Paris Burning

Анжольрас не видел Грантера два дня. Дождь шел не переставая. После того, как Париж- Грантер- Париж отправил его обратно, Анжольрас вернулся к сгоревшим домам, надеясь найти что-то, способное его отвлечь. Огонь был потушен задолго до этого, жертвы были перевязаны и отосланы для дальнейшего ухода домой к своим родным – доктора никому не были по карману. (Жоли обещал позже навестить стольких, скольких было в его силах.) Обычно этого было бы достаточно, чтобы Анжольрас загорелся, заговорил о заботе о больных и об очевидном недостатке участия, но день был длинным, и не только для него. Поэтому Анжольрас отменил вечернее собрание, понимая, что слишком многие видели сегодня смерть («Неплохая практика», - не могла не отметить его безучастная сторона. – «Им придется к этому привыкать».) Лица Друзей варьировались от благодарных до удивленных, и его терзала совесть – неужели он и впрямь был таким бессердечным? (Он вспоминал бездонные голубые глаза Грантера и думал, что, быть может, в чем-то они и были правы.) С тех пор он пребывал в рассеянном состоянии, пойманный в дымку замешательства и неверия. Анжольрас не был человеком сомнения – оно редко одолевало его как в отношении действий, так и чувств. Но так было до того, как его мир перевернулся, а Патрия оказалась пьяницей без терпения на богатеньких мальчиков, играющих в свои игры. И все же он не мог найти в себе злость или даже обиду на мужчину– на Город. С пожара Грантер так и не объявлялся, но, тем не менее, Анжольрас в надежде вздергивал голову всякий раз, как слышал шаги на лестнице. Для остальных было очевидно, что что-то не так. Несколько дней назад Комбефер даже припер его к стене с разговором. («Вы поругались с Грантером?» «С чего ты взял?» «Он больше не появлялся, а он никогда не пропускает собрания, если знает, что ты на очереди говорить». Это было правдой. Анжольрас заметил. Грантера было трудно игнорировать, он всегда был кристально чист касательно его позиции в отношении революции. (Не было ни раза, что бы я с тобой согласился!) Так почему же он возвращался изо дня в день? Даже он не был настолько жесток, чтобы находить развлечение в их стремлении к свободе. Но опять же, что он на самом деле знал о мужчине? Он так и не узнал его имени, Бога ради! «Скажи мне. Что ты думаешь о Грантере?» «Эм», – его друг звучал излишне… Знающим. Комбефер перестал улыбаться, когда стало понятно, в насколько бедственном состоянии находился Анжольрас. «Мне кажется, он может быть блестящим, когда захочет. Он – единственный, кому удавалось быть с тобою на равных во время дебатов». «Да, я заметил». Сомневающаяся часть его снова давала о себе знать, мешая говорить. «Но при этом он каждый раз был пьян – мне никогда не казалось, что он был серьезен». «А у меня никогда не было впечатления, что он не был», – Анжольрас слегка съежился, и Комбефер положил руку ему на плечо. – «Мне кажется, ты слишком много концентрируешься на том, каким ты хочешь его видеть, вместо того, чтобы ценить то, что у него уже есть». И на этих словах Комбефер его покинул.) Близился третий день отсутствия Грантера. Анжольрас не спал все это время, еще долго бодрствуя после заката, хотя последнее определить было не легко. Солнце совсем не пробивалось сквозь угрюмую завесу облаков. Париж был закован в жуткий сумрак, и все это было по его глупости. Не в силах что-либо с собой поделать, он как одержимый прокручивал в голове каждый пример критики Грантера. (По какой-то причине, он четко помнил каждый.) Оставаться сосредоточенным было трудно, даже во время собраний, – все, о чем он мог думать, это как Грантер выплевывал на него слова вновь и вновь, словно впиваясь когтями в его сознание. Как его черные кудри упали перед его лицом, когда тот отказался смотреть на Анжольраса. Тысяча маленьких вещей. Например, скрежет его голоса, когда тот прорычал его имя. «Анжольрас». Грантер никогда его так не звал. Это всегда был Аполлон или какая-либо