Исполнитель желаний

Миса спешила на утренние съемки, что более чем устраивало Лайта. Притворяясь, что он не в силах окончательно проснуться, бормоча что-то невразумительное, Кира позволил зацеловать себя на прощание, понимая, что сам был виновником такого всплеска активности Мисы, проявляя ночью несвойственную ему страстность. Пробурчав «угу» на требование пообещать, что сегодня он точно-точно снова приедет к ней, Лайт наконец-то дождался, когда за Мисой захлопнулась дверь. И сразу же резко сел на кровати. Он был готов к игре. Он заказал кофе в уже знакомом уютном маленьком кафе недалеко от дома Мисы, и торопливо начал просматривать утренние газеты. Эти два дня он совсем не уделял внимания Кире, что было непозволительно. Он даже не интересовался, каким способом карала преступников Миса в свой последний вечер в роли Киры, перед тем, как Лайт заставил ее отречься от Тетради. Необходимо было наверстать упущенное, исключить возможные ошибки, выстроить точную логическую линию. Скоро, совсем скоро, может быть, даже сегодня, его враг снова вступит в игру и побежит по следу, жадно выискивая неточности и несостыковки. Убедившись, что смерти преступников все еще продолжаются, Лайт позвонил в штаб отцу, чтобы узнать детали и сообщить, что L официально попросил его возглавить расследование. Об этом, конечно, следовало сообщить еще вчера, но вчера Лайту было совсем не до расследования и своей роли в нем. Но это не было ошибкой. Это было полезной слабостью, такой понятной и знакомой всем членам штаба человеческой слабостью, именно тем, чего все сейчас от него ожидали, готовые оказать посильную поддержку. Если бы Лайт продолжал холодно вести расследование, не обращая внимания на возвращение Рюдзаки, у детективов могли бы возникнуть сомнения в искренности его дружеских чувств и переживаний. Нет, пока все карты в игре ложились именно так, как было надо. Лайт довольно улыбнулся, отпивая маленькими глоточками кофе. Поговорив с отцом и, с удовольствием выяснив, что преступники продолжают погибать не от сердечных приступов, а от шокирующих несчастных случаев и бессмысленных самоубийств, получив порцию пожеланий для Рюдзаки поскорее восстановиться и вернуться в команду, пообещав их обязательно передать и появиться сегодня в штабе, Лайт, наконец-то, закончил тяготивший его разговор. Он не мог не понимать, что получил всего лишь еще один день отсрочки. Перспектива необходимости принимать решение неумолимо приближалась. Ему надо вернуть Тетрадь. Любым способом, любой ценой. И сделать это возможно, только пока Рюдзаки в больнице, и Лайт может находиться с ним рядом, обеспечивая себе алиби. Иначе слишком велик будет риск быть раскрытым. Но это значило только одно…. Ему придется пожертвовать всей командой полицейских, находящихся в штабе, во главе с бывшим шефом Японской полиции. Пожертвовать отцом. Стать отцеубийцей. Лайт не готов был принимать такое решение сегодня. Понимая, что проявляет нерешительность, непозволительную для Бога, откладывая решение на потом, Кира честно признавался себе, что уже не уверен в своей готовности жертвовать всем ради спасения мира. Что-то в нем изменилось. Как будто холодная ледяная игла, направляющая его жесткую целеустремленность, теперь дала трещину. Разрушительная буря эмоций и чувств, сокрушительным торнадо пронесшаяся по нему в эти дни, заставляла взглянуть по-новому на многие вещи. Относиться трепетнее к окружающим. Вообще, замечать окружающих. Задумываться об их чувствах, желаниях, судьбах. Возможно, со временем это пройдет, и он снова вернется в свое холодное равнодушное отчуждение ото всех, наслаждаясь своим превосходством. Возможно, не