***
На Гриммуальд плейс царила атмосфера тихого вечера. Закатное солнце, уходя за горизонт, плавно проходилось по верхушкам домов, изредка проскальзывая в не задернутые шторами окна. Людей на улице было не много, а редкие автомобили, если и издавали какие-то звуки, то приглушенно, будто боясь потревожить царство покоя. В особняке Блэков разливались песни магловской рок-группы Скорпионс, придавая вечеру больше умиротворения. Сириус, разбирая рабочие документы, сидел в гостиной, нацепив на нос очки. Ремус, недавно принявший ванну, крутился у зеркала. Изредка Блэк поглядывал то на него, то на татуировку, набитую на собственной правой руке, в районе предплечья. Сейчас там крутилась полная белая луна, со всеми ее кратерами и затемнениями, в окружении небольших облаков. Как только солнце окончательно убежит в другие края, а на небо взойдет ночное светило, Люпин превратится в волка. Его и так уже заметно лихорадило. Он волновался, не находил себе места и не мог успокоиться, даже несмотря на то, что его ликантропии было уже не меньше сорока. Тедди отдали бабушке, поскольку Гарри умчал куда-то, не особо вдаваясь в подробности. Блэк подозревал, что это как-то связанно с его же племянником, но ничего не говорил, хотя и мог бы. Несмотря на то, что Нарцисса проявила неравнодушие и помогла Гарри вернуть его из арки, а теперь они неплохо ладили, Сириус не был уверен в том, что и другая часть семьи кузины изменилась в лучшую сторону. Уж точно не изменился Люциус, и очень вряд ли исправился их сынок. С другой стороны, он доверял Гарри, и, наблюдая за его с Драко общением, пока не видел в этом ничего опасного. По крайней мере, для жизни. Говорить же с крестником про плохо заканчивающиеся романы и разбитое сердце Сириус не решался, поскольку мало что смыслил в отношениях. Так что, приходилось напоминать себе, что и крестник, и племянник уже взрослые, хоть Сириус и предпочитал видеть в Поттере ребенка. Своего, например. — Мерлин великий, я выгляжу как древняя развалина, — посетовал Ремус, вздыхая. Сириус снова посмотрел на него, на этот раз оценивающе, и хмыкнул. Муни за последнее время и правда осунулся, став выглядеть старше своих лет. Сделался весь каким-то угловатым и костлявым, как когда они были подростками. — У тебя по-прежнему аппетитная задница, — спустившись взглядом по голой спине, отметил Блэк. Ремус посмотрел на него через плечо и лишь фыркнул как-то двусмысленно, что-то между «ты льстишь мне» и «делай это почаще». Хотя Сириус вообще не представлял, куда уж чаще, на самом деле. Причем, он бы не назвал свои комплименты лестью, поскольку по-прежнему, как и много лет назад, находил партнера притягательным, во всех возможных смыслах. Еще бы он по меньше носился со всякими законопроектами, хорошо питался и чаще спал — глаз невозможно было бы оторвать. Ремус тем временем провел по шрамам на лице. Почему-то именно в фазы, близкие к полнолунию и во время него, он начинал переживать вообще за все, включая факт своего существования, и Сириус, которого раньше, еще в молодости, подобное дико злило — ну как Муни мог думать, что некрасив, если сам Блэк находил его совершенством, — теперь просто спокойно отрицал любое высказывание Люпина по поводу своей внешности, характера, поведения. Всего. Это, конечно, не приводило к дикому сексу, который случался у них в молодости, когда он брался яростно доказывать свою правоту, но нежный и медленный секс, с помощью которого можно было передать куда больше чувств, нравился даже сильнее. — Иногда я смотрю на себя и думаю, что с годами становлюсь только ужаснее, — в конце концов подвел Ремус и, мгновенно высушив густые каштановые волосы с проблесками седины у висков с помощью заклятия, перестал смотреться в зеркало. — Угум, а я беременный, — произнес Сириус задумчиво, отвлекшись от разговора отчетом одного из подчиненных авроров. — Чего?.. — не понял Люпин, так и замерев посреди гостиной с не надетыми брюками в руках. — Ну, я думал, мы говорим о невозможных вещах, — подняв на него взгляд, ответил Сириус, поведя плечами, и широко улыбнулся. Ремус, как всегда сочтя ответ выше своего достоинства, просто закатил глаза и продолжил одеваться. Сириус, внутренне удовлетворенный тем, что последнее слово осталось за ним и муж не стал спорить, вернулся к отчетам. Там, по большей части, творилась какая-то неразбериха, потому что у его подчиненных были ужасные почерка и не менее ужасные способности к повествованию. Поэтому, собственно, чаще всего он просто читал начало и, отслеживая предложения по диагонали, доходил на окончания. Если там говорилось об успешно выполненном задании, то дальнейших вопросов не возникало и вникать в суть всего отчета не приходилось. Конечно, это работало только с мелкими делишками навроде смешных кражонок, небольших телесных повреждений и прочего. Когда же дело касалось чего-то серьезного, приходилось не только читать отчеты, но иногда и участвовать в расследованиях и битвах. — Хорошо, что на сей раз у нас обоих выходные, — заметил Ремус, присаживаясь позади Сириуса и кладя голову ему на спину, меж лопаток, как обычно прижимаясь щекой. Сейчас, в последние моменты до того, как он превратится в зверя, слух был обострен, и он слышал сердцебиение Блэка. Люпин сам однажды рассказал ему об этом. — Ты как будто бы совсем спокоен, — заметил он, и Сириусу не надо было видеть его лицо, чтобы знать — мужчина закрыл глаза. Обычно все было наоборот — Ремус успокаивал его, вразумлял, подбадривал, потому что был спокойнее водной глади. Но в такие моменты, как этот, Блэк забывал про безрассудство и ребячество, просто чтобы Ремусу было на кого положиться. Раньше, еще в школьные годы, их было четверо. И если сам Блэк лажал, то опорой становился Джеймс, реже Питер. А потом все изменилось за одну ночь, и все, что мог Сириус долгих двенадцать лет — смотреть, как на руке меняются лунные фазы, раз за разом преображаясь в полнолуние, не в силах что-либо сделать. — Мне не за что переживать, Муни. Побегаем, попрыгаем, в нашем возрасте это даже полезнее, чем было в юношестве, — заметил Сириус и, подхватив мотивчик очередной песни, принялся мурлыкать ее себе под нос. Люпин издал тихий смешок. — О, ты вспомнил про наш возраст, — заметил он, улыбаясь Сириусу в спину. Обычно, тот вспоминал, что им не по двадцать, только если был по-настоящему серьезен, что, конечно, случалось редко. — Ну, я все равно рассматриваю его в контексте цифр, а не нас самих, — заметил Блэк, а потом развернулся к Ремусу, заставив его ненадолго отстраниться, после чего притянул к себе и мягко поцеловал, гладя по недавно аккуратно зачесанным волосам. Кончиками пальцев он очертил шрамы на лице Люпина, вспоминая, что полюбил их, возможно, даже раньше самого Ремуса, и вздохнул в поцелуй, как делал всякий раз, когда эмоции переполняли, но не выстраивались в какие-либо слова. В конце концов, то, что он к нему чувствовал, никогда не поддавалось описаниям. — Я люблю тебя, — наконец, разорвав поцелуй, сказал он. — И надеюсь, что когда ты все-таки протолкнешь свой законопроект и его примет абсолютное большинство, то перестанешь так грузиться и снова всецело станешь моим, — он ухмыльнулся и ласково щелкнул Муни по носу, совсем как ребенок. Люпин потешно поморщился. — Когда это случится, я, возможно, даже выпью что-то покрепче ромашкового чая, — он улыбнулся. — Ну, а пока, не желаешь ли проследовать за мной на ночное рандеву по лесу? Блэк заметил, как Люпин снова вздрогнул всем телом, ощущая прибытие луны. Раньше, до того, как старая летучая мышь стал готовить ему зелья, приступы были куда сильнее и болезненнее, так что в каком-то смысле, пусть данное обстоятельство и бесило, Сириус был в долгу. Впрочем, это не мешало Блэку раз за разом вступать со Снейпом в перепалки при каждом более менее удачном случае. Они проверили защитные чары дома перед выходом, оставили домашним питомцам Тедди побольше корма и, убедившись, что все в порядке, вышли за дверь, встали друг напротив друга, взялись за руки и тут же аппарировали. Напоследок, вглядываясь в охристые глаза Ремуса, Блэк мысленно поблагодарил Вселенную за то, что теперь вправе считать Гарри и Тедди своими детьми, а Муни –мужем. За то, что оба вышли из войны живыми. И за волшебный мир, в котором, наконец, пусть и медленно, все же наступало шаткое равновесие. Большего желать было и не нужно.***
