Вектор для хаоса. Поиск.

Иллюстрация: http://ipic.su/img/img5/fs/klyuch.1345615921.jpg Когда Тор вытянул из него магию, тело словно окаменело, зрение расфокусировалось, а крики толпы долетали как сквозь вату. Проиграл. В его жилах только что текло могущество, а теперь — лишь красная жидкость, именуемая кровью. Он стал слаб, как смертный. Без магии было нечем дышать, и оттого вокруг встала тьма, полная странных образов и пульсирующей в висках боли. Потом опять свет. Кровать, покои, запертая дверь. Какой же Тор дурак! Сунуть преступника в его же логово! Здесь есть тайный ход вниз, а из мастерской — на волю. Стоит только правильно переместить ветви Древа, и откроется дверь. Попытка сотворить знакомое, простое заклинание принесла такие муки, что всё вокруг закачалось и стало вращаться. И никто не пришёл помочь. Верно, все думали, он кричал и метался от ярости, а не от боли, пытаясь совладать с собственным телом, которое вдруг стало чужим. А стены комнаты всё крутились, пока не обернулись колодцем вселенной с вкраплениями звёзд, галактик, пыли и комет. Все они следовали своему пути в космосе, и только он один падал куда-то, где пространство свернулось чёрной дырой. А вокруг него сомкнулся ряд неясных силуэтов. И вот один из них как зажёгся. Это была белокурая Амора. Она глядела на него со злорадством и презрением, лицо её лоснилось от удовольствия, а на похотливом теле сверкали новые драгоценности — дар за предательство. — Какое великолепное отчаяние я вижу в твоих глазах! — прищурившись, проговорила она. — Смирись. Твоя партия сыграна, и ты проиграл. Пора уступить место другим игрокам. Рано или поздно, хоть одна пешка, да станет ферзём. Прощай, Локи. Надеюсь, удар от падения на дно будет болезненным. Повернувшись к нему спиной, Чаровница шагнула прочь, и её фигура погасла, оставив в круге дыру. И пусть, она не та, кто должен был остаться. Пара прошлых обид — не повод для предательства! Хотя... Он ведь сам поступал так же. Или нет? Нет! Он долго терпел, он прощал столько раз, просто выдержать это было невозможно. У него есть принципы, кто бы что ни говорил. — Мы раньше всегда знали, что если ты стоишь сзади, то значит — прикрываешь наши спины. В луче света с другой стороны стояли Сиф и Троица воинов. Огун, Фандрал и Вольштагг пялились себе под ноги, но девушка со своим обычным бесстрашием сверлила его взглядом. — Несмотря на все твои обиды, жалобы и мелкие козни, ты был одним из нас. На твои магию, ум и изворотливость можно было положиться в самую трудную минуту. Зная, что ты не оставишь нас, мы готовы были защищать своего принца и друга. Но не теперь. Разом развернувшись, воины покинули круг, оставив ещё одну дыру. В неё тут же влетел ледяной сквозняк, принесший осколки льда и космической пыли. От них в глазах появилась резь. Как Сиф может называть его другом? Что за ложь? Будто он забыл все её издевательства, упрёки, тычки и насмешки! Но он ведь первым опозорил девчонку перед валькириями, и те отвергли первую просьбу Сиф принять её в отряд. Он сделал это просто так, поспорив с Аморой, что заставит юную воительницу заплакать. Тогда Сиф и возненавидела его... — Ничтожество! — прошипел из-под маски предводитель Читаури. Луч еле высвечивал его фигуру, столько было вокруг него тьмы. — Ты просил армию — я дал армию. Ты держал в руках Тессаракт. Дарованный мной скипетр наделил тебя небывалым могуществом. Но пять жалких смертных и один ас впечатали тебя в пол и заткнули рот. Танос предупреждал меня, что мои надежды тщетны, и он, конечно, был прав. Читаури ушёл, но звёздный свет не сразу пробил его тень. Связавшись с тёмной расой в минуту глубокого отчаяния, с одной