Торин то и дело себя одергивал, натягивал поводья и заставлял ехать медленно и степенно, как и приличествует Королю-под-Горой, а не влюбленному юнцу, спешащему на свидание. Нетерпеливо поглядывая на важно движущуюся за ним свиту, он с тоской думал о тех временах, когда мог делать, что считал нужным, и не оглядываться на мнение окружающих. Власть наделила его большими возможностями и в то же время лишила свободы в изъявлении своих чувств и в поступках. Не то чтобы это его угнетало, но бывали моменты, когда он готов был отречься от всего, лишь бы вновь ощутить себя свободным.
Видно, гномы все же почувствовали нетерпение своего правителя, потому что прибавили ходу. И когда тропа, наконец, закончилась, явив взгляду монументальные врата Лесного дворца, Торин бессознательно затаил дыхание. Милостиво кивнув склонившимся перед ним эльфам, он сошел с коня и передал одному из них поводья. И, не дожидаясь свиты, направился через узкий мост.
- Приветствую тебя в моем королевстве, Торин Дубощит, Король-под-Горой! – Трандуил встретил его у входа, приложив руку к груди и слегка склонив голову.
- Привет и тебе, Трандуил, Король Великого Зеленолесья! - Торин поклонился в ответ, не отводя взгляда, направленного на короля эльфов. Пытливого, напряженного. Сколько бы ни минуло лет, первые минуты долгожданных встреч так и остались для него пыткой. Светлое и красивое, обрамленное водопадом длинных жемчужных волос, лицо эльфа было абсолютно нечитаемым, и понять, какие эмоции им владели на самом деле, было невозможно.
- Был ли путь твой по моему лесу гладким и приятным? – любезно спросил он.
- Более чем. Надеюсь, и пребывание в твоем дворце меня не разочарует.
- А если нет? Развяжешь войну?
- Буду гостить до тех пор, пока не останусь довольным.
Трандуил усмехнулся и взмахнул рукой, предлагая проследовать вовнутрь. Торин шел рядом, украдкой поглядывая на эльфа и пытаясь разглядеть его истинные эмоции. Нервное напряжение, охватывающее его каждый раз перед их встречей и вызванное неуверенностью в том, к чему следует быть готовым, не отпускало. Чувства эльфа до сих пор оставались для него загадкой, и хотя со времени коронации минуло более шестидесяти лет, Торин не мог избавиться от мучившего сердце ощущения, что однажды все может просто закончиться. Чтобы как-то отвлечься от тревожных мыслей, он спросил:
- Когда ты намереваешься выехать в Лотлориен?
Галадриэль, Владычица Золотого леса, созывала всех в Карас Галадоне. Как давний союзник, Торин также удостоился приглашения и намеревался направиться туда вместе с Трандуилом, к чему и был приурочен этот визит.
- Возникла небольшая заминка, - неторопливо проговорил Трандуил, ведя его по переходам. – Я надеялся сделать это уже завтра, но мой сын, Леголас, представлявший Эрин Ласгален во время коронации Элессара, был вынужден задержаться в пути, и я не могу оставить королевство до его возвращения. Думаю, отъезд придется отложить на день.
Трандуил говорил совершенно бесстрастно, не подарив ему ни единого взгляда, и это только усугубляло беспокойство в сердце гнома. Все больше погружаясь в пучину тревожного ожидания, он не сразу отреагировал, когда Трандуил внезапно остановился и, повернувшись к нему, спросил:
- Ты, верно, хочешь переодеться к обеду, Король Эребора?
- Было бы неплохо, Король Ласгалена, - ответил гном после секундного замешательства, и Трандуил чуть нахмурился, явно заметив, что уже не в первый раз он практически дословно скопировал его собственное обращение. Помолчав несколько секунд, он предложил:
- Я провожу тебя до твоих покоев.