Песок был везде и это, на самом деле, дико злило. По крайней мере Малфоя, который лежал рядом с ним — точно. Самого Поттера он более чем устраивал, хоть и покрывал большую часть кожи, особенно учитывая, что валялся на нем Гарри мокрым и в одних трусах. Драко же, несмотря на надетую на него легкую рубашку с длинными чуть закатанными рукавами — так, чтобы не было видно метки, татуировки с обещанием поженить Забини и Рона, а также чего-то, что тот по-прежнему не хотел открывать, — с остервенением оттряхивал ноги прежде, чем забраться на плед. И теперь не позволял Гарри ни коснуться себя, ни тем более прижаться ближе. В общем, песок, видимо, объявлялся у Малфоя вне закона. — Так с кем был твой первый поцелуй? — переспросил Драко, потому что до этого они отвлеклись от разговора внезапными писками Змейки, которого пытался утянуть в воду Драхэ, и вмешались в происходящее, приказав виверне прекратить. — С Чжоу Чанг, — ответил Поттер, припоминая, каким неловким был в ту пору. — С Ревейнкло? Азиатка? Подружка Седрика, да?.. — припомнил Драко, перекатываясь на бок и внимательно глядя на Гарри. — Угу. — И каково оно было? — они заговорили об этом только из-за того, что Драко назвал их поцелуи крайне ошеломительными, и Гарри заметил, что этой способностью он изначально наделен не был. — По-дурацки. Там все тогда было по-дурацки. Главным образом потому, что я был идиотом, — вздохнул Поттер, роясь в песке в поисках маленьких ракушек. — А с тех пор ты как будто перестал им быть? — не удержался Малфой, поигрывая бровями. Гарри захотелось дать ему легкого дружеского подзатыльника за шпильку, но он не стал. Вместо этого он просто одарил Малфоя нечитабельным взглядом, как бы выражая, что он думает о его божественном остроумии, и продолжил: — Ну, думаю, что в отношениях я теперь немного получше. Хотелось бы верить. — Если это получше, что тогда плохо? — наигранно ужаснулся Драко. — Например, спросить у нее, хорошо ли прошло лето, — пропустив скабрезность комментария мимо ушей, привел пример Гарри, кидая в море неподалеку найденный среди песка камушек. — Ммм, сразу после смерти Диггори? — догадался Малфой. Гарри кивнул. Тот издал скомканный смешок, пытаясь замаскировать его под кашель. Но вообще-то, сейчас Поттеру было не на что обижаться. Вспоминая о былом, он тоже находил себя забавным. Дурацкая неопытность, неуверенность, боязнь не понравиться человеку, в которого, казалось, влюблен так сильно и навсегда, теперь была в прошлом. Ну или почти, потому что иногда, рядом с Драко, он ловил отголоски. — А потом, во время первого нашего поцелуя, — а у меня он был в принципе первым, — она разрыдалась, — решил добить он Малфоя, напустив на себя как можно больше таинственной мрачности. — Да ладно? Не мог же ты быть настолько ужасен в поцелуях? — хохотнул Драко. — Тут все дело опять-таки в Диггори, — заметил Гарри. — Она вспомнила его и начала плакать, а я просто был растерян и не знал куда деться. Не так я представлял свой первый поцелуй с человеком, который мне действительно нравился. Глядя на его негодующее лицо, Малфой заржал в голос. — Ужасно, наверное, когда бывший мертвый парень твоей девушки постоянно поблизости, — отсмеявшись и приняв наконец серьезный тон, заметил Драко. — Еще бы… Плюсани сюда мое чувство вины за его смерть, — хмыкнул Поттер и, упав спиной на песок, всмотрелся в звездное небо и сияющую полную луну. Подумалось вдруг о Люпине: принял ли он в очередной раз зелье или решил побродить по лесу? Следовало связаться с ним или с Сириусом завтра, по сквозному зеркалу. — Хорошо, а твой первый секс? Тоже с ней? — решив не заострять внимание на теме смертей и вернуть задумавшегося Гарри к диалогу, спросил Драко. В памяти всплыла вечеринка в честь восемнадцатилетия в заново отстроенной Норе. Красивые рыжие волосы, разметавшиеся по подушке и отливавшие медью в тусклом свете огня из камина. — Нет, мы праздновали мои восемнадцать и все случилось в спальне Джинни, с ней, как ты понимаешь. — Она, надеюсь, не плакала? — при упоминании Уизлеты Драко внутренне скривился. — Нет. Плакал я, — хмыкнул Гарри. — Пфффф, я всегда подозревал, что она бревно, — усмехнулся Малфой. Поттер приподнялся на локте и всмотрелся в его лицо, пытаясь отыскать там признаки затаенной ревности. Всякий раз, стоило им заговорить о Джинни, в Драко просыпалось злорадство, истинно достойное его семейства. Хотя на других Уизли он реагировал куда спокойнее. — Да нет, на тот момент у нее было куда больше опыта, — он пожал плечами. — Просто… Я правда любил ее, думал, что она вообще единственный человек, способный вызвать во мне столько любви, признательности, благодарности что ли. И поэтому я был очень потрясен той ночью, после случившегося между нами. Знать бы, куда все ушло. То есть, он по-прежнему любил ее. Но не так, наверное, как следовало бы любить свою девушку или, тем более, будущую супругу. Их дороги разошлись, но, тем не менее, они все еще были очень близки. — А сейчас… — Драко громко сглотнул. — Ты чувствуешь к ней то же самое? Гарри снова посмотрел на него настороженно. Что-то в Драко было не так, тревожило его. Но Поттер не находил для этого видимых причин. С его стороны, по крайней мере, между ними все было хорошо. Их страсть, их желание узнать друг друга как можно лучше, их какое-то безумное притяжение. По правде, он не задумывался об этом по-настоящему, но Драко, просто случайно вновь появившийся в его жизни, спасал его, в каком-то роде, от жуткого одиночества, в котором Гарри прибывал последние года, несмотря на большое количество людей, которые были ему дороги и всегда приходили на помощь. — Я лежал бы сейчас рядом с тобой, чувствуй хотя бы толику того же, что и тогда? — спросил наконец Гарри, глядя Малфою прямо в глаза. — Не знаю. Мне вообще непонятны ваши отношения, — признался Драко. — Мне тоже. Но это явно не та любовь, которую я испытывал в восемнадцать, — честно ответил Гарри. — Ладно, не будем об этом. Мне интереснее, что у тебя с первыми партнерами? Драко закатил глаза и махнул рукой куда-то вдаль, мол это вообще не стоило упоминаний. — Целовался я с Панси ради интереса, нам было лет по четырнадцать. Тогда я еще думал, что в будущем мы заключим династийно выгодный брак. Было, кстати, вполне хорошо, — на его губах играла легкая полу улыбка. — Ну, а первый секс случился на вечеринке в честь поступления на целителя, с каким-то парнем, который после выпитого алкоголя показался мне вполне ничего. — Романтично, нечего сказать, — фыркнул Гарри. Впрочем, ничего другого он почему-то и не представлял. Драко, несмотря на всю свою замечательность, был той еще занозой, и с трудом верилось, что он всерьез кем-то увлекался, прежде чем вступить в такого рода отношения. Хотя, с другой стороны, им двоим понадобилось немало времени, чтобы наконец прийти к пляжу вдали от магического сообщества, наедине друг с другом. — Ну, не всем же счастливилось находить большую любовь, — хмыкнул Драко, показывая, что вовсе не сожалеет о своем опыте. Главное, что на тот момент тот был приятным. — Просто я в то время был глупым и смотрел совсем в другую сторону, — неловко пошутил Гарри, отчасти считая это правдой. Ему и правда хотелось верить, что то, что происходило между ними сейчас — особенное. Не только для него. Малфой одарил его каким-то болезненным, голодным взглядом. А потом опустил голову на сложенные руки, положил свою ладонь на его лицо и попросил тихо: — Поцелуй меня. — И что, даже песком не побрезгуешь? — Нет, — скривился он. — Поцелуй как-то так, чтобы избавить меня от него. И Гарри поцеловал. Не приближаясь слишком близко, немного на расстоянии, вполне целомудренно, задерживаясь губами на приоткрытых теплых губах Драко, и проводя по ним языком. Драко чертыхнулся в поцелуй и сам углубил его, зарываясь рукой в волосы Поттера. Целовал сладко, упоительно и горячо. Вместе с поцелуем распалялось и желание. Даже не прижимаясь слишком близко, Гарри чувствовал недвусмысленную реакцию тела Малфоя, и тот жар, что исходил от него в эти мгновения. Что уж говорить про него самого — возбуждение нарастало подобно прибывающим волнам. Хотелось нависнуть над Драко, целуя его везде, где он только позволит, спуститься вниз, стянуть купальные плавки, раздвинуть ноги, огладить внутреннюю сторону поджарых бедер, вобрать член в рот, услышать короткие вздохи, и ласкать его упоительно долго, до тех пор, пока Драко под ним не начнет биться в агонии, пока не будет шипеть и протяжно стонать в исступлении, не кончит от его нежности. Хотелось сделать ему настолько хорошо, чтобы этот момент навсегда остался в вечности, а Драко — навсегда остался с ним. Пугающие мысли, которые он отгонял, в первую очередь потому, что не был уверен в желаниях Малфоя. — Скользкий вонючий бздун! — вдруг раздалось поблизости забавное тявканье Змейки. — Сутулая собака! — Чучело, ты можешь не носиться и сосредоточиться на членораздельной речи?.. — последовал за ним недовольный голос Драхэ. Нехотя оторвавшись друг от друга, парни нашли в полутьме источники звука, и Гарри недоуменно вгляделся, пытаясь сообразить, что происходит между их, с позволения сказать, питомцами. Виверна, присев рядом с крутившимся вокруг самого себя джарви, пару раз ткнул его лапой в пушистый пухлый бочок, а потом прижал к песку его хвост, очевидно для того, чтобы тот больше не суетился. — Скажи мне, откуда ты родом? — снова предпринял попытку наладить диалог ящер. — Чокнутая отрыжка крильмара! — взвизгнул зверек, двинул лапой по кожистому крылу-лапе виверны и, освободив хвост, помчался по песку в сторону Малфоя, видимо, решив найти защиты. — На удивление безмозглое создание! — выдал озадаченный Драхэ, склонив головку набок, очень сильно напомнив Гарри своего владельца. — У него небольшой интеллект, несмотря на способность говорить, — заметил наставительно Драко, одарив фамильяра недовольным взглядом, и, когда Змейка подбежал к нему с какими-то неразборчивыми ругательствами, слегка куснув за большой палец, принялся гладить взъерошенного зверька. — Совершенно бесполезный экземпляр, — фыркнул ящер и, поразмяв крылья, взмыл вверх, к далекому чернильному небу, усеянному блестящими звездами. Посидев еще немного на берегу, Гарри наконец встал и предложил Малфою вернуться домой — они оба слегка замерзли, в желудках было абсолютно пусто, да и песка вокруг меньше не становилось, а пообжиматься друг с