пройдет никогда и ему придется научиться жить с этим. Но сейчас… сейчас он на перепутье. Не разобрался в себе. И не может принимать судьбоносных решений. Лайт допил кофе и, рассеянно отыскав мелочь в кармане, положил деньги на стол. Он попытается найти другой выход. Другое решение, которое позволит ему не убивать отца. Попытается не переходить в своей безумной игре ту черту, после которой возврата уже не будет. По крайней мере, переходить ее не сегодня. Подходя к клинике, Лайт бросил взгляд на магазинчик конфет и замер перед ним в нерешительности. Покупать леденцы для Рюдзаки стало уже почти привычкой, и Лайт чувствовал, что, если не зайдет, останется тянущее чувство чего-то не сделанного, но, с другой стороны… его вдруг одолело странное смущение. Он не был уверен, что сможет вложить конфету в узкую бледную руку с тонкими длинными пальцами под взглядом больших серых глаз. Или черных, если детектив будет в настроении экспериментировать. Странное, непривычное чувство неуверенности в себе полностью завладело им. Он уже почти решил пройти мимо, но вдруг осознал, что поддается. Проигрывает. Именно его нерешительность и смущение, поиск какой-то двусмысленности в совершенно непримечательных действиях и, как итог, боязнь подступиться, и были целью Рюдзаки. И он, сам того не замечая, чуть было не попался на его манипуляции. «Браво, я восхищен тобой, L, - сразу же успокаиваясь и обретая уверенность, подумал Лайт, заходя в магазин, - Я почти попался при первой же возможности. Но теперь – ход за мной. Уверен, я тоже смогу удивить тебя». Он купил большой яркий леденец на палочке и, подумав, небольшую шоколадную плитку. Шоколад был не для Рюдзаки, да ему, наверное, и нельзя было еще есть шоколад. Просто Лайт знал, как важно иметь под рукой что-нибудь, способное расположить к себе человека. Медсестру, врача или, может быть, даже Ватари. Ему нужны были любые союзники сейчас. Маленький, ничем не обязывающий подарок, простой знак внимания в виде шоколадки, был в этом случае идеальным. Его полезно было иметь при себе. Перед самой дверью, когда Лайт уже протянул руку, чтобы взяться за ручку, сердце неожиданно ухнуло и забилось часто-часто. Злясь на себя, собирая волю в кулак, Кира сделал глубокий вдох, надел на лицо непроницаемую холодную маску с вежливой улыбкой и, легко постучав, зашел в палату. Его ожидал приятный сюрприз: Рюдзаки был не один. Только сейчас, увидев Ватари и Ханну, Лайт понял, как сложно было бы начать разговор, преодолевая скованность и неловкость после вчерашнего, если бы они встретились наедине. Но Ватари сидел на диване, просматривая утренние газеты, а Ханна то ли прибиралась, то ли раскладывала различные медицинские приспособления в углу помещения. Лайт с облегчением выдохнул, чувствуя, как мгновенно отпускает напряжение, как мышцы приобретают привычную упругость, как мозг снова начинает работать ясно и четко. Рюдзаки сидел на постели, согнувшись в своей любимой позе, окруженный тремя работающими ноутбуками, один из которых лежал перед ним, а два других располагались на стульях рядом с кроватью. Он даже не поднял головы, сосредоточенно глядя то в один, то в другой монитор, в отличие от Ватари и Ханны, которые мгновенно обернулись на звук открываемой двери. - Доброе утро, Ватари, - приветливо поздоровался Лайт. - Доброе утро, Ханна. - Доброе утро, Ягами Лайт, - поздоровалась, со вздохом, Ханна и, отвернувшись, снова вернулась к своему занятию. Кире показалось, что она чем-то сильно расстроена. Теперь он разглядел, что она наполняла шприц для инъекции на маленьком столике в углу. - Доброе утро, Лайт, - кивнул ему Ватари и посмотрел на Рюдзаки, по-прежнему