Исполнитель желаний

Равнодушие. Вот что это было такое. Полнейшее равнодушие и абсолютный эгоизм. Всю дорогу к Мисе Лайт анализировал странную выходку Рюдзаки. И все больше утверждался в мысли, что детективу абсолютно плевать на человека по имени Ягами Лайт. Нет, он не питал иллюзий, что Рюдзаки начнет сразу же видеть в нем друга. Но и никак не мог предположить, что он, искренне пытавшийся быть им, станет объектом экспериментов. Экспериментов, оскорбляющих и унижающих достоинство. Ставящих под угрозу сам факт возможности дальнейшего общения друг с другом. И больше всего Лайта приводило в ярость понимание того, что Рюдзаки совершенно не боялся это общение потерять, неосторожно задев чувства Киры. Или не признавая за ним возможности испытывать эти чувства, или просто не придавая им никакого значения. Сейчас, когда он брел по вечернему городу и мучительно прокручивал в голове снова и снова все, что произошло, Лайт приходил к пониманию, что в глазах Рюдзаки не было ничего, кроме исследовательского интереса. Пугающая чернота его глаз таила в себе лишь прожигающий бесчувственный холод наблюдателя за чужими эмоциями. Наблюдателя, не способного на проявление собственных чувств и не имеющего деликатности к чужим чувствам. Неожиданная вспышка интереса была вызвана лишь возможностью провести эксперимент. И, хотя он просил прощения, в его голосе не было ни капли раскаяния. Ни капли смущения от понимания того, за какую черту он только что перешагнул, нарушив неприкосновенность другого мужчины. Великому детективу было абсолютно плевать, простит ли его тот, кто назвался его другом, кто просидел все эти дни возле его бесчувственного тела, кто так пытался приблизиться. Выйдя из душа, Эл почти не обращал больше на Лайта внимания, сосредоточившись на новых ноутбуках, привезенных Ватари. И Лайт, просидев еще около часа, чувствуя себя немыслимо глупо, в итоге не выдержал и начал прощаться. И получил теплое «До завтра, Лайт» от Ватари, и равнодушное «пока-пока, Лайт-кун» от Рюдзаки. Эл даже не оторвал взгляда от монитора. Лайт был задет и обижен. Нет, на самом деле, он был в ярости. И совершенно не понимал, что ему дальше делать и как себя следует вести. Пожалуй, он впервые столкнулся с эгоизмом, превосходящим, по масштабам равнодушия к окружающим людям, даже его собственный. Стоя под горячими струями воды в душе в квартире Мисы, Лайт продолжал изводить себя размышлениями, пытаясь понять мотивацию своего ненавистного друга. Он мог бы понять его действия, если бы допускал хоть малейшую вероятность того, что Рюдзаки испытывает к нему влечение. Это было бы мерзко, отвратительно, но хотя бы понятно. Но Лайт был на сто процентов уверен, что детектив не чувствовал к нему ничего. Ни желания, ни влечения, ни симпатии в таком понимании этого слова. Лайт вообще сомневался, что Рюдзаки мог испытывать желание по отношению к кому бы то ни было. Слишком холодным, слишком замкнутым и отстраненным он был со всеми, слишком сосредоточенным на спасении мира. До сегодняшнего дня Кира вообще никогда не задумывался о том, были ли в жизни Эла какие-то отношения. Да и плевать ему было на его отношения тогда, когда на карту были поставлены жизни. Когда каждый день мог стать последним, когда не то, что слово, каждый неосторожный взгляд мог стоить ему свободы. Но сегодня… Лайт содрогнулся от неприятного воспоминания. Сегодня Эл заставил взглянуть на себя по-другому. Хотел бы знать Кира – зачем? Лайт ожесточенно начал растирать себя жесткой мочалкой, стараясь стереть из памяти ощущение исходящего тепла от чужого тела, почти соприкасающегося с его собственным. Избавиться от воспоминания об обволакивающей духоте тесной комнаты, от удушающей близости черных от огромных зрачков глаз, от которых не спрятаться, не убежать. От аккуратного, почти невесомого прикосновения чужих губ. Выдрать из памяти воспоминание о том, чему сам Рюдзаки, очевидно, не придавал никакого значения. Как будто поцелуй лучшего друга, в целях внести ясность во взаимоотношения, был чем-то вполне обыденным, малозначащим, повседневным. Вполне приемлемым. Снова накатила ярость. Лайт с трудом удержался, чтобы не ударить кулаком в стену. Он был деморализован. Разбит. Сбит с толку. И, черт возьми, заинтригован до невозможности. «Мне надо остыть. Успокоиться» - подумал Лайт и, выдохнув, резко закрыл кран горячей воды, подставив голову под ледяные струи. Холодная вода обожгла