Выделенные ему покои располагались в королевском крыле, и гном давно успел изучить к ним дорогу. К сожалению, нежелание Трандуила входить в Эребор с годами только усугубилось, и хотя эльф принимал все его приглашения и никогда не говорил лишнего, Торин чувствовал, что пребывание там было для него пыткой. Торин устал гадать над ответом и со временем просто сдался, будучи благодарным за краткие встречи. Зато его собственные визиты в Эрин Ласгален со временем участились, и он успел досконально изучить лесной дворец.
Уже будучи у дверей, он обернулся и взглянул на неуверенно застывшего рядом эльфа.
- Зайдешь? – Он открыл дверь, борясь со внутренним напряжением. Каждый раз как в первый. Невыносимое ожидание.
Губы эльфа слегка дрогнули, и он плавно ступил вперед. Торин глубоко вздохнул, прикрыл дверь и медленно обернулся. Трандуил стоял в нескольких шагах, как и прежде оставляя право на первое действие за ним. Пройдя вперед, Торин взял эльфа за руку и подвел к софе. По правде говоря, это действо давно уже стало для них ритуальным - этакое приветствие, предназначенное только для них двоих. И каждый раз Торин боялся быть отвергнутым. Тем не менее, минуя внутренний страх и неуверенность, он побудил Трандуила сесть и, подойдя к нему вплотную, скользнул ладонями по его плечам, поднырнул под жемчужные волосы и притянул к себе. И целовал - долго, глубоко и медленно, напоминая, заново приручая и понемногу успокаиваясь, ибо эльф не делал никаких попыток отстраниться. И только почувствовав руки Трандуила у себя на поясе, наконец, расслабился и, слегка отстранившись, шепнул в губы, не отрывая внимательного взгляда от его лица:
- Мой свет.
Маска бесстрастности безвозвратно истаяла, и Трандуил улыбнулся, позволяя целовать себя дальше. Вынырнув из поцелуя, Торин сжал его в объятиях, бездумно гладя его по волосам и спине, и невольно прикипел взглядом к короне, на глазах распускавшейся белыми цветами. Зачарованный, он выпал из реальности и не сразу осознал, что Трандуил что-то ему сказал.
- Пусти меня, Торин, - повторил тот, тихо рассмеявшись, и сделал слабую попытку освободиться из объятий. – Иначе мы опоздаем на трапезу, и слуги пойдут нас разыскивать.
Торин тряхнул головой и, с сожалением разжав объятия, отступил, позволяя Трандуилу встать. Эльф величественно прошествовал к выходу и, поправив волосы, обернулся.
- Не опаздывай, - с усмешкой обронил он, прежде чем скрыться за дверью.
- Не опоздаю. – Торин развернулся и начал мерить шагами комнату. Трудно представить, как он ненавидел весь этот церемониал и необходимость хранить их отношения в секрете. Десятилетия накладывались друг на друга, а он, будто подросток, страшащийся неодобрения родителей, был вынужден прятать истинные чувства, ласкать взглядом объект своей любви исподтишка и довольствоваться мимолетными встречами, словно вор крадясь к нему по переходам собственного дворца под покровом ночи. Он, Король-под-Горой, был менее свободен в своих поступках, чем последний рыбак из Эсгарота! В Эрин Ласгалене было проще – Трандуил приходил сам, являясь из потайного входа, и оставался до самого утра, но каждый раз Торин ждал его появления с затаенным недоверием. Эльф был закрытой книгой, и даже его приходы не развеивали гнетущее чувство, что он согласился на подобные отношения лишь из благодарности за свое спасение. Торин не мог судить его за это, довольствуясь малым, но с годами желание быть с тем, кого любишь, усугубилось, и хотелось знать, что чувства его хоть частично взаимны.
С появлением слуг нервные хождения прекратились. Переодевшись и приведя себя в надлежащий вид, Торин отправился исполнять давно уж опостылевшую ему роль.