лишь мыслью — оправиться от падения, он заключил невыгодную сделку. Космический Куб в обмен на одну планету. Ощущая, что его используют, он пытался выторговать хоть что-то. В итоге Танос и высшие Читаури посмеивались и делали ставки, а его избивали, сажали в клетку, взрывали и затыкали намордником, как какого-то пса. Сам виноват. — Твоя судьба была настойчива, Локи. — Луч осветил самую высокую фигуру в кругу. Это был ледяной великан Лафей, его настоящий отец. Синяя кожа поблекла и местами истлела, красные глаза затянула плёнка смерти. — Она давала тебе шансы раз за разом. Шансы побеждать, обретать всё больше силы и власти. А ты почему-то считал эти подарки проклятиями. Ты знал, что не станешь царём Асгарда, но когда тебе открылась правда о том, что ты — наследник целого мира, и этот мир у твоих ног, ты предпочёл уничтожить сей дар. С другой стороны, завистливый интриган на троне и так порушенного Ётунхейма — что может быть хуже? Лафей, дунув в него холодом и пеплом загробного мира, ушёл. Завистливый интриган?! Откуда такие обвинения? Он тысячу раз сказал, что не хотел править! Ни Асгардом, ни тем более Ётунхеймом. А Мидгард — это просто стадо овец, ими не правят, их пасут. Среди ягнят, конечно, есть и крупные бараны, однако их слишком мало, чтобы изменить ситуацию. Но опять же, неужели он, сложись всё по-другому, вечно стоял бы за спиной Тора и шептал ему умные советы, чтобы они в одно ухо влетали, а из другого вылетали, потолкавшись в его пустой голове? Нет. Он стал бы править сам. Манипулируя, дёргая их всех за ниточки. Так ведь даже веселее — быть серым кардиналом в тени аляповато сверкающих марионеток. — Сын, — Один поднял Копьё Судьбы и сам осветил себя. — Ты понял, почему тогда, на обломках Бифроста я сказал тебе «нет»? Дело не в твоих ошибках. Они стоили нам слишком дорого, но могли ещё быть исправлены, ибо в тебе есть мужество, настойчивость и терпение. Но я сказал «нет», потому что ты выстроил вокруг себя конструкцию, в которой одна стена кривая, другая — разломана, третья — ложь, а четвёртой и вовсе нет. Ты не дослушал мой рассказ о твоём усыновлении, с воплями требовал понимания, а сам и не пытался вникнуть в чувства и мысли твоих родных. Подай я тебе руку над пропастью, ты стал бы втрое хуже, мучил бы нас и страдал сам. Нет, Локи. Погасив Гугнир, Всеотец отвернулся от него. Никакой выдержки уже не хватало, и из правого глаза потекла слеза. Он не должен был тогда кричать на отца, нужно было выстоять, дослушать его, разобраться. Рассказ Одина являл собой чистой воды жестокость, но если подумать, неужели тот не мог осуществить свои планы за три тысячи лет? Может быть, отец давно отказался от них, без всякой корысти растил его рядом с Тором, пытался любить, как мог? — Я ведь раньше тебе верил, брат, — Тор не плакал, но всей его фигуре читались боль и сожаление. — Все знают, что Локи не может и фразы сказать, не приврав в ней, но у твоей лжи так часто была благая цель, что я отбрасывал сомнения. Но когда ты солгал о смерти нашего отца, чтобы выместить на мне свою боль... Тогда всё изменилось. Однако я дал тебе ещё один шанс. И оказалось, ты Чаровнице доверяешь больше, чем брату. Я не понимаю, почему ты так подвёл меня. Покачав головой, Тор исчез, только мелькнул красный плащ. В кругу остался только один силуэт, и это была Фригга. — Не плачь, Локи, — сама проливая слёзы горечи, она пыталась успокоить его. — Они все, бесспорно, правы, но упускают важную деталь. Требуя от тебя веры в них, они забыли, что ты не веришь даже сам в себя. Но ничего не потеряно. Пускай это кажется тебе невозможным, для каждого во вселенной есть кто-то или что-то, дающее силы в