не поднимавшему головы. Лайт почувствовал, что в палате витает какое-то напряжение. Оно ощущалось в напряженной спине Ханны, в каком-то смущенно-виноватом взгляде, который Ватари бросил на нее, когда она повернулась к Лайту, в осторожном взгляде старика на своего, ничего не замечающего, воспитанника. Лайт подошел к кровати и встал над детективом. - Доброе утро, Рюдзаки, - чуть наклонившись к нему, с насмешливой улыбкой сказал он. L, как будто бы нехотя, поднял голову. И очень внимательно посмотрел на него сквозь упавшие на глаза пряди черных волос. Лайт не отводил взгляда, уверенно глядя в его глаза, все так же насмешливо и снисходительно улыбаясь, пытаясь передать во взгляде всю абсурдность попытки манипулировать им. Он не мог быть уверен, но ему показалось, что зрачки серых глаз чуть расширились. Совсем чуть-чуть. Пару секунд они молча смотрели друг на друга. Как будто вспомнив, наконец, что его фраза требует ответа, Рюдзаки плавным движением чуть откинулся назад, оперевшись спиной на подложенную сзади внушительную подушку и, отделяя каждое слово, медленно произнес: - Доброе утро, Лайт-кун, - он внимательно разглядывал его, обдавая холодом изучающих глаз. - Я не ждал тебя сегодня. Разве ты не должен быть в… институте? И он склонил голову набок, наблюдая за реакцией Лайта. - Я… - начал Лайт, несколько сбитый с толку таким недружелюбным началом разговора, но его перебили. Видимо, у них и прежде произошел какой-то спор или разногласия, а теперь терпение Ханны, стоявшей в углу, окончательно переполнилось. Простая добрая женщина совсем не умела удерживать свои эмоции. Она резко развернулась, возмущенно всплеснув руками. - Нет, это просто невозможный характер! – вскрикнула она, ее доброе лицо пылало от возмущения. - Как можно так разговаривать с человеком, который пришел вас навестить? Вы уж простите меня, Рюга Хидеки, но вы самый невоспитанный человек, которого я когда-либо встречала! Вы даже поздороваться-то толком не можете! - Ханна, я же просил вас называть меня Рюдзаки, - спокойно сказал Рюдзаки, переводя взгляд на нее, как будто не замечая всех остальных ее слов. - Простите…. Рюдзаки, - Ханна расстроенно развела руки. - И простите, что я вам все это говорю, но надо как-то учиться вести себя в обществе! С людьми так нельзя. В конце концов, вы же так останетесь совсем один! - Ханна! – Ватари с укором посмотрел на нее, чуть покачивая головой. Лайт в изумлении переводил взгляд с одного на другого. Ханна отчитывала великого L, как невоспитанного мальчишку? Он не мог в это поверить. Но, похоже, у этих троих установился тесный психологический контакт, что-то сблизило их, дало возможность Ханне вести себя так и воспринимать Рюдзаки именно под таким ракурсом. Больше всего она сейчас напоминала добрую воспитательницу, донельзя расстроенную плохим поведением отчаянного сорванца. Это было… очень забавно. - Простите, господин Ватари, - пожилая женщина вздохнула и расстроенно отвернулась к своему столику. - Ватари, пожалуйста, не ругайся на Ханну, - Рюдзаки, покусывая ноготь большого пальца, смотрел на свою сиделку с каким-то задорным любопытством в глазах. - Она совершенно права. Я действительно был груб. - Хорошо, что вы хотя бы это понимаете! – снова обернулась к нему Ханна. - Но я был груб сознательно, - невозмутимо продолжил Рюдзаки, бросая быстрый короткий взгляд на Лайта и снова переводя его на женщину. - Я не вижу необходимости навещать меня каждый день и тратить попусту время сейчас, когда моему здоровью уже ничего не угрожает. - Боже! – вскрикнула Ханна, возводя глаза к небу. - Вы опять! Это невыносимо! Как только ваши друзья терпят вас?! Вы