Раздражение и треволнения долгого дня развеялись лишь с наступлением ночи. А утро и вовсе было теплым и полным надежд на будущее. Утро встретило его прикосновениями. Еще не открыв глаза, Торин поймал порхающие по его лицу пальцы и прижал их к губам, ощущая на лице внимательный взгляд ясных и синих, словно чистейшие сапфиры, глаз. Торину не нужно было видеть, чтобы знать, что, как и многие разы до этого, Трандуил склоняется над его лицом, выискивал в его облике новые, еще не увиденные им следы подступающей старости – морщинки и седые пряди. И как бы ни хотелось Торину думать, что Трандуил разглядывал его с затаенным страхом о когда-нибудь предстоящем им расставании, глупыми надеждами он себя не тешил – конечно же, признаки течения времени на его лице были просто в новинку для бессмертного создания и не более того. Надо сказать, что будто внемля тайным мольбам, Небо даровало Торину удивительно хорошее здоровье и долголетие. За несколько десятков лет он вряд ли постарел хоть на день, но, опять же, не тешил себя мыслью о том, что это - благословение любви перворожденного.
На следующий день, не в силах сидеть на месте, Торин вновь бродил по лесному чертогу и, наконец, подошел к королевским покоям.
- Нехарактерная для тебя неуклюжесть. - Голос Трандуила прозвучал совсем близко, и Торин застыл перед лестницей, ведущей в переднюю. Очевидно, король был не один, и Торин, разыскивающий Трандуила больше от скуки, нежели по делу, а если быть совсем откровенным - просто соскучившись, несмотря на прошедшую ночь, - уже готов был уйти, однако раздавшийся в ответ голос заставил помедлить.
- Что поделаешь, мой государь, все когда-либо бывает впервые. Как думаете, с какой целью Владычица Галадриэль созывает всех в Карас Галадоне? – Голос, несомненно, принадлежал Эрендилю – главному лекарю Эрин Ласгалена
- Полагаю: сообщить всем, что она покидает Средиземье.
- Значит, она считает, что время пришло? - Эрендиль говорил осторожно, взвешивая каждое слово.
- Владычица Лотлориена никогда не скрывала, что слышит зов моря и хочет вновь увидеть свет Амана. Теперь же, когда сила эльфийских колец иссякла, она и вовсе не видит смысла в своем присутствии в Средиземье.
- А Вы, государь?
- Я? Я не был хранителем колец, родился в Средиземье и здесь останусь. По крайней мере, еще несколько десятилетий.
- Но у Вас нет нескольких десятилетий, мой король!
Торин вздрогнул – от заключенного в словах смысла. В груди отчего-то стало тесно, и он боялся не услышать ответа - так громко и гулко забилось сердце.
- Ты не случайно порезал руку, Эрендиль, - Трандуил не спрашивал, лишь утверждал.
- Мой государь, простите меня за эту вспышку и за поступок, - заговорил Эрендиль в необычной для себя манере – быстро, лихорадочно, обрывая на середине собственные фразы. - Но я должен был проверить… Убедиться... И теперь я вижу… Мой король, Вам нельзя оставаться в Средиземье, Ваш свет угасает.
- Это все, что ты хотел мне сказать? – Трандуил какое-то время молчал, прежде чем продолжить с раздражением в голосе. - На этот раз я прощу тебе твою заносчивость, Эрендиль. Но в следующий раз не думай, что сможешь безнаказанно учить своего короля, что ему делать.
- Как Вы не понимаете? – воскликнул лекарь, и Торин вздрогнул от его дерзости. – Вам нельзя оставаться здесь более! Он должен Вас отпустить!
- Не испытывай мое терпение, Эрендиль!
По тому, как лекарь вылетел из покоев, гном понял, что он не решился продолжить дальше. В последний момент отскочив за колонну, Торин остался незамеченным. Какое-то время он так и стоял, оглушенный, не в силах сложить мозаику. Но шок от услышанного начал постепенно отпускать, и он бросился на поиски Эрендиля.
Найти оказалось несложно. Охрана указала ему направление, куда двинулся лекарь, и Торин нашел его на лесной опушке. Ссутулившись и будто даже слегка подрагивая, Эрендиль лихорадочно срывал какие-то травы и не услышал его шагов.
- О чем ты говорил с Трандуилом? – Торин начал без предисловий, в напряжении сжав в кулаки ладони.