другом хотелось. Дом, что он снял у одного из немногочисленных магов, обитающих в скрытой общине на другой стороне острова, располагался неподалеку. Небольшой, одноэтажный, скорее похожий на бунгало в тропиках. Сваи того края дома, в котором была спальня, уходили глубоко в море, и выйдя из комнаты на веранду можно было совершено неожиданно оказаться на некоем подобии островка посреди воды. По ночам и рано утром слух ласкал успокаивающий шум волн, воздух был чистым, свежим и наполненным морской солью. А еще, как и подобало дому мага, он был скрыт от посторонних глаз и оберегался различными защитными чарами, а, кроме того, имел в себе просторный камин на случай необходимости воспользоваться каминной связью и другие магические предметы. Пока Гарри готовил ужин, пользуясь мелкими бытовыми заклинаниями для того, чтобы мыть посуду и нарезать продукты, изредка подпевая песням современной магической группы, треки коей лились из новенького граммофона, Драко играл с фамильяром в волшебные шахматы, и было сложно сказать, кто из них на самом деле выигрывал. — Так значит, первый раз ты полетел, когда я решил поиздеваться над Лонгботтомом с его напоминалкой? — продолжая вести завязавшуюся вдруг беседу ни о чем, уточнил Драко, буквально только что разбив королеву фамильяра. Гарри вспомнил, как ненавидел Малфоя в тот самый момент, когда он сжимал глупую безделушку Невилла, вознамерившись ее припрятать, и как потом мысленно воздал ему почести, став первым ловцом-младшекурсником. — Ну, где бы мне до этого пришлось летать на метле, — пожал плечами Гарри и завис над банкой с солью, гадая, сколько положить, чтобы понравилось им обоим. — Для первого раза ты был фантастически хорош, даже Макгонагалл с ума сошла, — заметил Драко несколько надменно, как делал, в общем-то, всегда, признавая чужие заслуги. Мол я, конечно, властелин вселенной, но ты тоже ничего. Поттер покивал, растягивая губы в улыбке. Дурацкое ощущение преследовало его каждый раз рядом с Малфоем. Они и вправду были в жизни друг друга с одиннадцати, порой очень сильно влияя на ее ход, но при этом не дружили, а враждовали. Сейчас, спустя много лет, оставалось только гадать, а что было бы, дружи они. Наверное, локальный апокалипсис. — Тебя, я так полагаю, учили полетам с детства? — решил продолжить разговор Гарри, хоть и думал, что, учитывая нынешнее положение дел с некой фобией Драко, ступает по тонкому льду. Тот и правда поморщился немного, будто у него резко заныл зуб, но потом видно справился с пришедшей эмоцией и, вздохнув, согласился. — Да, меня учили родители. Отец купил метлу для детей, мать позаботилась об удобной легкой форме. И, когда у них выдавалось свободное время, они вместе ходили со мной на большое поле за домом, чтобы полетать. Мама, конечно, больше подстраховывала, а отец показывал, как правильно управлять полетом и маневрировать. Поттеру было сложно представить старших Малфоев на метлах и, конечно, еще сложнее — Малфоев за обычными тренировочными полетами их сына. То есть, как обычных людей в пресловутом магическом быту. — Ты ведь очень хорошо летал, я бы сказал отлично, никто кроме тебя не мог составить мне серьезную конкуренцию, — начал Гарри, вспомнив вдруг кое-что, — так нафига было проплачивать поступление метлами? Оба, и ящер, и Драко подняли свои головы, оторвавшись от игры, и Поттер ощутил фантомное покалывание по всему телу, будто его пронзили сразу мириад иголок. — Я не проплачивал, но это Слизерин, одного умения играть было недостаточно, — как-то односложно, на взгляд Поттера, пояснил Драко и вернулся к своей игре. Другие вопросы остались незаданными. Гарри решил, что на этот вечер уничтожающих льдинок, выпущенных из глаз Малфоя, ему достаточно. — Тебе бы поиграть с Роном, он красавчик в шахматах, — заметив, что Малфой выиграл у Драхэ очередную партию, подумал вдруг Гарри и озвучил мысль вслух. — То, что я не силен в игре, еще не делает из хозяина мастера, — с ехидным прищуром маленьких глазок парировал ящер, обращаясь вроде бы к Поттеру, но искоса посматривая на Драко. Левое крыло его с когтем на конце при этом, так и оставалось лежать на игральной доске. Зрелище было странным — виверна ростом не более тридцати сантиметров, с расправленными кожистыми крыльями, такими мощными, что напоминали передние лапы, с небольшими рожками, только начавшими расти на чуть сплюснутой голове с клювовидной пастью, сидел на краю обеденного стола, прямо напротив шахматной доски и хозяина, и, чуть пощелкивая хвостом с острыми маленькими еще пока шипами и пикой на конце, выражал тихое недовольство. Гарри не представлял, когда именно Драко доверится ему настолько, чтобы рассказать, откуда у него фамильяр, принявший форму существа, являющегося в магическом мире чуть ли не вымершим, но с большой надеждой ждал этот день. — А я думаю, — начал Драко, чуть повысив голос и смерив Драхэ раздраженным взглядом, — что Уизел и так мало в чем хорош, чтоб забирать у него еще и это. В конце концов, сами же потом кинетесь обвинять меня в подлости. Поттер хихикнул и закатил глаза, показывая, что Малфой, в общем-то, неисправим, а потом вернулся к приготовлению ужина, до которого, судя по приятному запаху, оставалось совсем чуть-чуть. — Как ты, настолько неплохо готовя, умудрялся раз за разом проваливать зелья? — недоуменно спросил Малфой, который некоторое время следил за ним, облокотившись о стол и подперев голову кулаком. При упоминании о жутких уроках зельеварения, Поттер передернулся. Он до сих пор порой злился на Снейпа за его ужасную систему преподавания. Никто больше не спрашивал у маглорожденных или у воспитанников маглов среди первокурсников о том, какие там магические свойства имеют те или иные предметы, кроме конечно же Северуса, на самом же первом занятии спросившим именно у него, Гарри, где он будет искать беозаровый камень, или в чем там разница между волчьей отравой и клобуком монаха. Даже сейчас Поттер был уверен, что подобное поведение и называлось излишней предвзятостью. — Учитель и любил, и презирал меня одновременно, — усмехнулся Гарри, тряхнув головой. — О, то есть маглы были лучше? — неверяще предположил Драко. — Нет. Меня не кормили, так что выбор был невелик — либо научиться готовить и таким образом как бы зарабатывать себе еду, либо не есть вообще, — сейчас эти воспоминания уже не жгли так сильно и не вставали комом в горле, но от них, тем не менее, по-прежнему саднило что-то в груди. Малфой подавил вырвавшийся вздох сочувствия. Они по-прежнему не жалели друг друга, и только так, не боясь всех этих горестных взглядов и ужимок, могли по-настоящему открываться. Хотя бы понемногу. — Они рассказывали, что ты маг? — вдруг спросил Драко. Гарри усмехнулся — если бы Малфой был лично знаком с его родственниками, такой вопрос и не возник бы в голове. Но, к счастью, знакомство это никогда не состоится. — До одиннадцати лет я был убежден, что мои родители погибли в автокатастрофе, поскольку отец не справился с управлением, а я был единственным выжившим и шрам — тому доказательство, — честно признался Поттер, как сейчас слыша возгласы негодования Хагрида, когда он узнал об этой истории. — Но они знали, что ты волшебник? — уточнил Драко осторожно, изумившись ровно так же, как и вообще все люди, слышавшие это впервые. Гарри кивнул, продолжая колдовать над ужином, который теперь выкладывал аккуратно по тарелкам. Куриное филе в белом вине и рататуй получались у него просто замечательно. — Кто из них был родственником твоей матери? — все не унимался Малфой, что вовсе не напрягало Поттера, впрочем. — Тетка. Родная сестра. Ее бесило, что только мама обладала способностями к магии, ей тоже хотелось попасть в Хогвартс и стать колдуньей, но магия обошла стороной всех, кроме мамы, — Гарри до сих пор не верилось, что Петуния Дурсль когда-то мечтала быть частью волшебного мира. То есть, в ней было столько всего обычного, магловского, чем она, кажется, сильно гордилась — простой стабильной жизнью в достатке, соседями, про которых можно было подсобрать сплетен, крепкой семьей, — что даже сложно было представить ее за варкой не обеда, а зелья, например. — Какая глупость, — фыркнул Драко. — Вообще, насколько мне известно, в отделе тайн раньше даже проводились разные эксперименты по развитию способностей среди маглов, и они, знаешь, при большом желании могли найти в себе небольшой магический потенциал, для простеньких заклинаний. Так что, ей видимо не очень-то и хотелось, в конце концов. Пригласив Драко жестом к барке, на которой очень удачно расположились тарелки с едой и безалкогольные коктейли, сделанные на быструю руку, Гарри повел плечами. Тема была немного неприятной, хотя, с другой стороны, он и не был против немного порассуждать о ней. — Ей просто хотелось того же внимания, что уделяли родители маме, — когда они уже сели друг напротив друга, высказал мысль Гарри. — Мать с Беллатрикс тоже соперничали за внимание родителей, — поморщился Драко и, поднеся вилку с едой ко рту, попробовал ее. — Черт, Поттер, это вкусно! Гарри расплылся в довольной улыбке. Из постоянного наблюдения за Малфоем он знал, что тому нравится, когда мясо не слишком жирное, а на гарнир к нему — овощи, так что удивить его было не так уж и сложно. Тем не менее, было приятно, что Драко действительно нравится, как он готовит. — Я думал, большую часть твоей жизни Белатрикс провела в