Исполнитель желаний

- Полагаю, мне крупно повезло, - Рюдзаки держал двумя пальцами снимок собственного мозга, сделанного на томографе, и с интересом рассматривал его на просвет, - если я правильно понимаю, вы не обнаружили никаких патологических изменений? С того самого момента, как детектив пришел в себя, и в палату вбежали вызванные Лайтом его лечащий врач и дежурная медсестра, а потом и главный врач больницы, за которым, не смотря на все запреты вставать, пришел Ватари, при помощи незаменимой Ханны, Рюдзаки не проявлял ни малейшего намека на беспокойство или волнения, которые были бы вполне ожидаемы для пациента в его положении. Он терпеливо сносил все обследования и тестирования, которым подвергали его весь этот день, проявив некое подобие неудовольствия только в самом начале, когда лечащий врач категорически запретил ему вставать на ноги, предоставив для перемещения инвалидную коляску. Легкая гримаса исказила лицо гениального детектива, однако, выслушав аргументы врача, что, после столь длительного коматозного состояния пациента, вполне вероятны неконтролируемые приступы и, кроме того, мышцы тела ослаблены и нагружать их следует постепенно, Рюдзаки был вынужден согласиться. После этого, он, казалось, полностью сосредоточился на уникальном медицинском случае своего чудесного возвращения, активно обсуждая с врачами результаты обследований и психологических тестов. Судя по всему, тот очевидный и шокирующий факт, что он не помнил и не узнавал ни Лайта, с надеждой ожидавшего его в коридоре после каждого из обследований, ни Ватари, с глубокой печалью вглядывавшегося в глаза своего воспитанника, нимало не заботил лохматого гения. Холодный взгляд серых глаз равнодушно проскальзывал по объекту своих совсем недавних поисков, не задерживаясь, как будто вместо Киры было пустое пространство. Лайт был для Эла чужим незнакомым человеком и его присутствие рядом не вызывало у него никаких ассоциаций, чувств или хотя бы легкого любопытства. Если бы Лайт ушел, Рюдзаки, вероятно, даже не обратил бы на это внимание, полностью сосредоточенный на оживленной дискуссии с докторами. Лайт, вымотанный, выжатый переживаниями этого утра, сначала списывал странное поведение детектива на заторможенность после выхода из комы. Он не смог сразу же оценить масштаб катастрофы, полностью акцентировав внимание на самом факте долгожданного возвращения. Он жадно впитывал звуки голоса, ловил взглядом медленные, размеренные движения, заглядывал в равнодушные глаза, ощущая восторг от любых мелочей, подтверждающих возвращение к жизни его недавнего ненавистного противника. Лайт никак не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего, опасаясь проснуться рядом с холодным бесчувственным телом на больничной кровати. Пережитый стресс и бессонные ночи снизили работоспособность его мозга и способность к мгновенному восприятию информации. Однако, постепенно до него начал доходить смысл равнодушно брошенных фраз. Холодных скользящих взглядов. Полного отсутствия интереса. Рюдзаки его не помнил. Совсем. Как будто Лайт ходил следом за незнакомым человеком и тот искоса бросал недоуменные взгляды, не понимая, чего же он хочет от него. «Амнезия» - это слово прозвучало из уст главного врача клиники еще утром и, к концу дня, когда они собрались в палате Рюдзаки для обсуждения результатов обследования, уже оформилось в окончательный приговор. Приговор, начисто стирающий из жизни великого детектива лучшего ученика Японии Ягами Лайта со всей его гениальностью ума и со всеми подозрениями в его адрес. Приговор, нимало не волнующий того, кому он был выписан. Благодаря жестким указаниям Ватари, Рюдзаки был огражден от излишнего любопытства персонала клиники. Верный опекун категорически запретил главному врачу допускать к детективу кого-либо, кроме тех, кто уже заходил к пациенту, пока он был без сознания. Несмотря на горячее желание собрать медицинский консилиум для обсуждения уникального выхода из комы при критических жизненных показателях, главный врач был вынужден согласиться на изоляцию Рюдзаки от любых излишних контактов. Лайт не знал, каким именно был аргумент для его убеждения – солидное денежное пожертвование на счет клиники или всемогущественное влияние Ватари, уже неоднократно ненавязчиво демонстрированное ранее, но проблема конфиденциальности частично была решена. Второй частью решения данной проблемы было представление Эла как детектива Японской полиции, носящего имя Рюга Хидеки и имеющего прозвище Рюдзаки, которым все окружающие его называли. Даже если бы кто-то попытался найти информацию и выяснил, что недавний пациент клиники Рюга Хидеки никогда не служил в полиции, у него не осталось бы никаких дальнейших зацепок, кроме обезличенного имени известного киноактера. Внешность же