совсем не знаете, что такое правила приличия? - Не обращай внимания, Лайт-кун, - игнорируя ее, Рюдзаки неожиданно повернулся к Лайту. - Ханна с самого утра сердится на меня, потому что я не выполняю предписания врачей. Лайт не мог поверить тому, что он видел. В глазах Рюдзаки плясали смешинки, а углы губ приподнимались в лукавой улыбке. Он играл? Капризничал, развлекаясь? Его забавляло, как Ханна отчитывала его? Или смешила сама абсурдность того, что его, величайшего детектива века, простая добрая женщина принимала за избалованного богатого мальчишку, не умеющего общаться с людьми? Значит, его, по крайней мере, все же могло что-то смешить. Удивительно. Ханна возмущенно фыркнула и, подняв шприц, направилась к кровати. - Давайте сюда свою руку, господин Рюдзаки, - она решительно подошла к нему с другой стороны от Лайта. - И не вздумайте говорить, что инъекции вам тоже не обязательны! И предложите уже своему другу сесть, в конце-то концов! - Спасибо, Ханна, - Лайт с удовольствием включился в игру, ощущая, как отпускает напряжение, как становится легко и, отчего-то, тепло и весело на душе. - Я уже привык, что от Рюдзаки приглашения не дождешься. Он присел на дальний край кровати, с интересом наблюдая за новым, незнакомым ему раньше Рюдзаки. Эта новая маска его врага Лайту определенно нравилась. Рюдзаки прижал обе руки к груди и строго посмотрел на стоявшую перед ним Ханну. - Разумеется, инъекции мне не обязательны, - невозмутимо сказал он. - Но я готов пойти вам навстречу и дать вам то, что вы просите, если пообещаете мне оказать ответную услугу. Я хочу попробовать один из тех чудесных, восхитительных пирогов, что вы печете. - Но… с чего вы взяли, что я умею печь пироги? – Ханна застыла от удивления. Лайт мельком бросил взгляд на Ватари и заметил, что тот тоже с интересом наблюдает за ними, пряча улыбку в седые усы. - Ваша внешность выдает вас, Ханна. Такая очаровательная женщина, я уверен, и готовит восхитительно. Вы просто обязаны уметь печь воздушные, тающие во рту, вкуснейшие пироги с хрустящей корочкой, - Рюдзаки вытащил руку и наставил на Ханну вытянутый указательный палец. - И не вздумайте обманывать меня, что не умеете! - Ох, с вами с ума сойдешь, - рассмеялась Ханна, даже морщины на ее лице чуть разгладились. - Ну вот как вы умеете быть и таким неприятным, и таким обворожительным одновременно! Так уж и быть, испеку для вас завтра пирог, если доктор разрешит вам его есть. Давайте уже свою руку. Рюдзаки протянул к ней левую руку, одновременно поднимая к плечу рукав белой футболки второй рукой, но вдруг, будто бы засомневавшись, прижал ее к груди, пряча. - Только, чур, не обманывать! - у него был такой серьезный, сосредоточенный вид, так смешно сочетающийся с взлохмаченной головой и сгорбленной позой, что Ханна снова рассмеялась. Не удержался от ласковой улыбки и Ватари, с сияющим видом наблюдающий за своим воспитанником. Поддавшись на шутку, Лайт тоже усмехнулся, с трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться. Рюдзаки превосходно играл эту роль, наполняя палату каким-то удивительным семейным уютом, теплотой, близостью. Было очевидно, что он играет ее давно, может быть, все время в отсутствие Лайта, и Ханна уже полностью очарована им. Он умел очаровывать, если хотел. И умел управлять. Именно поэтому она отчитывала его - не потому, что его поведение ее настолько возмущало,чтобы потерять контроль над собой, а потому, что L сам дал ей возможность почувствовать себя вправе принимать участие в его воспитании. Незаметно спровоцировал принять эту роль. По каким-то, одному ему ведомым причинам, Рюдзаки посчитал возможным подарить простой