Азкабане, — продолжил Гарри их разговор, до этого благодарно кивнув Малфою на похвалу. — Да, и лучше бы там и оставалась, — он криво улыбнулся, с легкой вполне понятной Гарри грустью. — Но до того, как она попала туда, они постоянно соревновались — кто больше преуспеет в учебе, кто удачнее выйдет замуж, кто больше послужит Темному Лорду, — он закатил глаза, выражая этим весь спектр своего недовольства. Поттер задумался. В учебе, конечно, не понятно кто там преуспел, но в браке явно больше повезло Нарциссе, с другой стороны, Беллатрикс была чуть ли не правой рукой Волдеморта, и в этом, она, несомненно, обогнала сестру. — Но мне казалось, что твоя мать не особо горела желанием услужить Тому, — заметил Гарри, постаравшись убрать из голоса все интонации, которые можно было бы истолковать неправильно. Драко, с удовольствием продолжавший ужинать, пожал плечами и посмотрел на него исподлобья, словно гадая, как бы лучше ответить. — Мать и отец воспитывались поколением, которое истинно верило в Темного Лорда, дед заставил моего отца принять метку, а маме одобрили ее союз с отцом, потому что на тот момент он уже был Упивающимся, подающим большие надежды. Это сложно, на самом деле, находиться в атмосфере одновременного страха и раболепия, и не пытаться подстраиваться под общие настроения. — Сириус не подстраивался, — возразил Гарри. Драко фыркнул немного недовольно. — Да, и поэтому провел двенадцать лет в Азкабане, а затем еще примерно пять по ту сторону жизни, — заметил он довольно холодно. Поттер хотел было сказать, что даже так куда лучше, чем служить психопату, чье эго размерами затмило бы всю галактику, но вовремя прикусил язык. Это, скорее всего, точно бы привело к ссоре, и омрачило все их путешествие. И очередное выяснение отношений явно того не стоило. — А ты сам? Правда разделял идеалы Волдеморта или подстраивался? — этого, они, кажется, не обсуждали, но Гарри вправду очень давно интересовал данный вопрос. Он почему-то был уверен, причем абсолютно, что Малфой действовал из чистого принуждения. Не сомневался в этом начиная с конца шестого курса, когда Драко, стоя прямо перед Дамблдором, плакал и, будто извиняясь, говорил, что ему необходимо выполнить задание, иначе Лорд убьет и его, и родителей, но тем не менее, осознавая всю тяжесть наказания, все-таки опустил палочку, так и не решившись произнести запрещенное заклинание. — Я до сих пор не уверен, — перестав есть и глядя на Гарри одновременно и затравленно, и вызывающе, ответил Драко. — Во взглядах Лорда было нечто такое, что казалось вполне разумным, и до сих пор кажется — маглы и вправду несут опасность нашему миру, и пример тому хотя бы проклятая Инквизиция, унесшая жизни многих магов. Но, с другой стороны, его методы, и он сам… В общем, пока я не столкнулся с ним лично и сам не стал старше, я, наверное, больше придерживался стороны отца, которая, в свою очередь, зиждилась не только на его собственных взглядах, но и на строгом бескомпромиссном воспитании, однако позже я убедился, что Темный Лорд был опасен для нашего мира больше любой другой угрозы. Поэтому метку я принимал только лишь из страха, хоть и убеждал себя, что я выбран им, а значит удостоен великой чести. Видимо, заметив что-то такое в выражении его лица, Драко, который замолчал ненадолго, чтобы отпить из кружки сок, снова продолжил: — Я по-прежнему не люблю маглов, они не поймут нас, захотят изучить, снова начнутся репрессии и гонения. По этой же причине я не люблю маглорожденных — они сами из мира маглов, их родители маглы, и в конце концов нет никакой гарантии, что если их когда-нибудь станет больше чистокровных волшебников, они не принесут свой мир в наш, тем самым его уничтожив. При этом маглы, как и маги, не заслуживают смерти, как утверждал Темный Лорд. Многие маглы неплохи, у них есть определенные таланты к созданию вещей, которые заменяют им магию, а маглорожденные порой не в пример умнее чистокровок или полукровок — взять хотя бы твою Грейнджер, без который и ты, и Уизел, я уверен, погибли бы еще на первом курсе, — он снова вздохнул, голос его при этом был мягким и убеждающим. — Новые либеральные веяния, например, по части уравнивания разумных магических существ и установления мира между аристократами с консервативными взглядами и остальным магическим сообществом не кажутся мне плохими, чтоб ты знал. Я просто… Хотел бы сохранять многовековые традиции магов, а не отбрасывать их в сторону из-за появляющихся новомодных традиций маглов. Вот и все. Так что по возможности не враждовал бы с маглами и не истреблял бы их, но все-таки старался держаться подальше. Гарри не знал, что сказать, просто потому, что никогда так глубоко об этом и не думал. Ему вообще было непонятно, откуда появилась ненависть чистокровных к волшебникам с разбавленной кровью, и уж тем более не понимал, какого черта впереди их всех шагал Том Реддл, и сам являвшийся полукровкой. Ему просто казалось, что вся их ненависть — чистое бахвальство своей избранностью, уникальностью, благосостоянием и желание повелевать миром. А ненависть Волдеморта выглядела и того проще — обиженный, брошенный родителями ребенок с искалеченной психикой, чей папа-магл не захотел иметь ничего общего с простушкой волшебницей, приворожившей его. Однако вот перед ним сидит Малфой, которого он никогда не считал глупцом, и говорит о вполне реальных вещах. Ведь даже он сам, Гарри, вот уже полжизни проведя в мире магов, знал о нем куда меньше, чем тот же Малфой, рожденный в этом мире, и не это ли говорит в пользу того, что чем больше будет таких, как он и Гермиона, тем меньше останется таких, как Малфои. — Я не думаю, что наш мир когда-нибудь по-настоящему откроется маглам, или что маглорожденных станет больше, чем тех, кто родились в семьях волшебников, — наконец, после долгих раздумий, сказал Гарри. — Да, но страх вымирания практически бесконтролен. Простой пример — сколько обрядов бракосочетания ты знаешь? — парировал Драко. — Эммм… Один? — стушевался Гарри. — А их не менее двадцати, и каждый со своим смыслом. Кое-какими обрядами можно даже связать души супругов в одну, чтобы у них были общие мысли, чувства и магия. — Пффф, но я готов поспорить, что Гермиона назвала бы тебе почти все, — фыркнул Поттер. — Да, не сомневаюсь. И именно поэтому, в конце концов, я очень рад, что ты выжил, а Темный Лорд — нет, — Драко улыбнулся мягко и положил ладонь на его кисть, чуть сжав, словно бы благодарил, пусть в серых глазах и плескалось нечто, сродни затаенному гневу, обиде или разочарованию. — К тому же, не реши он, что смерти достойны не только маглы, но и маги, твоя семья продолжила бы жить, и семья Лонгботома, и семьи еще многих небезызвестных родов, и ты обязательно бы знал все свадебные обряды. Этим, догадался Поттер, Малфой раз и навсегда поставил точку в данной теме — да, некоторые взгляды Волдеморта и Упивающихся он готов поддерживать до сих пор, но Темный Лорд был злом, и его смерть стала спасением. Все, что нужно было Гарри — знать, что Малфой и вправду никогда не был на самом деле на стороне Волдеморта, и все его поступки строились на принуждении. В остальном же некоторая разобщенность их взглядов Гарри не огорчала. Он вполне мог допустить, что помимо его точки зрения, есть и другая, и она имеет право на существование, пока ни одной из сторон не объявляется геноцид. И при этом он совершенно точно был готов закрыть глаза на то, что отец Драко, скорее всего, до сих пор желал бы видеть его надгробие на семейном кладбище. В конце концов, Драко не был своим отцом. Тема, на которую они ушли, на самом деле довольно-таки сильно испортила вполне себе лёгкую атмосферу, царившую в доме до неё, и Поттер даже мысленно проклял себя за порой неуемное любопытство. Как теперь вернуть былую легкость, он не представлял, и то и дело поглядывал на Малфоя, который молча ел, впрочем, наслаждаясь ужином. Когда пришло время убирать со стола, Драко взял ту заботу на себя, и парочкой бытовых заклинаний отправил тарелки в раковину, тряпку — протирать стол, а губку — сполоснуть плиту. И первым же заговорил, когда они уже медленно готовились ко сну: — Мне здесь очень нравится. Несмотря на песок и твои дурацкие вопросы, — он смотрел на него через зеркало в ванной, чистя зубы, пока сам Гарри принимал душ. — Прости, что порчу ими весь отдых, — буркнул тот, засовывая лицо под струи воды. — Ничего, я знаешь ли, поднабрался терпения за те годы, пока имел удовольствие не лицезреть тебя каждый день, — смешливо фыркнул Малфой, обтерся полотенцем и ушел в спальню, оставив Гарри наедине с самим собой. Кажется, стену изо льда, что возникла между ними с неловкого разговора, только что разрушил сам Драко. Ну надо же. Гарри закрыл глаза, думая над тем, что Малфой и вправду изменился со времен окончания войны. Стал спокойнее, сдержаннее и закрытее, что ли. Раньше-то он вспыхивал будто спичка, стоило начать отвечать ему скабрезными выражениями на его же собственные грязные инсинуации. Краснел, кричал, бесился, вызывал его на дуэль, строил идиотские козни, мстил за все подряд. Теперь же, видимо, стал взрослее. В голове услужливо замаячил фамильяр и та история, которую Драко все никак не спешил открыть. Связано ли его нынешнее поведение с ней или нет? В любом случае, Гарри вроде бы тоже изменился, хотя, наверное, и не в лучшую сторону. Обтершись приятным махровым полотенцем и