другая личность в этом духе. «Анжольрас». Что-то вырванное из истории; истории, частью которой он когда-то являлся. То, как он вытягивал фигуры из его прошлого, чтобы подразнить Анжольраса, было больно. Неужели он намеренно размахивал правдой перед его носом, зная, что тот никогда не догадается? «Анжольрас!» Голос вернул его в реальность. Юноша сидел за столом в кафе, и все Друзья выжидающе на него смотрели. Они что-то обсуждали, а он совершенно потерял нить разговора. Стыдно. Пытаясь сохранить лицо, он поспешно ответил: «Да, я соглашусь». Друзья одарили его остолбенелыми взглядами. «Ты согласен со мной?» – Мариус выглядел чрезвычайно потрясенным. «Стоп, что? Ты опять говорил о своем Наполеоне? Нет!» Дождь жалобно стучал по окну, умоляя пустить его внутрь. Анжольрас прикрыл глаза. «Точно. Это уже смешно. Извините, товарищи, на сегодня я вынужден вас покинуть». «Что?» – ответили несколько голосов в смятении. «Все в порядке, обсуждение все равно шло в никуда», – облегченно прозвучал Комбефер. Анжольрас кивнул и вышел. Друзья проводили его растерянными взглядами. «Что?» – произнес Жоли, словно повторение вопроса прояснило бы происходящее. «Что ж, это давно уже намечалось» – отметил Курфейрак с ноткой удовлетворения. Рядом с ним, Жеан кивнул в согласии, отвлеченно вплетая больше цветов в свою косу. «Надеюсь, у них с Грантером все наладится». «Вам когда-нибудь казалось, что вы что-то упускаете?» – жаловался Боссюэ. Дождь превратился в грозу. Анжольрас широко шел вперед сквозь льющий как из ведра дождь. Нависшие над городом серые облака создавали ощущение заключения в гробницу. Весь он как будто сгорбился и дрожал под затопившей его пеленой тьмы, затрудняя зрение. Словно Париж пытался спрятаться от Анжольраса. А, может, так и было. Он проверил коморку Грантера (его чемодан еще был там, он еще был там) и его излюбленные места, но от того не было ни следа. Это могло попросту означать, что он находился где-то здесь, на улицах, и эта мысль вселяла в Анжольраса ужас. Города не могли заболеть, пока это не было болезнью сердца или разума. Случившаяся несколько лет назад чума заразила их всех – настолько сильна была скорбь, вызванная одним лишь числом зараженных детей. Улицы Парижа лили слезы. Анжольрас медленно повернулся. Он слышал их. Дома стонали, и дождь журчал в желобах. Он смотрел, как вода стекала вниз по улицам и… Стоп, нет. Вода не шла вниз, а собиралась в стороне, выливаясь в корявый переулок. Анжольрас поднял взгляд и увидел, как дома шатались, отклоняясь в стороны, тем самым закрывая улицу от беснующихся ветров. Защищая. Он сорвался на бег. Расплескивая по сторонам воду, он скользнул в переулок. Все волнение было здесь. Вода, доходившая Анжольрасу почти до колен, стекала вниз по улице, ведя прямо ко входу в катакомбы. И там, на самом углу, был он. «Грантер!» Он оттащил мужчину подальше от зияющей темноты. Тот был без сознания, и даже сквозь слои одежды можно было чувствовать, как холодно его тело. Тот же страх, что Анжольрас испытал, когда Грантера завалило балками, проник под кожу. Грантер любил алкоголь, но никогда не напивался до такого состояния. Даже в худшие времена он мог стоять и говорить (или насмехаться). Он не мог позвать Жоли – не без тысячи нежелательных вопросов. Поэтому он перенес Грантера в свой дом. Это было непросто, учитывая, что пьяница был больше него. К тому моменту, как они туда добрались, оба человека тряслись от холода. Практически преодолев свое смущение, Анжольрас раздел Грантера до штанов и положил в ванну, носясь туда-сюда с горячей водой, пока ее не стало Грантеру по шею. Понимая, что его собственные руки уже посинели, Анжольрас переоделся в сухую одежду, после чего начал измерять квартиру шагами в ожидании пробуждения Грантера. Ему не хотелось сидеть с ним, как с инвалидом, и все же, глаза юноши то и дело возвращались к мужчине в ванне. Париж… Не был красивым. Это было нелегко признать, особенно после