Шестнадцатая сцена

Кошмарный день для репетиций. Пасмурная нынче выдалась весна. Дожди, слякоть и холодные дни, не располагающие к творчеству. Чуть ли не четверть всего актерского состава ходила с соплями, нервами и вечно недовольными лицами. И к тому же простой обыватель был не в настроении посещать даже такой относительно популярный театр, как их. Пасмурные мысли у худрука то и дело прерывались мелкими замечаниями актерам. Те особенно старались сегодня, шутка ли — сам «Маршал» присутствует на репетиции. Актрисы и актеры разных уровней и ролей, казалось, из кожи вон лезли; все это выглядело довольно прилично, хотя и слишком натянуто. Замечания становились все резче и жестче, одна девочка из массовки уже утирала непрошеные слезы. Это ничуть не смутило Маршала: тот продолжал тихо, но властно поправлять актеров, периодически переходя на откровенную ругань. Обстановка на сцене накалялась, и на худрука все больше бросали недовольных взглядов — разумеется, те, кто был в состоянии их бросать и не лишиться при этом места в постановке. Одна из исполнителей главной роли, заслуженная любимица Маршала, была уже на грани нервного срыва, как и ее товарищ «Принц». Последний сегодня явно был не в духе и то и дело выдавал какую-то бутафорскую неестественность, смешанную с таким количеством пафоса и затянутых пауз, что Маршал готов был его отстранить от исполнения роли. Но это все нервы — все эта проклятая весна, и дела у их театра все хуже и хуже... Так. Не отвлекаться. Не замечать все это и гонять по мелочам таких, казалось бы, во всем безупречных его любимчиков. Те так смешно хмурили брови, стискивали зубы и молчали, иногда позволяя себе огрызаться, хотя это больше походило на неуверенный скулеж загнанных хозяином псов. Это немного забавляло, расслабляло, напоминало те времена, когда он сам был юным, неопытным режиссером, а они — героями массовки. Теплые воспоминания заставили его немного подобреть, но ненадолго. Его все время раздражал юноша из недавних студентов. Брюнет с кошачьими зелеными глазами, который смотрел на него с прищуром, без обычного трепета, но и без раздражения. Просто с вопросом: «Ну, что ты мне скажешь?» А говорить этому засранцу было нечего. Маленькая, но вполне заметная роль была отыграна безупречно. Герой его, опальный аристократ, так и источал всю эту самоуверенность, презрение к мелкой буржуазии и судьбе, которая бросала его от одного причала к другому. Маршал так и никогда не узнает, что все это спокойствие давалось новичку с огромным усилием воли. Что тот незаметно стискивал челюсть так, что скрипели зубы, и все его презрительные реплики были обращены к одному-единственному человеку, которого не было на сцене. И будь его воля, он бы уже кричал на худрука и доказывал, что его замечания пустые и что все они играют безупречно — просто не так, как хочет того этот сноб. Но ему нужна была эта роль, в этом театре, — и он молчал. Изредка бросая равнодушный взгляд на худрука, на глубине которого было спрятано все. Все слова и реплики, которые никогда не прозвучат в этом зале. А Маршала бесило то, как он встречал замечания, окруженный ореолом самоуверенности и броней равнодушия. То, как он держался на сцене — словно этот театр, эта сцена и люди уже безраздельно принадлежат ему, — и то, как он улыбался молодым девочкам, таким же, как он, только закончившим училища и институты: те расцветали как майские розы и играли еще фальшивее и еще бездарнее. — Перерыв, — больше рявкнул он, чем оповестил, и актеры, как насекомые, расползлись по всем углам и сбились в кучки. — Лирик, а Вас попрошу подойти ко мне, — хрупкая актриса, под сорок лет, до сих пор умудряющаяся играть невинных и молодых дамочек, опустив голову, подошла к худруку и режиссеру этой пьесы. Они пришли в этот театр вместе: он — молодой режиссеришка с кричащей фамилией Жуков — и его вечная подруга и любовница — Нина Лирик. Что именно впоследствии у них не сложилось и почему они не стали счастливой семьей, преданной сцене и плодящих таких же приверженцев сцены, как они, он уже давно не думал. Просто не сложилось. «Так бывает» — отличное оправдание всему на свете. А потом любовь утихла и оставила после себя только череду приятных воспоминаний и крепкую привязанность. — Нина... — выдохнул он, и девушка сама все поняла: еле сдерживая слезы и давя в себе нарастающую истерику, Лирик стала не то оправдываться, не то извиняться под прожигающим взглядом Маршала. Тот быстро от всего этого устал и махнул рукой, раздраженно глядя, как флиртует с девушками почти перед носом это наглое брюнетистое существо. Словив его взгляд, девушка понимающе улыбнулась. — Цезарь просто молодец. Так старался... — рассеяно сказала девушка и старательно спрятала печальный взгляд, свидетельствующий о ностальгии и печали по ушедшей молодости. Тот, кто сказал, что они молоды, пока душа их молода, безусловно, очень романтичен и позитивен, но, увы, не совсем прав. Она может сколько угодно молодиться, сколько угодно мнить себя молодой девчонкой на сцене, но в жизни время неумолимо течет в бесконечность и не щадит никого. — Цезарь? — переспросил Маршал. А, ну да, фамилия парнишки. Помнится, на прослушивании и последующем отборе его забавляла эта фамилия. Цезарь... Император... — И как же прозвали его наши? — спросил он как бы невзначай. Эти прозвища — их обычай в театре. Иногда они даются по фамилии, иногда приходят сами, но в большинстве случаев их считают пророческими, влияющими на судьбу актера. Лирик от чего-то смутилась и спрятала глаза. — Императором его зовут... Ему вместе с Брутом и Шулером прозвище дали, — Маршал попытался вспомнить, кто такие эти Брут и Шулер. На ум пришли только два неугомонных компаньона этого пройдохи. Вечно тихий и несколько нескладный Брут, но отменный актер, предпочтительно исполняющий роли злодеев. Каждая его роль была наполнена особым шармом, особым презрением ко всему окружающему и скептицизмом. У него очень хорошо получалось играть антагонистов, а особенно хорошо в паре с Императором. У них была какая-то особенная связь, что, несомненно, радовало, но и немного бесило. Бесило, что парню везет. Бесило, что с Шулером они умудрились сделать неплохую карьеру в других театрах, пусть и посредственных, но все же их заметили и без его участия. Бесило, что их звезды рождаются, рвутся из-под его крыла и он ничего с этим не может поделать. — Сцена с доктором! — рявкнул он наконец, оторвавшись от раздумий. На сцену тут же взлетел Цезарь и не спеша поднялся Брут. Эта сценка была небольшой, но довольно существенной. Свет, декорации, приятная музыка. Сегодня ведь последняя репетиция перед генеральным прогоном. Был бы он режиссеришком какого-то кинца, он бы крикнул «Мотор!», но за него все сделал диктор. — Сцена с доктором. Борис пришел к Алексею. Начали.