натянув на себя свежие трусы, Поттер вышел из ванной, прислушиваясь к полумгле, стоявшей в спальне. Из всего света в комнате были разве что лунные блики, красиво падавшие на прикроватный столик и саму кровать. По едва слышному дыханию, Гарри понял, что Драко скорее всего еще не спал — во сне обычно тот все же немного посапывал, очень мило, как самый настоящий хорёк. Забравшись под одеяло рядом с ним, Гарри сосредоточился, чтобы разглядеть лицо Малфоя, и когда ему это удалось, прошептал: — Спишь? — Нет. Драко открыл глаза и посмотрел на него, их лица были очень близко друг к другу, настолько, что Гарри ощущал на коже его дыхание, отдающее мятным зубным порошком. — Прости, что иногда несу всякую чушь, — Гарри осторожно улыбнулся и положил руку на лицо Драко, оглаживая пальцами его подбородок и губы. — В этом весь ты, я знал, на что подписывался, — Малфой ухмыльнулся и тоже коснулся его, положив ладонь на мягкий незащищенный участок кожи между плечом и шеей, где можно было почувствовать биение сердца. Гарри смотрел на него, окруженного светом луны, и не верил в происходящее. Они оба прошли столько всего, чтобы наконец оказаться здесь, в этой кровати, рядом друг с другом. Это ли не коварная проделка судьбы? Хотелось говорить что-нибудь трогательное, ласковое, пафосное. Что-нибудь о том, чтобы все это не заканчивалось, и они никогда не возвращались в другой мир, где, Гарри чувствовал, не могли быть вместе. По крайней мере вот так — чтобы только они, а за дверью все остальные. «Не думай об этом сейчас», — приказал он себе строго, отсекая ненужные мысли, и продолжил гладить Драко. Он путался в волосах, серебристых в свете луны, пропускал их меж пальцев, мягкие и податливые, массировал его голову и висок. Другая его рука лежала под подушкой, где сжимала ладонь Малфоя, гладя его по костяшкам пальцев. Наконец, приблизившись еще больше, он поцеловал его, мягко, нежно, почти нерешительно — будто бы Драко мог тут же исчезнуть. Откуда это вдруг проснулось в нем, Гарри не знал, но ему было невероятно хорошо. Малфой отвечал уверенно, отдавался ему, подчинялся. Их языки то и дело встречались, творя удивительную химию, из-за которой по телу бежали мурашки. Иногда Гарри проводил носом по носу Драко, обхватывал губами его верхнюю губу, посасывая ее, целовал его, чуть вдыхая в поцелуй. Немного погодя Драко придвинулся к нему ближе, обхватил обоими руками поперек груди, положил горячие ладони на спину, крепко обнимая, прижимая к себе, будто впаивая, вплавляя. И поцелуи стали горячее и требовательные. Повинуясь ему, Гарри перевернулся, опрокинул Драко на спину, вдавливая его в матрас, навис сверху, устраиваясь меж разведенных бедер, и продолжил поцелуи, вместе с тем лихорадочно оглаживая его тело руками. Несмотря на худобу, Малфой был подтянутым, с крепкой развитой мускулатурой, и касаться его было очень приятно. Жаль только, что футболка, которую Драко не позволял с себя стягивать, равно как и забираться под нее руками, немного мешала. Но это вполне компенсировало разрешение прикасаться к любым другим участкам кожи, теплой, мягкой, приятной кожи с тонкими светлыми волосками на отдельных ее участках. Прижавшись коленями к его бокам, Драко скрестил ноги у него на пояснице и заставил придвинутся плотнее, тут же принявшись тереться напрягшимся членом о его собственный. Гарри издал хриплый стон и прикусил кожу на открывшейся из-за запрокинутой головы шее, тут же зацеловывая ее. Драко, с жаром ответив приглушенным радостным возгласом, впился пальцами в его лопатки, смешивая боль и удовольствие. Кружа ладонями по его ногам, вновь и вновь оглаживая их, и в то же время с упоением вылизывая рот, покрывая поцелуями его лицо и шею, Гарри двигал бедрами в такт движениям самого Драко, через ткань трусов чувствуя его член и то, что оба они уже очень мокрые. — Хочу тебя… — прошептал Драко, одной рукой обхватив его за основание шеи и притянув к себе. — Хочу, чтобы ты взял меня… — сказал он горячечно, словно в бреду, и Гарри увидел, как блеснули его глаза в сполохах лунного света. Сопротивляться было сложно. Да что там, практически нереально. Но Поттер уткнулся лбом в его лоб, опаляя истерзанные губы Малфоя своим сбивчивым дыханием, что сейчас, наверняка, было горячее Тартара, и, вновь поцеловав его, грязно провел языком от подбородка до кончика носа, с наслаждением впитывая его судорожный вздох, а затем ответил так же шепотом, подцепив края футболки: — Только после того, как ты полностью мне откроешься… Драко заскулил почти жалобно, запыхтел недовольно, бурча что-то неразборчивое про гриффиндорскую тупость и прочие нелицеприятные вещи, поерзал немного, но стоило Гарри возобновить ритмичные движения бедрами и продолжить его целовать, как тот сдался. Грудь вздымалась бешено, сердце колотилось о ребра, обещая в скором времени вырваться из своей клетки, но Гарри уже не слушал собственное тело. Разум затуманился, перед глазами плавали цветные круги. Он двигался все быстрее и быстрее, уткнувшись лицом в шею Малфоя, и только чувствовал будто вдалеке, как сжимали его руки Драко, как тот, гладя его по голове, прижимался щекой к его уху, шепча в него непристойности, и надавливая пятками на крестец, торопил его, умоляя не останавливаться. Наконец по телу пробежала последняя, самая сильная, сокрушительная волна, скрутившая его тело в сладких судорогах и заставившая толчками излиться на ткань так и не снятых трусов. Драко, бившийся под ним в приступе эйфории, вскоре после этого выгнулся дугой, подкинул вверх бедра и наконец издал такой громкий и развязный стон, что почти заставил Гарри кончить снова, несмотря на то, что подобное было почти физически невозможно. — Ты такой шумный… — немного погодя выразил восхищение Гарри, чуть придя в себя, и благодарно поцеловал Драко в висок, оставаясь лежать на нем. — А ты такой упертый тупица, — он не больно ударил его кулаком в плечо. — Эй, за что?! — вскинулся Поттер, глядя на него с непониманием. — Далась тебе эта футболка… — проворчал Драко, но все-таки обхватил его руками и ногами, снова прижимая к себе. Гарри немного повозился, пытаясь улечься на Малфое удобнее, просунул руки под его поясницу и положил голову на ключицу, успокаиваясь. — Не могу так, хочу кожа к коже, чтобы без барьеров всяких психологических… И почему, кстати, именно так? Драко помолчал немного, и Гарри даже подумал, что он уснул. — Ну, именно с тобой мне почему-то хочется так, отдать контроль и будь что будет… — наконец тихо произнес он и поцеловал его в макушку. — Хорошо, — просто согласился Гарри. Не очень-то ведомый в жизни, Малфой хотел довериться ему и подчиниться. Понять его было не сложно. Что, конечно, не касалось части с дурацкой футболкой. — А с тем, чтобы открыться… — Драко задумался. — Я постараюсь. Гарри покивал и поцеловал Малфоя в шею, наконец снова переворачиваясь вместе с ним на бок и крепко обнимая. Верить Драко теперь получалось довольно просто.***
По окнам барабанил не прекращающийся вот уже вторые сутки дождь, темно было так, словно на дворе стояла глубокая безлунная ночь, хотя стрелка часов совсем недавно переползла к девяти вечера. Иногда хмурое небо разрезали серебристые молнии, будто сам небесный свод был стеклянной чернильницей, по которой били молоточком, и она распадалась на осколки, выплескиваясь на землю бесконечными потоками. Настроение у Блейза полностью соответствовало погоде — было таким же хмурым и безрадостным, и потому, не желая никого видеть, он вооружился кистью и крутился вокруг стены в спальне, доводя давным давно начатую роспись до ума. Вокруг парили, поднятые в воздух левитационными чарами, баночки с красками, палитра и еще несколько кистей — каждая под цвет. Со стены на него тяжелым взглядом взирал седовласый старец в темно-зеленой, отороченной мехом богатой мантии, а позади него, держа над головой старца позолоченный нимб, порхали, быстро-быстро мельтеша своими тонкими разноцветными, словно самоцветы, крылышками лесные нимфы. Забини полагал, что так выглядел Мерлин во времена угасания былой мощи, а нимб, что держали над ним мифические прелестницы, означал одновременно и что-то вроде награды за все заслуги, и пропуском в лучший мир, совершенный, до пределов заполненный магией и вечным светом. Вдохновляла его на подобные творения, как не странно, магловская религия с неописуемыми по красоте домами Господа — храмами, в которых он порой находил умиротворение, поскольку люди, приходившие за опущением грехов, часто оставляли всю негативную энергию во время исповедей, и наполнялись добрыми эмоциями, которые подпитывали Блейза. Порой он шептал едва слышно слова заклинаний, позволяющих оживлять нарисованное, чтобы они вместе с тем, как наносится новый слой краски, впитывались в полотно и были сильнее, долговечнее. Благодаря этим заклинаниям, в конце концов, нимб светился в игре солнечных лучей, нимфы улыбались, а Мерлин устало наклонял голову и, ударяя посохом о землю, испарялся — навсегда уходя за грань мира живых. Рисование успокаивало Блейза, позволяло ему избавиться от чужих эмоций, сконцентрироваться на самом себе и своих мыслях, и потому часто, раз за разом повторяя взмахи кистью, он вел с собой немой диалог, чтобы в конечном итоге прийти к какому-то решению — будь то очередное место для развлечения или же что-нибудь посерьезнее. В этот вечер он заставлял себя думать и говорить об