тело, выбивая мысли, очищая сознание, возвращая возможность рассуждать логически, отключая эмоции. Почему его это так задело? Лайт подумал, что раньше, когда их игра была в самом разгаре, он не прореагировал бы так остро на выходку Рюдзаки. Определенно, нет. Это был бы всего лишь очередной выпад врага, ищущего слабое место. Выпад, требующий ответа, но не задевающий чувств. Это все эти дни, проведенные в неизвестности у постели умирающего, так выбили Киру из колеи. Это все эмоции, вырвавшиеся из-под контроля, чувства, о существовании которых Лайт и не подозревал. Страх наступающего одиночества, который сковывал ледяным ужасом при мысли о том, что его враг уходит. И прикосновения…. Он привык прикасаться к своему врагу за время его комы. Настолько, что это стало необходимостью, чтобы ощущать реальность его существования. Все это сделало Киру слабым, уязвимым. Он сам позволил себе подойти слишком близко. Перестал удерживать дистанцию. Дистанция… Вот оно. Вот, чего пытался добиться Рюдзаки. Оттолкнуть, уйти на безопасное, комфортное расстояние, не дать приближаться, обозначить черту, за которую нельзя переступать. Одним простым просчитанным действием, выходящим за грани разумного, смущающим и разрушающим общепринятые нормы, Эл проложил между ними границу. Не подходить, не приближаться, не прикасаться. Лайт выключил воду и двумя ладонями яростно растер лицо. Кажется, он понял. Простое действие было на порядок эффективнее любых фраз и выяснения отношений. Поцелуй, который теперь всегда будет лежать между ними. Будет делать двусмысленными любые теплые фразы, любое проявление заботы, любые прикосновения, любую попытку стать ближе. Двусмысленными и неприемлемыми для него, Лайта, у которого одна только мысль о возможности существования однополых отношений вызывала непреодолимое отвращение. Как быстро и как легко выбрал Эл наиболее эффективный способ, чтобы навсегда оттолкнуть его от себя. Как точно нащупал уязвимое место Киры – его тщеславие, его гордыню, его боязнь запятнать репутацию, пусть даже и в собственных глазах. И, не раздумывая, нанес точный удар. Он не нуждался в друзьях. Не нуждался в заботе. Не терпел, когда кто-то подходил слишком близко. Когда-то, теперь казалось, что очень давно, и Лайт был таким же. Приходилось признать, что сейчас Лайт с Рюдзаки были гораздо более далеки друг от друга, чем были Эл с Кирой. Неуловимый убийца будоражил сознание детектива, увлекал, завораживал, вызывал бесконечный интерес. Их безумная игра на выживание и охота друг за другом разжигали в холодной душе Эла азарт, неудержимое желание победить, выиграть, раскрыть любой ценой. Достойный противник вызывал уважение и восхищение, и он сам, шаг за шагом, добровольно сближался, сокращая дистанцию, бесконечно рискуя, но не в силах остановиться. И Лайт был уверен, что Эл не стал бы проводить эксперименты над Кирой. Но… то был Кира. Его больше не было в памяти Рюдзаки. Простой, пусть и гениальный Японский студент ничем не заинтересовал детектива. Может быть, даже раздражал излишней навязчивостью, заботливостью, прикосновениями. И Эл, не задумываясь, оттолкнул его, стремясь вернуться к комфортному одиночеству. Кира вышел из душевой кабины и встал перед огромным зеркалом, позволяющим рассмотреть себя в полный рост. Созерцание собственного тела всегда доставляло ему огромное удовольствие. Бог нового мира с восторгом разглядывал себя в зеркале. Он всегда знал, что красив. Очень красив. Может быть, даже идеален. Высокое, чуть смуглое тело, с рельефно выступающими мышцами, без единого изъяна. Широкие плечи, узкие бедра, стройные ноги. Гладкая, ровная кожа, на которой так возбуждающе сейчас посверкивали капли воды. И лицо… Лицо, заставляющее девушек на улице оборачиваться. Он всегда пользовался популярностью. Всегда был в центре внимания. Никогда не получал отказов ни от одной приглянувшейся девушки, тающей под взглядом глаз цвета темного меда. И никогда не испытывал не то чтобы чувства влюбленности, но даже привязанности к кому-либо. Не испытывая недостатка в поклонницах, Лайт довольно рано попробовал секс, разочарованно сделав вывод, что его сверстники придают слишком много значения столь простому физиологическому действию. Нет, это было приятно, очень приятно и даже, зачастую, весьма помогало хорошенько прочистить мозги и сбросить напряжение, но тратить на секс излишние силы и эмоции он признавал нецелесообразным. Всегда