момент отчаяния. Ты должен найти в своём сердце уголок для веры и отдать ключ от него тому, кто готов его заполнить. И знай, мой ключ останется у тебя. Несмотря ни на что. Прощай. Мама была единственной, кто не повернулся к нему спиной. Она просто сделала шаг назад и растворилась в мерцании светил, а он всё продолжал падать, теперь в полном одиночестве и тишине. Близилось дно колодца. Чёрная дыра под ним всё росла, становилась шире, засасывая в себя космос. В ней его ждут тёмные миры, боль и ужас. Готовясь быть сожранным дырой, Локи схватился за шнурок на шее. На нём висел ключик, золотой, тонкой работы, очень маленький и весь в завитках лозы. Это ключ Фригги. Значит, мама сказала правду? Но даже если так, у него в сердце место для веры давно уже выжжено. Снова ухнув головой вниз в чёрный зёв дыры, Локи со вскриком проснулся. Тело нещадно ломило, в голове верещала тысяча пьяных голосов, было жарко, и одновременно с этим трясла крупная дрожь. К счастью, его тюремщик был рядом, как и всегда, и тут же бросился к сейфу за лекарством. — Лестат, как ты думаешь, Тор знал, на что обрекал меня, забрав магию? — скосив глаза, Локи поглядел на робота. Тот возился со шприцем слишком уж долго. — Сомнительно. Вряд ли он знал о том, как тесно ваше тело связано с потоками энергии. Прошу прощения, укол. Дрон, сначала очистив сгиб его локтя дезинфицирующим лучом из пальца, поднёс к коже автоматический шприц, и игла сама тут же вонзилась в вену. Секундная боль, но зато потом все сведённые мышцы мягко расслабились, перестала кружиться голова, кончился озноб. — Наконец-то, — с облегчением выдохнув, Локи сел на кровати. — В следующий раз готовь сыворотку заранее. Мне, знаешь ли, очень неприятно всё это ощущать. — Как скажете, — робот убрал все лекарства на их место во встроенном в стену сейфе. — Чтобы избежать симптомов, вам следует перестать пытаться творить заклинания. — Хватит поучать меня. Я делаю это не нарочно! — Понимаю. Нужно больше контроля. Желаете потренироваться? — робот помигал лампочками, грубо изображавшими глаза. — Отвали, Лестат. Дай одеться. Покорно кивнув, отвратительно участливая и послушная металлическая болванка подошла ближе и подала стопку одежды. Здесь, в тюрьме, она каждый день выдавалась свежая, но всегда была одинаковой — чёрные брюки, белая водолазка со свободной горловиной. Этот костюм скорее напоминал больничную пижаму, чем тюремную робу. Но всё же это была тюрьма, о чём не уставал напоминать человекоподобный робот модели ЛЕСТАТ-2fgj295l. Только он мог открывать двери в комнаты и сад, давать пищу и лекарства. Ночью он видел Лестата стоящим рядом с кроватью, и утром дрон, неизменно блестящий идеально отполированным корпусом, торчал на том же самом месте, готовый вколоть ему обезболивающее. И, пожалуй, именно этот тюремщик угнетал сильней всего остального. Сколько «Лестатов» он уже сломал то в гневе, то в панике, то в отчаянии? Вроде бы четыре, а пятому оторвал голову, чтобы попытаться понять его устройство. Но стоило отключиться уничтоженному дрону, как в ближайшей стене всегда открывался сейф и оттуда выходил новый. Он убирал останки своего предшественника и продолжал его дело, такой же обходительный и ужасный. Похоже, в этой тюрьме имелись тысячи и тысячи таких вот высокотехнологичных железяк, и в экономии не было нужды. Пройдя из спальни в гостиную, Локи остановился там. Она была оформлена так же, как его покои. И зачем он велел так сделать? Чтобы жалеть себя ещё сильнее, вспоминая о жизни в Асгарде? — Переделай мне гостиную. Как угодно. — Хорошо, — кивнул железка. — На завтрак будете то же, что вчера? — Я не хочу есть. Пока ты возился со шприцем, я