Уизли. Как, впрочем, и несколько непростых вечеров до этого. Он вспоминал его лицо, делая каждую черту более выразительной, чтобы было видно каждую веснушку на скулах, каждую трещинку на губах, каждую рыжую ресницу. Он заставлял себя вспоминать тело Рона — крепкое, упругое, сильное. Наконец он вспоминал его запах — свежескошенная трава и сок из одуванчиков. Вспоминал голос, немного хриплый, грубоватый. И смех, теплый, приглушенный. Блейз чувствовал, как в груди саднило и одновременно с тем сладко ныло будто в предвкушении. Он знал, на самом деле, что это любовь. Нежеланная, родившаяся из ниоткуда, скорее не благодаря чему-то, а вопреки. Забини очень долго пытался полюбить кого-нибудь вот так — бескомпромиссно, начисто на все наплевав, — но сейчас многое бы отдал, чтобы и дальше не влюбляться. В дали ото всех, наслаждаясь своим одиночеством, Блейз переживал и всю боль, что принесли ему отношения с Роном, и всю радость, чтобы наконец, не завися ни от чьих других эмоций, пропустить все это через себя и отпустить. Ему просто хотелось все это отпустить. С едва слышным хлопком в спальне появился домовой эльф, одетый в славный легкий костюмчик приятного оливкового цвета — Блейз хорошо платил им за работу по дому и просил, чтобы они одевались в выданную им одежду. — Мастер Блейз, пришел Рональд Уизли, вы желаете принять его или сказать, чтобы пришел позже? — Что за истинно гриффиндорская вездесущность — стоит вспомнить и вот, пожалуйста, — пробурчал Блейз, скривившись. — Отошли его, Вонки. Но не успел эльф, поклонившись, испариться, как Блейз остановил его взмахом руки, вдруг передумав, и сказал: — Вели ему подождать меня немного, приведу себя в порядок и выйду. Эльф снова поклонился. — Как скажете, мастер Блейз. Стоило домовику исчезнуть, как Блейз положил кисточку на парящую рядом палитру и, повернувшись к зеркалу, встроенному в большой платяной шкаф, придирчиво оглядел самого себя: измазанные в красках руки, грудь и штаны, забранные в хвост, но все равно растрепанные темно каштановые непослушно вьющиеся волосы, не выщипанные густые брови, трехдневная щетина, синяки под глазами — ужасный видок. Наложив на лицо косметические чары, он убрал краски с помощью очищающего заклинания, после чего снял с волос резинку, привел их в порядок с помощью заклинания мгновенной укладки, затем призвал из шкафа легкий шелковый халат, привезенный из Китая, и накинул его на себя, плотно обвязав вокруг талии ремешок. После чего, более чем удовлетворенный своим видом — без единого намека на его настоящее состояние, — подошел к двери и замер перед ней ненадолго. Он чувствовал Уизли. Тот ждал его в гостиной и явно волновался. Прикрыв глаза, Блейз отодвинул в сторону еще недавно поглощавшие собственные эмоции, и сосредоточился на госте, чтобы понять, к чему именно приготовиться. Подавленность, сожаление, растерянность и немного тлеющей влюбленности — коктейль, с которым пришел к нему Рон. — Отличный получится разговор… — тихо сказал он сам себе и, глубоко вдохнув, вышел из спальни. Синие, почти сапфировые глаза Уизли смотрели на него побитой голодной собакой, сорвавшейся с поводка и потерявшей хозяина. Блейз знал, что Рон по-прежнему не имеет понятия, чего именно хочет, и пришел, чтобы он, Блейз, сам уже наконец определил их судьбу. И это означало, что Блейза, в общем-то, не выбрали, рассматривая как вариант, но не единственно верное решение. Было, вообще-то, обидно. — Привет, — подойдя ближе, Забини обнял его, уткнувшись в шею, вдохнул знакомый запах и отступил. — Присаживайся. Что-нибудь выпить? Рон не ответил на объятие, не поцеловал, как обычно делал при встречах, стоял памятником самому себе, видимо боясь пошевелиться, и только на словах Блейза отмер, сел послушно в кресло, но от выпивки все же отказался. Налив себе немного огневиски, Забини сел в кресло напротив, закинул ногу на ногу, покачивая надетым на нее тапком и, понемногу отпивая из стакана, принялся выжидательно смотреть на Уизли с легкой загадочной полуулыбкой. Со стороны сейчас он, наверняка, выглядел игриво, поведение его казалось непринужденным, и Рона это, должно быть, немного напрягало. — Как… Как твои дела? — наконец решился на диалог тот. Забини повел плечами и улыбнулся приторно-сладкой, фальшивой улыбкой. — Все хорошо, как видишь. Про твои спрашивать не буду, и так понятно. Уизли насупился. Он явно ожидал увидеть Блейза разбитым, каким он и был до того, как поколдовал над собой. — Зачем ты вообще все это сделал? — спросил Рон. В гамме эмоций собеседника Забини уловил появившееся раздражение — ничем хорошим визит не окончится. — Сделал что? Помнится, ты сам пришел ко мне, мы неплохо проводили время… Просто Финиган проснулся раньше ожидаемого, — он специально ухмыльнулся, хотя было совсем не весело. — Как он, кстати? Уже вернулся домой? — Забини, почему ты всегда такой?! — вспыхнул Рон. — Какой? — притворился, что не понял, Блейз. — Зачем тебе надо из всего устраивать шоу? Ты такой яркий, чарующий, восхитительный, разве этого мало? К чему весь хаос вокруг, — продолжил разгораться Уизли. Блейза, по правде, задевали его слова. Какой еще, к чертям собачьим, хаос, когда он был предельно открыт с самого начала, черт возьми. Разве он виноват, что Рон никак не мог разобраться в себе, или мог, но боялся этого, потому что тогда пришлось бы взять ответственность за все последствия собственного решения, к которым он все никак не мог почувствовать себя готовым, и не понимал, что правда в том, что к ним вообще нельзя приготовиться. Разве Блейз был виноват хотя бы в чем-то из этого? Он вздохнул. — Ну, я человек-оркестр, видимо, и по-другому не умею, прости, — улыбка не сходила с его лица. — Ты меня вообще любишь? Что между нами? Закрылся в своем доме с того самого дня, будто ничего и не было, — Рон фыркнул с горечью. — Между нами был замечательный секс, Уизли, которого тебе, видимо, не хватало с Финиганом, но ни о чем большем речи вроде бы не шло, — и это была правда. Они никогда не говорили о том, что между ними происходило. Рон не обещал ему уйти от Шимуса, не жаловался на ущербность отношений, в которых состоял. Все неожиданно началось, закрутилось, и они вдвоем плыли по течению, ничего друг у друга не уточняя, так к чему теперь дурацкие разговоры про то, кто кем воспользовался. — Значит, только секс? — в синеве его глаз замерцали искорки злости. — А ты меня, можно подумать, любишь? — уточнил Блейз будто бы равнодушно. — Не смеши. Уизли сжал подлокотники кресла, щеки его пунцовели, он открывал рот, силясь что-то сказать, и закрывал его, не находя слов. Блейз наблюдал за ним, попивая огневиски, и пропускал через себя все его чувства, медленно разрушаясь. — И что, если бы любил? — выражение его лица стало мрачнее самой темной тучи. — И ничего. Любил бы — не было бы никаких «если бы», — фыркнул Забини и закатил глаза. — Дурацкий диалог, Рон. Что ты хочешь от меня? Чтобы я сказал, что люблю тебя, жить без тебя не могу, поэтому ты должен отбросить прошлое, забыть Шимуса, с которым у вас так много общего и столько приятных воспоминаний, и прийти ко мне, чтобы мы жили долго и счастливо, состарились и умерли в один день? Хочешь, чтобы я принял за тебя такое, в рот мне Мерлиновы ноги, важное решение, и облегчил тебе жизнь? — он прищурился, с силой сжимая стакан в руке, следя за тем, как с каждым словом Рон вскипает все сильнее и сильнее. — Этого не будет, Уизли, ты взрослый мальчик, сам решай. Рон чертыхнулся, грязно выругался, соскочил с кресла и, приблизившись к Забини, уже порывался то ли схватить его за грудки, то ли сделать еще что-нибудь, но в конечном итоге так и замер, не сделав ничего. Блейз улыбнулся, на этот раз грустно, действительно сам за них все решив. — Убирайся, Рон, — он поднялся с кресла и толкнул гостя в сторону камина. — Я чертова змея, холодная, скользкая тварь, весь такой ненадежный и отравляющий, и совсем тебе не пара, в отличие от Финигана, который всегда поддержит и поможет, станет опорой и выручкой. Так что, спасибо за все, было очень приятно, но возвращайся-ка в свой привычный уютный мирок из воздушных замков, — он выплевывал каждое слово, будто яд, и напирал на Уизли, прогоняя его. Рон хотел услышать именно это, хотел быть уязвленным и обиженным, найти причину, чтобы уйти, раз уж Блейз не давал явных причин остаться, и потому Забини выполнил его просьбу. — Ты невыносим, — произнес Рон, с неприязнью глядя на него. — Мне так жаль, что я вообще повелся на тебя, подумал, что ты весь такой добрый и понимающий, светлый, — он скорчился в муках, будто его заставили съесть лимонное дерево. — Никогда еще так не ошибался. Взглянув на него еще раз напоследок, Рон и вправду зашел в камин. — Прощай. Больше не потревожу, — и, набрав в руку летучего пороха, он исчез из дома Забини, будто никогда его тут и не было. Голова резко загудела. Поставив стакан с огневиски на журнальный столик, Блейз плюхнулся в кресло, чувствуя, как ему вдруг подурнело. Дурацкий разговор, абсолютно бессмысленный. И зачем Уизли только приходил, что он вообще, мать его, хотел. Они даже не ругались толком. Просто обменялись бессмысленными абсурдными фразами. Рон изначально был настроен на то, чтобы уйти, и просто искал предлоги. Еще тогда, стоя в его гостиной в одиночестве, дожидаясь, когда же он выйдет, Уизли уже знал, что пришел разочароваться. В себе, в Блейзе, в их отношениях. Разочароваться и пойти возвращать ту жизнь, в которой чувствовал себя наиболее защищенным. Блейз знал это. И теперь, после абсолютно неудавшегося разговора, успокаивал себя лишь тем, что дал Уизли все, чего тот хотел, и даже больше. И плевать, что собственное сердце стиралось в мелкое крошево от боли, и плевать, что он в самом деле позволил себе совершить глупость и влюбиться. Подкатившийся к горлу комок вызвал рвотный спазм и Блейз, подкинувшись с кресла, едва успел добежать до раковины в ванной прежде, чем его вывернуло наизнанку. По ванной комнате мгновение спустя пронеслось приглушенное жабье кваканье — в раковине, таращась на него, сидела скользкая, зеленая, пупырчатая тварь. Забини попытался восстановить дыхание и закрыл глаза, умоляя свой организм не продолжать, отпустить все чувства Уизли и свои собственные. Однако вместо этого снова поддался рвотным позывам и склонился над раковиной. Изо рта вместе с выпитым огневиски вырывались скользкие жабы и противные, скручивающиеся узлами, ужи. За развитую эмпатию, о которой и не просил вовсе, приходилось платить двойную цену.***