пожилой сиделке для безнадежных больных чуть-чуть своей теплоты. Наконец, Рюдзаки все-таки протянул руку Ханне, позволяя сделать укол. И она сразу же сосредоточилась, стала серьезной. Лайт внимательно наблюдал, как быстро и профессионально Ханна наложила жгут на бледную руку и как озабоченно провела несколько раз пальцами в перчатке по тыльной стороне предплечья, пытаясь найти вену. - Боже мой, вам срочно нужно поправляться, - расстроенно сказала сиделка. - Ну разве можно быть таким худеньким… Посмотрите, какие плохие у вас сосуды… - Под слоем жира, Ханна, вену тем более не найти, - Рюдзаки пожал плечами и несколько раз с силой похлопал ладонью правой руки возле локтевого сгиба левой, заставляя проступить сосуды сквозь бледную кожу. Одним движением он выхватил из рук Ханны шприц и вколол его себе в руку, сразу же попадая в вену. Лайт вдруг почувствовал, как комок подступает к горлу, и быстро отвел взгляд. Зрелище иглы, протыкающей бледную кожу, почему-то было ему неприятно. - Вот и все, - Рюдзаки снял жгут и отдал его Ханне вместе со шприцем. - Я же уже говорил вам, что гораздо выносливее, чем кажется на первый взгляд. Я не рассыплюсь от простого укола. Кстати, мне кажется, вам пора вести Ватари на процедуры. - Да, нам действительно пора, - взглянув на маленькие наручные часы, кивнула головой Ханна. Она убрала шприц и обратилась к Ватари. - Господин Ватари, вы готовы? - Да, я готов, - Ватари поднялся но, подойдя к кровати детектива, нерешительно остановился перед ним. - Рюдзаки, пожалуйста, постарайся съесть хоть несколько ложек…. Доктор говорит, тебе обязательно надо хорошо питаться, чтобы поправиться. - Ты что, еще не завтракал? – Лайт быстро повернулся к детективу. L медленно покачал головой. - Он уже второй день отказывается нормально питаться! Мы с господином Ватари уже и не знаем, что делать! – почувствовав в Лайте союзника, возмущенно поделилась с ним Ханна. - Доктор сказал, это очень опасно, но ваш друг, видите ли, не хочет есть ту пищу, которую ему прописали! - Я просто не хочу есть, - Рюдзаки был абсолютно невозмутим, несмотря на то, что они, все втроем, возмущенно смотрели на него. - А это – тем более. И он ткнул пальцем куда-то себе за спину. Лайт посмотрел в том направлении и только сейчас заметил, что на тумбочке стоит поднос с завтраком. - Тааак! – решительно протянул Лайт, и одним рывком убрал ноутбук, стоявший перед Рюдзаки. Стараясь не замечать его удивленного взгляда, он вскочил, схватил поднос с едой и поставил его перед детективом на кровать, на место компьютера. Сейчас, пока L в этой роли, Лайт мог позволить себе вести себя так. Под взглядами Ватари и Ханны его враг не станет проявлять свою силу и ставить его на место. «Теперь мое время проводить эксперименты, - торжествующе думал Лайт. - Посмотрим, как долго ты удержишься в своем образе». Он взглянул на поднос и чуть не рассмеялся в голос. Овсяная каша, омлет, чай. Нормальная диетическая пища, вполне подходящая для человека, нуждающегося в восстановлении после длительной комы. Но не для Рюдзаки, признающего в качестве нормальной еды только шедевры кондитерского производства. - Ну, и что тебя не устраивает? – сурово спросил Лайт, изо всех сил стараясь подавить подступающий смех. - Вот это, - Рюдзаки аккуратно показал пальцем на поднос и, подняв голову, взглянул на застывших в нерешительности Ватари и Ханну. - Ватари, вам пора идти. Вы опоздаете. «Почувствовал опасность? – ехидно подумал Лайт. - Спешишь отделаться от Ханны, чтобы иметь возможность снова отшить меня?» - Ханна, вы можете немного задержаться? – Лайт широко улыбнулся. - Думаю, мне одному не справиться, а надеяться на