Эрендиль вздрогнул, плечи его поникли, он не обернулся и даже не встал, чтобы поклониться королю гномов. Впрочем, Торин не обратил на это никакого внимания, с нетерпением ожидая ответ.
- Вы не должны были слышать наш разговор, король Торин, - тихо ответил лекарь.
- Не должен был, но слышал. Говори! – Но лекарь молчал, и Торин начал ощущать раздражение. – Давай же! Ты уже не раз просил меня спасти своего короля. Что держит тебя на этот раз? – Он не смог сдержать злых ноток, явственно прозвучавших в его голосе. Эрендиль представлялся ему сейчас чуть ли не врагом, от слов которого зависело его счастье.
Эльф наконец поднялся и медленно обернулся.
- Отпустите его, – вдруг сказал он. - Попросите, потребуйте, заставьте. Он должен покинуть Средиземье!
- Почему?
- Потому что он тает, иссякает, подобно засыхающему источнику. Смотрите, - он шагнул к Торину так резко, что тот невольно отшатнулся, и протянул руку, на которой длинной полосой алел свежий шрам. – Смотрите, сегодня я поранил руку. Не буду говорить, что сделал это случайно – нет, вполне осознанно, потому что мне нужно было подтвердить свои давнишние опасения, и они подтвердились. Королю все труднее становится исцелять, а это говорит лишь об одном: внутренний свет гаснет.
- Я не понимаю.
- Господин гном, - Эрендиль уронил руки, и голос его источал скорбь, - каждый эльф несет внутри себя свет, но свет высших эльфов – потомков и родичей тех, кто видел свет Амана – настолько ярок, что они наделены способностью не только властвовать над народами, но и исцелять. Вы, верно, видели, король Торин, что Владыка способен врачевать без использования целебных трав, призывая в помощь лишь заклинания. «Целительный свет» - мы зовем эту силу. Во время пребывания в плену свет души нашего Повелителя практически погас, ибо его потушила Тьма, и для его восполнения требовался сильнейший источник, которым частично служил лес. Но волшебство покидает Средиземье. Лес избавился от тени, но вместе с ним иссякает и его магия. А с ней и наш король. Каждый год теперь на счету, господин гном. Моя душа, глубоко любящая нашего Короля, как любит его весь народ, болит, и я предвижу, что когда он, наконец, решится уйти на Запад, душа его будет столь угнетена и ослаблена, что она больше не сможет исцелиться.
- Я слышал, что на Бессмертных берегах иссякают все печали.
- Но умершие не оживают, господин гном. А ваша смерть его добьет. Пусть лучше он уйдет сейчас и сохранит воспоминания о вас живом, нежели о вашей смерти…
Торин отшатнулся как от удара. Последние слова и были ударом – болезненным и невыносимым, сразу же наполнившим сердце чувством безвозвратной потери. Он уже не заметил, как с сожалением на лице Эрендиль сжал его плечо и направился прочь.
Торин позабыл о времени и долго бродил меж деревьев, ничего не замечая. Почему он решил, что счастье может быть бесконечным? За все в этом мире приходится платить, а за ниспосланное ему и подавно. Слишком счастливым он был. Слишком окрыленным и вдохновленным - даже несмотря на редкость встреч, которые, тем не менее, заряжали его теплом на несколько месяцев. Настолько, что порой он признавался себе в том, что готов сложить с себя все обязательства, лишь бы хоть под старость лет обрести свободу и иметь возможность чаще видеться с тем, к кому стремилась душа, и о ком молило сердце. Почему решил, что гном вообще имеет право быть с эльфом? Он даже не сумел разглядеть то, что должен был в первую очередь! Погруженный в мрачные думы, он не услышал шагов за своей спиной, и вздрогнул, услышав голос:
- Ты пропустил трапезу.
Трандуил поравнялся с ним, подстроившись под его шаг.
- Я много чего пропустил, как выяснилось.
Трандуил направил на него вопросительный взгляд, но ничего не сказал, продолжая скользить рядом. Видя, что Торин не намерен продолжать разговор, он остановился.