Рюдзаки была известна лишь пятерым сотрудникам из персонала клиники, по сути своей, случайным контактам, что значительно снижало риск раскрытия его истинной сущности. Таким образом, безопасность нахождения Эла в клинике до его полного восстановления была обеспечена. Вот только о полном восстановлении речи пока не велось. - Никаких изменений?! – не выдержал Лайт, - Рюдзаки, у тебя амнезия! Ты хоть понимаешь, что это такое?! Лайт прекрасно понимал, что отдавался сейчас во власть эмоциям, так непривычно заставляющим выкрикивать необдуманные слова, забывая просчитывать последствия. Но он больше не мог оставаться холодным выдержанным Ягами Лайтом, заботящимся о своей репутации. Он готов был кричать на врачей, трясти Рюдзаки за плечи, рвать бесчисленные снимки и распечатки результатов исследований. Весь день он обессиленно ходил вслед за процессией, сопровождавшей Рюдзаки от кабинета к кабинету, весь день ожидал в коридоре обнадеживающих вестей, не получая их, весь день надеялся получить вердикт, что забывчивость Эла – случайность, нелепое осложнение выхода из комы, способное бесследно пройти через несколько дней. И сейчас в его груди поднималась ярость, ярость на несправедливо отнятого у него врага, на отсутствие интереса к его присутствию, на отчетливое понимание, что, стоит ему уйти, Рюдзаки даже не повернет головы. Но больше всего Лайта приводила в ярость наглядная демонстрация Элом того факта, что отсутствие памяти на окружающих людей его волнует в последнюю очередь. - Пожалуйста, не кричи, Лайт-кун, - Рюдзаки скосил на него глаза, одарив очередным равнодушным взглядом, - я прекрасно понимаю, что это такое. Если ты не услышал – у меня диссоциативная амнезия, с сохранением всех универсальных знаний. Неудивительно, что меня радует тот факт, что обследования показали отсутствие нарушений в функциях мозга. Проще говоря, мой мозг не был поврежден. Лайт почувствовал, как кровь приливает к голове. Спокойный ровный голос, лаконичный анализ полученных результатов и терпеливый тон, напоминающий покровительственный разговор с маленьким глупым ребенком, полностью вывели его из себя. Нервы, измотанные до предела, не могли выдерживать эмоций, обуревающих его. Сделав шаг к кровати, на которой Эл сидел в своей излюбленной позе, притянув колени к груди, Лайт схватил его за плечо, заставляя обернуться к себе. - Ты ничего не помнишь! – почти выкрикнул он Рюдзаки в лицо, - Ты не помнишь ни меня, ни Ватари, ни окружающих тебя людей, ни событий, которые с тобой происходили! Тебе плевать на это, да? Краем глаза Лайт уловил, как предостерегающе шагнул к ним Ватари. Но ему сейчас было все равно. Он вглядывался в глубину холодных серых глаз, пытаясь уловить хотя бы тень эмоций, хотя бы намек на проснувшийся интерес. Ничего. Бесконечный холод и пустота темно-серого цвета осеннего неба. Неба из мира Киры, в котором Лайт был обречен на одиночество. Он убрал руку с плеча Рюдзаки. - Ты даже имени своего не помнишь…, - потерянно прошептал Лайт и почувствовал, как где-то в глубине груди вновь заворочалась привычная уже боль. - Ты так говоришь, как будто это большая проблема, - пожал плечами Эл, и в его голосе послышалась чуть заметная печаль от плохой сообразительности друга, - Лайт-кун, ты устал. Имя – это первое, что вы мне сообщили. Уверен, что с вашей помощью я смогу восстановить и всю остальную, необходимую мне информацию. Лайт растерянно смотрел на него. Информация. Люди, окружающие его, их чувства, мысли, взаимоотношения, привязанности и симпатии, его собственные мысли, эмоции, прожитые события – все это было для Эла не более, чем информация. Располагающаяся по шкале ценностей на порядок ниже, чем научные и универсальные знания, сохранившиеся в его голове. Рюдзаки не только не пугала диссоциативная амнезия, стеревшая из его памяти всех окружавших когда-либо его людей и события, происходившие с ним, но, казалось, он был даже доволен сложившимся положением вещей. Очищенный от эмоциональных воспоминаний мозг превратился в совершенную машину рациональности, с увлечением занятую сейчас загадкой уникального медицинского случая возвращения пациента из комы, после длительной клинической смерти, без каких-либо патологических изменений мозговой функциональности. - Я прошу простить моего друга за излишнее проявления эмоций, - вежливо проговорил Рюдзаки, вновь обращаясь к врачам, - думаю, он просто переутомился. Предлагаю вернуться к нашей дискуссии. Я на семьдесят пять процентов уверен, что, поскольку диссоциативная амнезия является, как правило, следствием психологической, а не физиологической травмы, можно исключить данный побочный эффект из возможных последствий коматозного состояния. Следовательно, мы можем принять тот факт, что длительная клиническая смерть и последующая кома