годов, полных сновидений (о боже, эти сны!), но Грантер не совсем подходил под определение красавца. Анжольрас понимал со слов вокруг, что тонкие черты были более привлекательны. Грантер же имел телосложение боксера, крепкое и широкое, с четко выраженными мускулами. С потрясением Анжольрас осознавал, что в них были остатки сил французских армий. Плечам Грантера пришлось однажды расшириться и укрепиться, чтобы выдержать мощь Наполеона. Изначально он считал, что избитые кулаки были результатом боев в барах, но теперь, когда мужчина предстал перед Анжольрасом полураздетым, было очевидно, что травмы его куда сильней. Грантер, вероятно, участвовал в большем количестве сражений, чем Анжольрас мог назвать, и это было видно. Шрамы, рассекающие его спину, были самым худшим. На нем также был обесцвеченный кусок кожи и тонкие, глубокие ранения, покрывающие грудь. А еще… Еще что-то выглядывало из-под материи, прикрывающей его шею. С плохим предчувствием, Анжольрас потянулся к нему, чтобы снять. И там, бледный, едва различимый, жуткий красный контур тянулся по всей шее. Ровный и аккуратный удар гильотины. Анжольрас упал на ноги. «И я говорил с ним о Робеспьере». Несмотря ни на что, Грантер был спокоен. У него было выразительное лицо. Оно хорошо ему служило в разговорах, когда нужно было состроить гримасу или усмешку, чтобы подчеркнуть свое мнение. В сочетании с этими темными волосами и голубыми глазами, он мог бы даже быть красив, если бы не безнадежное выражение лица, которое он так невыгодно всегда носил. Но, опять же, кто он, чтобы судить? Если Париж был циником, значит, кто-то был в ответе за то, что он таким стал. Лишь в этот момент Анжольрас осознал, что все это время пристально глазел на кого-то, кто едва был ему больше знакомого. Он стал отодвигаться, и в эту секунду глаза Грантера разомкнулись. Их взгляды встретились. Дождь прекратился. Анжольрас медленно выдохнул, не смея пошевелиться. Грантер потянулся к нему, проводя трясущимися кончиками мокрых пальцев по мраморной щеке. Наконец Анжольрас был больше не в силах это выдерживать. «Грантер?» Если учесть реакцию, он, вероятно, прокричал это. Грантер упал назад, почти выпадая из ванны, бортики которой едва сдерживали расплескиваемую им воду. «Ты действительно здесь?!» «Конечно я здесь! Чего ты ожидал?» «Думал, что сплю». Он в замешательстве стал осматриваться вокруг. «Что ты- мы- делаем здесь?» «Нашел тебя посреди дождя. Я волновался». «Волновался? Обо мне или Париже, интересно?» «Это не могут быть оба сразу?» - огрызнулся Анжольрас. Не то чтобы он оставил Грантера прозябать там, не будь он Городом. Он не был жесток. Последовала неловкая тишина. Грантер осмотрел себя, разминая пальцы и проверяя, не повредил ли чего. Всегда было неприятно, когда их затрагивал мороз – прежде чем отрастить заново, их приходилось отрезать. Анжольрас молча наблюдал. «Ты в порядке?» «Было бы лучше, будь у меня что выпить». Анжольрас скорчился. «Уверен?» На секунду, зеленые и синие узоры начали расползаться по телу Грантера, обвивая его шею как змея. Затем они так же внезапно переползли ему за спину и исчезли. «Только что пожилой мужчина упал в воду. Его сын прыгнул за ним. Ни один из них не умеет плавать; я чувствую, как они тонут». Грантер говорил ужасающим, монотонным голосом, не отводя глаз от Анжольраса. «Из четырнадцати проституток, стоящих в порту, лишь девять переживут зиму. Заказчик одной из них планирует ее убийство. У другой по легким распространяется душащая меня чернота. Остальных возьмет холод. В домах за ними, три семьи умирают с голоду. Еще дальше только что умер в своей колыбели младенец. Мать еще не знает. А когда это произойдет, она не сможет спать с горя. Улицы полны нищих, которые не помнят, что такое тепло. И это только первые три квартала, а я чувствую их все. Трущобы Парижа живут в моей голове. Как думаешь, Аполлон, пожалуйста, скажи: нужно ли мне выпить или нет?» Анжольрас подал ему бутылку.