- Будешь молчать или все же скажешь мне, что тебя тревожит?
Торин напрягся, набираясь мужества. Не так-то просто расставаться с самым дорогим и любимым созданием на свете. Но готов ли был Торин пожертвовать собой ради жизни Трандуила? Ответ был однозначно: да – как и многие годы назад, когда он спасал Трандуила из плена. Медленно обернувшись и не глядя на эльфа, он глухо сказал:
- Я желаю, чтобы ты отправился на Запад вместе с Галадриэль.
- Желаешь? – переспросил Трандуил, сцепив руки за спиной.
- Да, желаю.
- А чего ты еще желаешь, Торин Дубощит?
- Достаточно и этого!
- Изумительный поворот событий! Еще утром ты говорил мне о своей глубочайшей любви и желании не расставаться до тех пор, пока Валар не призовут тебя в свои чертоги, а теперь «желаешь», чтобы я навсегда покинул Средиземье?
- Утром я не знал всей правды, - глухо отозвался Торин, начиная раздражаться от сквозившей в голосе эльфа иронии. - И если бы не Эрендиль…
- Эрендиль…
- Забудь о нем! Главное, что теперь я знаю, что тебе нельзя оставаться здесь дольше. И я готов отпустить тебя, только бы спасти.
- Спасти? Меня спасти? – Только что стоявший статуей Трандуил вдруг сорвался с места, схватив его за подбородок. – Кто сказал тебе, что я нуждаюсь в спасении? Или ты забыл, Торин Дубощит, что я такой же король, как и ты, и самостоятельно принимаю решения?! – Он резко развернулся и направился прочь, метя шлейфом прошлогоднюю листву.
Торин опешил, сразу вспомнив тот первый раз, когда он - обездоленный, в грязи и паутине - предстал перед надменным королем эльфов и осмелился бросить ему в лицо оскорбления, вдребезги разбившие хранимое тысячелетиями спокойствие. Удивительно, но за прошедшие десятилетия он успел позабыть, что Трандуил был не в пример эмоциональнее всех своих сородичей, и эта вспышка вызвала в его груди глухое раздражение. Первым побуждением было догнать и поставить заносчивого эльфа на место. Однако он сдержал порыв и, развернувшись, направился в противоположную сторону.
***
Когда ты молод, чужие советы вызывают внутри желание противоречить и поступать по-своему, когда зрел – усмешку и снисхождение, но когда стар и при этом наделен властью – злобу, потому как за долгое время привык к беспрекословному повиновению и подчинению и уже сложно воспринимать адекватно чужое мнение. Казалось бы, подобное справедливо лишь для смертных, но Трандуил чувствовал себя старым. Древним. Закостенелым. А вместе с тем глубоко задетым, обиженным. И почти преданным.
Дойдя до старого дуба, многие тысячелетия делившегося с ним своими бедами, Трандуил обхватил руками широкий ствол и прислонился к нему лбом. И мысленно позвал, наперед зная, что все равно больше никогда не услышит его гулкий ответ. Спало дерево, давно спало, как и многие другие, и больше не отзывалось на его зов. Тьма покинула лес, а вместе с ним иссякало и волшебство, как Вражеское кольцо, расплавившись в жерле Ородруина, повлекло за собой в небытие и силу эльфийских колец.
Эрендиль был прав – Трандуил и сам чувствовал, как постепенно иссякала его внутренняя сила. Как прав был и в том, что его король оставался не ради себя. Что держал его король гномов. Но лекарь не знал одного – что любовь гнома неожиданно и нежданно вдруг стала важнее и желаннее любого света и любой жизни, бесконечной и спокойной, но, увы, лишенной этой любви.