прошли для моего организма без каких-либо серьезных последствий. Я могу предположить, что причиной амнезии в данном случае было какое-то нервное потрясение, пережитое мной до клинической смерти. Возможно, какие-то внутренние переживания, незаметные для окружающих. Именно поэтому Ягами Лайт и господин Ватари ничем не могут нам с вами помочь. Главный врач клиники и лечащий врач Рюдзаки согласно закивали головами. Весь этот день Лайт наблюдал, как стремительно завоевывает детектив их интерес и доверие, превращаясь из пациента почти что в коллегу, беседующего с ними на равных. В другое время он, несомненно, был бы поражен и, возможно, даже восхищен глубокими познаниями Эла в медицине и неврологии, но сейчас все эти монотонные заумные фразы повергали его в отчаяние. Рюдзаки вцепился в загадку своего возвращения с той увлеченностью и сосредоточенностью на деталях, с какой раньше, должно быть, хватался за новое расследование. Очередная головоломка для гениального мозга оказалась важнее и интереснее, чем восстановление прошлого и знаний об окружающих. Это было… ненормально, противоестественно. Несправедливо. - Не могу с вами не согласиться, - кивнул головой главный врач, - с теорией о глубоких внутренних переживаниях вполне согласуется и необъяснимая остановка сердца, произошедшая перед комой и, очевидно, служившая ее основной причиной. - Нет, вот как раз остановка сердца не вписывается в общую картину, - задумчиво возразил Рюдзаки, поднося большой палец ко рту и привычно закусывая ноготь, - Все-таки для такого сбоя работы необходима более веская причина, чем глубокие переживания. От душевной травмы, какой бы серьезной она ни была, здоровое сердце остановиться не может. Ваши же обследования показали, что в моем сердце нет никаких отклонений от нормы или скрытых врожденных дефектов. Все тот же задумчивый голос, анализирующий факты. Та же привычная поза, тот же закушенный ноготь большого пальца, лохматые черные пряди, падающие на глаза. Но… Новая задачка, новое увлечение, новый интерес. И безразличие ко всему тому, что осталось за пределами памяти. Никакой попытки восстановить прошлое, оглянуться назад. «Как будто его мозг перезагрузили, - горько думал Лайт, сидя на диванчике, мрачно, из-под челки, разглядывая Рюдзаки, - и он начал жить с новой точки отсчета. А все незакрытые файлы были удалены». Бог нового мира ощущал непередаваемое чувство глубокого разочарования и обиды. Обиды не понятно на что, но от этого не менее горькой. И безысходность. Лайт понятия не имел, что же ему теперь делать. К чему стремиться. Он был сокрушен и растерян. Подрагивающая рука Ватари коснулась его плеча, выдергивая из мрачных размышлений. Лайт вскинул голову. Старик смотрел на него, печально улыбаясь. - Думаю, тебе лучше пойти домой, Лайт, - мягко сказал он, - за эти дни ты действительно очень устал. - Да, Лайт-кун, тебе действительно стоит уйти,- неожиданно отвлекся от рассуждений с врачами Рюдзаки, - благодарю тебя за заботу, но, думаю, здесь обо мне хорошо позаботятся и твое присутствие не обязательно. Ты вполне можешь заняться своими делами. Уверен, их у тебя накопилось достаточно. Сердце Лайта дернулось, пропуская удар, реагируя на неприкрытую грубость. Осознанно ли она была допущена или являлась следствием непосредственности Рюдзаки, не имело значения. «Он меня выгоняет? – пронеслась в голове непрошенная мысль, - ему неприятно мое присутствие и он жаждет остаться лишь в обществе своих собеседников? Чтобы в полной мере насладиться решением новой головоломки, не отвлекаясь на чужое надоедливое существо?». Лайт с трудом поднялся на ноги. - Пожалуй, мне действительно стоит уйти, - с усилием проговорил он, обращаясь к Ватари, - благодарю вас, Ватари. До свидания, Рюдзаки. - До свидания, Лайт-кун, - равнодушно проговорил детектив и тут же продолжил беседу, - а какова была максимальная частота пульса при приступе? Лайт не в силах был больше вслушиваться в их разговор. Этот день и безразличие со стороны бывшего непримиримого врага окончательно раздавили его. С трудом передвигая ноги, он вышел за дверь палаты. Ватари вышел следом за ним. - Лайт, послушай, - Ватари коснулся его руки, останавливая, - дай ему время. Он только сегодня вернулся. Дай ему… освоиться. - Ватари… Ему даже не интересно, кто я такой, - горько проговорил Лайт, - и кто вы такой. Ему вообще безразличны… окружающие. - Не торопись, Лайт, - все также мягко попросил Ватари, - ты ждешь от него слишком многого. Сегодня утром мы даже не знали, очнется ли он. Не забывай, он пережил клиническую смерть и глубокую кому… - Да, я знаю, - Лайт почувствовал укол совести, что совсем не принимает состояние Рюдзаки в расчет, но боль в груди все продолжала расти, - я ничего от него и не жду. Я… я пожалуй пойду. До свидания.