чуть не умер. Это опять из-за снов. Они странные. Я теперь не всегда могу определить, что со мной было на самом деле, а что приснилось. Всё слишком осознанно. Как будто они и вправду говорили со мной. Но я точно помню, что ждал тюремщиков в одиночестве. — Но ведь ваша мать приходила проститься. — Нет. Это видение — ложь! Наполовину ложь. То, как он в агонии метался по своим покоям — абсолютная правда. Но никто не приходил, никто не говорил с ним. Он всегда был один. — Вы говорили, что она пыталась защитить вас на суде, горевала, что не смогла этого сделать, и сидела с вами в покоях до тех пор, пока мы не забрали вас сюда. — Нет! Она где-то там в тронном зале хвалила Тора за верное решение, а я в это время подыхал от боли в одиночестве. Я всё помню, не лги мне, хренова железка! В приступе ярости он ударил робота в корпус, оставив на металле вмятину и разбив костяшки в кровь, потом толкнул его ногой. Дрон и не думал сопротивляться, а просто привалился к стене и, потрескивая электричеством из порванных проводов, продолжал сносить удары. — А как же кл... — только и успел произнести Лестат перед тем, как Локи вырвал из-под его челюсти голосовой модуль. Выронив рядом с другими останками робота сломанную деталь, он откатился в сторону и сел на полу, прижав к себе разбитую ладонь. Она не болела, потому что руку опять словно парализовало: в драке он, не задумываясь, всегда вкладывал в удары магию, делая их втрое сильнее и точнее, но теперь полезная привычка сыграла с ним злую шутку. Как глубока эта чёрная дыра отчаяния? Сколько ещё падать? — Прошу прощения, что разозлил вас, — новый Лестат уже управился с уборкой. — Перенести вас на кровать? Вместо язвительной реплики изо рта исторглось какое-то жалкое рыдание. Заботливый дрон счёл его положительным ответом и, плавно подняв на руки, отнёс Локи назад в спальню. — Скажи, вы хоть на минуту оставляете заключенных в покое, или это такая пытка — назойливый робот в метре от тебя, даже когда идёшь облегчиться? — Вас я не могу оставлять, потому что ваша склонность к насилию, в частности над самим собой, может дорого обойтись всем нам. Позволите продолжить мою фразу? — Болтай что хочешь, — перевернувшись на живот, Локи накрыл голову подушкой. — Я говорил: «А как же ключ?» Фригга дала вам ключ, когда приходила проститься. — Что за ключ? — из-под подушки собственный голос звучал как-то смешно. — Он висит на шнурке на вашей шее. — Мне снова сломать тебя? Не неси бред! Это — дурацкий сон. Словно обидевшись, Лестат умолк и встал абсолютно неподвижно, но ощущение, что он совсем рядом, никуда не ушло. Хорошо это или плохо? Не будь здесь этого робота, с которым можно поспорить, а потом от злости разломать, он бы, верно, сошёл с ума в первый же день. Что это ещё значит: «склонность к насилию над самим собой»? Он всегда делал, как хотел и что хотел, наперекор всем. Хм… Тогда почему ему было так больно причинять страдания матери, почему он жалел о сделке с Читаури, почему ужасался тому, что сотворил с Мидгардом в месте, где туда явилась его армия? Всё не то, всё должно было быть не так! Как он хотел бы, чтобы сейчас у него был тот ключик от сердца матери... В глупом порыве протянув руку к шее, Локи вдруг нашарил затерявшийся в складках ворота витой шнурок. Проведя по нему пальцами вниз, он сжал в кулаке нечто небольшое и металлическое. Подушка и одеяло слетели на пол, когда Локи резко вскочил на ноги, подбежал к окну и сдёрнул с шеи шнурок. Медленно разжав пальцы, он увидел лежащий на ладони маленький ключик из золота, украшенный завитками лозы. На свету нельзя было ошибиться. Нет, это ещё не вера, но уже надежда. Он выберется отсюда.