Комнату озаряло утреннее солнце, своими прямыми лучами лаская обнаженную спину Драко, считая его родинки и мелкие шрамы. Он сидел на бедрах Поттера, сжимая коленями его ребра, руки лежали у него на груди, кончиками пальцев правой он плавно водил по кривому глубокому шраму, изредка проходясь по нему ногтями и ловя в капканы тягучих поцелуев шипение Поттера. Ритмично подбрасывая задницу вверх, Драко раз за разом опускался на член Гарри, чувствуя его внутри себя, принимая целиком, испытывая ощущение заполненности, принадлежности, единения. Глядя на лицо Поттера, он порой ловил на себе восхищенные взгляды, и улыбался с нескрываемой нежностью. Было удушающе хорошо, отчаянно хотелось дышать, чаще и глубже, чтобы не задохнуться. И вместе с тем хотелось навсегда замереть вот так, пока они являли собой одно общее, и раствориться в Поттере бесследно, пробраться под кожу, опутать сердце и остаться там навсегда. — Люблю тебя… — прошептал он, и Гарри, застонав, рывком присел на кровати, одной рукой крепко прижимая его к себе, положив ладонь на спину, нагретую солнцем, а другой огладил его ягодицы и задвигался в нем с новой силой, резче и еще глубже. Драко слышал, как с поступающими толчками хлюпала в промежности смазка Поттера, и, возбуждаясь от этих звуков, шумно стонал, иногда, совершенно того не стыдясь, поскуливая в голос. Гарри ловил его губы губами, проглатывая крики, полные наслаждения. Драко, отвечая на поцелуи, гладил его по голове, ероша пальцами и без того беспорядочно торчавшие смолянисто черные волосы. — Мне так хорошо… — проглатывая все подступающие и подступающие стоны, еле выговорил он, уткнувшись Поттеру в плечо. — Мне тоже, — признался до этого молчавший и только тихо постанывавший Гарри, целуя его в чувственное место за ухом. Драко не ласкал себя. От одних лишь умелых движений Поттера внутри него, член наливался кровью и истекал смазкой. Обхватить его рукой, провести несколько раз и вмиг получить желанную разрядку хотелось нестерпимо. Однако вместо этого Драко лишь иногда специально терся членом о напрягшийся и оттого твердый, рельефный живот Гарри, пачкая его собой. Поттер, как и обычно, будто был вовсе не человеком, а псом, и вылизывал его тело, сводя с ума этой откровенной возбуждающей пошлостью. Шея и плечи Драко были покрыты пока еще алеющими засосами, истерзанные покусываниями и облизываниями соски разбухли и саднили, зацелованные губы приятно ныли. Наслаждение распирало Драко изнутри, будто огромный магический шар, готовый вот-вот вырваться наружу. — Кончай, — твердо произнес Гарри и, крепко обхватив его талию одной рукой, опустил вторую на умоляющий о внимании член и провел рукой снизу-вверх, оглаживая головку. Всего несколько таких движений и Драко закричал, закинув голову, изогнувшись в руках Поттера полукругом, так сильно откинувшись назад, что даже хрустнули позвонки. Гарри внутри него понадобилось еще несколько толчков, чтобы упасть вслед за ним в исступленную бурю несравнимого удовольствия, затмевающую разум и застилающую пеленой глаза. Выкрикнув его имя, Поттер уткнулся лицом в открытую грудь Драко, исполосованную шрамами, и затих, трясясь в оргазменной судороге. После этого было невозможно ни думать, ни говорить, ни двигаться. Окончательно обмякнув и разомлев, Драко применил очищающее заклинание, чтобы стереть с кожи и с постели пот и сперму, а потом устроился под боком у Поттера. Гарри лежал на животе с закрытыми глазами, Драко положил на него руку и одновременно ногу, поглаживая мягко, не настойчиво. Под подушкой лежала недавно использовавшаяся палочка, приятно грея ему руку. Он запоздало, лениво подумал, что это старая его палочка — с сердцевиной из волоса единорога и корпусом из боярышника, идеальных 10 сантиметров длиной. Откуда она взялась, если он давно сменил ее на палочку из тиса, с сердцевиной из сердечной драконьей жилы? В груди зародилось беспокойство. Драко огляделся по сторонам — они больше не были в доме у моря, а находились в квартире Гарри, в его спальне. С прикроватной тумбочки, улыбаясь, на них смотрели вечно молодые Лили и Джеймс Поттеры, а в окно было видно его, Драко, квартиру. Вдруг левое предплечье обожгло болью, и он, отпрянув от спящего Гарри, съежился, прижимая больную руку с горящей на ней меткой к груди, баюкая ее словно ребенка. Мучительная агония расползалась по телу в мгновение ока, на спине моментально выступил пот, стало тяжело дышать. Зажмурив глаза, Драко попытался успокоиться, но вместо этого почувствовал, как боль проникает в подкорку мозга, поражая его будто лесной пожар. «Убей… Убей мальчишку… Исполни долг…», — начал звучать в голове голос Темного Лорда, шипящий, словно тот говорил на парселтанге. Драко несогласно замотал головой, отчаянно сопротивляясь и убивающей его боли, и жуткому императивному указанию. Он не собирался этого делать, ни когда-то давно, ни тем более сейчас, когда они с Поттером стали настолько близки, и в нем созрела и расцвела любовь. Тем временем голос в голове заставлял подчиниться, метка болела все сильнее и сильнее, прошивая все его тело муками серьезнее, чем от Круцио, словно бы взбесилась и не желала утихать. От этой боли в какой-то момент Драко потерял контроль, перестав владеть ситуацией. Достав из-под подушки палочку, которую сжимал до этого, он направил ее в лицо спящему Гарри и прокричал: — Авада Кедавра! Вспышка зеленого света затопила комнату и начисто стерла Драко из реальности, будто бы никогда не существовало ни его, ни Поттера, ни спальни, пронизанной солнечным светом. Малфой открыл глаза и огляделся — напротив него, с красным следом от подушки на щеке, спал Поттер, что-то беспокойно бормоча. Напротив кровати находилась большая прозрачная дверь, ведущая на веранду дома у моря. На подоконнике тихо посапывал, свернувшись клубочком, Змейка. Вокруг парили предметы — напольные люстры, маленькие подушки, их вещи и даже украшения — стихийная магия беспокойно спящего Гарри. Драко посмотрел на левое предплечье, где черная метка все еще немного покалывала кожу и была скорее темно-серой, чем практически выцветшей, как обычно. Он недовольно поморщился и провел по ней ладонью. Видимо, рядом с Поттером магия проклятия действовала сильнее, и зелья Снейпа теперь не хватало даже на месяц — еще один страх при сближении с Золотым мальчиком, который сбылся. Проверив палочку, лежавшую рядом с подушкой, и убедившись, что та вовсе не его старая, а уже привычная, из тиса, Малфой облегченно выдохнул — кошмары давно не тревожили его, и начинать страдать от них по новой не хотелось. «Что, если бы ты действительно убил его?» — закралась в голову страшная мысль, и Драко, взволнованно поерзав, снова посмотрел на Гарри. Тот шептал что-то нечленораздельное, глазные яблоки двигались под прикрытыми веками, скомканное одеяло валялось в ногах. Ему снова снилось что-то ужасное. Малфой на секунду представил, как действительно убивает его, и передернулся. Моргана, да лучше он сам умрет. В мире, где нет Поттера, жить не хотелось. Успокоив себя тем, что это был всего лишь сон, а по прибытию домой он обязательно снова обратится к Снейпу и непременно расскажет обо всем Поттеру, Драко лег рядом с ним и положил руку на его плечо, ласково погладив, давая тем самым спящему Гарри понять, что он не один и можно расслабиться. Спустя некоторое количество времени предметы по-прежнему парили в воздухе и между ними порой поблескивали слабые разряды электричества. Поттер и не думал униматься, даже когда Драко почти невесомо мазнул губами по шраму на его лбу, мокрому от испарины. Большой магический потенциал вкупе с постоянными ночными кошмарами были знаками чего-то плохого. Это же подтверждала и странная реакция во время осмотра. Малфой догадывался, что Поттер, пусть и инстинктивно, предполагал, что именно с ним происходило, однако вводить его в курс дела не собирался. По крайней мере сейчас, пока Драко и сам не открылся ему путем. Впрочем, разобраться наконец, в чем тут дело, хотелось, и Драко, еще немного поразмыслив, правильно ли он поступает, все же навел на Гарри палочку и прошептал: — Легилименс. В целом, произношение данного слова не носило никакой смысловой нагрузки, поскольку не обладало особыми магическими свойствами: легилименция являлась