочки говядины, - блюдо было щедро сдобрено какими-то густыми сливками. Поистине странное сочетание: мясо и десертные сливки! И как русский экипаж может это есть? Я с сомнением посмотрел на пахучее блюдо.       На мой вопрос о сливках был получен лаконичный ответ, что это «smetana». Господин Бельский назвал похлёбку труднопроизносимым словом «shci». Какое неприятное и шипящее, словно потревоженная кобра, название! Мой аппетит, который разыгрался на морском воздухе, совсем пропал. Только лишь из вежливости, такта и любопытства я отважился попробовать угощение. Необычное блюдо оказалось вкусным, и вскоре я почувствовал сытость. Щи отлично сочетались со свежеиспеченным корабельным хлебом из тёмной муки грубого помола, который у нас не пекут даже в деревнях. Вскоре нам подали кофе и сухари из пшеничного багета, и постепенно между мной и моряками завязался оживлённый разговор.       К счастью, в знак уважения к моей стране, офицеры не касались темы русско-японской политики в свете обострения ситуации на Дальнем Востоке: Британия в этом конфликте поддерживала Японию, хотя фактически не принимала участия в боевых действиях. Разговор в кают-компании дипломатично вели на английском языке на нейтральные темы вроде спорта, искусства и, разумеется, криминалистки. Эти застольные беседы, которым, казалось, не будет конца, в итоге так утомили меня, что я поспешил откланяться и удалился, сославшись на занятость.       Я закрыл дверь тесного кубрика и погрузился в занятия. Я не заметил, что пропустил ужин, на вахте уже пробили восьмые склянки (прим. 2), - тогда, наконец, я позволил себе немного отдохнуть.       - Буква «Эй», по-русски будет «А-а-а»… - я, словно певец в Ковент-Гардене, вполголоса спел небольшую арию. Усталость смежила мне веки, и я уснул.       Итак, наступил второй день нашего морского путешествия.       После раннего завтрака я немного прогулялся по палубе. Очевидно, о моей методике пения букв узнал весь экипаж. При встрече со мной матросы, салютуя, прикладывали руку к бескозырке и смущённо ухмылялись в усы, продолжая начищать мелом каждую заклепку брони крейсера. Тщедушный морячок с бледным лицом старательно драил палубу, покрытую едва заметными клочками угольной сажи. Не желая мешать матросам, выполнявшим работы на корабле, я примостился на лафете в тени крупнокалиберного орудия. Теперь никто меня не отвлекал, и я продолжил изучение русского языка.       Через несколько часов усердных упражнений я мог читать и переводить сложные фразы. Внезапно сзади раздался звук шагов:       - Новейшее издание, мистер Холмс! – услышал я голос господина Бельского. Он подошёл ко мне и улыбнулся. – Как Ваши успехи?       Я закрыл книгу «Азбука в картинках», прекрасно иллюстрированную для детей художником Бенуа. По какой-то причине в книжном магазине Лондона была только она. Словарь в кожаной обложке с потёртыми краями мне подарил русский посол. Вот и сейчас я держал обе книги в руках и пытался перевести очередную английскую фразу на сносный русский. Получалось не очень хорошо, но всё же:       - Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие! – поздоровался я так, как это принято среди простых русских моряков. Бельский тихо засмеялся и, делая паузы между словами, ответил на своем родном языке:       - Что ж, если бы не Ваш акцент, готов поклясться, что Вы при Вашем актёрском таланте могли бы сойти за любого из этих ребят!       - Благодарю, - я склонил голову и продолжил на английском. – Господин Бельский, могу ли я спросить Вас о смысле этой картинки?       Я открыл русскую азбуку на первых страницах и указал послу на иллюстрацию. Художник талантливо изобразил испуганных детей, прижавшихся друг к дружке, в тёмном, страшном лесу. Взъерошенное и чёрное, как креозот, вороньё, казалось, наполняло рисунок истошными криками. Над всей этой сценой в воздухе парило некое существо, передвигающееся с помощью предмета, который напомнил мою старую каменную посуду для растирания химических веществ с помощью пестика.       Сергей Александрович скрыл улыбку и пояснил по-английски:       - Это злая волшебница. Она летает с помощью колдовской ступы. Старухой пугают непослушных детей, мистер Холмс, особенно, если они не хотят засыпать… Баба-Яга, - закончил посол по-русски.       - Буква «Б», - задумчиво сказал я, вспоминая русские слова, и пошутил, – Господин Бельский, мой брат Майкрофт не читал мне сказки на ночь. Его любимым развлечением было завязывать шнурки моих ботинок, пока я спал!       Бельский сдержанно улыбнулся и предложил навестить капитана. Мы поднялись в командирскую рубку, и я решил усвоить урок на практике.       - …На испытаниях «Жемчуг» развил скорость более 23 узлов (прим. 3) с перегрузкой в 250 тонн и прибыл в Кронштадт, после чего отправился в первый поход до Саутгемптона, - командир крейсера любовно погладил сверкающую броню корабля. Затем предложил офицерам, мистеру Бельскому и мне крепкий морской табак из собственных запасов.       - Нас, несомненно, скоро перебросят на Тихоокеанский театр военных действий, - заметил шёпотом молодой безусый мичман, стараясь говорить со знанием дела своему соседу.       - Верно, господин лейтенант! Надо показать этим япошкам, где раки зимуют! – воскликнул седой офицер. В моем присутствии офицеры говорили по-английски, но смысл последней фразы остался для меня неясен. Мистер Бельский перевел мне значение русской пословицы: «задать хорошую трёпку японскому флоту».       - Господа! – я обратился к морякам на русском с вежливым поклоном. – Вы окажете мне услугу, если в моем присутствии соблаговолите беседовать на Вашем родном языке. Мне необходимо выучить этот сложный язык в короткий срок.       - А что, мистер Холмс, - поинтересовался у меня молодой мичман Иванов, - все ваши приключения – правда?       - Да. Мистер Ватсон лжёт только в исключительных случаях: когда дело касается Империи и… женщин, - ответил я с акцентом. Четверо моряков, включая сурового старшего офицера, ответили улыбками и дружным смехом, перекрывшим шум бушующего моря.

Запись от 14 августа 1904г.

      «…Весь вечер я беседовал с вахтенными моряками на смеси русского языка с английским. По просьбе офицеров я рассказывал о наших с доктором Уотсоном приключениях. Это было бесконечно. Как только я заканчивал повествование одной истории, меня сразу же просили рассказать другую. Всему виной бесчисленное количество чашек кофе и огромное количество времени, тянущееся на корабельной вахте мучительно долго. Я пожалел о том, что не взял сюда - в командирскую рубку скрипку: играть для моряков было бы проще, чем коверкать сложные русские слова, однако, цель моего путешествия требовала жертвы… Я освободился лишь после полуночи, когда на вахту заступил сам капитан крейсера, и разговоры среди офицеров постепенно угасли. К счастью, скоро Кронштадт! Русские люди кажутся мне гостеприимными и достойными, однако положительное впечатление портит их неумеренность…»