благоразумность Рюдзаки я бы не решился. - Конечно, ничего страшного не произойдет, если мы задержимся на несколько минут,тем более, ради такого важного вопроса, - Ханна подошла к ним. - Ну, господин Рюдзаки, ну будьте умницей, поешьте немного. Это же ваш любимый завтрак, ну нельзя же так капризничать! Она так смешно начала его уговаривать, как будто L был капризным маленьким ребенком. Но Лайта насторожило другое. «Любимый завтрак»? Чей, Рюдзаки? - Я думаю, что Ватари шутил, - мрачно глядя на своего опекуна медленно проговорил детектив. - Когда говорил, что овсяная каша – мой любимый завтрак. Не стоило воспринимать его слова всерьез. Невероятным, просто колоссальным усилием воли Лайт все-таки сумел удержаться от смеха, мгновенно склонив голову, скрывая взгляд под опущенной челкой, делая вид, что внимательно разглядывает поднос. Напрягая все мышцы, чтобы скрыть трясущиеся плечи. Он и представить не мог, что Ватари обладает таким чувством юмора. Даже Кира не смог бы придумать шутки получше. - Вовсе нет, Рюдзаки, - смущенно пробормотал Ватари, и Лайт искоса взглянул на него. И понял, что старик не шутил. Он переживал, он страдал от того, что его воспитанник, несмотря на все предписания врачей, категорически отказывался есть диетическую пищу. Отказ от питания означал реальную угрозу в положении Рюдзаки. Реальную угрозу жизни. Но детектив, то ли в силу излишней уверенности в своей выносливости, то ли просто в силу упрямого своего характера, совершенно не признавал чужого авторитета. И не собирался выполнять предписания, которые ему самому казались бессмысленными. И Ватари, измученный непреклонностью лохматого гения и опасениями за его состояние, наивно попытался использовать ложь. Попытался убедить своего воспитанника, что овсяная каша – его излюбленная еда. Очевидно, старик совсем не умел лгать, и теперь испытывал мучительное чувство стыда от своей безуспешной попытки. Лайт, привыкший читать по лицам, понял это все за какие-то считанные доли секунды и внезапно ощутил, как сердце непривычно сжало от нахлынувшей странной и неожиданной волны щемящей нежности к Ватари. Ему искренне было жаль старика, вынужденного бессильно смотреть, как самый дорогой для него человек, только что пришедший в себя после комы, упрямо ведет себя как глупый ребенок. - Ты меня удивляешь, Рюдзаки, - вскидывая голову, Лайт удивленно поднял брови. Он, в отличие от Ватари, умел лгать превосходно. - Я тоже прекрасно помню, как ты говорил, что самый полезный и приятный завтрак – овсяная каша и чай. Ты говорил, что пристрастился к нему, когда жил в Англии. Когда-то, во время их единственной партии в теннис, когда они только пробовали силы друг друга, еще не зная, во что выльется противостояние Киры и L, Рюдзаки обмолвился вскользь о том, что несколько лет он провел в Англии. Сейчас Лайт использовал полученный тогда козырь. - Действительно? – Рюдзаки задумчиво взглянул на него, как будто взвешивая, можно ли его словам доверять. - В таком случае, Ватари, прошу меня извинить. Я думал, ты пытаешься меня обмануть, чтобы заставить есть это. - Ну, вот и замечательно, вот и хорошо, - засуетилась Ханна. - Теперь будьте умницей и покушайте хорошенько! - Давай, Рюдзаки, прекрати себя вести, как ребенок, - Лайт пододвинул к нему поднос. - Люди должны есть, иначе они умирают. Прекрати нас всех расстраивать. Рюдзаки вздохнул. По очереди обвел их всех печальными грустными глазами и остановил взгляд на Лайте. - Лайт-кун, - он аккуратно взял ложку за кончик двумя пальцами, в своей странной манере держать предметы, и, зачерпнув кашу, высоко поднял на уровень глаз, наклоняя и давая серой массе каплями падать