невербальной наукой и Драко владел ею в совершенстве. Однако чтение сознания спящего человека давалось всегда труднее, и своеобразный обряд, в конце концов, помогал ему сконцентрироваться на поставленной цели. В сознании спящего Поттера было не по себе. В первые секунды Драко оказался в маленьком чулане под лестницей, с мигающей неярким светом лампочкой под сводом, и поместился он в комнатушку с огромным трудом. Дышать было нелегко из-за скопившейся пыли, при взгляде на небольшую кровать кольнуло сердце — неудивительно что Поттер по-прежнему был ниже его — попробуй-ка вырасти, когда до одиннадцати лет твои ноги не умещаются в постели. На небольшой полке в стене стояли игрушечный солдатики — Драко коснулся одного, и в тот же миг очутился посреди поля взошедшей ржи, с пяточками болотных топей. На небе светила луна. Драко огляделся по сторонам и обнаружил у себя за спиной ветхий многоэтажный домик, по запущенности напомнивший ему Визжащую хижину. Понять, где он теперь, было невозможно. Где-то сбоку мелькнула вспышка алого света, мимо Драко резко промчался вихрь черной дымки — трансгрессирующий Упивающийся. За ним, запыхавшийся, промчался Поттер, на вид которому было около шестнадцати. — Я убила Сириуса Блэка! — завизжала в гуще травы тетка Беллатрикс, и Драко вздрогнул — он надеялся больше никогда не услышать ее голос. — Я убила Сириуса!!! Убилаааааа егоооо! Ах-ха-хах…. — голосила она истошно, очевидно носясь по полю туда-сюда. — Догони меня, мальчишка, ведь я убила Сириуса Блэка! Сердце Малфоя изошло бешенным биением, звеня при ударах о ребра. Он тут же, не думая, побежал на голос, решив, что догонит Поттера и не даст ему сглупить. — Авада Кедавра! — прокричала тетка. — Экспеллиармус! — вторил ей голос Поттера. Драко на бегу запнулся о неожиданно возникший под ногами валун и приготовился удариться о землю, заваливаясь ничком вперед, но вдруг оказался в коридорах Хогвартса, прямо напротив Гарри, затаившегося за темным углом. — Он выбрал меня, — услышал свой прежний надломленный, больной голос Драко. — Он доверил мне это задание, и я его не подведу, слышишь, чего бы мне это не стоило. Малфой заглянул за угол в точности так же, как делал это Поттер, и увидел себя, стоящего напротив Снейпа, вжимавшего его в стену. Худое осунувшееся тело дрожало листом на ветру. Драко вспомнил, как тяжело давался ему шестой курс, и как он, сам стыдясь своих слез, прятался в закрытом женском туалете, часами разговаривая с мертвой грязнокровной девчонкой, убитой выпущенным на свободу Василиском. Драко посмотрел на Поттера — тот зашел за стену и медленно сполз по ней, на лице его отчетливо отпечаталось глухое отчаяние. Малфою стало интересно, если это был не нынешний Поттер, а только его воспоминания — действительно ли он так переживал за того Драко, так расстраивался из-за него? И если да, то почему сам он был так безбожно слеп, чтобы не увидеть всего этого и не найти в себе силы сменить сторону еще тогда, в шестнадцать? И запоздало вспомнил, что у него, на самом деле, уже не было выбора. Его вообще никогда не существовало, если Драко хотел видеть себя и своих родителей живыми, а не на кладбище. Все снова сменилось, и он без труда узнал антураж Астрономической башни, перечеркнувшей его жизнь на до и после. Он даже не удивился, когда заметил Поттера, спрятавшегося под лестницей. Только посмотрел туда же, куда и Гарри, и снова увидел себя, свою левую бледную руку с черной, как сама ночь, отравляющей его тело и сознание меткой Упивающихся. — Уже слишком поздно… — прошептала его шестнадцатилетняя версия, роняя горячие слезы боли на холодный каменный пол. — Я должен убить вас, иначе он убьет меня и мою семью! Даже тогда, осознавая всю патовость ситуации и свое безвыходное положение, Драко собирался отступить, бросить палочку и просто уйти, положившись на случай. Но Снейп, конечно, завершил начатое им, действуя согласно непреложному обету, данному Нарциссе. Малфой боялся и одновременно ждал момента смерти Дамблдора, но тот не наступал. Вместо этого метка, на которой сосредоточилось сознание Поттера, начала расти, затмевая все вокруг, пока не разрослась настолько, что сквозь нее стало не видно вообще ничего. И вдруг все снова изменилось. В темноте раздалась Авада, произнесенная Снейпом, и Драко увидел, как парализованное уже мертвое тело директора падает с Астрономической башни. Еще одна вспышка, мужской незнакомый голос, и на лестницу в холле Хогвартса упала мертвая Тонкс, снова зеленая вспышка, голос Беллатрикс, и по стене сполз мертвый Перси Уизли, снова вспышка, голос Волдеморта, и на сырую землю упал сам Гарри, устремляя взгляд мертвых незрячих глаз в затянутое грозовыми облаками небо, вспышка, голос Поттера, и пеплом рыссыпался на глазах Волдеморт. От быстро меняющихся картин Драко замутило. Он попытался ухватиться за что-нибудь, чтобы устоять на ногах, но вдруг открыл глаза и понял, что сидит в деревянной лодке. Впереди — спина Поттера, взрослого, нынешнего, а не мальчишки из прошлого. Лодка плыла по черной воде, меж высоченных, уходящих далеко, кажется, к самой космической бесконечности таких же черных каменистых скал. Бледный синий свет исходил сверху, от трех парящих вдалеке лун. Лодку вела фигура в черном плаще, напомнившая дементора. — Что за… — прошептал Драко, которого охватил первобытный, ни с чем несравнимый страх. Но Поттер не услышал его, продолжая смотреть в мутные черные воды, вглядываясь в бездну. Фигура в плаще ударила веслом по водной глади, и из глубин на поверхность высунулась голова серого как постаревший пергамент инфери. Драко пригляделся — в воде плавали тысячи живых мертвецов. Он сглотнул и перевел взгляд на Гарри, которому, казалось, было на все наплевать — настолько он, видимо, привык к этому леденящему душу зрелищу. Они продолжали плыть. Лодка покачивалась из стороны в сторону, будто грозясь в какой-то момент перевернуться. Драко вцепился пальцами в ее борта. Ход времени потерялся, и в какой-то момент Малфой уже не смог сказать, сколько они плывут так — по черной воде, меж черных скал, в окружении инфери, порой выплывавших на поверхность и истошно оравших. Затем меж трех лун вдруг возникли песочные часы. Песчинка падала за песчинкой, начали раздаваться слова старого пророчества: «Отметит как равного себе… Ни один не может жить спокойно…» Последняя песчинка упала вниз. Река резко оборвалась. Лодка, еще недавно мерно плывшая по ней, накренилась вперед и рухнула вниз. Драко, вопреки самообладанию, истошно закричал, закрыв глаза и вжавшись лицом в спину все такого же равнодушного Поттера. Наступила полная оглушающая пустота. Абсолютное ничего. Драко открыл глаза и встретился взглядом с Гарри. Тот, еще не отошедший ото сна, кажется, не понимал, что произошло. Малфой судорожно вздохнул, потрогал и его, и себя, чтобы убедиться в их материальности, а потом вдруг успокоился и прижался лбом ко лбу Поттера. — Твои сны — это не просто кошмары, Гарри, — прошептал он. — С добрым утром. Тот, вопреки ожиданию, не отстранился, и не начал разбираться, какого боггарта Малфой полез в его сознание, хоть и понял, очевидно, что попал под легилименцию. Он просто молчал какое-то время, а затем положил ладонь на его лицо, нежно погладил его, и наконец поцеловал. — Я догадываюсь, — сказал Гарри. — Зачем тебе понадобилось залезать мне в голову? Малфой помедлил с ответом, и сам не в силах объяснить своего поступка. Чего он, в сущности, хотел? Лучше понять Поттера, помочь ему? — Ты просто не успокаивался, Поттер, и мне показалось, что если я не вмешаюсь, то ты разнесешь ровно половину этого милого коттеджа, — с долей сарказма пояснил он, не решившись сказать все как есть, побоявшись показать Гарри свою сильную в нем заинтересованность. — Мог бы просто меня разбудить, — предложил тот слегка недовольным тоном. — Но вместо этого решил посмотреть, что происходит в твоей основательно протекшей черепушке, — парировал Драко. Поттер открыл было рот, явно намереваясь сказать что-то неприятное, но смолчал и только снова поцеловал его, нежно, в самый уголок губ. Драко был готов молиться кому угодно, чтобы это никогда не заканчивалось, и оттого еще страшнее ему становилось. — По прибытию домой мы должны многое обсудить, — сказал он, глядя Гарри глаза в глаза. — Обсудим, — согласился тот. — Но сегодня последний день в этом райском уголке, так что давай используем его за более приятными вещами. В душ они пошли раздельно, но потом, после завтрака, долго ласкали друг друга на софе в гостиной, избавляясь от ночных липких сновидений. А затем, когда Гарри предложил полетать, чтобы продолжить искоренять страх Драко перед полетами, тот не раздумывая согласился. Взлетев прямо над морем и с высоты птичьего полета наблюдая за дрейфующими по волнам катерами, Малфой прижался теснее к Поттеру, скрестив руки на его животе, пальцами забравшись под оттопырившуюся футболку, и положил подбородок ему на плечо, дыша размеренно, приобретая уверенность в том, что ничего плохо с ним на метле во время полета не случится. И очень сильно хотел верить в то, что вместе с Гарри они во всем разберутся — и в его собственных проблемах с меткой и шрамами прошлого, и в странном состоянии Поттера. Впервые за многие года ему по-настоящему сильно, опрометчиво наивно хотелось верить, что все будет хорошо. Несмотря на то, что жуткие кошмары испугали его до чертиков.