***

Какое-то время они сидели в тишине. Солнце вышло, и теперь его лучи пронизывали квартиру. Они ловили золото ресниц Анжольраса и подчеркивали его скулы, делая образ юноши еще более ангелоподобным, чем обычно. Грантер заставил себя отвернуться, концентрируясь на ленивой промывке волос. На поверхности воды всплывала кровь с его порезов. «Ты в порядке?» – в конце концов нарушил молчание Анжольрас. «Нормально, Аполлон. Fluctuat nec mergitu. Зыблем, но не потопим», – девиз Франции был процитирован с тонкой ноткой сарказма. В нем все еще кипела злость, эта человеческая эмоция, делающая его таким уязвимым. «Я – Грантер» – произнес он наконец, желая разобраться с этим окончательно. Слова выходили потоком, с горечью. «Тебе нужно уяснить это, Аполлон. Может, я и Город, но не тот идеал, до которого ты меня вознес. Стоит полагать, это одно из негативных последствий исчезновения на века – дает людям время накопить надежду. Не все мы сделаны из мрамора, дорогой Аполлон. Я – Париж, но не Париж твоих мечтаний». «А я – не Аполлон!» Анжольрас выглядел смущенным, но не стыдящимся того, что он поднял голос. Он сложил пальцы вместе и нахмурил брови. «Не один я возводил кого-то на пьедестал. Ты знаешь, что тот раз, когда ты разозлился, был единственным, когда назвал меня по имени?» Грантер погрузился глубже в ванну. Апол- Анжольрас, как и всегда, был прав. Но он не мог просто взять и перестать видеть его золотым светом. И, может, было нечестно требовать с него не смотреть на него, как на Париж. («Это не могут быть оба сразу?» – сказал он. Это вообще возможно?) Он никогда бы не стал рассматривать этот вариант, но холодная вода временно остудила кипящее внутри пламя до тупой пульсации. Старое предательское сердце, бьющееся крыльями о грудную клетку в попытке дотянуться до Анжольраса. Глупая старая безделушка. «Кажется, мы оба оказали друг другу дряную услугу» – наконец выдавил он. Сердце его все еще бешено колотилось, потому что Анжольрас смотрел на него. Он давным-давно должен был обрезать эти крылья; ему казалось, что так и было. «Я – не Аполлон. Я – человек, я совершаю ошибки, и я могу быть неправ. Я был неправ. Я не хотел причинять тебе боль, и мне жаль». Анжольрас знал, что, дай он себе волю, остановиться не смог бы. И все же, несмотря на частые споры с Грантером, ему не хотелось причинять тому боль. «И мне тоже жаль. За то, что не оправдал твоих ожиданий». Скольким еще ему приходилось приносить те же извинения после Жана? Когда им открывался всего лишь печальный мужчина, желающий, чтобы его оставили в покое? Некоторые отвернулись в отвращении. И все же, Анжольрас еще здесь, и он знает больше о его грехах, что кто-либо из монархов прошлого. «Ты был разочарован». «Нет!» - в тоне Анжольраса резко появилась жесткость. «Я был потрясен, озабочен, сбит с толку, но ни на мгновение не было во мне разочарования. Никогда так не говори!» Он запустил ладонь в собственные кудри. «Мне казалось, что это я разочаровал тебя. Уснуть не мог, думая, что ты меня ненавидишь». «Ненавижу?» Это вызвало у Грантера смешок. Неужто он не знал? Не мог не знать. «Я бы никогда не смог возненавидеть