Однажды, в разрушенной смотровой башне в устье реки Сир Нинглор, гном признался в любви эльфу. Подобного в истории Арды не было, и если бы накануне первой битвы при Эреборе ему сказали, что по вине гнома он попадет в плен, переживет страшнейшее, что может выпасть на долю эльфа, и сумеет не только простить этого гнома, но и полюбить, Трандуил бы, несомненно, рассмеялся. Тот он не простил бы и обременил бы свое сердце еще одной ненавистью, подобной той, что нес всю жизнь по отношению ко всему роду гномов, однажды погубивших великого короля Дориата. Но Трандуил, переживший плен Саурона, стал другим и внезапно благодарно принял любовь гнома, ибо впервые на него смотрели так, будто в нем был заключен весь мир, впервые кто-то готов был стоять за него горой, и впервые под взглядом синих, но удивительно теплых глаз затихала душа, и совершенно замолкал разум. Как молчал он и тогда, когда теплые губы коснулись его губ, когда соприкоснулись тела и сильные, заботливые руки сжали его в своих объятиях.
И теперь заявление Торина о том, что он должен уйти на Запад, вызвало в сердце Трандуила горючую обиду. Почему Торин лишал его права на собственный выбор, заявляя о своем решении столь категорично? Впервые в своей долгой жизни Трандуил чувствовал, что чье-то счастье было важнее счастья собственного, и чувство это было прекрасным и заглушающим даже страх смерти, и одностороннее решение Торина вдруг вызвало ощущение предательства.
Очнувшись от своих мыслей, Трандуил увидел, что лес уже залит сумерками. Он тяжело поднялся и медленно побрел во дворец, где царило оживление по случаю возвращения Леголаса. Сын охотно делился своими впечатлениями о поездке, о коронации правителя из рода смертных Элессара и о его свадьбе с Арвен, дочерью Элронда - уже трижды эльфийские девы выбирали в мужья смертных, отказываясь от бессмертия. Были времена, когда Трандуил осуждал подобные союзы, теперь же он прислушивался к разговору молча, пока вдруг не встал и быстро не покинул трапезу.
***
Сидя перед зеркалом, Трандуил бездумно глядел на свое отражение. Луна давно заглядывала в окно, и тишина в комнате, равно как и в душе, была оглушительной. Одиночество, забытое им на несколько десятилетий, вновь владело сердцем. Отчаянное одиночество. Давно уж нежеланное и, к счастью, нарушенное появлением Торина.
Гном вошел в покои и молча встал за его спиной, сложив на груди руки. Огонь синих глаз прожигал затылок, и Трандуил смотрел на него в зеркало.
- Ты не имел права воспринимать мои слова подобным образом, - глухо начал Торин. – Ты думаешь, мне легко знать, что единственное, делающее меня счастливым в этом мире – твое присутствие в моей жизни, - сопряжено с опасностью для твоей души?! – Торин начал расхаживать взад-вперед по комнате, все больше распаляясь. – Ты постоянно мне твердишь: "забудь", а я не могу! Не могу забыть, что делали по моей вине с тобой в плену. Как ты умирал на моих руках, весь в синяках и шрамах, прозрачный и тающий, словно лед. Как Эрендиль сказал мне, что твой свет угасает! Ты - мой свет, неужели тебе до сих пор неясно, что для меня нет ничего важнее твоей жизни?! – Торин остановился и добавил с горечью: - Будь моя воля, я запер бы тебя в Эреборе до конца своих дней, лишь бы быть с тобой всегда рядом, или пошел бы за тобой туда, куда позовешь.
- Но ты не можешь покинуть свой дом…
- Ты, такой проницательный, - прервал Торин, - неужели до сих пор не понял, что мой дом давно уже там, где ты?!
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь неровным дыханием и стуком сердец, и Трандуил, изумленный, чувствовал, как снова оттаивает его сердце. Потянувшись к костяному гребню, он взял его в руку.
- Расчешешь мне волосы, Торин? – спросил он.