обратно в тарелку. - Это нельзя есть. Не знаю, как я ел это раньше, но сейчас для меня это неприемлемо. Лайт понял, что это уже не шутки. То ли Рюдзаки упорно не понимал серьезности своего положения, то ли шел на какой-то дурацкий принцип, но он действительно не собирался принимать пищу. Могло быть и так, что его организм на самом деле утратил способность чувствовать голод, но, в этом случае, положение было еще более угрожающим. Клиника по-прежнему не имела права проводить любое лечение против воли этого пациента. Они не могли заставить его принимать пищу силой или снова перевести на внутривенное питание. И отказ от реанимации все еще был в силе. «Идиот, он заморит себя голодом с этим своим упрямством! - в панике подумал Лайт. - И доиграется до того, что снова впадет в кому!» - Рюдзаки, или ты будешь есть сам, - Лайт резко наклонился к его лицу близко-близко, сверля яростным взглядом. - Или я буду кормить тебя, как маленького. Но есть ты будешь! - Лайт… - начал было Ватари, но замолчал. Рюдзаки, пристально глядя в глаза Лайта, молча разжал пальцы поднятой вверх руки, и ложка с хлюпаньем упала в тарелку с кашей. - Так значит? – Лайт в ярости прищурился. Это был вызов. Он схватил ложку и, зачерпнув ей кашу, резким движением поднес к бледным губам детектива. - Открывай рот! - Лайт, достаточно, - Ватари сделал шаг вперед, но Ханна удержала его за рукав. - Не вмешивайтесь, господин Ватари, - попросила она. - Мальчик ведь действительно должен начать кушать. Иначе он может умереть. Рюдзаки и Лайт бешено сверлили друг друга взглядами. - Ешь, - с напором проговорил Кира, сверкнув глазами. - Хватит уже издеваться над нами! И L неожиданно прикрыл веки, как будто уступая его напору и, чуть подавшись вперед, аккуратно снял кашу с ложки губами, так осторожно, словно это был смертельно опасный яд. С усилием сделал глоток, проталкивая пищу в себя. - Это совсем другое дело, - Лайт был удивлен, очень удивлен, но не подал виду. Он зачерпнул освободившейся ложкой еще одну порцию каши и снова поднес ко рту детектива. - Давай, Рюдзаки, еще немножко… И детектив, снова пристально глядя ему в глаза, вновь подчинился. - Ягами Лайт, да вы просто кудесник! – всплеснула руками Ханна. - Мы два дня не могли с ним справиться! - Ватари, вам пора идти, - начал было говорить Рюдзаки, но очередная ложка каши снова ткнулась ему в губы, заставляя замолчать и открыть рот. - Не отвлекайся, - строго сказал ему Лайт, стараясь не отводить взгляда и не оглядываться на Ватари и Ханну, чтобы не потерять зрительного контакта. Он сам поразился, какое удовольствие ему доставило неожиданное подчинение Рюдзаки. И как приятно было кормить его, покорно открывающего рот, вот так, с ложки, глядя в широко распахнутые серые глаза. Удивительно, но ему нравилось заботиться о Рюдзаки. Нравилась его покорность. И его молчание. Такой L вообще очень нравился Кире. И он набирал ложку за ложкой, наслаждаясь моментом, думая о том, что Рюдзаки могли бы дать и более большую тарелку с кашей, потому что эта уже заканчивалась. Он набрал очередную ложку и услышал, как за спиной негромко хлопнула дверь. Лишь на секунду Лайт отвел взгляд, оглянувшись вслед ушедшим Ватари и Ханне, и тут же услышал всего лишь одно слово, произнесенное настолько жестким и холодным тоном, что его невозможно было ослушаться: - Хватит. Они остались наедине. И Рюдзаки мгновенно снова сменил свою маску, превращаясь из капризного ребенка в жесткого властного детектива. Кира покорно положил ложку в тарелку и поднял глаза, готовясь принять ответный удар за то, что он, пользуясь присутствием Ватари и Ханны, вновь перешел границу, отмерянную для него.