тебя, Анжольрас». Волосы его Аполлона к тому моменту уже высохли, сияя вокруг его головы, словно нимб. Но он не смотрел свысока, как ангел. Он смотрел на Грантера, как на равного, и отчего-то это было вынести еще трудней. Его взгляд был чистейшим светом, он проходил сквозь его грудную клетку, прямо к катакомбам, где еще трепетала жизнь. Вода отступила, и впервые за долгие годы Грантеру стало легко дышать. «Ты напоминаешь мне человека, которым я хотел быть когда-то». Анжольрас моргнул в недоумении, и Грантер немного скривился с самого себя. Конечно, он не мог вообразить этого, не мог вообразить Грантера кем-то другим помимо пьяного отребья, сидящего перед ним. «Поэтому ты убежал?» Анжольрас остановился, поджав губы. «Или ты убежал из-за того, что то был я? Ты бы поступил так же, раскрой секрет кто-то другой?» «Нет. Думаю, нет», - признал он. С другими можно было бы объясниться, в какой-то степени. Они не заводили речь о Париже всякий раз, как делали вдох. «И все же, вина лежит на мне, а не наоборот. Для циника напоминание о том, что он потерял, может быть очень болезненным». Что-то мелькнуло у него в голове. «Ты же ничего не рассказывал остальным?!» «Нет, оставил это тебе». «Спасибо», - на лице Грантера мелькнуло облегчение. «Дело не в том, что я тебе не доверяю. Просто было бы довольно легко дать волю эмоциям, знаешь – волнение, невнимательность; всего одно слово, и жандармы уже следуют по пятам». «Мы бы не стали использовать тебя таким способом. Ни за что, если ты того не хочешь. В первую очередь и превыше всего, ты – наш друг, и ты знаешь это». Знаю ли? Грантер постарался отбросить эту мысль. Друзья дали ему дом, у него не было повода сомневаться в них теперь. «Ну, не то чтобы это было важно. Теперь, когда у вашей революции есть такой прилив поддержки, во мне больше нет необходимости». «Что?» Анжольрас подскочил на месте. «Ты не вернешься?» «Я – нет. Думал, это было очевидно. Неужели ты думаешь, что мое присутствие не усложнит все для тебя?» «Конечно же нет». «Я вечно срывал вам собрания до этого. А теперь, когда ты знаешь, что я Париж… Это будет лишь очередной помехой». «Если мне так легко помешать, то я не заслуживаю быть лидером этого восстания. Что бы ты там ни думал, твои возражения всегда были мне в помощь, давая что-то, от чего можно отталкиваться, и-» - он поколебался, в то время как яркие воспоминания об их перепалке всплывали в голове. «И если мы собираемся изменить Францию, я бы хотел, чтобы ты был там, чтобы ты знал. Кажется, многое произошло с тобой, чего ты, быть может, не совсем хотел». «Это лишь одна из формулировок», - сдержанно произнес Грантер. «Я не хочу быть спасенным, Анжольрас». «Если это так, почему ты вообще пришел?» В горле Грантера было сухо, а глаза его были очень и очень стары. «Полагаю, я хотел, чтобы ты убедил меня в том, что это возможно». Анжольрас протянул руку вперед, но тело Грантера все еще было скрыто под водой. Вместо этого, он придержал ладонь над самой поверхностью, едва касаясь ее. С обратной стороны, словно отражение, легла рука Грантера. Ни один не решился разорвать пленку воды, что разделяла их.