сосредоточенный только на получении собственного удовольствия, Лайт никогда не заботился о партнерше больше, чем было необходимо для собственного возбуждения. Не желая рисковать чистотой своего тела, он избегал контактов с искушенными в сексе представительницами прекрасного пола, предпочитая скромных отличниц и недоступных красавиц. Тем не менее, привыкнув во всем достигать совершенства, он испробовал множество поз и приемов, окончательно убедившись во мнении, что секс – приятное времяпровождение, но не стоящее того пристального внимания, что уделяли ему его менее удачливые в любовных похождениях друзья. Лайт не упускал возможности, но и не выискивал, считая, что без него вполне можно было обходиться, сосредотачивая свои усилия на достижении более глобальных целей. Задумавшись, Лайт неожиданно вспомнил, как однажды, на вечеринке по случаю восемнадцатилетия одного из приятелей, он выпил лишнего и позволил втянуть себя в глупый спор, в результате которого ему пришлось целоваться со своим одноклассником. Они были безобразно пьяны и воспринимали действительность сквозь искажающую призму алкогольного угара. Поцелуй был отвратительным, полным слюны и перегара, сопровождаемый хохотом пьяной компании. Тогда Лайт тоже смеялся. Но наутро, проснувшись и вспомнив, он содрогнулся от отвращения. И под каким-то незначительным предлогом подверг вызывающего теперь ненависть одноклассника изощренной травле со стороны всего класса, добившись, в итоге, его ухода из школы. Навсегда сохранив в своей душе чувство брезгливости и омерзения. Воспоминания вернули его в действительность. Поцелуй Рюдзаки не был ему отвратителен и, пожалуй, это и вызывало наибольшее беспокойство. Легкое, аккуратное прикосновение было… приятным. Чуть уловимый сладковатый привкус чужого рта заставлял машинально облизывать губы, возрождая воспоминания. Нет, Рюдзаки ничем не напоминал его пьяного одноклассника. И не вызывал омерзения или желания оттолкнуть. Лайт вспомнил, какое удивительное зрелище представилось ему в глазах детектива, эти стремительно расширяющиеся зрачки, поглощающие радужку, эта сжигающая ночь в почерневших глазах. Никто, никогда не смотрел на него так. Что бы делал он, Лайт, если бы это был не эксперимент? Если бы Рюдзаки действительно испытывал к нему чувства и решил их открыть? Вздрогнув, Кира заставил себя не задумываться над этим. Слишком опасно было углубляться в подобные рассуждения. Слишком неясна была перспектива, куда могли завести его собственные мысли. Слишком легко было бы тогда убить детектива. Но он не хотел его смерти, он хотел продолжить игру. Кроме того, сомнений в абсолютном равнодушии Эла у Лайта не возникало. Слава Богам Смерти, не возникало. И он сосредоточился на главном. На пропасти, которая их сейчас разделяла. «Ты упускаешь одну немаловажную деталь, Эл, - с улыбкой глядя на себя думал Лайт, - простой Японский студент, не заинтересовавший тебя, и есть Кира. Я - твоя главная цель». Ни ярости, ни растерянности больше не было. Лишь ощущение превосходства и предвкушение нового раунда увлекательной опасной игры. «Я научу тебя верить в дружбу, - почти ласково думал Кира, - и отобью желание проводить эксперименты. Только не со мной. Нет, только не со мной. И так легко ты от меня не отделаешься». Он хочет оттолкнуть его дальше? Лайт приблизится еще больше. Не терпит прикосновений? Лайт будет прикасаться к нему снова и снова, пока Эл не привыкнет. Пока прикосновения не станут для него чем-то обыденным, повседневным. Потеряют двусмысленность. Эл ждет его растерянности и смущения? Лайт сделает вид, что ничего не случилось. Кира сумеет спрятать свои эмоции и пробить те невидимые преграды, которыми Эл так старательно окружает себя. Станет близким, незаменимым. Чтобы, когда придет время, гениальный мозг не смог принять смертоносного решения. Или, хотя бы, засомневался, давая Кире возможности для маневра. Лайт, обнаружив, что кожа уже почти совсем высохла, пока он был погружен в размышления, завернулся в полотенце, понимая, что Миса уже заждалась. И подумал, что, как бы там ни было, но с того самого момента, как Рюдзаки открыл глаза, Кира перестал испытывать ощущение пустоты и пугающего одиночества. Совсем. Он снова жил наполненной событиями и эмоциями жизнью, и этим он, теперь уже без сомнения, был обязан своему вернувшемуся врагу. Этой ночью у них с Мисой был безумный, безудержный, потрясающий секс.