Гном застыл, не веря своим ушам. Неуверенно подойдя к эльфу, он взял из его руки гребень и осторожно отделил одну прядь. Прекрасные, густо-тяжелые, волосы скользили по его руке жемчужным шелком. Трандуил никогда и никому не позволял расчесывать их, всегда делая это самостоятельно и, Торин, будучи уверенным в том, что испытываемые к нему эльфом чувства – не более чем благодарность – не смел попросить об этом, так как когда-то слышал, что расчесывание волос в эльфийской культуре – обряд чуть ли не сакраментальный, дозволяемый лишь любимым. От этой мысли стало одновременно светлее на сердце и больнее – расставаться, когда любовь взаимна, было в разы тяжелее. Не сумев сдержать судорожный вздох, комом застрявший в горле, Торин заключил эльфа в объятия и зажмурился. Невыносимая мука завладела сердцем и больше не отпускала – даже тогда, когда он с отчаянной нежностью покрывал тело Трандуила поцелуями и ласками, любя, будто в последний раз. Может, у них и были впереди еще ночи и часы для любви и страсти, но финальная черта была пройдена. Теперь уже все было последним.
***
Выехали рано, но Торин впервые за долгое время не ощутил радость утра, не почувствовал счастья жизни. Трандуил ехал тут же, но уже будто не рядом – прекрасный, отчаянно любимый и невероятно далекий – существо из другого мира – с того, где воспылал свет дня и зародился светоч ночи. Бессмертное творение Эру, существование которого уже само по себе было волшебством. Волшебством, которое неминуемо должно было покинуть Средиземье, уйдя на Запад, к свету Амана.
Торин прощался со своим светом, еще будучи с ним рядом. Не менее угнетающим было прощание Галадриэль, прекрасной Владычицы Лотлориена с тихим, всевидящим взглядом светлых голубых глаз. Прекрасный Золотой лес, неизменно дарующий покой душам тех, кто пребывал в нем, будто погрузился в тоску, грусть – пусть и в светлую, но не менее тяжелую. Не в силах выносить этой тяжести, Торин покинул присутствующих, решив побродить по лесу.
***
Зала понемногу опустела, и лишь двое остались под сенью золотящихся сводов чертога лесной владычицы.
- Чувствую, пришло и твое время уйти на Запад, Владыка Трандуил, - заговорила Галадриэль, глядя на короля Эрин Ласгалена своими прозрачными голубыми глазами.
Трандуил склонил голову, ощущая, как пронизывает его тело взор лесной колдуньи.
- Я не уйду, - тихо отозвался он.
- Знаю. – Галадриэль скользнула со своего места и приблизилась. – Скажи мне все, Владыка, - протянула она ему свою руку, - облегчи свою душу.
И Трандуил заговорил, но языком прикосновений. Соединив с ней руки, он закрыл глаза и позволил Владычице Лотлориена окунуться в его воспоминания и чувства. И она узрела то, что согревало и поддерживало его на протяжении нескольких десятилетий.
Как Торин прижимал его, рыдающего, погрязшего в пучине боли от известия о смерти сына, к своей груди, шепча: «Успокойся, драгоценный, тише».
Как склонялся над ним в сумерках тоннелей, крича, что сделает все, чтобы его спасти.
Как хранил сон, сжимая ладонь и отгоняя ночных демонов.
Как сказал, что любит и никогда больше не даст в обиду. И не давал.
Как велел уйти на Запад, потому что слишком любит, чтобы позволить погибнуть.
И когда Владычица Лориена покидала залу, Трандуил, чувствуя себя иссякшим и ослабленным, не выдержал и упал на колени, закрыв лицо ладонями. И тут же почувствовал, как горячие руки сжали его в объятиях, а Торин встревожено зашептал:
- Трандуил, что случилось? Трандуил?! - Разведя ладони, Торин вглядывался в голубые глаза, подернутые поволокой слез. - Что случилось, мой свет? – еще раз спросил он, целуя и гладя его по лицу. А Трандуил вдруг рассмеялся – немного истерично и бесконтрольно – и только потом спросил:
- Ты уйдешь со мной в Валинор?
Ибо Владычица Лориена, узревшая его чувства, улыбнулась и сказала, что нет более правильного места для Великой любви, чем Благословенные берега, и позволила гному уйти с ними.
Ответом Торина послужили горячие, полные чувств объятия, и долго еще они обнимали друг друга, полные любви и надежды.
Конец
